вился, слыша, как смелому и сообразительному Филип-
пу пришлось в Варфоломеевскую ночь пробиваться сквозь шайку убийц, когда
те обшаривали книжную лавку, ища вольнодумных сочинений,  и  уже  успели
прикончить книгопродавца. Затем Филипп, из гордости, уехал без паспорта,
все же добрался до 'Англии, страны эмигрантов, и дожидался, уж не  спра-
шивайте как, заключения мира и амнистии. Затем начались поездки к немец-
ким князьям, чтобы уговорить их вторгнуться во  Францию.  Словом,  жизнь
гонимого дипломата, если не бездомного заговорщика. Генрих, не  узнавший
ничего нового, становился, однако, все задумчивее. "Сколько тревог, Мор-
ней! Какое служение! Какая доблесть! Я же попал в плен, под конец я чуть
не сам сдался в плен!"
   И тут они, наконец, сами того не замечая, выложили  главное:  господа
де Сен-Мартен, д'Англюр и д'Эспаленг тоже  торопят  с  побегом.  Друзья,
ссылаясь на этих любезных придворных, еще не знали, кто они  в  действи-
тельности: хитрейшие из шпионов! Генрих умолчал об этом и теперь,  иначе
они, вероятно, вызвали бы предателей на поединок, и все могло бы на вре-
мя расстроиться. Зато он посоветовался со своим  доверенным,  господином
де Ферваком: настоящий солдат, уже не юноша, прям и скромен. Фервак  без
всяких оговорок посоветовал ему больше не тянуть и поскорей -  в  седло!
Ну что - шпионы! Он сам сумеет запутать их, так что  они  потеряют  след
беглеца. Уверенность этого честного человека казалась ему добрым  предз-
наменованием. Третьего февраля состоялся побег.
   Этому предшествовало прощание и последняя комедия - и то и  другое  с
участием представителей Лотарингского дома. Генрих ждал, чтобы  д'Эльбеф
прошел мимо него один. Когда Генрих приблизился к нему,  молча  взглянул
на него, д'Эльбеф все понял. И всегда он угадывал и передавал самое важ-
ное, без слов, без знаков. Если грозила опасность - он оказывался рядом,
он прояснял туманные вопросы, прозревал людей насквозь, умел обратить  к
лучшему любое сомнительное приключение. Один он не требовал ни доверия к
себе, ни посвящения в тайны, ни участия в  сложных  церемониях  большого
сообщества. Все это он почитал излишним. Д'Эльбеф был всегда тут,  каза-
лось, он ничего не дает и ничего не требует. Он преданно охранял власти-
теля своих дум, но при этом никого не предал, тем более - членов  своего
дома. Ни один из Гизов не может скакать верхом по стране рядом с  Навар-
рой и, не может за него биться, пока тот не сделается королем. Это  было
совершенно ясно обоим - и д'Эльбефу и Генриху. Но  когда  Генрих  сейчас
неожиданно подошел к нему, у обоих брызнули из глаз  слезы  и  задрожали
губы, так что им в этот последний миг едва удалось пролепетать несколько
отрывистых слов. И они тут же расстались,
   Комедия была разыграна с участием щербатого Гиза. Этому Голиафу и ге-
рою парижан целое утро морочили голову, но с какой целью?  Генрих,  чуть
свет, бросился на кровать, где спал герцог, и стал хвастать тем, что на-
конец-то сделается верховным наместником всего королевства: мадам Екате-
рина ему твердо обещала! И как смеялись все присутствовавшие  в  комнате
герцога, когда Гиз начал подниматься! Шутник никак не хотел  отстать  от
великого человека, пока тот не предложил: - Пойдем на ярмарку, там лома-
ются скоморохи, посмотрим, кто может поспорить с тобой! - И  оба  пошли,
причем один из двух был в сапогах для верховой езды и при шпорах и  уго-
варивал другого поехать вместе с ним на охоту,  льстил  ему,  поглаживал
его, не выпускал из своих объятий целых восемь минут - и  это  при  всем
честном народе. Но у герцога были сегодня дела по части Лиги,  на  охоту
он ехать не мог, и Генрих успокоился. Наконец, он уехал один.
   Охота, на оленя - редкостное удовольствие, об ней нельзя  не  возвес-
тить во всеуслышание. Но Санлисский лес далеко, придется  там  переноче-
вать, прежде чем мы начнем гнать зверя, и  вернемся  мы  только  завтра,
поздно вечером. Пусть никто не тревожится о короле Наваррском!  Господин
де Фервак говорит: - Я же знаю его, он рад, как мальчишка, что  придется
ночевать в хижине угольщика. А я останусь здесь и займусь его,  птицами.
