нции  Бресс.
Но Бирон волей-неволей вынужден идти от победы  к  победе;  артиллеристы
господина Рони ничего знать не желают и зорко следят за ним.
   Эта война совсем необычная и всецело находится во власти короля;  кто
идет своим путем, того тотчас объявляют изменником. Вот увидите, от  на-
чальника артиллерии все равно не скроешься. Грабить  и  резать  тоже  не
разрешается, население приказано щадить. Король сказал, что враг у  него
один - герцог. Его обновленное войско дивится ему. Об его министре у нас
тоже создается новое представление. Может статься, он вовсе не пугало, а
великий слуга великого короля.
   Перед горной крепостью Шарбоньер Рони немало положил терпеливых  тру-
дов, прежде чем пушки были установлены надлежащим образом. Черная  ночь,
непрерывные потоки дождя - четыреста волонтеров, швейцарцев и  французс-
ких гвардейцев, каждому начальник артиллерии обещал по экю. И тем не ме-
нее, промокнув до костей, они побросали всю работу, ему  пришлось  силой
извлекать их из-под крыши, при этом он даже лишился нескольких  человек.
Сам он был в грязи по уши, спал всего час, зато к  утру  шесть  кулеврин
были установлены. После этого начальнику артиллерии пришлось вступить  в
пререкания с королем. Королю не терпелось увидеть действие огня до суме-
рек. Рони возражал. Сперва надо было подмостить под орудия настил из ба-
лок, а также замаскировать их ветками. Король разгневался.
   - Вы во всем хотите главенствовать. А глава - я.
   После чего верный слуга уступил, хоть и с недовольством и лишь  науки
ради. Попытка не удалась, как и следовало ожидать.
   - У меня нет охоты стрелять по воробьям, - сказал начальник  артилле-
рии и оставил королевское величество под дождем.
   Наутро густой туман застлал горизонт вместе с мишенью. Ни следа  кре-
пости, король высмеивает своего начальника артиллерии. Тот  не  унывает.
Едва рассеивается мгла, как он наводит орудия. Одно,  которое  он  навел
собственной рукой, пробивает брешь в укреплении. Сверху отвечают,  кано-
ниры короля падают, он насчитывает десять убитых, среди них двух  офице-
ров. Генрих говорит про себя: "Мой начальник артиллерии  был  при  Иври,
трудно поверить этому. Там сражались по-иному, я  бы  сказал:  тогда  мы
умирали во всеоружии. Он был покрыт рублеными и колотыми ранами, высоко-
торжественная процессия провожала его домой. Странный  человек!  Все  мы
странные люди - трудно постичь, как можем мы продолжать свое дело  после
всего, что произошло и что осталось позади".
   Когда у них там, вверху, взлетела на воздух пороховая башня, они  ка-
питулировали, и начальник артиллерии верхом  на  статном  коне  совершил
въезд, а жители встречали его, стоя на коленях. Когда они  показали  ему
своих раненых, он при виде стольких растерзанных, обожженных  тел  смяг-
чился и предоставил им почетные условия сдачи. Только из суммы,  которую
он потребовал, выторговать ничего не удалось.
   От замка шли каменистые уступы, покрытые скудной растительностью. Там
прогуливался король с начальником артиллерии, он один  во  время  беседы
созерцал горный кряж, светлый, как стекло. Начальник артиллерии не заме-
чал пейзажа, он был всецело занят мыслью взять теперь и  Монмелиан.  Эта
крепость неприступна, в один голос сказали ему на военном совете. То  же
во время прогулки утверждал и король, однако  втайне  думал  раззадорить
этим начальника артиллерии, чтобы он превзошел  собственное  мастерство.
При этом король созерцал горный кряж, светлый, как стекло, голые  верши-
ны, холодные, прозрачные краски, которыми ранняя осень покрывала далекие
зубцы и утесы. Над снежными просторами парило небо, голубое и пустынное.
Будь это родные Пиренеи, на голову короля, на лесистые  горы  лились  бы
потоки слепящих лучей. Здесь же воздух легкий и морозный, он так и  про-
сится в грудь и отчетливо рисует очертания мишени, на которую мы направ-
ляем пушки.
