огда  последний
посланец принес от нее последнюю весть. Ведь  мертвые  продолжают  жить:
они только изменяют свой вид. Они остаются подле нас, как быстро  мы  ми
скачем, и вдруг являют нам совсем новое лицо: ты узнаешь меня? Да, мама.
   Он не мог не признать, что она выросла в его  глазах.  Это  была  его
первая мысль, вспыхнувшая в то мгновение, когда он  узнал  о  ее  тайном
браке. Но только сейчас мысль приобрела, четкую  форму.  Жанна  действи-
тельно выросла благодаря этим нагроможденным вокруг нее  чужим  судьбам,
но осталась, как и прежде, праведной, мужественной и  чистой.  И  умерла
она за все это, включая, и свою позднюю страсть. Хороша та смерть, кото-
рая подтверждает нашу жизнь. "Господин де Гойон, вы живы?" -  так  воск-
ликнул некогда Генрих после Варфоломеевской ночи, впервые встретившись в
большой зале Лувра с убийцами. В бессильной  ярости  призывал  он  тогда
мертвецов, точно они здесь присутствовали: "Господин де Гойон, вы  живы?
", - а тот уже не находился среди живых. Он" не был в большой  зале,  он
лежал на дне колодца и стал пищей для воронья. И лишь сегодня  он  воск-
рес, как один из тех, кто знал его мать.
   Однако и у Морнея иной раз душа была не на месте.  Он  раскаивался  в
том, что причинил боль своему королю, сомневался даже, нужно ли это  бы-
ло. Оказалось, что недостойная и опасная история с мельничихой продолжа-
ется, а ведь как раз она-то и послужила для  Морнея  последним  толчком,
заставившим его открыть  тяжелую  тайну.  Тревожило  его  и  то  обстоя-
тельство, что король теперь осведомлен о существовании брата,  которого,
однако, признать не может: это противоречило бы религиозной  практике  и
нарушило бы общепринятый порядок. И Морней упрекал себя за то,  что  при
таком положении вещей решился потревожить тень графа де  Гойона.  Генрих
же, наоборот, был готов благодарить его за прямоту. И вот, растроганные,
хоть и под влиянием различных чувств, они в один прекрасный  день  снова
заключили друг друга в объятия - это случилось неожиданно  и  без  слов,
которые только помешали бы.


   МЕЛЬНИЦА

   И вот Генрих едет на свою мельницу. Как часто совершает он этот  путь
один, без провожатых, сначала по берегу реки  Гаронны,  мимо  старинного
городка, потом в сторону! Он задевает за ветки деревьев, подковы его ко-
ня тонут в опавших листьях. На опушке рощи он останавливается и  вгляды-
вается в свою мельницу: не видно ли мельника там  на  холме,  обдуваемом
ветрами? Как хорошо, если б тот уехал куда-нибудь в своей телеге! Генрих
жаждет остаться наедине с его женой. Впрочем, он  имеет  право  приехать
когда вздумается. Ведь мельник из Барбасты - это же он сам, всякий  зна-
ет. И хоть арендатор, кажется, и не слишком хитер, а все-таки этот  нео-
тесанный увалень переехал сюда с молоденькой, хорошенькой женой. Он зна-
ет своего государя и за аренду у него в долгу. Расплатиться  он  мог  бы
молоденькой, хорошенькой женой, но прикасаться к ней государю не  дозво-
лено. Муж ревнив, как турок.
   Легенда о мельнике из Барбасты живет в народе. Пожилые и простодушные
люди действительно верят в то, что он собственноручно запускает крылья и
собирает муку, которая бежит из-под жернова. На самом деле он не завязал
до сих пор ни одного мешка. Это делает арендатор, и жену он тоже скрутил
крепко-накрепко. Король и супруг отлично  понимают  друг  друга;  каждый
знает, чего хочет другой, каждый осторожен и все время  начеку.  Это  их
сблизило. Когда бы король ни заехал, арендатор уговаривает его  остаться
откушать. Не жена дерзает на это, а муж. Он отлично сознает преимущества
своего положения, этот коренастый малый, владелец соблазнительной женщи-
ны, однако ему еще никак не удается в полной мере  воспользоваться  ими.
Но пусть только король попадется.