- На самом деле, Фервак был оставлен нарочно: пусть наблюдает, что прои-
зойдет, когда побег станет очевидным! И пусть отправит гонцов и сообщит,
по какой дороге помчались преследователи. Фервак точно выполнил  обещан-
ное и первого всадника послал тут же, как только  в  замке  Лувр  начали
тревожиться. Король Франции высказал  несколько  мрачных  предположений,
мать успокаивала его. Она и ее королек не подведут  друг  друга!  А  ма-
ленькое опоздание она ему охотно простит. Каким влюбленным в эту де  Сов
он казался еще вчера вечером - да и не в одну Сов! Нет,  слишком  многое
удерживает его у нас!
   Однако к концу второго дня - была как раз суббота - даже мадам Екате-
рина не выдержала. Она приказала  позвать  дочь,  и,  в  присутствии  ее
царственного брата, Марго пришлось дать ответ - где ее супруг. Она  при-
нялась уверять, что не знает, но ей стало не по себе. Все  это  начинало
сильно напоминать семейный суд, который над ней вершили не раз во време-
на ее брата Карла. Как же она может не знать, ответили ей весьма  резко;
ведь ночь перед своим исчезновением супруг провел у нее! Верно,  но  она
ничего особенного не заметила. Неужели? И не было никаких секретных раз-
говоров; и никаких секретных поручений ей не дано? Даже тишайшим шепотом
ей ни в чем не признались на супружеском ложе? И так как в тусклых  гла-
зах матери уже начиналось таинственное и зловещее поблескивание, бедняж-
ка простерла свои прекрасные руки и воскликнула с отчаянием: Нет! -  что
не было ложью только в буквальном смысле этого слова. Ибо Марго не  нуж-
далась в откровенностях своего дорогого повелителя; она и без  того  по-
чувствовала: его время пришло.
   Некогда она необдуманно выдала его матери - чтобы предотвратить  зло,
как ей тогда казалось. Сейчас уже никому не задержать того, что созрело;
почему же должна отвечать одна Марго? Сейчас мадам Екатерина не поднимет
на нее руки, но наверняка это сделает, если  найдется,  за  что  карать.
Здесь перед ними был свершившийся факт, возможность которого втайне  уже
допущена, и оставалось только его признать. Поэтому, когда  вечером  ко-
роль готовился отойти ко сну и Фервак ему все открыл, он, хоть и был по-
ражен, но не вышел из себя. Это была тайная  исповедь.  Больше  полутора
часов Фервак не отрывал своих губ от уха короля. А король забыл, что ему
надо действовать, не отдавал никаких приказаний, а только сидел  и  слу-
шал, не замечая даже, что кто-то почесывал ему пятки.
   Фервак считал, что был честен в отношении Генриха. Королю Франции  он
ничем не обязан, ибо тот его недолюбливает и не повышает в чине. Но вер-
ность королю и дисциплина - это его долг, в  этих  традициях  он  вырос.
Благодаря чистой случайности он однажды застал Генриха  с  д'Эльбефом  и
вдруг оказался перед необходимостью либо арестовать все  это  сообщество
заговорщиков, либо самому к ним примкнуть, что, видимо,  и  сделал  даже
один из членов Лотарингского дома. Многое говорило в их  пользу,  прежде
всего их благовоспитанная умеренность, которая ни для кого - а значит, и
для Фервака - не могла стать опасной. Их дело стоило того, чтобы его ук-
репил своим участием человек столь прочного закала,  каким  себя  считал
Фервак; вот почему он стал с этого дня доверенным, посредником и  посвя-
щенным, как никто, во все подробности плана; при  этом  он  считал  себя
благодаря своей доблестной мужественности значительнее, зрелее остальных
и нередко говорил себе: "Ничего у них не выйдет, а вот я с моими  людьми
живо бы с ними расправился, прикончил бы в лесу, утопил бы  в  трясине".
Этот солдат, уже далеко не юнец, прямой и суровый, иначе не  представлял
себе конец "политиков" или "умеренных". И вдруг они и в самом деле  уст-
роили побег.
