колько возможно мягким:
   - Сир! Возлюбленный государь мой! Не смешивайте только последнюю  лю-
бовь с завершением жизни. Одно совсем не равнозначно другому. Освободясь
от привычных цепей, большое сердце будет впредь биться лишь во имя  выс-
ших трудов.
   Генрих пошевелил губами, сжал их и просто протянул руку своему верно-
му слуге. После этого Рони попросил у него две недели на размышление. За
это время министр успеет разгласить, что роль новой Елены кончена.
   - А пока что будем бить в барабан, но людей не выставим. Скажем,  что
у нас нет денег. У короля Испании их в самом деле нет. Эрцгерцог в Брюс-
селе и так уже начал увольнять солдат. - Сир!  Много  лучший  повод  ри-
нуться в бой, чем была новая Елена, вы всегда найдете в Клеве,  Юлихе  и
Берге. По человеческому разумению, вам не подобает вести  войну  на  два
фронта.
   Война на два фронта обычно не пугала  начальника  артиллерии.  Король
поднялся с края постели, спокойно заявил он свою волю:
   - Вам дано две недели, господин начальник  артиллерии.  И  больше  ни
единого дня. Если я должен один нести ответственность за свою войну, хо-
рошо: буду один. Для двух фронтов я велел изготовить себе двое доспехов.
На фронтах они защитят меня, спрашивается: защитят ли здесь? Две  недели
- срок долгий. Господин начальник артиллерии, вот увидите: они убьют ме-
ня.
   Король лег в постель и вскоре уснул. У его изголовья стоял на  страже
его Рони. Надо бы ему всегда стоять на страже!
   Когда король проснулся, было первое апреля, ранний утренний час.  Под
сильным конвоем воротился он в Луврский дворец. Жандармы из охраны коро-
ля не покидали его, они окружали весь его кабинет, двери, окна, письмен-
ный стол. Как услышали это заговорщики, смятение охватило их. Король во-
ротился из арсенала, полный новой твердой решимости, он всем нам  угото-
вит заслуженную участь. Мы опоздали. Маркиза де Вернейль  бросилась  ис-
кать защиты у господина  д'Эпернона;  опустив  на  лицо  покрывало,  она
окольными путями отправилась к нему на дом сообщить ему, что оба они по-
гибли. Человек в фиолетовом кафтане, по знаку герцога, вышел из комнаты.
О нем в разговоре не было упомянуто; и даже нечистая совесть не  подска-
зала госпоже маркизе, кто он такой.
   Д'Эпернон без конца спрашивал "как" и "что", впрочем, принял  новости
довольно легко, когда разобрался в них. Спешить некуда, заявил он.  Если
кто-нибудь вздумает посягнуть на известное лицо, что совсем  недостовер-
но, известное лицо в конце концов предоставит такую возможность. Кабине-
ты не вечно полны солдат. Некий испанский доктор  богословия  предсказал
на нынешний год знаменательную кончину. Это отчасти убедило госпожу мар-
кизу. А некий немецкий математик даже указал самой жертве чисел  опреде-
ленный день, четырнадцатое мая. Госпожа маркиза наполовину  успокоилась.
Д'Эпернон заметил: события, которые не предвещены, могут быть под сомне-
нием. Но они наступят обязательно, едва в них поверят  -  особенно  тот,
кого они касаются.
   Этим же утром молочная сестра королевы впала в умоисступление.  Вооб-
ражаемый шар, который застрял у нее в горле, теперь уж никак нельзя было
проглотить. Между припадками удушья она откапывала золото, с которым со-
биралась бежать. Ее красавец супруг узнал при этом о  тайниках,  которые
были неизвестны даже ему. С каждым мешком, который извлекался наружу, он
становился все неяснее. Тут  же  непосредственно  им  овладел  очередной
приступ ярости.
   - Мы - такие знатные господа! Высокородный Кончини, высокородная  Га-
лигай - и чтобы мы бежали от короля, который  только  числится  королем?
Вот выдумала. Когда регентша у нас в руках.
   - Пока она ненавидит короля, - возразила карлица. - А потом?  Словом,
ты должен спать с ней.
   - Твоя вина, что раньше мне это не было дозволено, - крикнул он,  за-
неся кулак над больной гадиной.
   А она, отчаянно давясь:
   - Болван, сам не постарался раньше. Чтобы это было сделано!  Не  смей
на глаза мне показываться, пока не добьешься своего.
