дружбе и твоей просьбы о помощи,  я
выступил в роли посредника между твоим и австро-венгерским правительством. В
то  время,  когда еще  шли переговоры,  твои войска были мобилизованы против
Австро-Венгрии,  моей союзницы,  благодаря чему,  как я уже тебе указал, мое
посредничество стало почти призрачным. Тем не менее я продолжал действовать,
а  теперь получил достоверные известия о серьезных приготовлениях к войне на
моей  восточной  границе.   Ответственность  за  безопасность  моей  империи
вынуждает меня принять предварительные меры защиты. В моих усилиях сохранить
всеобщий мир я  дошел до возможных пределов,  и ответственность за бедствие,
угрожающее всему человечеству, падает не на меня. В настоящий момент все еще
в  твоей  власти предотвратить его.  Никто  не  угрожает могуществу и  чести
России,  и она свободно может выждать результатов моего посредничества.  Моя
дружба к  тебе и твоему государству,  завещанная мне дедом на смертном одре,
всегда была  для  меня священна,  и  я  не  раз  честно поддерживал Россию в
моменты  серьезных  затруднений,  в  особенности во  время  последней войны.
Европейский мир  все  еще  может  быть  сохранен тобой,  если  только Россия
согласится  приостановить  военные  приготовления,   угрожающие  Германии  и
Австро-Венгрии.
                                                                     Вилли".

     Мобилизация  Австрии  родила  мобилизацию  России,  мобилизация  России
вызвала мобилизацию Германии - так хотелось представить для суда истории это
дело Вильгельму.
     "На  меня  готовятся напасть -  я  обязан защищать свою границу",  -  и
правая, деятельная, рука хитреца торжествующе потирает левую, сухую, руку, а
прищуренные стального  цвета  глаза  над  желтыми,  вскинутыми кверху  усами
удовлетворенно подмигивают в сторону Петербурга.
     Сделав вид, что забыта, совершенно выскочила из памяти мобилизация всех
промышленных и  военных  сил  страны,  длившаяся десятки  лет  и  приведшая,
наконец,  в ужас всю Европу,  Вильгельм пытался еще убедить Николая, что он,
Николай,  "вынуждает его  принять предварительные меры защиты";  сделав вид,
что дружба его не только к  Николаю,  но и  к России остается непоколебимой,
как и  была(!),  он призвал для доказательства этого даже тень Вильгельма I,
своего деда,  действительно завещавшего на смертном одре ему, Вильгельму II,
- тогда  еще  только  принцу,  но  уже  готовящемуся стать  и  кронпринцем и
императором ввиду безнадежной болезни отца, - не нарушать мира с Россией.
     Это было давно,  тридцать лет назад,  и  тогда было явное превосходство
сил на стороне России.
     Телеграмма Вильгельма получена была  в  Петергофе вечером,  а  утром 19
июля Николай послал своему "другу" такой ответ:

     "Я  получил твою телеграмму.  Понимаю,  что ты должен мобилизовать свои
войска,  но желаю иметь с твоей стороны такие же гарантии, какие я дал тебе,
то  есть,  что эти военные приготовления не  означают войны и  что мы  будем
продолжать переговоры ради  благополучия наших государств и  всеобщего мира,
дорогого для  всех  нас.  Наша  долго  испытанная дружба  должна,  с  божьей
помощью,  предотвратить кровопролитие.  С  нетерпением и надеждой жду твоего
ответа.
                                                                      Ники".

