о выпив
через силу и закусив сардинкой, спросил:
     - Не понял я все-таки, почему же именно на графине?
     - А  почему бы графине не выйти за меня замуж,  если в руках моих будет
большая власть?  - расстановисто спросил в свою очередь Дерябин. - Если она,
допустим, лет уже тридцати - тридцати двух, притом же, скажем, вдова, и дела
по имению у  нее запущены,  и  нуждается она вообще в человеке,  на которого
могла бы опереться, - а на меня-то уж можно, я думаю, опереться! - то почему
же нет?
     - Все это я в состоянии понять:  и вдову,  и запущенное имение, и чтобы
опереться, только вот "графиню" не совсем понимаю!
     - Как же так этого не понять?  Вот тебе раз!..  А потомство?..  По моей
мужской линии  -  потомственные дворяне,  а  по  женской,  по  ее  линии,  -
графини... Что?
     - А-а,  -  понятливо протянул Кашнев.  -  Значит,  вы  рассчитываете на
большое потомство...
     - Именно,  да!  В  этом и есть весь смысл жены графини...  Этим род мой
будет введен в знать,  а где знать,  там власть!..  А где власть,  там и все
блага жизни!..  И если я говорю с вами об этом вот теперь,  это потому,  как
объяснял уже, что город для меня новый, и вы оказались единственным здесь, -
поймите, - единствен-ным, кто меня знает не со вчерашнего дня!..
     - А что же,  собственно,  мог я о вас узнать тогда, девять лет назад, и
за один только вечер?
     - Узнали, что я шел, а теперь видите, что иду к своей цели!
     От идущего к своей цели пристава Дерябина Кашнев ушел поздно,  а, придя
домой, этим поздним возвращением очень обеспокоил Неонилу Лаврентьевну.


        "XVII"