   Начальник артиллерии напомнил королю один случай. Он постоянно  напо-
минал ему о чем-нибудь. Герцог Савойский осматривал королевские пушки  в
арсенале, когда договор еще не был нарушен и отношения казались дружест-
венными. Герцог был с первого взгляда потрясен мощной артиллерией, поче-
му начальник ее сейчас же заверил его:
   - Сударь, этими пушками я возьму Монмелиан. - Ух! Как тут затопал но-
гами горбатый герцог и весь побелел от бешенства, если не от страха.
   - Господин начальник артиллерии, - сказал король, - вы требуете месяц
сроку для захвата крепости. Это гордость герцога, так быстро вам не зав-
ладеть ею. Но все равно, даю вам  месяц  сроку  и  предоставляю  свободу
действий: я буду лишь зрителем.
   Господин де Рони не желал и слышать о том,  чтобы  королевское  вели-
чество подвергалось всем опасностям осады. На самом деле он боялся,  как
бы король не стал мешать ему. Чем он будет дальше, тем лучше. Король по-
нял, а потому перевел разговор. Он сказал, что  путешествие  это  весьма
приятное, не будь шальных пуль. Ему оно освежает тело и душу, ибо  здесь
он отдыхает от женщин, а значит, и от сводников.
   Во время этой речи короля  начальник  артиллерии  покосился  на  него
сперва сурово, потом с усмешкой. Он был выше  своего  государя,  но  при
быстрой ходьбе подавался теперь вперед своим негнущимся станом,  а  руки
любил держать за спиной. Король сохранил прежнюю ловкость  движений,  он
спрыгнул с уступа и вернулся с осенним цветком в руке, не прервав  своей
речи.
   - Господин начальник артиллерии, впервые здесь, в горах,  чувствую  я
приближение того времени, когда женщины перестанут восхищать, а  значит,
и мучить меня. Из всех одна лишь была моим счастьем  и  моим  владением.
Это не воротится никогда. - До сих пор он ни разу не упоминал  об  утра-
ченной; наступило молчание.
   - Сир! - отважился немного погодя Рони. - Корабль с вашей августейшей
королевой и великим множеством денег принесет вам то и другое - владение
и счастье. Вам прискучили лишь любовницы, с чем вы согласитесь без  тру-
да, когда я расскажу вам историю одного короля былых времен. - И расска-
зал королю не что иное, как его собственную историю, и притом с  нравоу-
чительной целью. Хотя будущий герцог Сюлли и был моложе своего государя,
однако считал себя призванным поучать его во всем,  будь  то  артиллерия
или любовь.
   - Шестьсот лет тому назад, - начал господин де Рони, - у одного прос-
лавленного властителя Востока умерла самая любимая наложница.  -  Прошло
шестнадцать месяцев", - подумал Генрих, поняв намек.
   - В порыве горя султан дал торжественную клятву, - утверждал  сказоч-
ник, - он поклялся, что никогда не переступит порог  своего  гарема.  Но
подобное намерение противоречило его природе, отчего  всякий;  кто  имел
честь приблизиться к нему, опасался за здоровье короля.
   - Да, - вскричал Генрих. - При восточных дворах в большом ходу  свод-
ники. Могу себе представить, как они докучали государю.
   - Во всяком случае, он не заставил себя долго просить, - отвечал  Ро-
ни. - Он купил для своего гарема восемнадцатилетнюю девственницу.
   - Которая уже отнюдь не была таковой, - вставил Генрих.
   - В той мере, в какой эта оговорка может служить извинением, я прини-
маю ее, - сказал протестант. - Печаль и осиротелость легко  переходят  в
необузданную жажду утех. Так и случилось с нашим султаном, он не ограни-
чился одной-единственной покупкой. Он приобрел много женщин,  среди  них
даже кузину своей усопшей повелительницы, должно быть, из уважения к  ее
памяти. И, подумать только, - он водил своих мимолетных подруг в тот  же
пышный приют некоего ростовщика, который так часто видел в своих  стенах
самого султана вместе с его бесценной повелительницей.
   Генрих пошевелил губами. Хотя слова его были мало внятны, Рони переж-
дал.
   - Этот султан, - шептал Генрих, - понял, что ему больше нечего  ждать
от любви. Он махнул на себя рукой, он опустился  ниже  дозволенного  ему
предела.
   Рони ничего не слыхал, он впервые с начала их прогулки созерцал  гор-
ный пейзаж.
   - Мы забыли о восемнадцатилетней девственнице, - заметил он наконец.
