видном  отовсюду.  Его
зять-гугенот в душе потешался над ним и этим побеждал нараставший  ужас.
Король смолк, и выжидающе смолк в огромной зале весь его двор - что сви-
детельствовало о какой-то бесспорно враждебной  настороженности.  Генрих
это сразу же почувствовал, и его сметливый ум подтвердил возникшее  ощу-
щение. Всем этим фанатикам, врагам его веры, неприятно видеть, что Карл,
их государь, доверчиво разгуливает с Генрихом. Женитьба на  Марго  стала
им всем поперек горла, в этом он никогда не сомневался, и они  не  могли
не выказать недовольства, даже против своего  желания.  Сегодня  госпожа
Венера зовет к смешению всех, кто бы ты ни был. И все-таки среди  гостей
началась какая-то не то давка, не то свалка: католики оттеснили  протес-
тантов в самый конец залы. А сами сгрудились тесной толпой  у  невидимой
черты, отделявшей от всех королеву, и, казалось, насторожились.
   Генрих бросил на них быстрый взгляд. Здесь только те, кто вооружен, -
хотя лица пока скорее любопытствующие, чем враждебные. Впрочем, этим лю-
дям было бы нелегко овладеть им: в глубине его протестанты сомкнули  ря-
ды, готовые ринуться ему на помощь. Что касается фрейлин, то  их  слоено
ветром развеяло, и они, щебеча, наблюдали издали, как приближается  гро-
за.
   Карл, хотя и был пьян, ощутил вокруг себя эту  пустоту,  и  внезапная
предгрозовая тишина взбесила его. - Вина! - прорычал он. - Я хочу пить с
королевой, пока она не свалится! Глядите все! Несмотря на все свое золо-
то, свалится она, а не я.
   Королева, едва ли поняв, что он говорит, продолжала сидеть  неподвиж-
но, как идол. А сам он, вероятно, устав от брани и богохульств, так отя-
желел, что зять-гугенот уже был не в силах поддерживать его, и оба,  ве-
роятно, упали бы. Кто-то подскочил и успел поддержать Карла. Генрих под-
нял глаза и неожиданно увидел перед собою лицо некоего господина де  Мо-
ревера: оно было искажено ненавистью. В следующее мгновение  еще  кто-то
оттеснил Моревера - Герцог Гиз. - Что это вам вздумалось, де Моревер!  -
торопливо проговорил он. - Убирайтесь-ка отсюда, да  поскорее!  Вот  еще
нашелся! - Он подхватил Карла. - Помогите,  Наварра!  На  нас  возложена
миссия поддерживать престол и служить опорой королю.
   - Для того-то мы и явились сюда с нашими дворянами  из  Лотарингии  и
Беарна, - заявил Генрих тем же напыщенным тоном и так же выпрямился, как
и молодой герцог, который был высок ростом и белокур. Их взгляды  скрес-
тились поверх пьяного короля; время от времени  им  приходилось  ставить
его на ноги, когда он готов был совсем опуститься на пол.
   - Посадите же меня рядом с Габсбургшей, - молил Карл Девятый, облива-
ясь слезами. - Ведь и я вроде как святой - посвятее вас. Вы же оба зади-
рали юбку моей толстухе Марго. Сначала ты, но тебя она бросила... - И он
свалился на Генриха Гиза, а тот толкнул его на  Генриха  Наваррского.  -
Тебя она не бросит, - хныкал он, припав к груди своего зятя. - Она любит
тебя, я тебя люблю, а наша мать мадам Екатерина даже очень тебя любит.
   - Дьявол! - завопил он вдруг, ибо испанские священники опять напугали
его: он успел уже об них позабыть. Но когда рассмотрел эти черные фигуры
и перехватил их подстерегающий взгляд, ему стало совсем не по себе.
   - Знаю я, чего вы от меня хотите, - бормотал он,  повернувшись  в  их
сторону, хотя они тут же снова скрылись. - Отлично знаю. Так и будет,  в
точности. Вы и в ответе. А я умываю руки.
   Он уже настолько отрезвел, что мог держаться на ногах без посторонней
помощи, поэтому герцог Латарингский и король Наваррский отпустили его. У
Генриха руки были теперь свободны, и он оглянулся вокруг. Что-то измени-
лось в толпе у незримой черты - в  ней  чувствовались  не  только  любо-
пытство и настороженность. Угрожающе  смыкалось  теперь  вокруг  Генриха
кольцо католиков, оно было в движении, ибо в  задних  рядах  протестанты
схватились  с  католиками  врукопашную,  стараясь  протиснуться  вперед.