   Нынче Генрих долго ждет на опушке, где на него падает тень; с мельни-
цы его не видно. Ее крылья вертятся - и все-таки в  слуховом  оконце  ни
разу не показалось широкое, белое от муки лицо арендатора,  окидывающего
взглядом окрестность. А вот и жена! Она высовывает голову, всматривается
в даль, щурится, ничего не видит, и все же на лице ее  вдруг  появляется
лукавое и вместе с тем боязливое выражение. Что бы это значило? Мука  на
ее щеках очень идет к ее темным глазам, и она такая стройная.  "Мадлон!"
Он спокойно может называть ее имя, они  далеко  друг  от  друга,  крылья
мельницы хлопают, ей не услышать. Только сейчас она  вздрагивает  -  его
конь заржал; и перед тем, как отойти от окна, она делает знак в  сторону
опушки, как бы говоря: "Иди! Я одна!"
   Генрих привязывает лошадь, взбирается на холм,  обходит  его  кругом,
высматривая, не покажется ли где-нибудь арендатор. Наконец он  входит  в
мельницу. Большая мукомольня перед ним как на ладони. У двух стен штабе-
лями сложены мешки. Подле третьей работают жернова. А от четвертой, пос-
вистывая, дует ветер,  когда  сквозняк  приоткрывает  дверь.  Мельничиха
быстро оборачивается: она сыпала зерно или притворяется, что сыплет. Ко-
сынка сползла с ее шеи, и груди холмиками светлой плоти торопливо подни-
маются и опускаются от дыхания женщины, захваченной врасплох. - Мой  го-
сударь, - говорит она и преклоняет колено, с достоинством подбирая юбку.
Это уже не крестьянка, она понимает, что такое ирония, как только  появ-
ляется Генрих, заговаривает книжным языком, и ее уже не заставишь  выра-
жаться проще. Это одна из хитростей, какими она его привлекает.
   - Мадлон, - сказал Генрих радостно и нетерпеливо. - Твой страж заснул
в каком-нибудь кабаке. У нас есть время. Давай, я завяжу тебе платок.  -
Вместо этого он ловко расстегнул ей платье. Она не противилась, но  пов-
торяла: - У нас же есть время, зачем вы так спешите, мой государь? Когда
вы получите то, чего хотите, вы сядете на коня, и поминай как звали, а я
себе все глаза выплачу по вас. Я так люблю ваше общество, оттого что  вы
хорошо говорите, - добавила она, и хотя выражение лица оставалось почти-
тельным, в узких глазах притаилось больше насмешливости, чем  у  супруги
какого-нибудь маршала.
   В этот миг Генрих преклонялся в образе мельничихи перед всем  женским
полом; поэтому совсем не обратил внимание на то, что она  делает.  Возле
сложенных у стены мешков с мукой она положила еще два, так  что  получи-
лось нечто вроде сиденья, а при желании - и ложа. Она на него опустилась
и поманила к себе Генриха, оказавшись, таким образом,  хозяйкой  положе-
ния.
   - Мой друг, - сказала мельничиха, - теперь мы могли бы сейчас же  пе-
рейти к любовным утехам; но это такое занятие, при котором я  не  желаю,
чтобы меня прерывали. А в это время дня люди  уж  непременно  зайдут  на
мельницу. Что до кабака, то если даже там кто-нибудь и заснул, так  ведь
оттуда до нас нет тысячи шагов и спящий может вдруг проснуться. -  Прек-
расная мельничиха говорила звонким и ровным голосом, без всякого  смуще-
ния, хотя Генрих старался тем временем совлечь с нее юбку, в чем и  пре-
успел... Казалось, все это происходит вовсе не с нею. Она  же  была  как
будто поглощена только своими заботами и соображениями, обхватил  округ-
лой рукой его плечо, чтобы он внимательнее слушал, и наконец  перешла  к
главному.
   - Я хочу, чтобы мы в ближайшее время провели вместе целый день, с са-
мого утра и до вечера, и подарили друг другу всевозможные  любовные  ра-
дости и удовольствия, но так, чтобы никто посторонний или непрошеный  не
испортил нам самые приятные минуты, Ты ведь того же мнения, дружок?
   - Насколько я понимаю твои назидания... - проговорил он  и  попытался
ее опрокинуть навзничь, не замечая, что рука, нежно его обнимавшая, слу-
жила ей и для защиты. Так как ему пришлось отказаться от своего  намере-
ния, Он рассмеялся и вернулся к тому, что она говорила: - Значит,  нужно
на один день убрать отсюда твоего мужа? Ведь верно, очаровательная  Мад-
лон? Если таково твое намерение, так... и выполняй его! Лишь ты одна мо-
жешь это сделать.