     Слова потеряли уж свою полновесность,  стали шелухой, мякиной, ненужным
сором, оттяжкой действий, грозных и сокрушительных.
     А  между тем накануне Николай дал аудиенцию послу Пурталесу,  с которым
говорил, как с представителем Вильгельма, о мобилизации в России.
     Пурталес  не  поскупился на  выражения,  чтобы  запугать  царя.  Он  не
остановился даже  и  перед  тем,  чтобы  сделать  последний  вывод:  русская
мобилизация  ни   больше  ни  меньше  как  личное  оскорбление,   нанесенное
германскому императору...
     - В самом деле вы так думаете?  - совершенно спокойно, точно речь шла о
прошлогоднем снеге, спросил Николай.
     Даже  видавший виды  Пурталес был  изумлен и  таким равнодушным видом и
таким  тоном  царя  и   не   знал,   чему  приписать  это:   исключительному
самообладанию или полному непониманию того, что происходит.
     - Только отмена приказа вашего величества о  мобилизации,  может  быть,
еще  будет  в  состоянии  предотвратить  войну  -  вот  что  я  думаю,  ваше
величество, - ответил на это Пурталес.
     - Вы -  бывший офицер,  -  заметил на это Николай,  -  как же можете вы
говорить,  что легко это сделать:  сначала дать приказ о мобилизации,  потом
вдруг  отменить  этот  приказ.  Даже  просто  по  техническим  причинам  это
совершенно невозможно.
     Это было сказано без малейшего повышения голоса,  так же, как и то, что
он затем добавил:
     - Вот  я   написал  телеграмму  императору  Вильгельму  с  объяснениями
настоящего положения вещей.
     При этом он положил руку на черновик телеграммы,  лежавшей перед ним на
столе, и придвинул его к послу Вильгельма.
     - По  глубокому убеждению моему,  ваше  величество,  -  горячо возразил
Пурталес,   пробежав  глазами  телеграмму,   -   всякие  вообще  телеграфные
объяснения настоящего положения вещей совершенно запоздали!
     - Вы  так  думаете?  -  прежним  бесстрастным тоном  отозвался  на  это
Николай.
     - Я  думаю также,  ваше  величество,  что  европейская война,  если она
только начнется,  неизбежно явится сильнейшей угрозой монархическому началу,
- с нажимом сказал Пурталес.
     - Может быть, вы и правы, - сказал царь, - но я думаю все-таки, что все
устроится лучше, чем полагаете вы.
     - Лучше?  Но  каким же  образом это возможно?  -  совершенно озадачился
Пурталес.   -   Никакой  поворот  к   лучшему  невозможен,   если  не  будет
приостановлена русская мобилизация!
     Николай  чуть  заметно,   в  усы,   улыбнулся  такой  горячности  посла
Вильгельма и сказал, указав пальцами вверх:
     - Ну, если так, то помочь может только один бог.
     И протянул ему руку для прощанья. Аудиенция кончилась ничем.
     Послав телеграмму 19 июля утром, Николай ждал от Вильгельма ответа весь
день,  но  вместо того  германский статс-секретарь по  иностранным делам фон
Ягов  прислал  Пурталесу  для  передачи  русскому  правительству телеграмму,
пришедшую в Петербург около шести часов вечера:

     "Императорское правительство старалось с  начала кризиса привести его к
мирному разрешению.  Идя  навстречу пожеланию,  высказанному его величеством
императором всероссийским, его величество император германский, в согласии с
Англией,  прилагал старания к  осуществлению роли посредника между венским и
петербургским  кабинетами,   когда  Россия,   не  дожидаясь  их  результата,
приступила к  мобилизации всей совокупности своих сухопутных и  морских сил.
Вследствие   этой   угрожающей  меры,   не   вызванной   никакими   военными
приготовлениями Германии,  Германская империя  оказалась  перед  серьезной и
непосредственной опасностью.  Если бы императорское правительство не приняло
бы  мер  к  предотвращению этой опасности,  оно подорвало бы  безопасность и
самое  существование Германии.  Германское правительство поэтому нашло  себя
вынужденным   обратиться   к   правительству   его   величества   императора
всероссийского,  настаивая на  прекращении помянутых мер.  Ввиду  того,  что
Россия отказалась удовлетворить это пожелание и  выказала этим отказом,  что
ее выступление направлено против Германии, я имею честь, по приказанию моего
правительства,   сообщить  нижеследующее:   его  величество  император,  мой
августейший повелитель,  от  имени империи,  принимая вызов,  считает себя в
состоянии войны с Россией".
     Содержание этой телеграммы было устно передано Пурталесом Сазонову в  7
часов 10 минут вечера. Таким образом Германия объявила войну России.
     И  только в  10  часов  55  минут вечера собрался Вильгельм ответить на
последнюю телеграмму Николая,  и  только во  втором часу ночи этот ответ был
получен в Петергофе.
     Несмотря на  то,  что  война Германией была  уже  объявлена,  Вильгельм
сделал вид, что это ему пока совершенно неизвестно, и писал так:

     "Благодарю за  твою  телеграмму.  Вчера  я  указал твоему правительству
единственный путь,  которым можно  избежать войны.  Несмотря на  то,  что  я
требовал ответа сегодня к  полудню,  я  еще до  сих пор не  получил от моего
посла телеграммы,  содержащей ответ твоего правительства.  Ввиду этого я был
принужден мобилизовать свою  армию.  Немедленный,  утвердительный,  ясный  и
точный  ответ  от   твоего  правительства  -   единственный  путь   избежать
неисчислимые бедствия.  До  получения  этого  ответа  я  не  могу  обсуждать
вопроса,  поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае я должен просить
тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни  в  коем случае не переходить
нашей границы.
                                                                     Вилли".

     Николаю,  получившему  такую  телеграмму  со  словами  "я  требовал"  и
особенно с этим великолепным заключением:  "я должен просить тебя немедленно
отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не переходить нашей границы", -
ничего не оставалось больше,  как написать на телеграфном бланке карандашом:
"Получена после объявления войны".
     Что же касалось не просьбы, конечно, а почти приказа русским войскам не
переходить границы Германии,  то  Николаю очень  хорошо было  известно,  как
несколько дней уже полным ходом шло сосредоточение немецких войск, в избытке
снабженных всем необходимым для начала военных действий в любой момент.
     Николай знал,  что  его  "преданный друг и  кузен" успел уже  закончить
мобилизацию своей армии в то время,  когда только начал угрожать ею, если не
будет оставлена мобилизация в России.


        "VIII"