Кое-кто из начальников взобрался на стулья, только дю  Барта,  пользуясь
своим ростом, командовал стоя. Вдруг поднялся крик, никакое  королевское
присутствие уже не могло помешать всем этим людям нарушить установившее-
ся было человеческое дружелюбие, и их прерывистое, бурное дыхание  гово-
рило о том, что последняя узда сорвана. Кровь неминуемо должна была про-
литься.
   Как раз в решающую минуту позади Елизаветы  Австрийской  зашевелились
два испанских священника. Они куда-то нырнули - и помост с креслом коро-
левы без видимой причины поехал как бы сам собой прочь из залы. Он  дви-
гался толчками и рывками, как движутся театральные  декорации;  "так  же
двигались в начале празднества серебряные скалы, несшие на  себе  голого
короля и других морских богов. Однако дело шло, и, подскочив в последний
раз, седалище дома Габсбургов благополучно перевалило через  порог.  Еще
не закрылись двери, как все увидели, что  чья-то  рука  откинула  ковер,
покрывавший помост, а из-под ковра с трудом выползли на четвереньках оба
испанских священника и, задыхаясь от усталости, поднялись на ноги.
   Король Наваррский неудержимо расхохотался, и на его смех ни один  че-
ловек в зале не смог бы обидеться: до того он был весел и  искренен.  Он
точно отмел все злые помыслы и на время утишил в каждом, его  воинствен-
ный пыл. Это сейчас же понял некий коротышка, отличавшийся  несокрушимым
присутствием духа; коротышка стоял позади всех на стуле, кое-кто знал  и
его имя: Агриппа д'Обинье. И тут же запел приятным звонким голоском:
   - Королева Наваррская, тоскуя, льет слезы на своем прославленном ложе
из черного шелка. Но разве мы знаем, что ждет нас завтра? - Так пойдемте
же и проводим к ней жениха.
   Его песенка имела успех, однако для большей убедительности он перешел
на стихи:
   Смерть ближе с каждым даем. Но только за могилой
   Нам истинная жизнь дается божьей силой,
   Жизнь бесконечная без страха и забот.
   Пути знакомому кто предпочтет скитанье
   Морями бурными в густеющем тумане?
   К чему блуждания, когда нас гавань ждет?
   На первый взгляд все это как будто и не имело  никакого  отношения  к
происходящему, разве только комическое; поэтому стихотворец вызвал  все-
общий смех и оказался победителем. Карл Девятый тут же заявил громоглас-
но, что со всей свитой намерен сопровождать зятя Наварру к ложу  сестры.
И он взял за руку молодого супруга. По другую сторону Генриха стал  гер-
цог Лотарингский; это была самая захватывающая подробность  всей  сцены:
бывший любовник провожает супруга к брачному ложу  молодой  супруги.  За
ними рядами выстроились гости, без различия вероисповедания. Те, кто уже
готов был начать драку, с удовольствием согласились на отсрочку, и шест-
вие двинулось. Но по пути в него влилась большая толпа фрейлин.  Где  бы
процессия ни проходила, открывались двери и выбегали знатные  дамы:  они
считали неудобным не принять в ней участие.  Мужчины  постарше,  которые
уже успели задремать, вскакивали от шума и тоже  присоединялись,  кто  в
чем был. Гордо выступал де Миоссен, первый дворянин, в сорочке и меховом
полукафтанье, но без штанов. Впереди торопливо шла  стража  с  факелами,
освещая старинные каменные переходы; уже почти никто не понимал, в какой
части дворца они сейчас находятся, и толпа колесила по одним  и  тем  же
коридорам, усердно распевая:
   Пути знакомому кто предпочтет скитанье
   Морями бурными в густеющем тумане?
   К чему блуждания, когда нас гавань ждет?
   - Тут! - наконец заявил Карл Девятый. Однако это  была  вовсе  не  та
дверь. Словно огромный червь, шествие извивалось  по  тесным  коридорам,
пока наконец, не добралось до двери Марго. Тогда Карл обратился  с  пос-
ледним напутствием к счастливому мужу: -  Ты  счастливец,  Наварра,  ибо
принцесса, славнейшая и благороднейшая во всем христианском  мире,  убе-
регла для тебя свою невинность, чтобы ты ее похитил; она терпеливо ждала
тебя, и вот, видишь, ты стучишься к ней! - С этими словами он сам  грох-
нул кулаком в дубовую дверь. Потом расцеловал зятя в обе щеки  и  запла-
кал.
