ины сквозь розовую дымку.  Она  боялась  инфант,  но
предостерегающий голос заговорил в ней лишь недавно, - с тех пор, как ее
возлюбленный повелитель стал страшиться кривых сабель с востока. Да,  не
возникни в нем сознание опасности, в ней бы оно молчало; теперь  же  она
благодаря детям была частицей его плоти и крови. Второе дитя родила  она
своему повелителю, и опасности как будто перестали надвигаться,  правда,
они остановились лишь на сегодня и завтра; она предчувствовала, что  по-
том все начнется снова.
   Габриель отворачивает лицо от света, чтобы легче было думать. "У меня
две доброжелательницы, обе протестантской веры. Как же так, я-то ведь не
протестантской веры. И вокруг короля нет протестантов,  кроме  господина
де Рони, который меня ненавидит. Что же из этого получится?  Что  хотела
сказать сестра короля? Ответа не найти, особенно сейчас, да и потом  это
будет нелегко. Усни, предайся невинным грезам о своем брачном наряде".
   Габриель втянута в крупную игру мощных сил, запуталась в ней и много-
го не разумеет, только чувствует: нечистая  это  игра.  Мячи  летают,  и
ставка слишком высока, не она ли то сама? Игроки целятся, ловят и прома-
хиваются; последний соберет все мячи и унесет ставку.  Король  ведь  так
хорошо играет, неужели не ему достанется она? Правда,  он  совершил  тот
пресловутый смертельный прыжок, который многое предрешил. Неужели и  ис-
ход игры за Габриель? Она уснула, невинно грезит она о своем брачном на-
ряде.


   КАРДИНАЛ АВСТРИЙСКИЙ

   Генрих, Габриель и двор покинули Руан и воротились в Париж  к  самому
карнавалу. Этот карнавал проходил особенно  шумно;  таково  было  первое
следствие честного поединка в Руане, из которого король вышел  победите-
лем. Париж тоже признал себя побежденным. Знать и даже почтенные горожа-
не снизошли до забав простонародья, потому что  считали:  король  питает
слабость к простонародью и его нравам. Кавалеры и дамы не  отставали  от
черни, на ярмарке и многолюдных улицах кавалеры смешивались с толпой за-
зывал, школяров и носильщиков, а прежде только приказали бы своим лакеям
проучить подобную мразь при первой же непочтительной выходке. Теперь они
сами набивались на стычки и споры, не возмущались, получая удары, а  не-
кий адвокат, от которого ничего подобного нельзя было ожидать, даже  по-
терял в кабаке шляпу.
   Дамы забыли свое тонкое воспитание и открыто посещали  балаганы,  где
показывали разных уродов. Более того, они заводили знакомство с  публич-
ными женщинами самого низкого пошиба.  Ходили  слухи,  будто  одна  дама
вместе с девкой отправилась в некий дом, правда, под маской, и не  сняла
ее даже в самую критическую минуту. Габриель, которой об этом  рассказа-
ли, на ближайшем приеме повернулась к легкомысленной даме  спиной,  хотя
обычно была образцом вежливости. Но помочь ей ничто не могло,  ей  самой
ничто не вернуло бы доброго имени, ни учтивость,  ни  единичная  вспышка
гнева.
   О короле, маркизе д'Эстре и кардинале Австрийском, захватившем  Кале,
сложили во время этого карнавала четверостишие, которое было на устах  у
всех парижан:
   Великий Генрих не пропал,
   Испанцы уползли на брюхе.
   Теперь бежит он от попа
   И прячется под юбку шлюхи.
   Габриель вспоминала радушный, дружественный город  Руан,  там  бы  не
стали ни сочинять, ни петь такие вирши. Она хотела пресечь их  распрост-
ранение и даже подкупила нескольких дюжих молодцов,  чтобы  они  приняли
должные меры. Но тщетно, однажды вечером,  когда  они  остались  вдвоем,
Генрих проговорился, что знает эти вирши. И процитировал их в самый раз-
гар любовных утех.
   В ответ Габриель резко отстранила его. Потом серьезно попросила, что-
бы он перестал играть. Даже игра в мяч, как ни ловок он в  ней,  как  ни
приятно на него смотреть во время игры, все же стоит дорого, а  главное,
карты, он из-за них непременно попадет в руки  ростовщиков.  Она  знала,
кого имела в виду-человека по имени Цамет. Дом Цамета был в одно и то же
время игорным притоном, ссудной кассой и борделем, и король посещал его.
