дела  пышный ритуал погребения,
способный и  потрясти и  надолго ввергнуть беспечных жителей Вены в глубокую
скорбь.


     Вильгельм II был 15 июня в городе Киле,  занятый соревнованием парусных
гоночных яхт.  Это ли  было не увлекательное зрелище для монарха,  сумевшего
создать второй по силе в Европе морской военный флот?
     Первым,  конечно,  оставался,  как и раньше, английский, но мерещилась,
однако, возможность помериться с ним силами в недалеком уже будущем. Пока же
говорилось так:  флот военный необходим для защиты действий торгового флота,
поскольку Германия стала колониальной империей.
     Но не только интересы двух миллионов квадратных километров колониальных
земель,  совсем еще недавно приобретенных Германией, требовали громаднейшего
торгового флота:  он необходим был также и для развития внешней торговли,  в
области которой в  весьма короткий срок  Германия стала опережать старинного
мирового купца - Англию.
     Не Австрия, конечно, с ее вожделением к Сербии, а непомерно выросшая за
последнюю четверть  века  Германия,  ставшая  удачливой соперницей Англии  и
искавшая уже предлога сразиться с нею за мировое господство, - вот кто делал
очень повышенной температуру уютных кабинетов дипломатов.
     Не за тридевять земель от Англии, а у нее перед глазами шли грандиозные
работы по устройству Кильского канала, который явился мощной базой для всего
германского флота.  Против  двадцати  дредноутов  английских германцы  могли
выставить четырнадцать своих,  не  менее  мощных.  Марка  "Made in  Germany"
резала глаза англичанам во  всех частях света,  так как огромные гамбургские
пароходы немцев бороздили уже воды всей Атлантики,  и Великого, и Индийского
океанов.
     Больше того:  началось уже вытеснение английских товаров даже из  таких
стран, которые издавна снабжались английскими фабрикантами и купцами: Берлин
начинал перехватывать горло Лондона,  и  смертельная схватка между ними была
неминуемой.
     Но бок о бок с Германией копила силы раздавленная ею сорок с лишком лет
назад  Франция,  и  протянутая  Лондоном  в  Париж  рука  встретила  крепкое
сочувственное пожатие.
     Так создавался костер - годами, десятилетиями, энергией сотен миллионов
людей разных наций,  энергией,  направленной к обогащению и связанному с ним
господству.  Добывались руды  и  каменный  уголь,  чтобы  выплавлять из  них
металл;  из этого металла делалось несметное количество машин войны и боевых
припасов;  необозримые склады  до  отказа  набивались запасами провианта для
войск,  сапог и  мундирной одежды;  и  вся  эта деятельность прикрывалась до
времени,  как океан туманом,  искусственным,  для отвода глаз массам,  шумом
около  какой-нибудь  книги,  пьесы,  комического  кинофильма,  наблюдения  в
далекой  области небесных светил,  которые пока  еще  никем  не  могут  быть
захвачены как рынки сбыта...
     Не раз и  в  Германии и  в  Австрии на протяжении последних десятилетий
поднимался вопрос об аншлюссе, то есть о слиянии единоплеменных немцев обоих
государств, но горячие головы охлаждались гораздо более дальновидными умами.
Уже после поражения австрийских войск прусскими в  битве при Садовой в  1866
году был поднят вопрос о том, чтобы идти на Вену и захватить ее навсегда, но
Бисмарк помешал этому.
     Патетически вспоминал он об этом впоследствии:
     "Я всегда буду помнить заседание военного совета, которое происходило в
моей  квартире на  другой день  после битвы при  Садовой.  Все,  кроме меня,