     Весь следующий день Кашнев как  бы  вел  в  себе самом упорную борьбу с
нахлынувшим на  него вновь,  как девять лет назад,  приставом Дерябиным.  Но
если  тогда  он  был  только  ошеломлен  им,   то  теперь  к  ошеломленности
прибавилось еще что-то, похожее на испуг.
     Он не хотел называть этого ощущения испугом:  даже перед самим собой он
пытался казаться и опытнее,  и тверже,  и дальновиднее,  чем был; однако то,
что  открыто  ему  было  так,   походя,  между  прочим,  этим  глыбоподобным
приставом, - не какая-то нелепая случайность.
     Не слепая Судьба, - с завязанными глазами, как ее изображали художники,
- а  вот  этот  пристав  с  его  подлыми  бумажками,   явился  причиной  его
злоключений... И вот эта причина снова здесь, стоит рядом с ним и смотрит на
него,  хотя  и  лупоглазо,  как  бы  близоруко с  виду,  но  на  самом  деле
придирчиво-зорко.  И  вновь,  как и  тогда,  могут пойти от  него,  пристава
Дерябина, бумажки о нем, Кашневе, и может вновь получить уничтожающий толчок
кое-как налаженная, пусть и скромная во всех отношениях жизнь.
     И мало того,  что вновь сломает жизнь, но еще и скажет, что спасал тебя
от каких-то величайших несчастий.
     - Есть старый греческий миф о людоеде Минотавре, обитателе Лабиринта на
острове Крите,  -  говорил за обедом жене своей Кашнев. - Вот будто у такого
Минотавра я вчера и побывал в гостях.  Я остался жив,  но он дал мне понять,
что съесть меня может,  когда угодно,  когда явится у него аппетит.  И в это
вполне можно поверить,  так  как это чудовище,  Минотавр этот в  полицейской
шкуре,  однажды чуть было не проглотило меня, а зубами своими измяло сильно:
чувствую это на себе до сих пор...
     Он  смотрел на Неонилу Лаврентьевну,  как на самого дорогого человека в
мире, ее умные, светлые, спокойные глаза не променял бы он ни на какие глаза
графинь,  витавших в мечтах пристава Дерябина. Вот тянулся к ней, сидящий за
столом,  крохотный Федя,  держа  в  пухлых  ручонках  пышный  черный  хвост,
выдранный из нового коня гнедой масти, и говорил победоносным тоном:
     - Мама! Смотри!
     - Ах,  озорник! Ну и озорник растет! - говорит Алевтина Петровна, внося
с  кухни сковороду с  чем-то  дымящимся,  -  не то сырниками,  не то жареной
печенкой.  Она глядит на  внука белыми глазами своими и  притворно сердито и
добродушно - любуясь, умея как-то делать это в одно и то же время.
     Обыкновенная комната в  самом скромном на вид с улицы одноэтажном доме,
обыкновенный домашний обед,  обыкновенный двухлетний ребенок,  но это - все,
что  подарила  ему,   Кашневу,  жизнь.  Однако  даже  это  может  показаться
совершенно незаслуженным Минотавру, стремящемуся к генеральству (хотя бы и в
отставке),  пишется им бумажка, и кто-то по этой бумажке за глаза начинает о
нем "дело", как будто это он ударил по голове пожилую женщину и вырвал из ее
рук ридикюль с двумя с половиной тысячами рублей.
     - Как вы полагаете,  Алевтина Петровна, можно за две с половиной тысячи
немудреный домик построить? - обратился к теще Кашнев.
     - Ну  еще  бы  нельзя!  -  так  вся  и  вскинулась седоволосая Алевтина
Петровна.
     - Может быть, даже и за две можно?
     - Теперь  так:  если  самому за  всем  глядеть,  -  за  матерьялом,  за
рабочими, а подрядчик в это чтобы не мешался, то и за две люди себе строят!
     И  теща глядела на зятя такими загоревшимися,  ожидающими глазами,  что
ему даже неловко было охлаждающе сказать ей:
     - Это я  так вообще спросил:  в моей адвокатской практике всякое знание
бывает полезно.
     В  пять часов закрылась контора,  в  которой работала бухгалтером Софа;
чтобы не слишком беспокоить других в  квартире,  она с  приходом надевала на
свой костыль резиновый наконечник.
     Кашнев представил,  что вот и на нее, его свояченицу, без которой он не
мог  уже  представить своей  семьи,  косвенно  может  обрушиться  несчастье,
благодаря заботе о  нем неусыпного пристава третьей части,  и остро заныла в
нем большая жалость к этой изувеченной,  но гордой девушке, похожей лицом на
его жену,  и  он почувствовал к ней самую большую нежность,  на какую только
был способен.
     - Я  не герой,  конечно,  -  говорил в  этот день поздно вечером Кашнев
Неониле Лаврентьевне.  -  И тебе было известно,  что я -  самый обыкновенный
средний человек,  акцизный чиновник.  Больше никуда не  пригодился в  жизни.
Война ошеломила меня. Я потерял девять десятых прежнего себя за время, когда
стал участником войны. И я ведь не обещал тебе никаких золотых гор, ни того,
что ты станешь когда-нибудь генеральшей. Власть над многими людьми? Нет! Это
меня всегда пугало даже,  а не то чтобы привлекало. И даже постройка дома, -
если даже допустить, что когда-нибудь мы с тобой доживем до этого, - я скажу
тебе наперед,  что буду обходить ту улицу,  на которой будут рабочие строить
нам  этот  дом.  Меня  будет пугать уже  одно  то,  что  какие-то  плотники,
каменщики,  штукатуры,  кровельщики, печники, маляры будут делать это не для
себя,  а для меня,  которого они совсем не знают,  который им,  как человек,
совсем не нужен...  А вот приставу этому,  Дерябину, и я оказался нужен, как
почему-то все люди кругом.  И здесь,  в нашем городе, ему тесно, - давай ему
Петербург,  -  столицу России!  Он  самой  природой создан для  того,  чтобы
командовать, кричать, наводить порядок, ловить на улицах воров и грабителей,
покупать женщин за двадцать рублей...  И  ему не перечь!  Он -  судьба сотен
людей,  а  стремится к  тому,  чтобы стать не  кем иным,  как судьбою тысяч!
Откуда в  нем такая закваска?  Этого я  не  пойму...  Да и  зачем мне ломать
голову над этим? Однако вот такими и держится вся наша жизнь!
     - А как дело с реалистом Красовицким?  - спросила Неонила Лаврентьевна,
чтобы отвлечь его  от  явно тяжелых для  него мыслей.  -  У  нас в  гимназии
говорят,  что он произвел нападение на даму в банке, чтобы покрыть карточный
долг отца: отец его будто бы проигрался в клубе...
     - Неужели говорят и такую чушь? - изумился Кашнев.
     - Я  так  слышала  мельком  от  одной  нашей  учительницы...  Мне  тоже
показалось чепухой это, - однако же вот сочиняет же кто-то в таком духе...
     - Во-первых,  старый Красовицкий совсем не похож на какого-то записного
картежника,  -  вспоминая картежников-офицеров, начал пылко опровергать этот
слух  Кашнев.  -  Картежники -  народ бесшабашный и  приверженный вдобавок к
спиртному, а этот...
     - Да говорят,  что и Красовицкий тоже порядочный пьяница,  -  вспомнила
Неонила Лаврентьевна.
     - Я  видел его  раза три,  -  он  был совершенно трезвый...  только что
походил на пьяного, потому что очень убит был горем. Если я доживу до такого
ужаса, что с нашим Федей случится то же, что с Адрианом Красовицким...
     - Замолчи,  пожалуйста!  -  протянула руку  к  самым его  губам Неонила
Лаврентьевна, но Кашнев все-таки закончил:
     - То я тоже буду казаться всем пьяным!