   Вместо ответа он, вихляя бедрами,  повернулся  своим  соблазнительным
станом и благополучно выскользнул в дверь.
   Среди дня королю доложили о доне Иниго де Карденасе. Король  пообедал
у себя в кабинете - без аппетита, о чем свидетельствовали  обильные  ос-
татки. По стенам стояли его жандармы. При входе посла  они  взяли  ружья
наперевес. Посол отпрянул, но вовсе не от испуга. От неловкости.  Ему  и
так тягостно было это посещение. Он откладывал его со дня  на  день,  но
приказ из Мадрида не допускал больше промедлений. Теперь  он  неожиданно
наталкивается на неподобающее поведение этого короля. От него дон  Иниго
никак не ожидал ничего подобного;  вельможа,  лишенный  самоуверенности,
чувствовал себя раньше вполне сносно подле этого безыскусственного чело-
века. Величие, еще не извратившее своей сути, всегда просто.  Каждая  из
встреч с ним была для дона Иниго истинной отрадой. И вдруг - ружья напе-
ревес. Значит, ход их беседы предрешен.
   Король повернул свое кресло, указал на второе в пяти шагах от себя  и
спросил:
   - Вы понимаете шутку?
   Начальнику своих жандармов он сказал:
   - Это еще не настоящий. Ему самому это  было  бы  скорее  в  тягость.
Ружья к ноге!
   Все приклады стукнули об пол. Минута тянулась бесконечно. Послу приш-
лось начать без приглашения.
   Посол:
   - Я послан сюда королем Испанским, моим повелителем, дабы ваше  вели-
чество соблаговолили сообщить мне, к чему вам  столь  мощная  армия.  Не
против него ли?
   Король:
   - Если бы я так провинился перед ним, как он передо мной,  он  вправе
был бы жаловаться.
   Посол:
   - Настоятельно прошу ваше величество сказать мне,  чем  погрешил  ко-
роль, мой повелитель. - Последнее было сказано вызывающим тоном, тем бо-
лее что дон Иниго предвидел обвинения короля Франции и склонен был  сог-
ласиться с ними.
   Король:
   - Он совершал нападения на мои города. Он  подкупил  маршала  Бирона,
графа д'Оверня, а ныне не выдает мне принца де Конде.
   Посол:
   - Сир, он не мог закрыть двери перед принцем, который искал его защи-
ты. И вы поступили бы не иначе, если бы чужеземный  принц  искал  у  вас
прибежища.
   Король:
   - Я бы постарался разрешить спор и отослать его  обратно  на  родину.
Помимо этого, ваш повелитель ни за что не соглашался дать деньги  взаймы
императору, теперь же отсчитал сотни тысяч  ливров  на  поддержку  войны
против моих друзей и союзников.
   Посол:
   - Вы перед лицом всего мира ссужали деньгами голландские  Нидерланды.
Повторяю, я хочу знать, не против короля ли, моего  повелителя,  держите
вы столь мощную армию.
   Король встает с кресла:
   - Я прикрываю броней мои плечи и мою землю,  дабы  защитить  себя  от
удара, и поднимаю меч, дабы нанести удар всякому, кто заслужит мой гнев.
   Посол, стоя и сдерживая дрожь:
   - Что же мне доложить королю, моему повелителю?
   Король, поворачиваясь спиной к послу:
   - Можете докладывать ему, что вам угодно.
   Он послал за герцогом де Сюлли, чтобы  тот  решил,  означает  ли  это
объявление войны.
   Две недели сроку дал ему Генрих. Если я должен один нести ответствен-
ность за свою войну, хорошо: буду один.


   ПАРТИЯ

   Если допустить, что это было объявление  войны,  то  Европа  всячески
постаралась не понять его. Сюлли получил две недели отсрочки, даже много
больше. У министра Вильруа и ему подобных явилась при  этом  возможность
стать в позу добродетели. Ради бога, только бы не проливать  кровь!  Это
значит, кровь своих сторонников. Здесь они составляют меньшинство,  хотя
и деятельное; большинство они имеют у врагов короля, вот почему  Вильруа
и ему подобные против кровопролития. Если бы дело обстояло иначе, он  бы
так не хныкал. Со слезами на глазах предостерегал он господина  Пекиуса,
который состоял послом обезоруженного эрцгерцога. Вскоре последовал пок-
леп из Брюсселя: король доведен своей страстью до  полного  безумия.  Те
сведения, которые герцог Сюлли распространяет в последнее время -  прос-
тая отговорка. Спор, как и раньше, идет о новой Елене. Против этого  го-
ворило многое, стоило только вглядеться повнимательнее.