считали необходимым продолжать кампанию и захватить Вену.  Я сделал все, что
мог,  чтобы удержать их от этой затеи. Они ничего не хотели слушать. Я вышел
в  свою  спальню,  которая  находилась рядом  и  отделялась от  зала  тонкой
деревянной перегородкой.  Я  бросился на  кровать  и  не  мог  удержаться от
громких рыданий...  Они услышали,  что я плачу,  и замолчали, потом вышли из
комнаты.  Этого  я  и  ждал.  Завтра уже  было  поздно возвращаться к  этому
вопросу".
     Чем не  артист был в  1866 году прославленный "железный канцлер"?..  На
театральных сценах  ставились трагедии Шекспира,  в  которых  артисты разных
стран Европы потрясали сердца зрителей,  но  сочиненные трагедии были только
вуалью,  под прикрытием которой на громаднейшей исторической сцене не дутые,
а  подлинно талантливые артисты,  как  Бисмарк,  рыдали,  ведя  серьезнейшую
дипломатическую игру.  "Железный канцлер"  рыдал  по-настоящему,  содрогаясь
всем своим массивным телом,  заливая слезами подушку, но в то же время чутко
слушал, какое впечатление производят его рыдания на тех, кто решал вопрос об
аншлюссе в  соседнем зале.  И вот -  заседание сорвалось,  заседавшие вышли,
вопрос об аншлюссе был снят.
     Конечно,  после такой дипломатической победы Бисмарк мог удовлетворенно
утереть слезы фуляровым платком и сказать,  мысленно обращаясь к трагическим
актерам: "Так-то, почтенные! Вы не больше как мальчишки сопатые по сравнению
с таким артистом, как я!.."
     Игра Бисмарка стоила и свеч,  и слез,  и рыданий.  В самом деле,  зачем
нужен  был  аншлюсе  тогда,  в  1866  году,  когда  существовал только  союз
самостоятельных  германских  государств  -   Пруссии,   Баварии,   Саксонии,
Вюртемберга и прочих,  но не было еще единой Германской империи?  Зачем было
дробить  Австрийскую  империю,  которая  по  соседству  со  всеми  немецкими
странами проводила в жизнь Европы все ту же немецкую идею,  оседлав для этой
цели венгров, чехов, словаков, поляков, украинцев и других?
     Политические деятели Германии смотрели на  Австро-Венгрию как  на  свой
форпост  на  юго-востоке  Европы,  работавший во  славу  немецкого  знамени,
безразлично руками каких  именно народностей производилась эта  работа.  Что
все  вообще Балканы рано  или  поздно должны были войти в  состав Германской
империи,  это  было предопределено как будто даже и  тем,  что на  румынском
престоле сидел Гогенцоллерн,  на  болгарском -  Баттенберг,  а  женою короля
греческого Константина была родная сестра кайзера Вильгельма II.
     На  Балканы  в  Берлине  смотрели как  на  коридор,  ведущий германские
капиталы и немецких капитанов на восток -  в Турцию, к Персидскому заливу, к
Индийскому океану.  Уже строилась железная дорога Берлин -  Багдад,  уже был
главным  инструктором турецких  военных  сил  германский генерал  Лиман  фон
Сандерс,  уже  проданы были  для  усиления турецкого флота  на  Черном  море
устарелые немецкие броненосцы и  выработан план  передачи Турции современных
быстроходных и  мощных крейсеров,  чуть  только разразится война на  востоке
Европы.
     Если  не  считать  опереточного  похода  в   Китай  в   1900  году  для
предотвращения  "желтой  опасности",   придуманной  самим  Вильгельмом,   то
Германии  не   пришлось  воевать  ни   с   кем  после  разгрома  Франции  во
франко-прусской войне,  однако это не  мешало ни  кайзеру,  ни его генералам
знать,  насколько  сильна  их  армия,  предмет  особых  и  постоянных забот,
попечений, надежд.
     Теперь на очереди стоял флот,  объявлена была Вильгельмом к  ежегодному