   - То-то и есть, что не могу, государь. Скорее ты один. -  После  чего
принялась объяснять, как именно это нужно, сделать. -  Только  ваши  ве-
домства, сир, могут задержать мельника на целый день.
   - Ты хочешь сказать: засадить?
   Нет, она хотела сказать не это. Нужно составить документы, всесторон-
не обсудить их, несколько раз давать писцам на переделку, и  только  под
вечер обе стороны наконец их подпишут. Обе стороны?  Ну  да,  ведь  одна
сторона - это Мишо, арендатор мельницы. - А другая? - Женщина помолчала,
вглядываясь узкими глазками в своего молодого короля и стараясь  понять,
угадает ли он. Ведь мужчины такие дуралеи, когда у  них  на  уме  совсем
другое. - А вторая сторона - вы сами, сир, - наконец, заявила она, слов-
но открывая ему тайну, понизила голос и кротко кивнула -  из  жалости  к
его душевному состоянию. - Ваш нотариус составит вместо вас главные  до-
кументы, а мы тут будем покамест наслаждаться изо всех сил.
   Последние слова она снова произнесла громче, и притом с оттенком бла-
женного ожидания, хотя в этом блаженстве сквозила тихая насмешка. И  тут
он вдруг сразу понял все: его намеревались  обобрать.  В  предполагаемых
документах должно было быть сказано, что право на владение мельницей  он
переуступает простодушному супругу. Такова цена этой женщины, и она  бу-
дет любить добросовестно; Мишо напрасно надеялся избежать рогов при эта-
кой сделке. "Ибо ей хочется получить все: и мельницу, и любовь, а  глав-
ное - одержать победу над обоими мужчинами", - думал Генрих.
   - Я понял, - сказал он только; и в эту минуту он не требовал от  Мад-
лон ничего, кроме того, что она сама ему уже дала: женской хитрости, ко-
торая так изобретательна, искусства обещаний, увертливости и неумолимос-
ти ее сладостного сердца.
   А в следующее мгновение он подумал: "Мошенница, это тебе не удастся!"
- и решительно повалил ее. Но она сейчас же крикнула:  "Мишо!"  Один  из
сложенных у стены мешков вдруг выдвинулся вперед, из-за него вылез арен-
датор и, как медведь, навалился на Генриха. Чтобы сбросить  с  себя  эту
тяжесть, Генриху понадобилась  поистине  не  меньшая  увертливость,  чем
мельничихе, когда она старалась прибрать его к рукам. Она же следила  за
гостем с искренним восхищением знатока, предоставив мужа его участи.
   Так как государь уже благополучно встал на ноги и отскочил от аренда-
тора, этот увалень загнулся и. своей толстой башкой вознамерился ударить
короля в живот. Но увалень был брошен наземь, и Генрих властно  крикнул:
"Мишо! ", - однако он опоздал. Лоб у  арендатора  посинел  и  распух,  и
олух, казалось, близок к апоплексическому удару. Вцепившись в руку свое-
го государя, он поднялся с полу, продолжая, однако, крепко  держать  ее.
Генрих и "не противился: только бы этот болван успокоился и дело не кон-
чилось скандалом. Поэтому Генрих дал мельнику тащить себя, куда тому хо-
телось. А Мишо, спотыкаясь, топтался  по  мукомольне  в  слепой  ярости,
впрочем, ярость эта, возможно, была уже не так слепа, как представлялось
Генриху, ибо они вдруг очутились у края глубокого сруба, в котором  вра-
щался мельничный винт.
   Чуть не сделав последний шаг, Генрих  понял  намерение  арендатора  и
пинком отбросил его от себя. - Иначе  все  было  бы  кончено.  Арендатор
толкнул бы его в колодец, и руку до плеча затянуло бы железным винтом.
   Ужас разнообразен в своих проявлениях. Арендатор Мишо валяется в  но-
гах у короля и тихонько воет - это напоминает далекий рев  осла.  Притом
он время  от  времени  вывертывает  шею,  желая  убедиться,  что  король
действительно цел и невредим, а затем снова начинается валяние в ногах и
вытье. Лицо Мадлон стало белее муки, голова у нее трясется, как у стару-
хи, мельничиха опустилась на колени; она  старается  молитвенно  сложить
воздетые руки, но они слишком сильно дрожат.