   Тогда Фервак решил, что без него они не будут  знать  меры  и  только
причинят вред стране. Первым доказательством тому явилась явная неблаго-
дарность Генриха, ведь они его,  Фервака,  просто-напросто  бросили.  Он
честно боролся с собой, пока твердые, традиции верности и дисциплины  не
взяли верх, и он решил во всем сознаться. Как только он принял это реше-
ние, то, когда король ложился, протиснулся к его постели, что было  нет-
рудно при таком гигантском росте, как у Фервака, -  попросил  разрешения
сообщить его величеству на ухо важные вести и тотчас начал:
   - Сир, служа вашему величеству, я ввязался в одну затею, которая про-
тиворечит всему моему прошлому, исполненному верности престолу;  зато  я
получил счастливую возможность выдать вам преступников  с  головой.  Для
себя я награды не ищу. Правда, у моего сына  есть  имение,  обремененное
долгами, и его можно было бы увеличить, прикупив земли. - Таков был Фер-
вак. Позднее, став маршалом и губернатором, он еще служил Гизам, но, ко-
нечно, лишь до тех пор, пока они ему платили, и в конце концов он продал
свою провинцию королю Генриху Четвертому. Перед смертью он написал  тор-
жественное завещание, чтобы его читали все, и покинул этот мир,  уверен-
ный, что в каждый миг своего сурового и честного  жизненного  странствия
делал именно то, что было нужно для блага всего государства.
   Но кое-кто верно угадал, о чем именно Фервак шептал  на  ухо  королю.
Это был Агриппа д'Обинье - он тоже пока оставался здесь, пусть  в  замке
думают: "Никогда Наварра не убежит без своих гугенотов". Когда  запирали
ворота, он перехватил предателя, сорвал с него маску - пусть  смотрит  в
глаза своему позору. Так по крайней мере представляется  дело  человеку,
подобному Агриппе, когда человек, подобный Ферваку, не знает, что  отве-
тить, и тупо молчит. Наконец честный и скромный солдат  все-таки  что-то
пробурчал, но что именно, спешивший прочь Агриппа уже  не  расслышал.  А
Фервак буркнул:
   - Щелкопер!
   Нет, в самом деле, даром потерянные минуты!  Каждая  из  них  дорога,
ведь как бы ни был ошарашен король, охрана, конечно, уже  седлает  лоша-
дей, чтобы броситься в погоню. Агриппа спешит к Роклору, дворянину-като-
лику, которому верит, и не без оснований. Они тут же вскакивают на коней
и мчатся вдвоем при свете звезд. Под Сенлисом они находят своего госуда-
ря; с восхода солнца он гонялся за оленем, а теперь ночь. -  Что  случи-
лось, господа?
   - Сир! Королю все известно! Фервак! Дорога в  Париж  ведет  только  к
смерти и позору; а все другие - к жизни и славе!
   - Незачем мне это объяснять, - ответил Генрих красноречивому поэту.
   Наоборот, пусть слушает и мотает на ус, это ему очень полезно,  нужно
быть благодарным измене, она сделала для него возврат невозможным. А так
- кто знает! За двадцать часов быстрой езды можно многое забыть.  Дорога
в Париж так хорошо знакома, да и цепи там привычные. А  новые  окажутся,
быть может, еще тяжелее. Былые соратники ожидают найти в Генрихе  то  же
слепое ожесточение, которое они поддерживали в себе все эти годы. Но  он
многому научился, живя в  замке  Лувр.  Не  лучше  ли  предоставить  все
судьбе, которая, может быть, отрежет ему путь назад? И  вот  судьба  это
сделала! Едем.
   Маленький отряд - десять дворян, в том числе Роклор, д'Обинье и д'Ар-
маньяк, - покинули трактир. Они выходили поодиночке при свете фонаря,  и
Генрих говорил каждому по секрету: - Среди вас есть два предателя.  Сле-
ди, кому я положу руку на плечо. - Первым оказался господин  д'Эспаленг,
и Генрих сказал ему:
   - Я забыл проститься с королевой Наваррской. Поезжайте обратно и  пе-
редайте ей, что тот, кто со мною честен, никогда о том  не  пожалеет.  -
Так же поступил он и с другим шпионом, его он отправил к королю Франции:
- На свободе я лучше буду служить ему, - было поручено передать второму.
Видя, что их измена раскрыта, они вскочили на коней.  Остальные  дворяне
возмущенно заявили: - Одумайтесь, сир! Ведь эти люди опасны, они  натра-
вят на нас крестьян. Мы не можем быть спокойны, пока они разгуливают  на
свободе. Они должны умереть.