празднованию "Кильская  неделя"  по  случаю  окончания работ  в  канале.  На
торжества в этом году прибыла броненосная эскадра Англии: соперница Германии
в мировой торговле как бы хотела заявить этим,  что примирилась уже с мыслью
о сильном германском флоте и может даже идти на взаимное сближение.
     Почти двадцать лет  прошло с  тех пор,  как в  последний раз английские
военно-морские суда приходили с  визитом в германские воды.  Стоявший теперь
во  главе  немецкого  флота  адмирал  Тирпиц  принимал  у  себя  на  корабле
английских офицеров и посла Великобритании. За завтраком лились вина и речи.
Казалось бы,  никогда за последние два десятка лет не было более ясного неба
над Северным морем и  над Ламаншем,  и  вдруг,  когда завтрак подходил уже к
концу,  прибыла  телеграмма из  Вены  об  убийстве  в  Сараеве  австрийского
наследника.
     Одновременно с телеграммой получен был от Вильгельма с яхты "Метеор", -
на которой он был вместе с женою своей Викторией, любуясь парусными гонками,
- приказ приспустить флаги на  всех судах.  Разумеется,  в  знак сочувствия,
флаги были тотчас же приспущены и на судах английской эскадры.
     Императорская яхта направилась в порт, откуда Вильгельм выехал в тот же
день  в  Берлин,  выразив желание присутствовать в  Вене на  погребении тела
своего  друга.   Английской  эскадре  ничего  не   оставалось  больше,   как
возвратиться в британские воды.
     Если  телеграммы из  Вены,  расходившиеся по  всему  свету,  изображали
Франца-Иосифа "глубоко потрясенным" убийством наследника,  то  они добавляли
все же,  "что он  в  тот же  день,  15  июня,  до позднего времени занимался
государственными делами" и  что "здоровье его не  оставляет желать лучшего".
Гораздо  более  впечатлительным оказался Вильгельм II,  имевший  в  ту  пору
только пятьдесят три года.
     Большая впечатлительность и порывистость была,  впрочем,  отличительной
чертой  последнего из  прусских королей и  императоров Германии.  Придворная
камарилья  уверила  его,   еще  когда  был  он  только  принцем,  что  он  -
способнейший из всех принцев; когда он вступил на престол Германии, двадцать
шесть лет  назад,  ему  уже  не  трудно было  убедить себя  в  том,  что  он
способнейший  из  монархов,   и  первое,  что  он  сделал,  -  дал  отставку
рейхсканцлеру князю Бисмарку, основателю империи.
     Став  сам  канцлером,  Вильгельм  начал  проявлять  себя  не  только  в
живописи, музыке, не только в увлечении архитектурой (ремонт дворца), но и в
политике,  часто выступая с публичными речами (ораторское искусство), притом
иногда   настолько  опрометчиво,   что   заместителям  Бисмарка  приходилось
прибегать к сложным дипломатическим изворотам, чтобы сгладить впечатление от
них и в самой Германии и за границей.
     Только что вернувшись в  свою столицу из  Киля,  Вильгельм собрался уже
ехать в  Вену,  чтобы проверить на  месте готовность к  большой войне своего
старого союзника,  но  получил от  него телеграмму,  что  приезд его в  Вену
совершенно  нежелателен.   Разумеется,  выражения  для  этого  были  выбраны
наиболее мягкие, причины выставлены очень веские, между прочим указывалось и
на  то,  что анархисты,  подобные сараевским,  могут оказаться и  в  Вене и,
конечно,  не  преминут воспользоваться случаем пустить в  дело  против него,
Вильгельма, револьверы и бомбы.
     Словом,  похороны убитых решили в  Вене  совершить без  участия в  этом
главы союзного государства, и Вильгельм остался в Берлине.