   Во-первых, юную пленницу больше не чествовали в Брюсселе трапезами  и
танцами. Ее письма к королю приходилось подделывать; ее излияния вряд ли
могли кого-нибудь убедить, да и  его  тоже.  Конде,  со  своей  стороны,
чувствовал, что Брюссель его предает. В самом деле, эрцгерцог и  инфанта
рады были бы никогда с ним не встречаться. Эрцгерцог, пронырливый чинов-
ник, никак не думал, что его упорные ссылки на  честь  и  справедливость
приведут к таким последствиям. Теперь его гонцы летали во все стороны, в
Мадрид за деньгами, в Рим за посредничеством. Папа Павел Пятый  в  самом
деле послал чрезвычайного легата; однако король  Франции,  не  дожидаясь
его суждения, тотчас назвал ему путь, которым намеревался следовать: че-
рез Люттих в Юлих. Для вторжения в испанские  Нидерланды  стягивались  в
громадном количестве войска. Но это было ничто по сравнению  с  истинной
мощью короля и его союзников.
   Во главе Габсбургского дома стояли два весьма посредственных  власти-
теля, император Рудольф и король Испании Филипп Третий. У них на  службе
не  было  министра,  равного  Сюлли,  их  войска  не  подчинялись  одно-
му-единственному полководцу. Их страны враждовали между собой, их народы
были склонны к возмущению. Сам император имел противника в  лице  своего
брата Матвея. На всемирную державу, которая заявляла бессильные, но  не-
мыслимые требования, в самом деле ополчилась  вся  Европа,  что  каждому
легко подсчитать. В начале мая 1610 года были готовы к  выступлению:  на
стороне Италии шестьдесят тысяч человек и сорок шесть пушек, французские
войска, папские, савойские, венецианские, все под началом  француза  Ле-
дигьера. На границе Испании, на обоих концах  Пиренеев,  сосредоточились
две армии по двадцать пять тысяч человек каждая.  Тринадцатого  мая  ко-
роль, у которого оставался всего лишь этот один день, возвел  в  маршалы
герцога де ла Форса.
   На немецкую ветвь австрийского дома через Юлих и испанские Нидерланды
надвигалось двадцать пять тысяч французов с двенадцатью  тысячами  швей-
царцев и ландскнехтов, под начальством короля. Англия, которая присоеди-
нилась в конце концов вместе со Швецией и  Данией,  поставляла  двадцать
восемь тысяч солдат, протестантские князья в Германии выдвинули тридцать
пять тысяч; Соединенные провинции, а также протестанты Венгрии, Богемии,
Австрии - по четырнадцать тысяч. В совокупности Европа  собрала:  двести
тридцать восемь тысяч солдат с двумя  сотнями  пушек.  На  долю  Франции
пришлось две пятых. Военный фонд союзников превышал сто пятьдесят милли-
онов ливров.
   Подобные усилия, обещавшие далеко не обычную войну, предпринимались и
претерпевались во имя того, чтобы ставшая непереносимой  вселенская  мо-
нархия была низвергнута еще до тех бед, которыми она грозила. До  гибели
Европы и ее бесценной культуры; до распространения варварства из  центра
материка; до того, как у народов на долгие годы  будут  отняты  права  и
свобода совести, до новой религиозной войны на целых тридцать  лет.  Эти
усилия предпринимались со времен Вервена, когда король победил  Испанию.
Тому уже двенадцать лет. Медленно росла и развивалась его личность, пока
его Великий план не стал по праву ее  достоянием.  Его  дипломатия,  его
предназначение, его престиж медленно привлекали к себе Европу; и  соеди-
нили наконец в руках одного никогда не виданную мощь князей и республик,
их войска, их деньги - спустя двенадцать лет.
   Довольно трудно утверждать: король Франции готовится  к  войне,  дабы
добыть себе из Брюсселя метрессу. А таково именно было  ходячее  мнение.
Достаточно, чтобы его подхватила одна партия. Партия, которой движет не-
нависть к народам и людям, существует везде и будет существовать везде и
всегда. Пусть этот век переходит в другой, и каждый последующий перерож-
дается в свою очередь. Жизнь будет беспрестанно менять свое лицо.  Убеж-
дения будут называться по-иному. Одно остается неизменным: здесь люди  и
народы, там их извечный враг. Но и друг есть у них, некогда король Фран-
ции, Генрих - и он тоже непреходящ, что они понимают и никогда вполне не
забывали. Его убьют только временно. И все-таки его убьют.