        "XVIII"

     Однако, когда через день после того встретил его на улице Красовицкий и
заговорил о возможностях защиты сына, Кашнев отозвался на это сухо:
     - Мне кажется,  слишком забегаете вы  вперед,  так как дело вашего сына
только что передано судебному следователю,  у которого много подобных дел, -
значит,  вестись они будут долго. И в окружном суде много дел ждут еще своей
очереди...  Так что дело вашего сына могут назначить к  разбору когда же?  К
весне только, может быть, а может, и позже.
     - Неужели все это время должен сидеть мой мальчик?  - испуганно спросил
Красовицкий.
     - А как же иначе?.. Наивный вопрос!
     - Да,  наивный... Согласен с вами... Мне кажется даже, что я помешался,
- пробормотал Красовицкий. - Сам не понимаю, что говорю.
     - Вы бы полечились, - участливо посоветовал Кашнев. - Не со мною о сыне
вам  надо бы  говорить,  а  с  врачом о  себе...  Я  однажды был в  подобном
состоянии,  и меня лечили...  в военном госпитале.  Так что ваше состояние я
понимаю,  но я  ведь не врач и  не могу прописать вам бром и  тому подобное,
чтобы вы спали, сколько следует, чтобы вы пришли в себя... Что пропало, того
бессонницей вы не вернете...
     - Бром,  вы говорите? Это я иногда пью, только он, бром этот, мне уж не
помогает, - проговорил Красовицкий, длинный нос которого заметно для Кашнева
заострился.
     "Птица-мымра",  -  по-дерябински подумал,  глядя на этот нос, Кашнев и,
вспомнив про  то,  что  Красовицкого не  один  Дерябин  называл картежником,
заметил сухо:
     - Игра в карты еще меньше может вам помочь, чем бром.
     - Я разве хожу теперь играть в карты? - так и вскинулся Красовицкий.
     - Не знаю,  как теперь,  но раньше-то, говорят, часто играли! И даже не
так давно в проигрыше были сильном, - безжалостно на этот раз, но из желания
знать, верен ли этот слух, сказал Кашнев.
     - От  кого вы слышали,  что в  проигрыше большом?  -  воззрился на него
воспаленными глазами Красовицкий.
     - Да там уж от кого бы ни слышал, - но, значит, правда?
     - Я покрыл этот проигрыш!  Пусть не сразу, но все равно, - весь покрыл!
- запальчиво и с достоинством, как и не ожидал Кашнев, выкрикнул старик.
     Кашневу все не верилось прежде, что этот убитый горем отец будто бы был
картежник.  Картежников он возненавидел еще со времен войны. Поэтому теперь,
когда сам Красовицкий подтвердил ходившие о  нем слухи,  Кашневу сделался он
неприятен, и он совершенно непроизвольно проговорил:
     - Прокурор на суде в  своей обвинительной речи не упустит случая задеть
и вас!
     - То  есть  как  именно  меня?..  Я  верой-правдой  тридцать почти  лет
служил...
     - Речь будет идти не о вашей службе, конечно: раз вы прослужили столько
времени в здешнем казначействе,  то и для прокурора будет ясно,  что вы были
исправный чиновник,  но служба ваша службой,  а  сын сыном:  почему сын стал
преступником?  Ведь прокурор может даже съязвить на ваш счет,  что сын, мол,
имел желание помочь отцу погасить его карточный долг, поэтому...
     Кашнев не  договорил,  так как старик вдруг схватил его костлявой своей
рукою за лацкан пиджака и крикнул:
     - Я слышал эту гадость! Не повторяйте!
     Он тут же отдернул руку, но Кашнев не удержался, чтобы не сказать:
     - Вот видите,  вы уже начинаете прибегать к сильным жестам!..  Лечиться
надо,  -  это я вполне серьезно вам говорю. Врач вам лично может еще помочь,
но  никакой адвокат,  поверьте мне,  не  в  состоянии помочь  вашему сыну...
Грабеж с покушением на убийство,  - это ли не серьезное преступление? Ведь в
руке у вашего сына,  как выяснено,  большая гайка была зажата. Потерпевшая и
сейчас еще лежит в постели: что, если будет у нее сотрясение мозга?
     - Так, значит, вы отказываетесь защищать моего сына? - глядя совершенно
безумными глазами, но теперь уже тихо проговорил старик.
     - Не могу придумать облегчающих вину обстоятельств, - уклончиво ответил
Кашнев.
     - Что же, буду искать другого!
     - Желаю  удачи!..   Хотя  повторяю,   что   очень  преждевременно  это.
Следователь только что  получил это дело,  но  следствия,  как мне известно,
пока еще не начинал.
     - Зря, значит, обращался я к вам, - резким тоном сказал старик, отходя,
и не только не протянул ему руки на прощанье,  но даже не прикоснулся ею и к
своей форменной фуражке с кокардой на тулье и с зеленым бархатным околышем.