   Генрих держал лошадь под уздцы, он ответил им так весело, словно  они
все еще были на охоте или играли в мяч. - Убийств больше не будет! - за-
явил он, добавив свое любимое  ругательство  -  комически  переиначенные
святые слова; затем воскликнул: - Насмотрелся я в замке Лувр на  мерзав-
цев! - вскочил в седло и поехал впереди своего отряда; а  вдали  силуэты
шпионов уже таяли в лунной мгле, но еще продолжал  доноситься  неистовый
топот копыт: их лошади мчались во весь опор.
   Сообразуясь с тем положением, в котором они очутились, беглецы тут же
решили, где им искать безопасности: не на востоке - этой  границы  госу-
дарства им едва ли удалось бы достичь, - а на западе, в укрепленных вер-
ных городах гугенотов. Все дороги туда  были  свободны,  отряд  свободно
выбрал одну из них и поскакал вдоль лесной опушки в голубом свете звезд,
бросая в ночь то взрывы радостного смеха, то улюлюканье, словно  их  псы
все еще  гнали  оленя.  Если  им  попадалась  вспаханная  луговина,  они
расспрашивали перепуганных крестьян, которые от шума вскакивали с посте-
лей, не выбегал ли из лесу олень, и никто бы не поверил, что эти веселые
охотники - на самом деле беглецы и вопрос идет для них о жизни и смерти.
Да и сами они готовы были забыть и об угрожавшей им опасности и о  шпио-
нах. Скорее то один, то другой дивились, что их предприятие обошлось по-
ка без единой капли крови; а ведь она лилась обильно даже  там,  где  на
карту было поставлено гораздо меньшее. Один из них - конечно, Агриппа  -
усмотрел в этом даже чтото великое. - Сир! - заявил он. - Убийствам  ко-
нец! Начинается новая эра! - Конечно, он и не думал льстить. Просто  Аг-
риппа всегда охотно преувеличивал свои чувства, как возвышающие,  так  и
те, которые повергают человека во прах, словно Иова.
   Они ехали всю эту ледяную ночь, держа направление на  Понтуаз;  а  на
заре, пятого января в воскресенье, пустили  лошадей  вброд  через  реку.
Впереди и отдельно от остальных ехал  их  государь  и  его  шталмейстер,
д'Обинье. Остальные медлили, пусть он выедет на берег первым,  это  лишь
подчеркнет торжественность происходящего. Того же хотел и Агриппа. Пере-
кинув через плечо поводья, оба ходили по берегу Сены, желая согреться. И
тут Агриппа попросил своего повелителя прочесть вместе  с  ним,  в  знак
благодарности всевышнему, псалом 21-й [22]: "Господи! Силою твоею  весе-
лится царь". И они дружно прочли его в утреннем тумане.
   Затем к ним присоединяются не только  их  немногочисленные  спутники:
оказывается, сюда нежданно скачет двадцать дворян. Правда, все они  были
тайком оповещены еще в Париже; когда они примкнули  к  беглецам,  Генрих
видит позади себя целый конный отряд; теперь этот отряд уже не будет ус-
кользать от преследователей - он будет властно стучаться в ворота  горо-
дов от имени своего государя. Среди этих двадцати есть один шестнадцати-
летний - он соскакивает с коня и преклоняет  колено  перед  Генрихом.  А
Генрих поднимает его и целует - в награду за разумную ясность и  искрен-
ность этого мальчишеского лица, лица  северянина,  с  границ  Нормандии.
Генрих знает: теперь юноша на верном пути. - Поцелуй меня, Рони! - гово-
рит он, и Рони, впоследствии герцог Сюлли, вытянув губы,  впервые  осто-
рожно коснулся щеки своего государя.
   Так встретились эти люди, с их уже созревающей судьбой, на берегу Се-
ны, среди лесистой местности, в неверном свете утра, льющемся из-за  об-
лаков, очертания которых все время изменяются, так же как  изменяются  и
человеческие судьбы. Присутствующие еще во всем равны; даже у их  короля
есть пока только то, что есть и у них, - молодость  и  вновь  обретенная
свобода. Тени от облаков ненадолго ложатся так, что покрывают  собою  то
передний план, то задний. А посредине - яркие снопы света,  и  в  потоке
лучей стоит Генрих, и подзывает к себе одного за другим  своих  соратни-
ков. С каждым он на мгновение как бы остается наедине, обнимает его, или
трясет за плечи, или пожимает руку. Это его первенцы. Будь  он  ясновид-
цем, он узнал бы по лицу каждого его будущее место в  жизни,  увидел  бы
заранее его последний взгляд и испытал бы в равной  мере  и  умиление  и
ужас. Иные вскоре покинут его, многие останутся с ним до  его  смертного
часа. Этого придется удерживать деньгами, а тот все  еще  будет  служить
ему из любви, когда уже почти всем это надоест. Но дружба и вражда,  из-
мена и верность - все участвует по-своему в  общем  созидательном  труде
тех, кому суждено быть его современниками.