        "III"

     В  то  время как  одна броненосная английская эскадра отправлена была в
Киль,  другая,  также  в  целях дружеского визита,  появилась в  Кронштадте.
Командовал ею  адмирал Битти,  и  входили в  нее шесть дредноутов:  "Lion" -
флагманский  корабль,   "Queen  Mary",  "New  Zeeland",  "Princesse  Royal",
"Boadicca" и "Blond".
     Как раз 15 июня происходила встреча этой эскадры кронштадтцами,  причем
городской голова поднес адмиралу Битти художественную вазу в  виде старинной
ладьи,  в  которой стояла русская женщина -  Россия,  опершись рукою на герб
города Кронштадта.
     Городской голова прочитал при  этом адрес,  составленный выразительно и
тепло, на что Битти, принимая подарок, ответил подобающей речью.
     Это было в полдень.  Широко отпраздновать прибытие гостей приготовились
русские моряки-балтийцы,  но...  злополучная телеграмма из Вены о сараевском
убийстве надвинулась на праздничные столы,  как айсберг гигантских размеров,
и  на другой же день английские дредноуты снялись с якоря и покинули Финский
залив.
     Обычно каждый год летом Николай со всей своей семьей уезжал в  Крым,  в
Ливадию,  но  в  этом  году  отъезд задержался,  а  когда  пришлось посылать
соболезнование Францу-Иосифу,  был отменен совсем:  не  до Ливадии было.  Те
тучи,  которые в  последние годы шли  с  Балкан,  где долго не  прекращались
войны,  сначала между  турками и  несколькими народами,  объединившимися для
борьбы  с  ними,  потом  между  болгарами  и  сербами,  разъединившимися для
жестокой междоусобицы, - эти тучи теперь явно для всех и сразу сгустились.
     Если и раньше,  -  например, года два назад, - поднимался уже в русском
военном министерстве вопрос,  не задержать ли в рядах войск отслуживших свой
срок  солдат,  не  грянет ли  осенью война,  то  теперь о  возможности войны
говорили все.
     Балканы при  русском дворе  имели  не  только  своих  посланников:  две
черногорских княжны  -  Анастасия  и  Милица  -  были  замужем  за  великими
князьями,  дядями  Николая  II,  и  один  из  них,  муж  Анастасии,  Николай
Николаевич,  занимая высокое положение в армии, был более известен в военной
среде,  чем  кто-либо другой из  фамилии Романовых.  Предрешено было,  что в
случае войны он будет назначен верховным главнокомандующим.
     В  полную противоположность своему царственному племяннику,  он вышел в
деда -  Николая I -  по двухметровому росту,  очень зычному голосу,  любви к
парадной стороне военной службы и  пристрастию к  разносу высшего командного
состава, даже начальников дивизий, в строю перед солдатами.
     Эта придирчивость к подчиненным,  эта способность громогласно распекать
их принимались за твердое знание военной службы,  а вопрос о том, обладал ли
крикливый великий  князь  стратегическим талантом,  даже  не  ставился:  это
разумелось само собой.
     События надвигались закономерно,  и  все,  сколько-нибудь  причастные к
общественной деятельности, не видеть этого не могли.
     Клокочет внутри земли расплавленная магма и пробует здесь и там, нельзя
ли  где  прорваться наружу.  Это  приводит к  землетрясениям,  и  сейсмологи
стремятся определить их эпицентры.
     Политикам не  нужно было  в  июне  1914 года вычислять и  спорить,  где
именно находится эпицентр величайшего бедствия,  гораздо более ужасного, чем
все  стихийные со  времен  библейского потопа,  -  он  был  указан  во  всех
телеграммах:  Сараево.  Не всякий из образованных людей знал раньше, что это
за город и  где он,  теперь же он был у  всех на устах.  Возникал жгучий для
всех вопрос:  что именно -  соду или нефть привезут,  примчавшись,  пожарные
команды великих держав?  Потухнет ли, или запылает пламя, разлившись по всей
Европе?


        "IV"