   - В самом деле. - Генрих был удивлен. - Ваш  султан  очень  забывчив,
господин начальник артиллерии. С ним нередко случалось, особенно на вой-
не, что новая возлюбленная ускользала у него из памяти на день, а  то  и
на неделю. Затмился день тоскою, - ничего похожего с ним не было. Жесто-
кое прощанье, - избави боже, он только радовался.
   Сказочник рисовал теперь другой образ, - несговорчивого визиря.  -  У
нашего султана был суровый, расчетливый визирь. Этот сановник  уже  и  с
покойницей не ладил из-за того, что она со всей своей семьей очень доро-
го стоила государю, а под конец даже пожелала стать королевой. Новая  же
с этого начала. Мало того что отец этой особы продал ее невинность  сул-
тану за сто тысяч золотых и визирю пришлось выплатить  их.  Как  описать
ужас сановника, когда его государь показал ему бумагу, за печатью и под-
писью, где алчной особе был по всем правилам обещан брак. Визирь просчи-
тал до трех и затем... разорвал высочайшее обязательство.
   - Господин начальник артиллерии, вы сочиняете сказки.
   Король остановился и вперил взгляд в своего спутника.
   - Этого вы не посмели сделать!
   - А какой бы из этого был прок, - возразил Рони.  -  Вы  написали  бы
второе. Вы были без ума от мадемуазель д'Этранг и боялись только, как бы
не упустить эту, подобно той. Вашему слуге оставалось лишь возможно ско-
рее женить вас на богатой принцессе.
   Король скорчил гримасу.
   - И получили мы меньше половины того приданого, какое потребовали, но
мне пришлось согласиться, чтобы оплатить эту войну. А мое брачное обяза-
тельство осталось в руках господина д'Этранга, того самого, кто стоял  у
смертного одра короля, моего предшественника, и держал  ему  подбородок,
чтобы он не отвалился. Вы могли придумать что-нибудь  поумнее,  господин
начальник артиллерии.
   - Так уж, видно, суждено... - начал было Рони.
   Никто не узнал, что именно суждено, ибо начальник  артиллерии  закрыл
рот и даже опустил веки: этого за ним не водилось. Король зашагал  снова
быстрее прежнего. По оголенным осенним садам горного склона молча шагали
они, начальник артиллерии подле короля, который спрашивал про себя,  что
же суждено. "Любви длиться вечно, - наверно, не это. Я так же мало люблю
Генриетту, как она меня. Я спешил покорить ее, потому что нельзя  терять
время, когда стареешь. Ноги мужей, которые вынесут тебя, уже  у  порога,
вот что мне суждено..."
   - Господин начальник артиллерии, выкладывайте ваши истины. Я  жду  от
вас истин.
   Голос слуги не был, как обычно, сух. Как ни странно, он  чуть  ли  не
дрожал:
   - Сир! Самые суровые истины относятся ко мне самому. Я ревновал вас к
вашей бесценной повелительнице, которая вас любила и была вашим владени-
ем. Как бы то ни было, я выполнил свой долг перед королем и не смею  ка-
яться в этом. Остальное довершила смерть. И теперь вы  шагаете  по  этим
уродливым уступам со мной одним.
   Генрих думает: "Верный слуга. Примерный слуга наперегонки со  смертью
освобождает меня от всех, кого я люблю. Чей теперь черед?"
   Рони не заставил его долго ждать. Он назвал изменником маршала  Биро-
на, которого Генрих любил. Когда Генрих возмутился, он привел ему  дока-
зательства измены.
   - Ваше величество, соблаговолите сами  посетить  место  его  подозри-
тельных действий.
   - Господин начальник артиллерии, вы хотите,  чтобы  я  вам  не  мешал
здесь.
   - Сир! Здесь и повсюду вам надлежит побеждать. Мне враг  всякий,  кто
становится вам поперек дороги. - Снова послышался знакомый непоколебимый
тон. - Снимите с меня голову. Если же вы оставите ее мне, то падут голо-
вы тех, кто изменяет королю, будь это даже люди, получившие от него обе-
щание за подписью и печатью; мстительность делает их заговорщиками  про-
тив моего государя.
   - Господин начальник артиллерии, вы считаете, что одна лишь ваша  го-
лова прочно сидит на плечах. Не хочу верить, что вы правы.
   На том окончилась их прогулка. Генрих думает: "Под  конец  он  всегда
оказывается прав".