        "XIX"

     Через  неделю  после  того,  как  Кашнев  отказался от  защиты  Адриана
Красовицкого,   Савчук  с  видом  человека,   наперед  знавшего,  как  может
окончиться это дело для старика отца, сказал своему помощнику:
     - Есть слух, что повесился этой ночью!
     И Кашнев сразу понял, о ком говорит Иван Демидыч.
     - Пил, наверно? - спросил Кашнев.
     - Запьешь с таким сыночком! - сказал Савчук, блеснув карими с желтизной
глазами, и перешел к делу, какое готовился вести вскоре в суде.
     Но,  придя домой и услышав теперь уж от жены,  что в эту ночь повесился
старик Красовицкий, Кашнев разволновался. Он сказал жене:
     - Не виноват ли,  нечаянно, конечно, и я отчасти в его смерти? Ведь мог
бы я не так сразу и не так резко отказаться от дела его сына, но кто-то меня
ожесточил как  раз перед этим...  А  кто еще,  как не  пристав третьей части
Дерябин.  Это он мне наговорил всего и  о  сыне и об отце тоже...  Не зазови
меня тогда к себе Дерябин,  я бы не был так откровенен со стариком, и, может
быть,  у него обошлось бы,  а?  Острый период его переживаний прошел бы, для
этого времени было  бы  довольно:  ведь  когда-то  еще  начался бы  судебный
процесс?..  Старик искал у меня хоть какой-нибудь поддержки,  а я,  выходит,
его безжалостно оттолкнул! Скверно вышло с моей стороны.
     Неонила Лаврентьевна своими  доводами не  могла  его  успокоить даже  и
после похорон старика Красовицкого:  он  был  возмущен тем,  что следователь
опечатал его квартиру, чтобы в ней произвести обыск.
     А  дней  через десять после этих  похорон Кашнев узнал,  что  в  городе
сделала  остановку  в  своем  путешествии в  Петербург греческая королева  с
большою свитою.
     О  том,  что она пожелала остановиться здесь с тем,  чтобы подкрепиться
обедом,  заранее, конечно, был извещен губернатор, но всего только за четыре
часа;  обед же должен был быть сооружен не где-нибудь в ресторане, что особа
царствующего в Греции дома могла бы счесть для себя унизительным, а только в
губернаторском доме.  И  вот тут-то,  когда и  полицмейстер и сам губернатор
оказались в большом затруднении,  выручил их не кто иной,  как новый пристав
третьей части Дерябин.
     Он,  самый представительный из всех чинов полиции,  -  оказался и самым
распорядительным. Хотя и недавно попал в Симферополь, все-таки нашел способы
в вечерние часы достать провизию и поваров, чтобы приготовить обед вовремя и
на славу.  А главное,  обед обошелся не так дорого,  как думали все,  считая
глазами огромную свиту королевы.  За проявление таких хозяйственных талантов
губернатор потом, усадив в вагон королеву, при всех благодарил Дерябина.
     Как-то в середине ноября Кашнев, проходя по скверу, ведущему к вокзалу,
увидел кавалькаду из трех парных извозчиков,  причем в фаэтонах разместились
одни только чины полиции.  В  первом фаэтоне сидел сияющий,  как  именинник,
Дерябин.
     Охваченный радостной догадкой,  Кашнев,  хотя  шел  от  вокзала к  себе
домой, повернул обратно.
     Стараясь быть как можно незаметнее,  затеряться от зорких глаз Дерябина
в  толпе,  Кашнев вскоре убедился в  том,  что  догадка его оказалась верна:
сослуживцы провожали пристава третьей части, получившего перевод в столичную
полицию:  об этом говорили с  рюмками в руках за столом,  об этом говорила и
публика на вокзале.
     Это  событие решил отпраздновать и  Кашнев.  По  дороге домой он  купил
бутылку вина и,  садясь обедать,  поставил ее,  к удивлению жены и тещи,  на
стол весьма торжественно и, непривычно для них, радостно улыбаясь.
     - Что такое случилось с тобою, Митя? - спросила Неонила Лаврентьевна.
     - Оправдали кого-то  в  суде  после  вашей  речи?  -  спросила Алевтина
Петровна.
     - Нет,  сегодня я не был в суде и не выступал с речью,  -  весь лучась,
сказал Кашнев. - Я был на вокзале и видел там, что моя судьба, мой злой рок,
пристав  Дерябин  уезжает в  Петербург,  откуда,  надеюсь,  никаких злостных
бумажек обо мне писать не будет!

