стороны,  рапорты  представителя
НСДАП, отправляемые рейхсляйтеру Боле,  - с  другой  и  телеграммы  нашего
резидента  Гейдриху  -  с  третьей  составляются  секретно  друг от друга,
"каждый хочет подставить ножку другому",  - заключил фон Шторер.  Затем он
остановился на главной проблеме,  которая его занимала. Он сказал, что тот
нажим,  который  проводит  Риббентроп  на  Франко,  чтобы  незамедлительно
вовлечь  генералиссимуса  в  войну  на  стороне рейха,  осуществляется без
должного такта,  который крайне необходим в Мадриде. Без учета "испанского
гонора,  -  сказал  Шторер,  -  без  того,  чтобы  не  повторять постоянно
выспренние фразы о величии Испании,  здесь нечего делать. Старый галисиец'
-  прожженная  бестия,  и  хотя  он  наш  друг,  ему нельзя не считаться с
ужасающим экономическим положением страны.  Он тратит почти все деньги  на
армию,  тайную  полицию  и  пропаганду,  поэтому промышленность и сельское
хозяйство находятся в бедственном положении.  Если мы сможем взять на себя
снабжение Испании продуктами питания, машинами, самолетами, танками, тогда
Франко примкнет к нам. Если он поверит, что вступление в войну даст стране
экономические  выгоды,  тогда  он пойдет на это.  Но господин рейхсминистр
нажимает только на то,  что вступление  Испании  в  войну  необходимо  для
окончательной  победы  рейха,  а  этого  здесь недостаточно,  ничто так не
въедается в сознание нации, как ее былое величие, но мы закрываем глаза на
это,  что  непростительно.  Было бы хорошо,  доведи вы эту точку зрения до
сведения господина рейхсминистра".

_______________

     ' Имеется в виду Франко.


     В о п р о с. - А сам Шторер не мог этого сделать?
     О т в е т. - Уровень достоверности информации в рейхе определялся  не
критериями истины,  но  тем  лишь,  кто  стоял  ближе  к  тому  или  иному
руководителю.  Поскольку я был вхож к Риббентропу, фон Шторер полагал, что
тот прислушается к моим словам в большей мере, чем к его.
     В о п р о с. -  Посол  фон  Шторер  был  чрезвычайным  и  полномочным
министром рейха.  А вы - всего лишь штандартенфюрером... Полковник и вроде
бы маршал. Разве это логично?
     О т в е т. - Если бы рейх был построен на основе логических  посылов,
думаю, что я бы сейчас допрашивал вас, а не вы меня.
     В о п р о с. - Не отвлекайтесь  на  частности,  нас  интересует  ваша
операция против его высочества герцога Виндзорского.
     О т в е т. - После того как я встретился с моими испанскими знакомыми
и обсудил контакты в Лиссабоне, я выле...
     В о п р о с. - С кем вы встретились в Мадриде?
     О т в е т. - Наш атташе  по  связям  с  испанской  секретной  службой
пригласил к себе на ужин четырех высших офицеров из разведки Франко.
     В о п р о с. - Имена?
     О т в е т. - Я не убежден,  что  эти  господа  выступали  под  своими
подлинными именами, скорее всего, они пользовались  псевдонимами,  испанцы
очень интригабельны и недоверчивы.  Впрочем, до той лишь поры, пока ты  не
докажешь им свой вес, возможности и свою готовность помочь им в их деловых
операциях...  Сколько я помню, там был генерал Серхио  Оцуп,  подполковник
Эронимо и полковник Гонсалес, этот не  скрывал  своего  подлинного  имени,
потому что был нам известен еще в  пору  подготовки  восстания  Франко,  и
генерал... Нет, я не помню четвертого имени... Мы обсудили проблему...
     В о п р о с. - Вы прямо сказали им, что направляетесь  в  Лиссабон  с
целью похищения члена королевской фамилии Великобритании?
     О т в е т. - Я прямо говорил об этом, беседуя с каждым в отдельности,
после того как общество разделилось на группы...  Да, я каждому говорил об
этом совершенно открыто.
     В о п р о с. - Никто из ваших  собеседников  не  выразил  сомнения  в
отношении допустимости такого рода акции?
     О т в е т. - Мы  профессионалы, мы же делали свою работу...
     В о п р о с. - Значит, профессионализм позволяет  предавать  забвению
нормы международного права?