     В русском военном министерстве знали, что готовой к войне русская армия
могла быть только разве через три года и  то  при непременном условии,  если
германская армия застынет на  том уровне,  на  каком стоит,  а  три года для
подготовки всех своих сил - срок почтенный.
     Однако разве имели в России полное представление о том,  как готовилась
к войне Германия?
     Там это было возведено в культ,  там упивались военной муштрой,  там на
императора,  который считался конституционным монархом,  о  котором прусские
бюргеры пели:  "Unser Konig absolut, wenn er unsern Willen tut" ("Наш король
самодержавен,  если он  творит нашу волю!")  -  смотрели,  как на верховного
вождя.
     Даже  основатель  Германской  империи  Бисмарк  не  отваживался мыслить
как-нибудь иначе.
     С  такими  взглядами  на  роль  императоров  вообще  и  германских,   в
частности,  Бисмарк очень долгие годы  стоял у  кормила власти в  стране,  с
которой  предстояло  вести   жесточайшую  борьбу  расхлябанной  распутинской
России;  правитель же этой огромной страны, России, озабочен был только тем,
чтобы сберечь династию,  совершенно чуждую русскому народу и  по крови и  по
духу.
     Но  кто знает,  может быть,  именно это сознание своей чужести России и
заставило  царя   и   царицу  широко  открыть  двери  Зимнего  дворца  перед
несомненным  чистопородным  русским  хлыстом,  уроженцем  села  Покровского,
Тобольской губернии, и назвать его своим "Другом" (с большой буквы!).
     В   Берлине   зорко   поглядывали  в   сторону  Петербурга  и   Парижа,
приглядываясь,  впрочем,  и  очень пристально,  также и  к  Лондону и даже к
Токио.
     Еще  года  за   четыре  до  сараевского  события  Вильгельм  вызвал  на
откровенный разговор Николая,  когда тот  был  его гостем,  когда они вместе
охотились на оленей в одном из заповедников Восточной Пруссии.
     - Я изумлен,  дорогой Ника,  -  говорил Вильгельм,  - твоей политикой в
отношении японцев.  Так  недавно,  кажется,  они  причинили тебе очень много
неприятностей,  и вот теперь у России с Японией едва ли не дружба!.. Но ведь
Япония -  это Азия,  а  не Европа!  С кем же ты хочешь быть:  с Азией против
Европы или с Европой против Азии?  Ответь мне на мой прямой вопрос:  с белой
ты расой против желтой или с желтой против белой?
     - Раз  вопрос  тобою,  Вилли,  поставлен  так  прямо,  -  сказал  Ника,
улыбаясь,  -  то и ответ на него может быть только прямой. Разумеется, я - с
Европой и против Азии. Двух мнений об этом быть не может.
     - Я другого ответа и не ждал,  конечно,  -  продолжал Вильгельм.  -  Но
объясни же мне, пожалуйста, почему ты сосредоточил свои войска не на Дальнем
Востоке, а против моей с Россией границы?
     Николай  предпочел  вместо  ответа  промолчать и  только  неопределенно
пожать плечом,  дескать:  "Ты отлично и сам знаешь, почему так делается, и я
даже не  в  состоянии понять,  как  у  тебя хватает неделикатности поднимать
подобные вопросы вслух и с глазу на глаз!.. Разве не довольно для тебя того,
что  делают в  твою  пользу бесчисленные твои агенты всюду в  России:  и  во
дворце, и в министерствах, и на военных заводах?"
     И теперь от него не утаили осведомленные люди, что его кузен и друг уже
любуется новой картой Германии, к которой должны были, по всем его расчетам,
перейти и русская Польша, и Прибалтика, и Украина.
     Но  как  долго  ни  обдумывалась  общеевропейская  война  в   кабинетах
министров обеих  коалиций держав -  России,  Франции и  Англии,  -  с  одной
стороны,  и  Германии,  Австро-Венгрии и  Италии,  -  с другой,  -  все-таки
решиться начать эту  войну было не  так просто,  хотя удобнейший предлог для
этого - сараевское убийство - и был уже налицо.


        "ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ"

        "ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ"


        "I"

     Постоянство привычек - немаловажная вещь; это одна из основ жизни.
     Издавна повелось в  доме Невредимова,  что он прикреплялся к бакалейной
лавке купца второй гильдии Табунова,  тоже  постоянного в  своих привычках и
часто говорившего: "Нам ведь не дом домить, лишь бы душу кормить!" или: "Нам
рупь на рупь нагонять не надо, нам абы б копеечку на копеечку зашибить!.."
     "Зашиб" за  долгую деятельность здесь Табунов порядочно и  дом построил
вместительный;  кроме бакалейной лавки,  у  него на базаре был еще и  мучной
лабаз.  Неожиданно для всех появился даже и пчельник,  хотя и небольшой, при
доме: это было вызвано тем, что через улицу устроили склад сахарного песку и
рафинада. Табунов подмигивал своим домашним и говорил:
     - Пчелку учить не надо, где ей взятку брать: она умная, сама найдет.
     Действительно, нашла и каким-то образом проникла внутрь склада.
     Когда  испортился в  лавке  целый  бочонок сельдей и  старший приказчик
Табунова -  Полезнов нанял уже дрогаля, чтобы отвезти бочонок на свалку, как
возмутился этим рачительный хозяин, как раскричался!
     - Добро чтобы зря черт те  куда везть да еще платить дрогалю за это?  -
накинулся он на Полезнова.  -  Эх-х,  умен,  а уж,  почитай,  тридцать лет в
приказчиках ходишь! Гони дрогаля в шею!
     Дрогаля  прогнал,  а  испорченную селедку сам  за  один  день  рассовал
покупателям по две,  по три штуки,  -  совершенно бесплатно,  - знай доброту
нашу!..   А  когда  опустел  бочонок,  торжествующе  поучал  своего  давнего
помощника:
     - Видал,  как оно вышло?  Кто захочет съесть -  скушает на здоровье,  а
кому гребостно -  дух нехороший, - в свою помойную яму выкинет; однако же из
лавки вон,  и никакого дрогаля не потребовалось, - понял? Вроде как в премию
давал, какие постоянные по