   Пожалуй, лучше все-таки было сопровождать его, хотя бы на  знаменитую
ярмарку в Сен-Жермене, и Габриель взяла с собой нескольких  дам,  в  том
числе свою тетку де Сурди и мадам де Сагонн. Последняя любила посплетни-
чать. Габриель рассчитывала на то, что все немедленно дойдет до сведения
двора. Поэтому она устроила так, чтобы король  стал  торговать  для  нее
кольцо, португалец запросил несуразную цену, и  Габриель  отказалась  от
кольца. Но бережливость так же мало помогла ей, как и строгость  нравов.
Кто ищет недоброжелательных объяснений, всегда найдет их.
   Во вторник на масленой у мадам Екатерины Бурбонской состоялся большой
бал в честь Габриели. Тюильрийский дворец, в котором жила сестра короля,
сиял огнями, не осталось ни одной темной каморки,  ни  одного  укромного
уголка. Все придворные дамы, собравшиеся вокруг сестры короля и его бес-
ценной повелительницы, были одеты одинаково в бирюзовый шелк;  бирюзовый
- излюбленный цвет белокурой Габриели, а шелк - из мастерских короля. На
всех были маски; чтобы отличить одну от  другой,  надо  было  доподлинно
знать телосложение своей дамы или заранее условиться с ней.
   Музыка звучала с хоров, негромко и степенно, здесь  допускались  одни
строгие танцы, и некоторые девицы утверждали потихоньку, что будет очень
скучно. Многих удивляло, что кавалеры запаздывают, а затем  еще  больше,
что они прибыли все разом. Появление их было весьма  странно,  некоторые
из них, присев на корточки и тяжело выбрасывая вперед  ноги,  с  громким
стуком прыгали по зале. Другие шагали, выпрямившись во весь рост,  кото-
рый вдобавок непомерно увеличивали скрытые ходули и высокие шапки, укра-
шенные астрологическими рисунками. Эти великаны тоже стучали в тазы  де-
ревянными ножами. По их длинным одеяниям  можно  было  понять,  что  они
изображают волшебников. Вместе с тем они смахивали и  на  брадобреев,  а
прыгуны напоминали цирюльников. Даже пиявки или нечто похожее торчало  у
них из карманов.
   Дамы сперва смущенно смотрели на происходящее, на непрерывное шествие
своих кавалеров, которых уродовали не только личины и длинные носы.  Это
была какая-то помесь чародеев с цирюльниками - одни были похожи на  ска-
чущие обрубки, у других головы высоко парили под  знаком  созвездий,  те
привязаны к земле, эти вознесены над ней, ни одного настоящего человека,
все карикатуры, следующие друг за другом по пятам, а  в  целом  какой-то
парад марионеток: право же, дамам стало не по себе.  "Неужели  это  наши
кавалеры?" - спрашивали они, пока вертелся хоровод. Некоторые  захихика-
ли, и, наконец, все безудержно рассмеялись. У двух или трех смех перешел
в припадок, они визжали, откинувшись на спинку стула.
   Их крики, а также странное представление привлекли  внимание  челяди.
Даже привратники и солдаты, отгонявшие внизу любопытных,  покинули  свои
посты; каждый предполагал, что его заменит другой. Но другой думал то же
самое, и потому постепенно все очутились наверху. Они теснились в  одной
из галерей и через растворенные двери заглядывали в залу. За ними  прош-
мыгнули любопытные, которых некому было выпроводить, и вскоре вся  гале-
рея наполнилась посторонними зрителями.  Солдаты  не  спешили  разгонять
толпу, потому что им здесь тоже было не место. По причине давки, которую
они сами создавали, люди вталкивали друг друга в бальную залу, где прид-
ворные исполняли балет брадобреев. Господа не раз удостаивали своим вни-
манием улицу. Теперь улица явилась с ответным визитом.
   Среди тех, что пришли с улицы, находился настоящий брадобрей. На  нем
тоже был картонный нос с бородавками. Нос и звание давали  ему,  на  его
взгляд, право принять участие в балете, раз он исполнялся в  его  честь.
Он присел на корточки, как остальные брадобреи, и принялся стучать свои-
ми инструментами, которые были неподдельными, и пробовал  тоже  выбрасы-
вать ноги по всем правилам искусства. Но этому искусству он не обучался,
а потому опрокинул того, кто плясал перед ним, сам же упал на руки  пля-
савшему позади. Падая, передний брадобрей увлек за собой одного из чаро-
деев, тот поскользнулся на своих ходулях и во весь огромный  рост  обру-
шился на нескольких прыгунов. За ним зашатался и следующий  чародей.  От
испуга и любопытства подняли крик и дамы и простонародье. Никто  не  мог
бы сказать, в ком сильнее был испуг, а в ком любопытство.