   Добро пожаловать, господин де Роклор, в будущем маршал Франции! А ты,
дю Барта, неужели ты умрешь так рано после одного из моих блестящих сра-
жений? Рони, если бы мы с тобою были только солдатами,  в  каком  ничто-
жестве осталась бы эта страна. У Сюлли особый дар к разумению  чисел,  у
меня особое, чуткое великодушие к людям. Благодаря этим  двум  качествам
наше королевство станет первым среди всех остальных государств. Мой  Аг-
риппа, прощай. Я уйду из этого мира раньше тебя, ты уже стариком  отпра-
вишься в изгнание за истинную веру, которую опять  начнут  преследовать,
едва закроются мои глаза... Свет лился на - них потоками, однако все ос-
тавалось незримым.
   Зримы были только молодые свежие лица, и на них - одна и  та  же  ра-
дость: быть вместе и ехать одною дорогой. Что отряд вскоре и  сделал.  В
ближайшем местечке они наелись досыта и напились допьяна,  но  стали  от
этого только веселей и предприимчивее. Затеяли шалости, утащили с  собой
какого-то дворянина. Поместный дворянин, увидев приближающийся отряд пе-
репугался за свою деревню, выбежал им навстречу и стал упрашивать, чтобы
они объехали ее стороной. Он принял Роклора за их командира, ибо на  том
было больше всего свергающего металла. - Успокойтесь, сударь, вашей  де-
ревне ничего не грозит. Но покажите нам дорогу на Шатонеф! -  Если  этот
человек поедет с ними, он не сможет распространять никаких слухов на  их
счет. Дорогой он только и говорил, что о  дворе,  желая  выставить  себя
светским человеком; знал он также всех любовников придворных  дам,  осо-
бенно же королевы Наваррской, и пересчитал их супругу по пальцам.  Когда
же они поздно вечером приблизились к городу Шатонеф,  Фронтенак  крикнул
офицеру, который командовал стражей на городской стене: - Откройте свое-
му государю!
   Город этот принадлежал к владениям короля Наваррского. Сельский  дво-
рянин, услышав приказ, оцепенел от страха; д'Обинье едва удалось  угово-
рить его спастись бегством по тропинке, которая не вела никуда. - И  по-
жалуйста, три дня не возвращайтесь домой!
   Здесь они только переночевали и потом ехали, уже  не  останавливаясь,
до самого Алансона, который лежит ближе к океану, чем к Парижу. Выдержа-
ли они этот путь благодаря крепости своих  мышц.  Лошади  сказали,  пока
чувствовали силу человеческих колен, сжимавших их бока; так же вот  про-
езжали через свое королевство и Ахилл и Карл  Великий  со  всеми  своими
знаменитыми соратниками.


   ПРИНЦ КРОВИ

   А в Алансоне целых три дня не прекращался приток дворян в отряд  Ген-
риха, и под конец их набралось до двухсот пятидесяти. Так беглецы посте-
пенно превращаются в завоевателей, города распахивают перед ними ворота,
всадники еще не появились, а уже их ожидают. Как на крыльях,  разносятся
слухи, и тут ничему не поможешь, даже если заткнешь рот одному поместно-
му дворянину; все уже известно, до самого Парижа. И не все примыкающие к
отряду Генриха относятся к тому дешевому сорту людей, которые сразу  го-
товы поддержать любой успех: среди приверженцев есть и ревнители веры  и
энтузиасты, уже не говоря о том, что многих сюда  приводит  гнев.  Слухи
летят, и люди скапливаются в нескольких провинциях,  ибо  Алансон  лежит
между Нормандией и Меном. Слухи распространяются все дальше; и  вот  уже
среди новых сторонников Генриха - несколько придворных французского  ко-
роля. Кто бы и почему бы к Генриху ни шел - он в