   Однако невеста не отворяла, хотя шум стоял такой, что разбудил  бы  и
мертвого. Наконец все затихли, прислушиваясь. Этим воспользовался герцог
Гиз и громогласно заявил:
   - Клянусь всеми святыми, а в особенности святым Варфоломеем! Будь это
я, дверь сама бы распахнулась, ибо меня она знает.
   И тут все поняли, даже те, кому это еще на ум не приходило,  что  Гиз
обижен и теперь злится. А король Наваррский легко нашелся и ответил:
   - Вы же видите, дверь только из-за вас не открывается, чтобы не вышло
ошибки.
   Но Гиз настаивал:
   - Только из-за вас - она привыкла к лучшему.
   Карл Девятый повелительно крикнул: - Всему свой черед! Сейчас впереди
не поединок, а брачная ночь.
   Несмотря на эти слова, оба кавалера принцессы Марго встали у ее двери
в боевой позиции: нога выставлена вперед, грудь - колесом, на лице угро-
за. Вся процессия, до последних  рядов,  замерла,  женщины  потребовали,
чтобы мужчины подняли их на руки: им тоже хочется увидеть  соперников  -
Наварру в белом шелке и Гиза в голубом, - как они впились друг  в  друга
глазами и огрызаются. Конечно, не будь Гиз отвергнутым женихом, пришлось
бы признать, что за ним немалые преимущества: высокий рост, опасная лов-
кость, злая четкость черт - они  сейчас  тем  грознее,  чем  обаятельнее
представляются в обычное время. Ответ Наварры очень прост  и  состоит  в
одном: он в точности подражает Гизу; несмотря на небольшой рост,  Генрих
сейчас тоже кажется крупным хищником - играть он умеет. И тут же выстав-
ляет зверя в смешном виде, как будто нечаянно, но в этом все дело: зверь
потягивается, изгибается, готовится к  прыжку,  Генрих  даже  становится
светлым блондином, и на подбородке  у  него  словно  развеваются  желтые
прядки волос - до того совершенно подражает он изысканному северному го-
вору лотарингца.
   - Я начал с деревенских девчонок, -  говорит  он,  -  а  теперь  хочу
только принцессу. Принцесса питала пристрастие к лотарингцу, и  вот  она
уже требует Наварру.
   Более дерзко не мог бы выразиться и сам Гиз, его  торжественное  выс-
тупление сорвано соперником: у него выбито из рук  его  главное  оружие,
уже не говоря о смехе, который слышится в толпе. Смех так и просится на-
ружу - здесь его подавили, там он прорвался, и вдруг дубовая дверь  рас-
пахивается, на пороге стоит принцесса и смеется. И так как она тоже сме-
ется, то начинает неудержимо хохотать весь двор.
   "К чему блуждания, когда нас гавань ждет?" - нарочно гнусят с хрипот-
цой Карл Девятый. Хохот, принцесса втаскивает супруга в  комнату,  дверь
захлопывается. Хохот!


   ШРАМ

   Они остановились, глядя друг на друга, а в коридорах,  удаляясь,  еще
шумела свита. Теперь придворные направились к флигелю,  стоящему  напро-
тив, отблески факелов перебегали с одного окна на  другое;  и  начинался
рассвет. А народ там, в городе, народ, просыпавшийся в тот же час в лод-
ках на реке и в домах на берегу, не  мог  не  говорить:  "Лувр-то  опять
сверкает адским огнем. Кто знает, что нас ждет впереди?"
   Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем мадам  Марга-
рита сделала своей безукоризненно прекрасной рукой движение сверху вниз,
означавшее: раздевайтесь, сир. Сама она сбросила с  себя  ночное  платье
лишь на краю кровати: она знала недостатки своей  фигуры  и  знала,  что
когда она - лежит, они не столь заметны. Главное же, ей хотелось обстоя-
тельнее рассмотреть весь облик и сложение этого нового мужчины. Ибо  ма-
дам Маргарита была тонкой ценительницей гармонической стройности -  будь
то мужские тела или латинские стихи. Ее новый  возлюбленный  возился  со
своими брыжжами - праздничный наряд из белого шелка было трудно расстег-
нуть. Рукава с буфами должны были делать его шире в плечах и уже  в  та-
лии. И бедра от этого казались широкими и сильными, и длиннее  выглядели
по-юношески худые ноги: в известной мере,  конечно,  можно  создать  ис-
кусственно такое впечатление! Поэтому ученая дама ждала, когда он разде-
нется, с некоторой тревогой. Но, оказывается, он в действительности даже
лучше, чем сулила его  оболочка.  Мадам  Маргарита  произвела  некоторые
сравнения и впервые вынуждена была признать, что все, требования  антич-
ности, которые она уже начинала почитать легендой,  нашли  себе  в  этом
юноше живое воплощение, и притом настолько, что ее лицо  еще  в  течение
некоторого времени сохраняло выражение достойного глубокомыслия и учено-
го любопытства. И лишь когда она  почувствовала,  как  в  нем  назревает
страсть, кровь закипела и в ней. И она перестала быть ученой ценительни-
цей прекрасного, когда прикоснулась к его сильному и напряженному телу.