     1910, 1956 гг.


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Пристав  Дерябин.  Повесть напечатана впервые в  альманахе издательства
"Шиповник",  книга  14,  1911  год.  Вошла в  шестой том  собрания сочинений
С.Н.Сергеева-Ценского,  изд. "Мысль", Ленинград, 1928, с датой: "Ноябрь 1910
г.". В новой авторской редакции вошла во второй том последнего прижизненного
десятитомного собрания сочинений С.Н.Сергеева-Ценского (изд. "Художественная
литература",  1955)  с  указанием в  примечаниях,  что  это  этюд  к  эпопее
"Преображение   России".    Готовя   эпопею   к    изданию   в   Крымиздате,
С.Н.Сергеев-Ценский дописал главы XI-XIX.  Далее Дерябин появляется в романе
"Пушки заговорили".  Есть о  нем упоминание и  в "Утреннем взрыве".  Повесть
датируется  на   основании  отчета  Сергеева-Ценского  от   25.XI.1956   г.,
направленного им в отделение литературы и языка Академии наук СССР (хранится
в ЦГАЛИ).  В этом отчете он писал:  "В течение 1956 г.  я...  написал вторую
половину повести "Пристав Дерябин" (2,5  л.) и вторую часть романа "Утренний
взрыв" - для II тома эпопеи "Преображение России", издающейся в Крыму".
                                                                 H.M.Любимов



        Сергей Николаевич Сергеев-Ценский.
        Преображение России.
        Лютая зима


                                   Эпопея


                                 Лютая зима

                                   Роман


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 10
     Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


          Содержание

     Глава первая
     Глава вторая
     Глава третья
     Глава четвертая
     Глава пятая
     Глава шестая
     Глава седьмая
     Глава восьмая
     Глава девятая
     Глава десятая
     Глава одиннадцатая
     Глава двенадцатая
     Глава тринадцатая
     Глава четырнадцатая
     Глава пятнадцатая
     Глава шестнадцатая
     Глава семнадцатая
     Глава восемнадцатая
     Глава девятнадцатая
     Глава двадцатая
     Глава двадцать первая
     Глава двадцать вторая
     Глава двадцать третья
     Глава двадцать четвертая
     Глава двадцать пятая
     Глава двадцать шестая
     Глава двадцать седьмая
     Глава двадцать восьмая
     Глава двадцать девятая
     Глава тридцатая
     Глава тридцать первая
     Глава тридцать вторая
     Глава тридцать третья
     Глава тридцать четвертая
     Глава тридцать пятая
     Глава тридцать шестая

     Примечания


        "ГЛАВА ПЕРВАЯ"

     Это так часто случается в жизни,  -  точнее,  из этого только и состоит
жизнь: возникает яркая и твердая, совер