   Между тем подлинный брадобрей лежал в объятиях поддельного, и послед-
ний распознал подлинность первого, нюхом ощутил ее. А потому он сказал:
   - Хочешь, свинья, заработать экю?
   - Еще бы, - сказал подлинный.
   - Видишь зеленую особу, которая прячется за стеклянной дверью? Выбрей
ее наголо, как полиция бреет таких девок, - потребовал поддельный.  Под-
линный возразил:
   - А вдруг она дама? За экю рисковать не стоит, меньше золотого  взять
нельзя.
   - Согласен на золотой. - Поддельный брадобрей показал монету. -  Дело
в том, что эта особа носит парик, и ты выбреешь ее для виду.  Шутка  ус-
ловлена заранее. Будь наготове, когда тебя позовут.
   Тут, наконец, фигуры смешавшегося балета пришли в порядок,  брадобреи
стояли во весь рост, а чародеи - на своих ногах, без ходулей. Дамы  про-
являли живейшую заботу о своих кавалерах - не пострадал ли кто-нибудь из
них при падении. Каждая искала своего и находила его легче, чем  он  ее.
Габриэль д'Эстре схватила в сутолоке руку короля, она давно узнала его в
среднем из семи чародеев.
   - Сир! Скорее прочь из сутолоки. Возлюбленный  повелитель,  вспомните
Жана Шателя и его нож.
   С этими словами она увлекла его в один из  ближних  покоев;  там  она
поспешила задуть все свечи, до которых только могла достать. Ни  на  миг
не выпуская руки Генриха, она закрыла его собой, чтобы его не было  вид-
но, и прошептала:
   - Этого вам не следовало делать.
   - Бесценная повелительница, я не виноват, что  представление  приняло
такой оборот. Вы ведь знаете, что я хотел изобразить чародея,  и  больше
ничего. Брадобрей явился по собственному почину. Балет чародеев  и  бра-
добреев, хотя и разучивался очень тщательно, все же был допущен по неча-
янности и неосмотрительности, уверяю тебя и клянусь тебе. - Генрих поце-
ловал ее прелестный подбородок. Красивый рот был прикрыт кружевом маски.
   Тем временем в зале стало необыкновенно тихо. Оба выглянули туда,  но
не разобрали, что случилось. Измененный, шутовской голос проблеял, нару-
шив тишину:
   - Солдаты, повинуйтесь мне. Я состою при дворе. Возьмите зеленую осо-
бу, она убежала от меня и захватила мои драгоценности.
   Другой хриплый голос прервал его:
   - Правильно поступила девка, что окупила свои и  мои  убытки.  Потому
что мне вы не уплатили за сводничество, старый скряга.
   Зеленая особа, как ее именовали, принялась браниться: по сиплому  го-
лосу было ясно, что это уже не подделка. Говору улицы  подражать  можно,
но тону - нельзя. Словом, тут разыгрывалась комическая сцена между  дев-
кой, нарочно для того приведенной, и двумя кавалерами, которых король  и
его возлюбленная вскоре узнали по голосам.
   - Это господин де Роклор, - сказал Генрих.
   - Это господин де Варенн, - сказала Габриель. И еще тише добавила:  -
Ужасно.
   Она угадала раньше, чем это понял король, что  готовится  оскорбление
ей.  Господин  де  Роклор,  товарищ  короля  из  поры  его  юности,  его
сверстник, он сохранил легкие нравы тех времен. Меня ему не за что нена-
видеть. Он протестант. Но он любит посмеяться; и потехи ради он  предает
меня сейчас моим врагам, сам, может быть, того не зная.
   - Вот дурни! - Генрих хотел вмешаться. Габриель удержала его.  -  Что
это взбрело на ум моему Роклору? - спросил он. - А Варенн? Ведь он  ког-
да-то был вестником между мной и вами. И за это из повара стал  богачом.
А сейчас изображает сводника, будто он на самом деле не  таков.  Господи
помилуй, меня окружают безумцы.
   - Менее безумные, чем вы полагаете, - пробормотала Габриель и вся по-
никла у него на груди. Тут он увидел, что под маской глаза у нее  подер-
нуты слезами.