   Чувствуя, что его трясет ледяной озноб, и все-таки звонко смеясь, по-
кидает Генрих эту пару, выбирается с мельницы, бежит, хохочет, стряхива-
ет с себя муку, стряхивает приключение. Бывают в жизни такие  происшест-
вия, которым надлежит остаться в нашей памяти столь же сумбурными и вне-
запными, какими они были в действительности; особенно же враждебные  на-
падения на войне и в любви.  Довольно  бесславно,  но  зато  отделавшись
только страхом, вскакиваешь на коня и даешь ему  шпоры.  В  стране  ведь
есть великое множество мельниц и пропасть мельничих. Эта  мельница  меня
так скоро не увидит. А если как-нибудь все-таки проехать мимо?
   Новая картина. Мельник Мишо принимает за своим столом короля,  король
уже состарился, у него седая борода и шляпа с пером. Ему  повсюду  пред-
шествует молва о его бесчисленных битвах за королевство. Ему сопутствуют
все его легендарные любовные истории с дочерьми народа. Пять человек си-
дят вокруг стола, все угощаются из большой глиняной миски, перед  каждым
- ломти хлеба и кружка с вином. Уже вечер, и от сквозняков, гуляющих  по
мельнице, колышутся над головами четыре огонька, горящие на носиках лам-
пы. Позади стоит темнота, свет падает сидящим на грудь, мягко и вкрадчи-
во выхватывает из мрака фигуры людей.
   "Король слегка оперся на стол и держит в  руке  стакан.  Все  четверо
держат стаканы - кроме мельничихи.
   Вот сидит она, уже немолодая,  наклонившись  вперед,  погрузившись  в
воспоминания, и не сводит глаз со  своего  короля,  который  мечтательно
смотрит вдаль, хотя сидят они друг против друга несколько в  стороне  от
остальных, на одном конце стола. Поодаль от них  двое  молодых  людей  -
дочь и работник мельника, они чокаются, и их взгляды самозабвенно и бла-
гоговейно сливаются. Последним поднимает свой стакан мельник, сидящий на
том конце стола; он размахивает шляпой и поет песню о галантном  короле.
Мишо уже седой, преданно смотрит он на своего короля  и  ободряюще  поет
ему, ибо твердо знает, что король любит народ и всех дочерей народа.
   И песня дает молодой паре еще раз почувствовать всю силу их любви,  а
тем двум, что уже состарились, мучительно и радостно просветляет  воспо-
минания. Король, слегка наклонившись и  подставив  ухо,  улыбается,  как
тот, для кого все лучшее уже позади. Мадлон тех прошлых дней, только  ты
это поймешь! Разве не было тогда хорошо и радостно, несмотря на коварное
нападение мельника? Вы обе, наверно, это  испытали.  Во  всяком  случае,
Флеретта - чистый рассвет, роса и цветок - позднее не узнала своего воз-
любленного, а теперь ее уж давно нет в живых.


   ВРАГ

   Случай на мельнице стал так же широко известен по всей стране, как  и
история на бале в Ажене. В прошлый раз губернатор  решил,  что  виновник
всех этих пересудов - его наместник; наместника обвинял он и теперь. Од-
нако Бирон перещеголял своего предшественника. Сама мельничиха,  вероят-
но, молчала. Но муж мог напиться и все выболтать;  странно  было  только
одно: та обстоятельность, с  какой  было  использовано  его,  признание.
Мельника судил суд в Ажене, в том же городе, в котором произошел и  пер-
вый скандал. Губернатор охотно бы не дал  суду  допрашивать  арендатора;
однако перед носом у его людей ворота захлопнулись, а на стене  расхажи-
вали защитники города.
   В тот день маршала Бирона не было в Ажене: он не стал бы  действовать
столь открыто. Обычно он избегал того города, который запирал перед  гу-
бернатором ворота, а число таких городов все увеличивалось. Он на  отда-
вал никаких определенных приказаний. И Генрих едва ли  мог  бы  обвинить
наместника в том вооруженном нападении, которое Стоило ему  самому  под-
метки, а господину де Морнею - куска кожи на голове и прядки  волос.  Но
маршал Бирон был мастером интриги, причем сам  умел  очень  ловко  оста-
ваться в тени - способность, довольно необычная для человека вспыльчиво-
го. Он много читал; быть может, коварству его научили книги, хотя другие
благодаря чтению скорее сохраняют душевную чистоту. Как бы там ни  было,
но он постарался создать губернатору худую славу и не  только  в  смысле
его любовных связей. Ходили слухи, что хотя Генрих и  совращает  женщин,
но главное - покушается на жизнь мужчин. И не один дворянин перестал до-
верять ему; среди них были и те, чью жизнь и имущество Генрих защищал от
убийц и поджигателей. Ведь человека нравственно распущенного легко обви-
нить и в отсутствии справедливости, хотя в этом деле заслуги губернатора
перед его страной были очень велики.