   ИЗВРАЩЕННЫЙ ВОЗВРАТ

   Король  посетил  своего  маршала  Бирона  на   месте   подозрительных
действий. Бирон начал с того, что постарался направить пулю врага в  ко-
роля. В осажденной крепости никак не могли знать, где находится  король,
разве только по особому уведомлению.
   - Объясните мне столь странную случайность, - потребовал Генрих,  как
будто он не знал, что случайности необъяснимы. Но  еще  непонятнее  была
ему измена. - Ваш отец любил меня, а я его, - в сотый  раз  повторял  он
сыну, ибо одна лишь память о старике оправдывала милость к  молодому.  -
Сперва он был мне врагом и стал тем более надежным другом, когда  судьба
свела нас. Не думаете ли вы, господин маршал, что  незаслуженная  дружба
толкает на ненависть и месть того, кому она достается?
   - Это мудреные вопросы, - буркнул Бирон-сын; из такого, каков он был,
тупоголового, кряжистого, с мертвенно-мрачным  взглядом,  часами  нельзя
было выудить больше ничего. Генрих дал себе слово, что  сломит  его  уп-
рямство и привлечет его к себе - одним только доверием.  В  самом  деле,
изменника можно смягчить и в конце концов даже одолеть избытком доверия,
при условии, что он по натуре не склонен к измене, а идет  на  нее  лишь
потому, что война не только допускает измену, но и превращает ее  в  ра-
зумную обязанность. Сильные мира сами создают смуту,  чтобы  каждый  мог
захватить большую власть, чем ему пристало. Как же тут оплошать  маршалу
Бирону?
   Поймать Бирона в его собственные сети - это дело начальника  артилле-
рии. Генрих уже сейчас видел то, в чем Бирону предстояло убедиться позд-
нее, а именно, что противник вроде герцога Савойского не  стоил  измены.
Крепости его сдавались одна за другой, войско уклонялось от боя. Он  по-
терял честь, велел передать ему Бирон, но у всякого свое понятие о  чес-
ти.
   Первые отбитые знамена Генрих послал своей фаворитке мадемуазель  д'-
Этранг, ей в утешение. Ибо, когда в ее комнату ударила молния, она  раз-
решилась младенцем, который вскоре  умер.  Ввиду  этого  брачное  обяза-
тельство потеряло силу, как бы ни шумела и ни грозилась потом ее  семья.
Едва поднявшись после родов, молодая особа отправилась вслед своему ста-
рому любовнику, а он поспешил ей навстречу. Вначале она была измучена  и
жалка, ах, как она умиляла его. Что же он делает? В тот самый день,  де-
вятнадцатого октября, пришла весть, что во Флоренции совершен обряд  его
бракосочетания. Генрих дает полномочия хлопотать в Риме о признании  его
нового брака недействительным: он связан обязательством в отношении  ма-
демуазель д'Этранг. Обязательство же это потеряло силу, как он  сам  до-
подлинно знал.
   Молодая особа пресекла его умиление. Получив полномочия для Рима, она
потребовала, чтобы он даже не принял флорентийки, когда та приплывет  на
своем корабле сокровищ; а не то она сама  будет  открыто  участвовать  в
торжествах в качестве его  возлюбленной.  К  изумлению  всех,  кто  при-
сутствовал при этой сцене, король ничего не возразил. Он  как  будто  не
понимал, насколько чудовищно такое положение, а возможно,  ему  все  это
было на руку. В  комнате  находился  Бассомпьер,  человек  искушенный  и
большой приятель новой фаворитки. Однако и он опешил от  того,  что  тут
происходило; даже у господина де Вильруа перехватило дыхание, а вряд  ли
кто-нибудь меньше его считался с соображениями благопристойности.
   Генриетта металась по комнате, меж тем как Генрих сидел спокойно.  Ее
же бесила именно его сговорчивость и мягкость.
   - Чего доброго, мне еще велят снимать башмаки дочке чужеземного  тор-
гаша, - кричала она срывающимся голосом, довольно неблагозвучным,  какой
бывает у мальчиков в переходную пору. Бешено размахивала она худыми  ру-
ками, одежда соскользнула с них, и даже маленькие острые груди выглянули
наружу. - Видеть не желаю толстую банкиршу, - кричала она, явно противо-
реча своему недавнему требованию. Короля забавлял ее буйный нрав, почему
он и сидел спокойно и наблюдал за ней. Либо это разозлило ее,  либо  она
хотела усилить впечатление. Только она подошла к нему вплотную, так  что
ему пришлось отодвинуть ноги, и поднялась на носки, словно  в  танце;  в
такой позе он увидел ее впервые.