   Никогда еще оба они не были так неутомимы в наслаждении;  тут  сказа-
лось и сходство их натур, которые могли поспорить друг с другом в вынос-
ливости. И если Генрих в позднейшие годы и плененный  другими  женщинами
пытался отрицать, что когда-либо любил Марго, и, вспоминая об этой  ночи
и о многих других, употреблял слова, которыми пользуются даже люди  сла-
бые и ничтожные, желая порисоваться, то именно Генрих подтвердил бы, что
да, так в жизни бывает: восторг плоти может достигнуть столь великой си-
лы, что ощущаешь близость смерти. И, может быть, в такие минуты человек,
который ощущает в себе избыток жизненных сил, ближе к ней, чем  ему  ка-
жется. Люди просто позабыли осветить все закоулки своей природы. "Смерть
ближе с каждым днем" - эти возвышенные слова Генрих слышал совсем недав-
но, они выражали его сокровеннейшие предчувствия. И они же были  послед-
нее, что пронеслось в его мозгу, утомленном любовью.
   Наступил короткий отдых, ибо даже во сне не оставляла  его  забота  о
наслаждении: еще! еще! Поэтому он вскоре проснулся и, не  успев  открыть
глаза, стал целовать лежавшее рядом с ним тело, и губы его  натолкнулись
на шрам. Он сейчас же взглянул, пощупал: он-то знает толк в шрамах.  Они
бывают от ударов, пуль, укусов, раны наносятся и на поле боя и  на  ложе
страсти. Для определения их причин крайне важно, на какой части тела они
находятся. Если у солдата шрам на том же месте, что у Марго, - значит он
хоть раз в своей жизни да удирал галопом от врага.  Поэтому  не  следует
быть трусом; и даже королю французскому и Наваррскому, именуемому Генри-
хом и известному своей отвагой, предстояло еще получить такую же рану  и
на том же месте. Но сейчас речь идет об одной из самых  красивых  частей
женского тела, и эта женщина моя,  только  моя,  -  а  ее,  оказывается,
кто-то уже кусал, значит, неправда, что она моя! Поэтому он стал  трясти
ее, а так как она не сразу очнулась, сам повернул ее к себе и,  глядя  в
ее еще сонное лицо, гневно опросил:
   - Кто укусил тебе зад?
   - Никто, - ответила Марго. Это был  именно  тот  ответ,  которого  он
ждал.
   Он крикнул в бешенстве:
   - Лжешь!
   - Я говорю правду, - уверенно  отозвалась  она,  села  на  постели  и
встретила его ярость с невозмутимым достоинством в лице и  в  голосе,  а
сама подумала: "Увы, он заметил шрам слишком рано.  Через  неделю  он  и
внимания бы не обратил". Мадам Маргарита уже знала это по опыту.
   - Но ведь видны же зубы! - настаивал он.
   - Это только похоже на зубы! - возразила она,  и  чем  неубедительнее
был ответ, тем убедительнее был тон.
   - Нет, зубы! Зубы Гиза!
   Она предоставила ему повторять это сколько  вздумается.  Когда-нибудь
ему надоест, а моя грудь, которую я к нему тихонько пододвигаю, чтобы он
взял ее в руки, заставит его позабыть про зад.
   Она снизошла до того, что пожала своими роскошными плечами и  бросила
вскользь: - Не Гиза и вообще ничьи. - Но это еще больше  разозлило  его.
"Как, однако, трудно, почти невозможно защищаться от несправедливого об-
винения! За многое он имел бы полное право упрекнуть меня, а вот выискал
же то, в чем я не виновата! Неужели я  действительно  должна  рассказать
ему, как моя мать и мой брат король однажды утром избили меня,  чтобы  я
порвала с Гизом и вышла за Наварру? Неужели он не узнал  старые,  кривые
зубы мадам Екатерины?"