   Этого нельзя было допустить. Судьба и история были против  этого.  Но
никто не понимал его, кроме народов в их бессловесных сердцах. Президент
Жаннен, тот самый, что советовал  прибегнуть  к  насилию,  когда  король
вздыхал о похищенной малютке, воочию увидел начало Великого плана и ска-
зал, что не уверовал в него.


   ДОСПЕХИ

   Генрих потребовал от герцога Альбрехта, чтобы тот пропустил его войс-
ка через испанские Нидерланды. Это было восьмого мая 1610 года. Так  как
этим самым жребий был брошен, он  особенно  настойчиво  пожелал  вернуть
дружбу королевы. Когда он выступит в поход, она будет назначена  регент-
шей королевства. Невозможно, чтобы она предпочла другие  интересы  коро-
левству. Волей судеб она его подруга, и если не чувство, то выгода долж-
на привлечь ее на его сторону. Впрочем, он  верил  и  в  ее  материнское
сердце. Его собственная любовь к детям несокрушима и  безраздельна,  это
отцовское чувство простого человека. А может быть, он вообще прост?
   Случилось, что он вошел как раз в ту минуту, когда Мария ударила  до-
фина за то, что он сбросил ее собачонку с подушки, чтобы  сесть  самому.
Ее раздражение значительно превосходило повод.
   - Ты будешь у меня последним, - сказала она Людовику, который в ответ
долго смотрел на нее, как бы спрашивая: кто она, собственно, такая. Ког-
да вошел отец, он бросился было к нему. Генрих сказал:
   - Твоя мать подразумевала: последний, который у нее остался бы,  если
бы все ее покинули.
   Мальчик проскользнул мимо отца в дверь.  Родители  стояли  безмолвно,
оба дышали тяжелее, чем обычно, не знали, с чего начать. В этот же самый
час герцог д'Эпернон крался в ту часть своего дворца, куда ему не случа-
лось заглядывать. Убогая мансарда под крышей; чистильщик серебра,  ноче-
вавший там, был сегодня отослан вместе со всей прочей  челядью,  которая
могла попасться навстречу. Герцог просунул голову, кто-то поднялся с по-
ла, ибо сидеть было не на чем. Прежний судейский писарь,  теперь  оратор
на перекрестках, только головой покачал.
   - Его еще нет? - прошептал д'Эпернон. - Как бы он опять не  удрал  от
нас вместе со своим ножом и чувствительной совестью!
   Это, конечно, никак не могло долететь  до  Лувра.  Меж  тем  королева
прислушивалась, ее рот непроизвольно приоткрылся, глаза растерянно блуж-
дали. Генрих, который пришел, чтобы поговорить с ней о регентстве, осек-
ся; беспричинный ужас охватил его. Поэтому он сказал только, что в  бли-
жайшее время должен обсудить с ней нечто крайне важное.
   - Вы? - спросила Мария Медичи. Ее блуждающий взгляд медленно  возвра-
тился к нему. Сперва ее взгляд выразил сомнение: "нечто важное, вы?" оз-
начал ее взгляд. А разве вы еще можете что бы то ни было?  Сперва  в  ее
взгляде было только сомнение, затем оно сменилось коварством и, наконец,
насмешкой.
   - Мадам, подумайте, кто вы, - настойчиво попросил он. Он боялся пере-
шагнуть тот предел, когда его слова стали бы приказом. Ведь и дофин  как
бы спрашивал, кто она, собственно, такая.
   - Я думаю о брачных союзах с Испанией, - заявила Мария. - Это  предел
моих честолюбивых стремлений, и об этом я думаю.
   Генрих напомнил ей, что она стоит выше, чем могла бы стать  когда-ни-
будь путем брачных союзов с Испанией. Он воздержался от упрека, что она,
будучи  французской  королевой,  в  сознании  своем  осталась  маленькой
итальянской принцессой. Но все же он тем самым натолкнулся  на  истинное
препятствие, из-за которого неблагополучно сложился его брак - включая и
настоящее свидание: оно тоже не может хорошо закончиться.
   Так как неудача разговора была предрешена - разве только махнуть  ру-
кой и предоставить все случаю, он заговорил:
   - Какой у вас великолепный вид, мадам, вы прямо сияете!