     О т в е т. -  С  точки  зрения  международного  права  вы  не  мажете
подвергать меня допросам, потому что я являюсь военнопленным.
     В о п р о с. - Вы считаете себя военнопленным? Это еще надо доказать.
И доказать это можем лишь мы.  От нас зависит, считать ли вас пленным  или
арестованным нацистским преступником. Продолжайте.
     О т в е т. - Получив ряд новых контактов в Лиссабоне, я выехал  туда,
арендовав мощную американскую машину. Мои люди в посольстве сняли для меня
апартамент  в  доме  богатого  эмигранта   из    Голландии,    еврея    по
национальности, человека антинацистских убеждений...
     В о п р о с. - Как его зовут?
     О т в е т. - Не помню.
     В о п р о с. - Вы помните. Вы не хотите называть его имя, не так ли?
     О т в е т. - Я не помню.
     В о п р о с. - Гиммлер знал, что вы остановились в доме еврея?
     О т в е т. - Нет. Я не имел права контактировать в работе с евреями.
     В о п р о с. - А если бы он узнал об этом?
     О т в е т. - Я бы сказал, что мне это было невдомек.
     В о п р о с. - Ваш хозяин знал, что вы из РСХА?
     О т в е т. - Конечно, нет.  Меня  представили  ему  как  швейцарского
коммерсанта.
     В о п р о с. - Почему вы решили остановиться у голландского еврея,  а
не в другом доме?
     О т в е т.  -  Потому  что  люди,  симпатизировавшие   в   Португалии
англичанам, прекрасно знали, что человек из СС никогда  не  остановится  в
доме еврея.  Таким образом, моя квартира была в полной безопасности, я был
гарантирован, что британская секретная служба не заинтересуется мною.  А у
меня были основания опасаться такого  рода  интереса,  потому  что  я  был
убежден,  что  у  вас  были  мои  фотографии,  тайно  сделанные  Бестом  и
Стевенсом, когда я вел с ними переговоры в вашей штаб-квартире в Гааге.
     В о п р о с. - Почему вы  идентифицируете  меня  и  моего  коллегу  с
британской секретной службой? Мы представляем органы следствия и не  имеем
никакого отношения к секретной службе его величества.
     О т в е т. - Да, конечно, пусть будет так. Можно продолжать? Спасибо.
Итак, я наладил контакт с  сотрудником  японской  разведки,  работавшим  в
Лиссабоне под крышей владельца судоходной фирмы, и на...
     В о п р о с. - Его фамилия?
     О т в е т. - Ошима.
     В о п р о с. - Имя?
     О т в е т. - Обычно я называл его "господин Ошима"  или  же  "дорогой
друг".  Я попросил  его  достать  мне  информацию,  связанную  с  герцогом
Виндзорским, который жил в замке Эсторил. Затем я нанес визит нашему послу
фон Гуэну, и он оказал мне любезную помощь в уточнении деталей  порученной
мне операции.
     В о п р о с. - Был ли фон Гуэн информатором Гиммлера?
     О т в е т. - Думаю, что да.
     В о п р о с. - Вы не отвечали столь уверенно по поводу фон Шторера.
     О т в е т. - Дело в том, что фон Гуэн был хорошо информирован о  моей
роли  в  Венло,  во  время  похищения  Беста  и  Стевенса...  Такого  рода
информацию получали наиболее доверенные люди СС...  Он,  кстати,  спросил,
продумываю ли я меры предосторожности с тем, чтобы моя  акция  не  нанесла
ущерб германо-португальским отношениям. В ту пору Салазар еще более усилил
мощь тайной полиции, и мои люди - практически до начала сорок пятого  года
- делали все, чтобы прибрать к рукам высшие чины этой службы.  Как я знаю,
именно такую же работу проводила секретная служба Великобритании...
     В о п р о с. - Вы отвлекаетесь от основной темы.  Что еще вам  сказал
фон Гуэн?
     О т в е т.  -  Он  сказал,  что  им  получена   информация,   носящая
исключительный характер.  Несмотря на события в  Венло,  секретная  служба
Великобритании по-прежнему убеждена, что среди немецких военных существует
влиятельная оппозиция фюреру, генералы намерены устранить его и  подписать
мирный договор с Лондоном, чтобы создать единый фронт против большевиков.
     В о п р о с. - А может быть, эта убежденность  создалась  не  вопреки
инциденту в Венло, а именно благодаря ему?