   - Красавица моя, - пробормотал он. - Сердце мое. -
   Перед ее горем он совсем растерялся. Там, в зале, делали вид, что шу-
тят. А то, что преподносится шутя, никогда не следует принимать всерьез,
даже если на самом деле это серьезно.
   Габриель шептала настойчиво:
   - В этой комнате есть потайной ход. Как бы отыскать  дверь  в  стене!
Скорее прочь отсюда, мой возлюбленный повелитель!
   Но найти секрет было не так просто, особенно не зная его в  точности.
Выстукивая стены, Генрих приблизился к выходу в залу - и  несколько  раз
уже заносил ногу, чтобы броситься туда и прервать комическую сцену,  ибо
и он теперь слышал, сколько в ней скрывалось ехидства, яда  и  насмешки.
Двое солдат из стражи тоже приняли в ней участие, и пока сводник  оборо-
нялся, мнимый придворный непрерывно требовал брадобрея с бритвой.  Девка
между тем хриплым визгливым голосом хвастала, что  у  нее  есть  защита,
против которой бессилен кто бы то ни был. Словом, нельзя терять времени,
ни минуты нельзя терять, с каждой фразой становится яснее, что они  под-
разумевают меня и мою бесценную повелительницу.
   Он оглянулся на Габриель: она прислонилась к стене, рука  ее  лихора-
дочно нащупывала дверцу. Но спасение она ждала уже не от потайного хода.
Он сам должен оградить ее; того же хотел, к тому  страстно  стремился  и
он. Если бы я мог вмешаться и выступить совершенно открыто!
   Он готов был сделать это, но другой опередил его.
   Тот тоже был наряжен чародеем, а ростом и проворством движений  напо-
минал короля, даже хватка  его  показалась  знакома  зевакам,  когда  он
отстранил их. Брадобрея он встряхнул так, что у того выпала из рук зане-
сенная бритва, и швырнул его на пол. Сводник Варенн был награжден пинком
в зад, оба солдата убрались сами. Остался один господин де Роклор, кото-
рый все еще пытался блеять по-козлиному. Но у него пропала к этому  охо-
та, когда новый участник представления сбросил маску.
   Это оказался граф Суассон: какая неожиданность для большинства! Фигу-
рой и, пожалуй, даже лицом он до некоторой степени походил на своего ав-
густейшего кузена, только он был лишен остроты ума и величия. То и  дру-
гое у Суассона в подобных случаях заменялось свирепой миной; вот  и  се-
годня его лицо от гнева залилось краской по самую шею. Бороды он не  но-
сил, иначе многие с перепугу все еще думали бы, что это король.
   После того как услужливый кузен обратил в бегство всех врагов зеленой
особы, он взял ее за кончики пальцев, словно  вел  настоящую  даму.  Кто
знает, какие глупости он еще затевал. Но, на беду,  уличная  девка  была
пьяна. Преступные шутники привели ее во дворец, невзирая на  ее  состоя-
ние. От ярости и от того, что все взоры были устремлены  на  нее,  хмель
еще сильнее ударил ей в голову, - так что она совсем разошлась и со все-
го размаху ударила беднягу Суассона головой в живот, хотя  он  изображал
ее кавалера. Брадобрей в своем старании обрить девку, сдвинул ей  парик,
и тот не выдержал буйных движений. В конце концов он свалился  у  нее  с
головы, и она оказалась лысой, совершенно лысой. Она сама заметила  это,
только услышав взрыв хохота и среди придворных, и среди  народа.  Сперва
она окаменела, затем стал искать жертв для своей мести, но, увидев,  что
она одна на поле брани, с воем кинулась в глубину залы.
   Все это было гадко и крайне постыдно, независимо от того, принадлежа-
ли ли действующие лица ко двору или явились с улицы. За  всех  обиженных
вступиться мог один лишь король, что он и поспешил сделать. Вместе с ма-
дам д'Эстре, своей бесценной повелительницей, вышел он из  ближнего  по-
коя; они держали друг друга за руки, лица их были открыты. Король  заго-
ворил громко, чтобы слышали все:
   - Это была шутка, которую придумал я от начала до конца. Приношу бла-
годарность любезной даме, которая изображала пьяную и бритую девку, а на
самом деле она трезва, обладает великолепной шевелюрой, и я дарю ей  до-
рогой алмаз.