   И Генрих не мог не видеть, что его почитают  все  меньше,  не  только
из-за его любовных похождений, но и как правителя и  военачальника.  Еще
немного, и он опустится до уровня князя, не имеющего ни веса,  ни  вели-
чия, - только имя и титул. И тогда всю власть заберет в свои руки Бирон.
В провинции Гиеннь он уже достиг ее, Генриху до сих пор не удавалось ов-
ладеть городом Бордо. Наместник со своими  многочисленными  рейтарами  и
ландскнехтами позволял себе иной раз даже вторгаться в  королевство  На-
варрское. И вот Генрих сидел в своем замке в  Нераке,  как  затравленный
зверь. Он даже не созывал свой тайный совет из страха  выказать  слишком
сильную ярость, а тем самым и обнаружить свою слабость. В те дни  старые
друзья оказывали ему особенно неоценимые услуги; им Генрих мог по  край-
ней мере довериться во всем и открыть свою душу,  даже  свой  бессильный
гнев и тщетные планы мести; даже лить слезы отчаяния  позволял  он  себе
перед ними.
   Однажды вечером они сошлись вместе, и каждый из них вел себя согласно
своему  характеру.  Дю  Барта  гремел  в  беспредметном  гневе,  Агриппа
д'Обинье уверял, что самое простое - это возобновить войну с французским
двором. Но ведь и так было ясно, что поведение Бирона  объясняется  лишь
тем, что его поддерживают при дворе. Не случайно король Франции  засылал
к Генриху послов, призывая его опять вернуться в лоно католицизма. И еще
прозрачнее было выражено требование, чтобы он явился ко двору и сам заб-
рал оттуда королеву Наваррскую. - Сир! Чует мое сердце, что тогда мы вас
здесь увидим не скоро! - Агрипна сказал это очень кстати. Этих  немногих
слов было достаточно, чтобы перед Генрихом сразу возникли былые опаснос-
ти Лувра и мадам Екатерина, склоняющая над своим костылем зловещее лицо.
От таких воспоминаний ужас и возмущение неудержимо росли, и Генрих скоро
бы дошел до того, что приказал выступать. Во главе своих войск  он  дви-
нулся бы на своего наместника. Но уже в пути протрубил бы отбой,  ибо  к
нему успел бы вернуться присущий ему  здравый  смысл.  Он  удержался  от
столь ложного шага, хотя дю Барта горячо настаивал, ссылаясь на  слепоту
и испорченность человеческой природы. Тут заговорил Филипп Морней:
   - Сир! У вас есть враг - это маршал Бирон. Не спрашивайте, чьим  при-
казом он руководствуется или хотя бы прикрывается. Почему,  восстанавли-
вая против нас короля Франции, он будет здесь  действовать  иначе  и  не
восстанавливать "мелких землевладельцев? Он клевещет на вас, он старает-
ся очернить вас в глазах крестьян и королей, ибо жаждет вытеснить вас из
этой провинции и остаться в ней полновластным повелителем. Но  вы,  сир,
видите перед собою все королевство. А такой Бирон ничего не видит дальше
своей провинции. И на  этом  вы  должны  его  поймать,  побить  его  тут
собственным оружием!
   - Я сделаю из него посмешище! - воскликнул Генрих. - И как мне  могло
прийти в голову объявить ему войну!
   Он взял Морнея под руку, вывел в открытую  галерею  и  повторил,  как
всегда крупно и, быстро шагая: - Вот у меня и опять  есть  враг!  -  При
этом он думал о мадам Екатерине, своем старом враге. Морней заявил:
   - Мы неизбежно встречаемся с тем врагом, которого нам посылают  небе-
са, и это всегда бывает именно тот враг, который нам нужен. - Так обычно
говорят друзья, но от этого нам не легче.
   - Ну и враг! - воскликнул Генрих. - Разрубить собственной лошади мор-
ду! Да еще хромает!
   - Маршал не только хитер, - продолжал Морней, - он и любопытен: вечно
носит с собой аспидную доску и, что услышит, сейчас же записывает.
   - Он хромает и сильно пьет, -  сказал  Г