     О т в е т. - Вы  хотите  сказать,  что  британская  секретная  служба
намеренно пошла на то, чтобы  отдать  нам  Беста  и  Стевенса?  Вы  хотите
сказать, что операция планировалась не только в Берлине, но и в Лондоне?
     В о п р о с. - Меня интересует ваша точка зрения.
     О т в е т. - Я не готов к тому, чтобы высказать мое мнение по  такого
рода допуску. Я должен подумать...
     В о п р о с. - Продолжайте ваши показания по делу о попытке похищения
его высочества.
     О т в е т. - Назавтра я получил от Ошимы исчерпывающую  информацию  о
замке Эсторил, о залах и апартаментах, занимаемых герцогом  и  его  женой,
слугами  и  охраной.  Я  организовал  наблюдение  за  замком  и    получил
информацию, что секретная служба Англии не спускает  с  него  глаз.  Затем
поступили данные, что герцогу Виндзорскому было открыто  не  рекомендовано
принимать  приглашение  на  охоту,  переданное  ему    моими    испанскими
знакомыми...
     В о п р о с. - Вы же сказали,  что  не  помните  имен  тех  испанских
аристократов, которые устраивали охоту в честь герцога...
     О т в е т. - Кажется, среди них был потомок  графа  Оргаса...  И  еще
отпрыск маркиза де  ля  Энсенада...  Словом,  я  получил  информацию,  что
герцогу не рекомендована охота, но что он по-прежнему не  хочет  ехать  на
Бермуды и с радостью остался бы в Европе.  Однако герцог якобы сказал, что
он не намерен навсегда  поселяться  ни  во  вражеской,  ни  в  нейтральной
стране...  Его позиция показалась мне странной. Он хотел жить в Европе, но
в Европе той поры было только две нейтральных страны - Швеция и Швейцария,
поскольку и Испания и  Португалия  были  значительно  ближе  Гитлеру,  чем
Черчиллю...  Я  обсудил  создавшуюся  ситуацию  с    моим    португальским
контактом...
     В о п р о с. - Его имя?
     О т в е т. - Антонио ду  Сантуш,  как  мне  кажется...  Полковник  ду
Сантуш, из секретной полиции...  Мы  выработали  план...  Я  попросил  его
сообщить герцогу Виндзорскому, что за ним усилено  наблюдение  со  стороны
английской секретной службы, а возможно, и немецкой, что  он,  ду  Сантуш,
поэтому должен усилить его  охрану  своими  людьми,  чинами  португальской
секретной полиции... Чтобы придать словам ду Сантуша больший вес, мои люди
организовали инцидент в Эсториле и разбили ряд окон  камнями...  Это  дало
возможность людям ду Сантуша провести  тщательный  обыск  в  Эсториле  под
предлогом  того,  что  под  камни  могли  быть  задекорированы  бомбы  или
подслушивающие устройства. Это дало мне дополнительную порцию информации о
герцоге Виндзорском, а также о том, что ситуация с его будущим  отнюдь  не
проста.  Я устроил еще один спектакль с битьем стекол. Я предпринял  также
очень простой, но действующий на  нервы  маневр:  герцогу  были  привезены
огромные букеты роз с запиской: "От ваших  португальских  друзей,  которые
делают все, чтобы спасти вас от британской секретной службы".
     В о п р о с. - Но  если  португальская  секретная  служба,  по  вашим
словам, оттеснила британскую охрану, отчего вы не  осуществили  похищение?
Вы же имели право на "любой поступок"?