   В народе эта речь вызвала большую радость, а двор вздохнул с облегче-
нием. Господин де Роклор, наконец-то все уразумев, приблизился к  королю
и готов был упасть на колени. Но его величество не допустил  этого  и  с
похвалой отозвался о его удачной выдумке и всей комической сцене.
   - Удалитесь, мой друг, и закройте за собой дверь. Мадам утомилась  от
смеха и нуждается в кратком отдыхе.
   Спустя некоторое время кто-то отважился открыть дверь ближнего покоя.
Король и мадам д'Эстре покинули его, непонятно, каким путем.
   Он отправился с ней в ее дом, граничивший с Лувром.
   - Сир! Не уходите. Я одна.
   Генрих:
   - Бесценная повелительница, скоро мы будем соединены навсегда.
   Габриель:
   - Вы не думаете того, что говорите. Вы думаете, что я всем  ненавист-
на. Ведь вы сами видели это.
   Генрих:
   - А я? Мы оба одинаково вознесены на недосягаемую высоту и  беззащит-
ны. Чем выше мы будем, тем беззащитнее.
   Габриель:
   - Разве нет у нас друзей?
   Генрих:
   - Они лишь осложняют наше дело, как мой кузен Суассон осложнил  коми-
ческую сцену.
   Габриель:
   - Мой высокий повелитель. На комической сцене нынешний день  не  кон-
чится.
   Она зарылась головой в мягкую подушку, чтобы самой не  слышать  своих
слов. Так она ждала, чтобы он ушел.
   В своем безлюдном Лувре он лег в постель. Было одиннадцать часов,  он
рано покинул бал. Не успел он уснуть, как к нему  вошел  господин  д'Ар-
маньяк.
   - Сир! Амьен!
   Д'Арманьяк поперхнулся этим словом и не мог больше ничего выговорить.
Но Генрих уже вскочил на ноги. Крепость Амьен взята врасплох,  захвачено
сорок пушек, и ничто, никакая река, никакое войско не преграждают путь к
Парижу. Он идет беспрепятственно.
   - Он погиб, - сказал Генрих, стоя в ночной рубашке. Его первый камер-
динер, дрожа, спросил - кто.
   - Кардинал Австрийский.


   САПОЖНИК ЦАМЕТ

   Рони разбудили в его арсенале и вызвали к королю. Король  без  устали
шагал по своей комнатке, позади покоя с птицами. Зажженные свечи не мог-
ли обмануть птиц, они молчали,  нахохлившись.  Король  ходил  безмолвно,
опустив голову, шаркая туфлями, полы халата волочились за  ним.  Дворяне
его стояли, вытянувшись вдоль стен. Ни звука, ни слова. Господин де  Ро-
ни, едва войдя, почуял недоброе.
   - Эй! Друг! Беда, - в самом деле крикнул ему навстречу король.
   Когда верный слуга узнал, что речь идет об Амьене, что взяты и  город
и крепость, он опешил.
   - Кто это сделал? Как это случилось?
   - Испанцы. Среди белого дня, - сказал король. -
   А все потому, что города отказываются принимать мои гарнизоны. Теперь
мне снова надо выступать в поход, сегодня же на рассвете. Против  испан-
цев, - повторил и подчеркнул он, чтобы никто не мог угадать, чего он  на
самом деле ждал и опасался: воевать ему придется  со  Священной  Римской
империей.
   Такой разум, как у него, мыслит верно, но мыслит  чересчур  поспешно.
"Немецкие князья, с которыми я был прежде одной веры, теперь не  захотят
помогать мне, - справедливо решает он. - На этот раз для меня  на  карту
поставлено все". Так и есть, впрочем, и раньше для него на карту  стави-
лось все. Кардинал Австрийский - полководец Священной  Римской  империи:
совершенно верно, и многие ему подобные еще пойдут на тебя войной.  Сама
же империя зашевелится лишь после того, как вновь истекут двадцать  лет.
Тебя не будет при этом, Генрих. Твое воздействие на судьбы мира выразит-
ся в том, что ты отвоюешь себе эти двадцать лет. А после  тебя  начнется
великая война, несущая длительные бедствия.  От  своего  королевства  ты
отвратишь ее, хотя телесной оболочкой не будешь при этом. Но  твоя  тень
отвратит ее, потому что мыслил ты верно, хоть и слишком  поспешно.  Сир!
Редко случается, что человек мыслит на будущее, а действует в отведенном
ему времени.
   Верный слуга Рони и действовал и мыслил  исключительно  в  отведенном
ему времен