   И она вдруг блаженно улыбнулась. Он сам не  знал,  до  какой  степени
метко попал. "Сейчас, когда ты уйдешь, ко мне придет мой красавец, - ду-
мала Мария. - Мой красавец, мой любимец теперь уж навсегда. Ребенок, ко-
торого я ношу под сердцем, от него. Все счастье и  блаженство  досталось
мне. А ты, тощий рогоносец, сам думай о себе. Если что с тобой случится,
я здесь ни при чем, я занята другим. Об этом я мечтала спокон  веков,  я
купаюсь в счастье и блаженстве и заслужила их".
   Так думала стареющая женщина, и взор ее был туп.
   - Вы разглядываете меня, находите, что я исхудал, - сказал Генрих.  -
Этому виной мои многочисленные заботы.
   - Ах, так! У вас есть заботы? - спросила Мария, выпятив грудь.
   Генрих:
   - Вам ничего бы не стоило облегчить их.
   Мария лукаво:
   - Теперь я разгадала загадку. Вы хотите, чтобы я написала в Брюссель.
   Генрих:
   - Ив Мадрид.
   Мария, удивленно:
   - И Конде вы желаете воротить. Одной новой Елены недостаточно. Что же
случилось с вечно влюбленным? А ведь когда-то вам удержу не  было,  сир.
Чтобы оплакивать бегство девочки, вы  ничего  лучше  не  придумали,  как
усесться на мою постель.
   Генрих:
   - Я был вашим другом, иной подруги, кроме вас, у меня не было.
   Мария, напыщенно:
   - Свою дружбу я вам вскоре докажу. Даже намерение увезти из  Брюсселя
красотку вы доверили только одной особе.
   Генрих:
   - Вам.
   Мария:
   - Вашей подруге. У вас и на это хватило дерзости.
   Кого вы туда послали? Господина д'Эстре. Кто действовал вам на  руку?
Мадам де Берни. Вы ничего не скрывали от своей подруги.
   Генрих:
   - Зачем вы меня выдали?
   Мария, с великим торжеством:
   - Мой верховой был на месте раньше вашего Ганнибала.  А!  Брат  вашей
шлюхи должен был привезти вам другую.
   Генрих, презрительно:
   - Мадам, прежде вы умышленно скрывали свои чувства, особенно  дружес-
кие. Я готов выслушать сейчас все, что вам угодно сказать.
   Мария сверлит указательным пальцем висок:
   - Время не терпит, скоро старого дурака свергнут и заточат.
   Генрих выкрикивает:
   - Вы не выйдете из этой комнаты. Вы арестованы.
   Мария, по-прежнему держа указательный палец у виска, почти  кротко  и
нежно:
   - Попытайтесь, посмотрим, на что вы еще годны. Если я не ошибаюсь, вы
вручите своей единственной подруге регентство - дней через  пять,  после
чего, на шестой, миру предстоит еще большая неожиданность.
   Последнее было сказано совсем кротко и нежно, едва слышно. Кто знает,
произнесла ли она это действительно.
   Генрих сдержал себя; без всякого перехода он стал спокоен и холоден.
   - Мадам, мы разошлись. Мы с вами это знаем, но ни  чужеземные  дворы,
ни наш двор не должны быть об этом осведомлены. Наоборот, я вам  предла-
гаю возобновить внешнее согласие и восстановить наше  поруганное  досто-
инство, каждый в меру своих сил. Я не только  отказываюсь  от  принцессы
Конде, которая все равно уже забыта, но обязуюсь не иметь больше никакой
женщины. Никакой - при - условии, что вы отпустите господина Кончини.
   Тут Мария Медичи принялась украдкой кудахтать. Кудахтанье все  усили-
валось, скоро ей понадобился носовой платок,  и  Генрих  подал  его.  Но
приступ она подавить не могла. Судорожно смеясь, она удалилась.
   Дофин стоял снаружи у перил парадной лестницы. Он плевал вниз и  каж-
дый раз поспешно прятался. Раздался шлепок, дофин сказал:
   - Попал. Прямо в лысину.
   - В кого ты попал? - спросил его отец.
   - Не знаю. Они все скверные, - сказал бледный мальчик, совсем не  ра-
дуясь своей проделке. Он взял короля за руку.
   - Куда ты меня ведешь? - спросил король.
   - Туда, где мы будем одни, - послышался ответ. - Глубокочтимый  отец,
исполните одну мою просьбу. Я хочу видеть ваши новые доспехи.
   И они зашагали рука об руку по запутанным переходам,  по  заброшенным
лесенкам в такие места, куда не ступ