     О т в е т. - Дело в том, что мои наблюдатели сообщили: после того как
португальцы провели нужную работу, сразу  же  активизировалась  британская
секретная  служба;  из  Лондона  прибыло  более  двадцати    человек    из
специального подразделения, они блокировали входы и выходы из Эсторила'. Я
встретился с моим японским другом.  Он выслушал меня  и  задал  один  лишь
вопрос: "Что может спасти вас от наказания, если вы  не  выполните  приказ
фюрера?" Я ответил, что мне трудно представить себе, что со мной случится,
если я не вывезу герцога Виндзорского.  Японский друг сказал, что он может
помочь мне в  организации  "спектакля  со  стрельбой"  и  устроить  утечку
информации об этом в бразильскую прессу. "У вас будет оправдание в  глазах
фюрера, вы сделали  все,  что  могли,  и  не  ваша  вина,  если  похищение
сорвалось". В тот же вечер я встретил ду Сантуша и, желая проверить самого
себя, сказал, что завтрашней ночью вместе  с  моими  людьми,  несмотря  на
опасность перестрелки, буду похищать герцога.  При этом я спросил, чем  он
может мне помочь и сколько  это  будет  стоить.  Ду  Сантуш  ответил,  что
ситуация такова, что он не берется оказать мне помощь,  потому  что  много
людей могут быть убиты и этого Салазар ему не простит.  И еще  он  сказал,
что  если  обо  всем  этом  узнают,  то  престижу  рейха  будет    нанесен
непоправимый удар. "Это, конечно, лишит вас поддержки в моем учреждении, у
нас не любят тех, кто слишком громко и рискованно работает. Я могу обещать
вам только одну форму  помощи:  из  моих  источников  Берлин  узнает,  что
похищение практически невозможно"...  А через несколько  дней  герцог  был
вывезен на корабле к месту его  почетной  ссылки  на  Бермуды...  Когда  я
вернулся в Берлин, Гейдрих, выслушав мой рапорт, заметил: "Никогда  больше
не позволяйте Риббентропу  втягивать  себя  в  авантюры,  подобные  этой".
Именно эта его позиция спасла меня от наказания...

_______________

     ' Полковник Исаев (М. фон Штирлиц) сумел сообщить Москве об операции,
намеченной  Шелленбергом.  Москва,  в  устной   форме,    проинформировала
человека, близкого к Черчиллю,  о  готовящемся  похищении,  которое  могло
создать  серьезные  трудности  для  Великобритании;  живой  Квислинг    из
королевской фамилии  мог  перейти  на  сторону  Гитлера,  что  в  условиях
сорокового года, когда Англия переживала пору  серьезных  трудностей,  как
военного, так и экономического характера, когда посол США Кеннеди  убеждал
Рузвельта в нецелесообразности помощи "обреченному на поражение  Острову",
могло оказать шоковое влияние на британскую общественность, тем более  что
такие могущественные аристократы, как леди Астор и лорд  Рокуэлл,  активно
стремились к сепаратному миру с  Гитлером,  испытывая  давнюю  симпатию  к
антикоммунистической идеологии национал-социализма. (Ю. С.)


     В о п р о с. - Гейдрих мог  пойти  на  то,  чтобы  по  своим  каналам
проинформировать секретную службу Британии о готовящейся операции  с  тем,
чтобы скомпрометировать Риббентропа как инициатора этого дела?
     О т в е т. - Не знаю.



ГЕЛЕН - II                                          (апрель сорок шестого)
__________________________________________________________________________

     Когда Гелену передали  копию  стенограммы  допросов  Шелленберга,  он
поинтересовался, кто еще имел к ним доступ, удовлетворенно  кивнул,  когда
ответили,  что  никто,  кроме  того  человека,   которому    их    удалось
сфотографировать, попросил помощника не соединять его ни  с  кем,  отменил
встречу со Степаном Бандерой, назначенную  на  конспиративной  квартире  в
доме  на  Луизенштрассе,  и  занялся  скрупулезным  изучением  полученного
материала.
     Стенограммы были документом  бесценным,  ибо  позволяли  понять,  что
известно победителям о самых сокровенных  тайнах  разведки  рейха,  а  что
осталось неизвестным. В свое время именно он дал устное указание по своему
отделу "иностранные  армии  Востока",  начавшему  готовиться  к  поражению
рейха, сразу же после  покушения  на  Гитлера,  далеко  не  все  документы
заносить в регистрационные книги.  Именно  летом  сорок  четвертого  Гелен
приказал своим помощникам поднять архивы, начиная с кампании в  Польше,  и
представить ему  в с е  без исключения  документы,  на  которых  были  его
подписи или резолюции.  Именно  тогда  он  уничтожил  около  сорока  своих
приказов и  инструкций,  в  которых  речь  шла  о  принципах  обращения  с
пленными, о методах допросов колеблющихся, об отношении  к  диверсантам  и
командос (расстрел на месте, без  суда),  а  также  два  письма  Гиммлеру,
носившие  характер  неприкрытого  (но,   увы,    столь    типичного    для
тоталитаризма)  подобострастия.  Вместо  этих  документов,  под  теми   же
номерами, он з а л о ж и л  в архив совершенно другие тексты, отличавшиеся
сдержанностью, достоинством и содержавшие ряд  возражений  рейхсфюреру  по
тем именно вопросам, о которых Рузвельт, Сталин  и  Черчилль  впоследствии
заявили в своей Декларации как о военных  преступлениях,  подлежащих  суду
Международного трибунала.  Это неважно, что в  архиве  Гиммлера  останутся
подлинники  настоящих  документов;  во-первых,  можно  надеяться,  что  их
уничтожат; а если нет, то он  отныне  получил  возможность  шельмовать  их
подлинность, доказывая, что это есть не  что  иное,  как  работа  гестапо,
которое хотело  скомпрометировать  -  накануне  краха  рейха  -  всех  тех
патриотов Германии, сторонников истинно европейской  идеи,  борцов  против
всех  форм  тоталитаризма,  которые  решили  стать  на    путь    скрытого
неповиновения безумному фюреру; два документа - не один; пусть  победители
решат, какой им выгоднее посчитать подлинным...