     Прошло  всего  только  три  дня  со  времени объявления Германией войны
России;  но  за  это  короткое время совершилось много,  так  как германский
генеральный  штаб  бурно  принялся  выполнять  свой  давно  взлелеянный план
молниеносной войны на два фронта.
     Германия так  спешила разбить Францию и  Россию до  осеннего листопада,
что,  во-первых,  "рыцарски  заступаясь" за  своего  союзника  Австрию,  она
объявила войну России раньше самой Австрии;  во-вторых,  почти все свои силы
направляя прежде всего  против Франции,  чтобы  через две  недели занять уже
Париж,  она только через сутки после объявления войны России вспомнила,  что
не объявила еще войны французам, и постаралась исправить эту оплошность.
     Вышло все-таки так,  что Россия и Австрия не были еще в состоянии войны
друг с другом,  когда Германии напомнил о себе третий член Антанты - Англия,
державшаяся несколько в  тени  после  того,  как  было  отвергнуто канцлером
Бетман-Гольвегом предложение Грея о "разговоре четырех".
     Один  совершенно  ничем  не  замечательный  французский  офицер  сказал
немецкому врачу в лазарете ядовито-меткую фразу: "Vos armees sont terribles,
mais votre diplomatie c'est un eclat de rire" ("Ваши армии наводят ужас,  но
ваша дипломатия вызывает взрывы смеха").  Даже Вильгельм, отличавшийся своей
прямолинейностью,  был поражен теми ошибками,  какие, по его мнению, наделал
Бетман,  пока сам он плавал в норвежских фиордах.  Однако и Вильгельм вполне
согласился с  его  убеждением,  что Англия в  затевавшейся европейской войне
остается нейтральной.
     В  этом взгляде особенно укрепило его то,  что 16 июля прибыл в Потсдам
принц Генрих с извещением от Георга V,  что в случае, если разразится война,
Англия останется нейтральной.  Склонный к театральности выражений, Вильгельм
воскликнул: "Я имею слово короля, и этого с меня довольно".
     Но в Англии,  стране старой конституции,  насчитывавшей несколько веков
существования,  кроме короля, был парламент, был премьер-министр Асквит, был
министр  иностранных  дел  Грей,   был  Ллойд-Джордж,  был  морской  министр
Черчилль,  уже  успевший  привести военно-морской  флот  в  состояние боевой
готовности на всякий случай,  - было много государственных людей, испытанных
во  всех  тонкостях  дипломатии,  был,  наконец,  лондонский  квартал  Сити,
способный,  и это было главное,  если он в ней заинтересован,  финансировать
войну гигантских масштабов...
     Отклонивший предложение Грея о конференции Бетман во всем остальном был
чрезвычайно  предупредителен  к  Англии.   Он  выразил  даже  готовность  не
выпускать  немецкого  флота  из  Балтийского моря,  чтобы  не  возбуждать  у
англичан никаких подозрений,  и  Вильгельм распорядился уже,  что германский
флот будет действовать только против России.
     Ослепленные своей  "удачей"  в  отношении  Англии,  устранив,  как  они
думали, Англию на все время войны, кайзер и канцлер не задумывались даже над
тем,  что,  объявляя первыми войну как  России,  так  и  Франции,  они  сами
отбрасывают Италию и Румынию как союзников, потому что те если и обязывались
выступить по договорам в  защиту центральных держав,  то в  том лишь случае,
если им объявят войну, на них нападут.
     Однако Англия тоже имела договор с  Бельгией,  по  которому должна была
прийти к ней на помощь, если на нее нападет "одна из европейских держав", то
есть Германия.
     Знали об этом кайзер и канцлер?  - Конечно, знали. Знали они о том, что
Бельгия спешно мобилизует на  случай нападения на  нее свою маленькую армию,
во  главе  которой изъявил желание стать сам  бельгийский король Альберт?  -
Конечно,  знали.  И  все-таки громаднейшие,  неслыханные до  того миллионные
вооруженные силы Германии вторглись в Бельгию, чтобы напасть не на нее, а на
Францию, - так выходило по логике немцев.
     Но  Бельгия была  ведь  суверенная нейтральная страна.  Давала  ли  она
согласие на пропуск германских войск для нападения их на Францию?  Нет,  и с
нею  даже  не  говорили об  этом,  считая этот разговор совершенно излишним,
только ненужно осложняющим дело.
     В  самом деле,  смешно было бы думать,  чтобы маленькая Бельгия,  с  ее
игрушечной  армией,   состоящей   в   большинстве  из   ополченцев,   спешно
поставленных в  строй,  могла  сопротивляться двухмиллионной лавине немецких
солдат, и все-таки, опираясь на свои ничтожные крепостцы, эта армия вздумала
сопротивляться!   Почему  же?   -   Потому  что  за  спиной  Бельгии  стояла
могущественная Англия, связанная с нею договором.
     "Разговор четырех",  задуманный Греем,  не удался, зато удался разговор
английского посла в Берлине Гошена с германским канцлером.
     Этот  разговор,  во  время  которого  Гошен  с  полнейшим хладнокровием
заявил,  что  нарушение нейтралитета Бельгии вынуждает Англию объявить войну
Германии,  совершенно вывел из себя Бетмана.  В  сильнейшем волнении подымая
обе  руки кверху,  Бетман кричал,  что поведение Англии неслыханно по  своей
гнусности,  что это удар ножом в спину Германии,  что последствия этого шага
будут ужасны для обеих стран, живших до сего в мире, что договор с Бельгией,
на который ссылался Гошен, не больше как ничтожный клочок бумаги.
     В ночь на 23 июля Англия объявила войну Германии.
     Но,  объявив войну Германии,  Англия имела,  конечно,  в виду и колонии
немцев в Африке, на берегах Тихого океана. Она рассчитывала в этом на помощь
своей союзницы Японии,  которая не могла,  конечно, спокойно смотреть на то,
что  немцы  так  прочно укоренились в  Циндао,  заарендованном на  девяносто
девять лет у Китая...
     Так едва началась европейская война 1914 года,  как она уже переросла в
мировую,   которой  суждено  было  через  четверть  века  получить  название
"Первой".

     1943 г.