   Тогда в кресле подле него покоилась прелестная  Габриель.  Их  хотели
разлучить, под предлогом балета ему показали  девушку,  которая  порхала
перед ним на кончиках пальцев, так что ему приходилось отодвигать  ноги;
и она старалась сделать свою тонкую фигурку выше, еще выше, чтобы сверху
сверкать на него черными глазами, которые, впрочем, были  как  щелки.  И
тут она повторяет прежнее. Получила звание маркизы, на что Габриели пот-
ребовалось гораздо больше времени, и присвоила себе право обзывать коро-
леву как ей заблагорассудится. Генрих пожал плечами. Он попытался  пере-
мигнуться с присутствующими при сем кавалерами, но они отвернулись.
   Генриетта д'Этранг неожиданно перешла от крикливого буйства к опасной
кротости. Она сама считала это новое поведение угрожающим; короля же оно
забавляло не меньше прежнего. Он уже стар, соболезнующе  сказала  она  и
издала горлом кудахтающий звук. Ему пришлось купить ее, другие  получали
ее даром. Теперь уже она попыталась подмигнуть господину де  Бассомпьеру
- и потерпела ту же неудачу, что и король до нее. Дворянин даже вознаме-
рился улизнуть потихоньку.
   - Останьтесь, - через плечо бросил король. - Вы здесь по должности.
   Новая маркиза продолжала тактику оскорблений кротостью. Она  пролепе-
тала:
   - Эта должность, сир, у вас никогда не пустует.  Герцог  де  Бельгард
занимал ее при моей предшественнице.
   Король вскочил с кресла, он изменился в лице.
   - Это вас задело за живое! - крикнула одержимая и, показывая на  него
длинными острыми пальцами, радостно выкрикнула: - Рогоносец!
   Вслед за тем она поднялась на кончики пальцев и минуты две выделывала
пируэты, стараясь держаться в свете люстры и  при  этом  блеснуть  всеми
тонкостями своего искусства. Тело змеей выгибалось назад, пока  руки  не
коснулись пола, а длинные ноги с напрягшимися мышцами продолжали  стоять
прямо. Тем временем ловкая девица успела освободиться от последних  пок-
ровов. Так как голова ее была откинута и заслонена  туловищем,  кавалеры
рискнули молча обменяться впечатлениями с королем. Дитя, она не  понима-
ет, что говорит. Пусть ее пляшет головой вниз. Дитя, и притом  взбалмош-
ное.
   - Госпожа маркиза де Вернейль, вы превосходите самое  себя  и  дарите
зрелище, достойное королевства. - Министр  Вильруа,  нарочито  или  нет,
принял тон старичка, на долю которого нежданно выпадает такая утеха:  он
развлекается со знанием дела, однако не без грусти.
   Юность, которая здесь выставляла себя напоказ - воплощенная юность, и
больше ничего, - вдруг высоко подпрыгнула и закружилась в воздухе.  Пры-
жок завершился коленопреклонением перед королем - юность бездумно приня-
ла красивую позу, ничего не испытывая при этом, кроме легкой  иронии.  В
щелочках глаз поблескивали искры, но  трепещущие  руки  показывали,  как
ревностно воздает хвалу влюбленная рабыня. Только рабыни с любящим серд-
цем здесь явно не было.
   Король рассмеялся, все прощая, и накинул одежды  на  лукавую  наготу.
Едва войдя в милость, она уже приказала подать ужин себе  и  королю  от-
дельно от других. Кивком головы отпустила она кавалеров.
   За дверьми один обратился к другому:
   - С этой вам не следовало спать.
   - Почему, собственно, - возразил другой. - Во-первых, я  отказывался.
Во-вторых, король к подобным вещам привык, он выше их. В-третьих, именно
я доставил ему маркизу. По заслугам и честь. Если же вы собирались  пре-
достеречь меня от умалишенной, то вы не подумали, как трудно  удовлетво-
рить короля, когда у него, в сущности, уже нет желаний. На это  способна
только такая юная дурочка - она долго продержится, а я вместе с ней.
   Утро было подобно вечер