     Гелен знал,  что  Шелленбергу  было  значительно  труднее  уничтожить
компрометирующие его документы, - попробуй решись на такое, когда сидишь в
одном здании с Кальтенбруннером  и  Мюллером;  Гелена  поэтому  мучительно
интересовало, как ведет себя Шелленберг в заключении; ведь он знал  о  нем
все,  он  знал  ту  правду,  которая  не  имела  права  попасть  в    руки
англо-американцев; это бы дало право Даллесу относиться к нему, Гелену, не
как к соратнику по борьбе с  Гитлером,  не  как  к  тому  рыцарю,  который
возглавляет тайный форпост борьбы против большевистского проникновения  на
Запад, но  как  к  своему  агенту,  сломанному  на  у л и к а х,  который,
следовательно, обязан работать по приказу,  а  не  так,  как  он  работает
сейчас,  набирая  день  ото  дня  все  больший  вес  в  глазах  коллег  из
Вашингтона.
     Он страшился показаний Шелленберга потому еще, что в Лондоне к власти
пришло рабочее правительство Эттли; да,  конечно,  лейбористам  приходится
следовать в  фарватере  американского  курса,  им  просто-напросто  некуда
деться, но ведь какая-то часть показаний Шелленберга может  просочиться  в
прессу, начнется скандал, который есть крах предприятия.
     Гелен понимал, сколько ума, такта  и  напора  проявил  Даллес,  чтобы
спасти его от Нюрнбергского процесса; пока его имя даже и  не  упоминалось
там ни разу, тогда как даже генерал Хойзингер был вызван на допросы;  лишь
вмешательство того же Даллеса, представившего хорошо сработанные документы
о том, что Хойзингер  примыкал  к  оппозиции,  вывели  коллегу  Гитлера  и
Кейтеля из-под ареста и отдачи под трибунал.
     Поэтому-то он, Гелен, и должен был загодя знать,  что  происходило  в
Лондоне.
     Он узнал, что он теперь обладает материалом,  тайный  смысл  которого
американцы не смогут оценить; даже помощник Даллеса, немец Гуго  Геверниц,
не в состоянии понять Шелленберга, потому что воспитывался в  той  стране,
где можно говорить, что думаешь  (в  том  случае,  конечно,  если  это  не
помешает делу), а не там, где надо было повторять то, что вещал  ефрейтор,
пусть даже ты сам прекрасно понимал, что он несет  околесицу.  Он,  Гелен,
понимает несчастного Шелленберга; ему  ясны  те  места,  где  он  утаивает
главное, строит комбинацию на будущее, откровенно хитрит, вопиет о помощи,
выстраивает линию защиты, понятную этим паршивым демократам;  Гелен  читал
протоколы допросов Шелленберга так, словно говорил со своим  отражением  в
зеркале; боже, спасибо тебе за то, что эта страшная чаша минула меня.
     Следующий  день  он  посвятил  оперативному  исследованию   показаний
Шелленберга,  выписав  те  имена  его  сотрудников,  которые  неоднократно
упоминаются им, но особенно те, которыми интересовались англичане.
     Тринадцать фамилий офицеров СД  показались  Гелену  перспективными  с
точки зрения их дальнейшей разработки.
     Среди этих тринадцати был СС штандартенфюрер Макс фон Штирлиц.
     Когда  по  прошествии  времени  Гелену   доложили,    что    Штирлиц,
привлеченный  Шелленбергом  к  комбинации  Карла  Вольфа  во  время    его
п