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Пушки выдвигают.  Роман впервые был напечатан в журнале "Новый мир", ЭЭ
1-2,  4-5 и 6-7 за 1944 год. Отдельным изданием вышел в "Советском писателе"
в 1944 году.  Включен в восьмой том собрания сочинений изд.  "Художественная
литература", 1956. Датируется по десятитомнику.
                                                                 H.M.Любимов


        Сергей Николаевич Сергеев-Ценский.
        Преображение России.
        Пушки заговорили


                                   Эпопея




                                   Роман


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 9
     Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 6 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Содержание

     Глава первая. - Первые шаги пушек
     Глава вторая. - Сестры
     Глава третья. - Художник и война
     Глава четвертая. - Полк под огнем
     Глава пятая. - На Пруссию
     Глава шестая. - В тылу
     Глава седьмая. - Царь в Москве
     Глава восьмая. - Беспокойство мысли
     Глава девятая. - Этюды в картине
     Глава десятая. - Гумбинненское сражение

     Примечания



        "ГЛАВА ПЕРВАЯ"

        "ПЕРВЫЕ ШАГИ ПУШЕК"


        "I"

     Так же точно, как русский император Николай II любил молчать и слушать,
что  говорят  другие,  германский император Вильгельм II  любил  говорить  и
наблюдать, как его слушают.
     Громкий,  резкий,  самоуверенный голос  его  неумолчно раздавался и  за
обеденным столом во  дворце,  и  в  охотничьем домике в  Роминтенском лесу в
Восточной Пруссии, и где бы то ни было в другом месте, в интимном его кругу.
Он  был  прирожденный  говорун,  всегда  полный  мыслей,  которые,  как  ему
казалось, имели бесспорно важнейшее значение для всех его подданных, начиная
с канцлера.
     Он охотно выступал и  в  церквах,  как проповедник,  одеваясь пастором.
Считая  себя  исключительным  знатоком  всех  искусств,   он  давал  советы,
звучавшие,   конечно,  как  приказы,  писателям,  композиторам,  художникам,
архитекторам,  скульпторам Берлина и  других крупных городов Германии.  Даже
скромные,  привыкшие рыться  в  прахе  развалин древних городов археологи не
могли избегнуть его многословных указаний. Даже богословы должны были часами
выслушивать  его  соображения  по  вопросам  их  специальности:  не  он  ли,
император великой Германии,  был  гораздо ближе всех  богословов к  "старому
германскому    богу"?..    Даже    Станиславский,    режиссер    Московского
Художественного театра,  приехавший на  гастроли в  Берлин,  был вызван им в
императорскую ложу,  чтобы узнать от  него,  Вильгельма,  как он  смотрит на
театр вообще и какие к нему требования предъявляет.
     В  день  объявления Германией войны  России  -  19  июля  1914  года  -
Вильгельм тоже счел нужным обратиться к берлинцам с пламенной речью.
     Он  говорил  с  балкона  дворца.  Момент  был  исключительный  и  толпа
слушателей огромна.
     Здоровой  правой  рукой  кайзер  делал  широкие  жесты,   а   в  левой,
бездеятельной сухой руке держал какие-то бумаги.
     - Дети мои! - начал кайзер. - Дети мои! - повторил в полный свой голос.
- Нам объявили войну! Изменнически и подло русские объявили нам войну!.. Вот
пачка писем русского царя в моей руке.  В них меня уверяли в дружбе, а в это
время на меня и на вас,  дети мои,  вероломно готовили нападение!  Дети!  Вы
прочтете эти письма и  увидите,  что русские -  изменники и предатели...  Им
мало того,  чем  они владеют,  -  они хотят подчинить себе все и  всех!  Они
хотят,  чтобы мы  были  их  рабами.  Но  лучше умереть на  поле  чести,  чем
сделаться рабами этих варваров.  Лучше смерть, чем позор, не правда ли, дети
мои?
     Что  могла  ответить толпа  немцев на  слова царственного оратора?  Она
притиснулась к самому балкону (кайзер говорил со второго этажа дворца),  она
заревела, завопила неистово:
     - Nieder mit den Russen! Todt den Russen! Unser Kaiser hoch!*
     ______________
     * Долой русских! Смерть русским! Ура нашему императору! (нем.)

     Вильгельм  видел,  что  произвел  впечатление,  какого  и  ожидал.  Ему
пришлось  сделать  н