   - Ну, скажи! Скажи! - стонал он, судорожно сжимая ее.
   "Вот ревнивый! А если я скажу? Но что он тогда  сделает?  Поверит  ли
будто только из-за него, чтобы я вышла за него, меня выпороли и  искуса-
ли? Нет. Не поверит! Да еще придется сознаваться, что я шла прямо от Ги-
за! Приятное положение, нечего сказать".
   Вдруг он отпустил ее и стал колотить подушки. Вместо нее он обрабаты-
вал кулаками ее постель черного шелка, весьма знаменитую, ибо многое со-
вершалось на ней. "Но ведь удары предназначаются мне!" Она уже отодвину-
лась от него, готовая спрыгнуть с кровати. "Сейчас  и  до  меня  очередь
дойдет! Вот лупит!" И Марго почувствовала, что уважает и любит его - его
одного. Поэтому она окончательно решила ни в чем не сознаваться,  а  он,
задыхаясь, вне себя, твердил: - Сознайся! Сознайся!
   Вдруг Генрих заговорил совсем другим тоном: - Ты ни за что правды  не
окажешь. Да и как может сказать правду дочь женщины, которая мою мать...
   Вот оно, это слово; вот она, эта мысль. До сих пор Марго лежала, а он
смотрел на нее сверху. Но после этой мысли, после этого слова  она  тоже
поднялась, оба насторожились, прислушиваясь к тайным отзвукам сказанного
им, и испуганно посмотрели друг на друга. Первым  движением  Марго  было
прикрыть свою наготу, а Генриха - покинуть ее ложе.  Пока  он  торопливо
одевался, их взгляды украдкой искали друг друга: он хотел  наконец,  по-
нять, кто же перед ним, какова эта женщина, которая могла так  его  уни-
зить. А она желала проверить, действительно ли утратила,  его.  Нет,  он
вернется и будет тем преданнее, что с этой ночи их связывает грех. И  до
тех пор, пока Марго называет это грехом, Генрих не будет знать  пресыще-
ния. "Дорогой мой Henricus, - подумала она по-латыни. -  Я  тебя  ужасно
люблю!"
   А он уже стоял перед ней одетый, в белом шелку, возился с брыжжами  и
по-солдатски отрубил:
   - Я еду сегодня же к войску во Фландрию.
   - А я дам тебе святого, чтобы он охранял тебя, - сказала она и  скло-
нилась над стоявшим в стороне ящиком с книгами - ее неизменными  товари-
щами, когда с ней не было мужчины; вынула одну, вырвала из нее  страницу
и протянула ему. Прекрасна была рука и решителен жест. Она отлично  слы-
шала его с трудом подавленное рыдание и все-таки, больше не взглянув  на
него, снова улеглась в постель; когда он закрывал за собою дверь,  Марго
уже засыпала. "Ибо, ежели кто изнурен любовью, - успела  она  еще  поду-
мать, - тот неподходящая фигура для трагедии".
   И вот ей приснился сон.


   ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

   Генрих покинул спальню слишком рано. После вчерашней оргии замок Лувр
еще не очнулся, и его обитатели еще не вернулись к тому состоянию, в ко-
тором имели обыкновение замышлять злодеяния. Во всяком случае, так каза-
лось Генриху. В залах и коридорах ему приходилось переступать через спя-
щих, - чудилось, что они скорее оцепенели, чем спят. Они свалились  там,
где их застало последнее отправление тела, соитие, глоток вина или  даже
удар. В открытое окно заглядывали ветки цветущих роз, а под окном  валя-
лись люди в испачканной  последствиями  чревоугодия  пестрой  одежде,  и
солнце ярко освещало их. Взоры бродившего в одиночестве молодого челове-
ка проникли и в потайные Комнаты, двери которых  позабыли  замкнуть  те,
кто удалился туда, чтобы предаться всевозможным извращениям любви.  Сна-
ружи, привалившись к стене и держа в руках алебарды, опали часовые.  Со-
баки щурились на него, собирались залаять, но, видимо,  решали  отложить
свое пробуждение.
   Странствующего по Лувру юношу сбивали с толку все эти покои и закоул-
ки.
   Блуждая по обширным залам новых зданий и по ходам и переходам старых,
он в конце концов заплутался, если только его блуждания имели какую-либо
определенную цель. Привалившись к проломанным каменным перилам, спал ка-
кой-то толстяк в высоком белом колпаке, съехавшем на его потный