ы в Соединенных Штатах, а также выяснить,
какие иностранные государства стоят за этой пропагандой и является  ли  ее
целью свержение правительства США, а также  иные  вопросы,  возникающие  в
связи с исследованием  главного.  Поскольку  Коммунистическая  партия  США
признана  подрывной  организацией,  все  формы  ее  деятельности  подлежат
рассмотрению в нашей комиссии.  Поэтому ваши ответы на вопросы должны быть
прямыми и ответственными, никаких двусмысленностей.  Мы не  намерены  дать
вам возможность выступать с какими бы то ни было заявлениями до  тех  пор,
пока вы не принесете  присягу.  Лишь  после  присяги  комиссия  рассмотрит
ходатайство о приобщении вашего заявления к  делу.  Итак,  поднимите  вашу
правую руку.
     Э й с л е р. - Нет.
     П р е д с е д а т е л ь.  -  Мистер  Эйслер,  не  забывайте,  что  вы
являетесь гостем этой страны.
     Э й с л е р. - С гостями так не обращаются, потому что я...
     П р е д с е д а т е л ь. - Эта комиссия...
     Э й с л е р. - Потому что я не гость, а  политический  заключенный  в
Соединенных Штатах.
     П р е д с е д а т е л ь. - Одну минуту! Вы готовы присягнуть?
     Э й с л е р. - Я не могу присягнуть, прежде чем не сделаю  нескольких
замечаний.
     П р е д с е д а т е л ь. - Нет, сейчас вы не  будете  делать  никаких
замечаний.
     Э й с л е р. - Значит, не будет никакого слушания  моего  дела  -  во
всяком случае, в моем присутствии.
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы отказываетесь присягнуть?  Я  правильно
вас понял, мистер Эйслер? Вы отказываетесь присягать?!
     Э й с л е р. - Я готов ответить на все ваши вопросы.
     П р е д с е д а т е л ь.  -  Одну  минуту...  Вы  отказываетесь  дать
присягу?
     Э й с л е р. - Я готов ответить на все ваши вопросы.
     П р е д с е д а т е л ь.  -  Мистер   Стриплинг,   вызовите   другого
свидетеля.  Комиссия будет соблюдать свой порядок. Вы  ведь  отказываетесь
присягнуть перед лицом нашей комиссии.
     Э й с л е р. - Я не отказывался и не отказываюсь присягать.
     С т р и п л и н г.  -  Господин  председатель,  по-моему,   свидетель
должен замолчать.  Или же встать и присягнуть. Или же быть  выведенным  из
зала - во всяком случае, до тех пор, пока мы не придем к единому мнению.
     С е н а т о р  М у н д т. - Господин председатель, спросите  его  еще
раз: готов ли он присягнуть?
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы снова отказываетесь  принести  присягу,
мистер Эйслер?
     Э й с л е р. - Я никогда не отказывался дать показания под  присягой.
Я  доставлен  сюда  как  политический  заключенный.  Я  прошу  дать    мне
возможность сделать несколько замечаний по делу - всего три минуты - перед
тем, как я присягну и отвечу на ваши вопросы,  а  потом  выступлю  с  моим
заявлением.
     П р е д с е д а т е л ь. - Я уже сказал, что  вы  получите  право  на
слово лишь после того, как ответите на наши вопросы  под  присягой.  Затем
ваши замечания - если следствие найдет их заслуживающими внимания -  будут
рассмотрены комиссией. Но сначала вы должны присягнуть.
     Э й с л е р. - Вы ошибаетесь в этом пункте. Я ничего не  д о л ж е н,
ибо я политический заключенный.  А политический заключенный ничего  никому
не должен.
     П р е д с е д а т е л ь. - Вы отказываетесь присягнуть?
     Э й с л е р. - Я прошу дать мне три минуты  для  того,  чтобы  я  мог
разъяснить комиссии то, что я на...
     П р е д с е д а т е л ь. - Мы будем дискутировать ваш  вопрос  только
после того, как вы присягнете.
     С е н а т о р  М у н д т. - Господин  председатель,  я  полагаю,  что
свидетель должен быть удален.
     С е н а т о р  Р е н к и н. - Согласен.
     П р е д с е д а т е л ь. - Уведите свидетеля.
     С т р и п л и н г. - Господин председатель, я бы хотел, чтобы  знали,
в какую тюрьму отправят Эйслера.
     П р е д с е д а т е л ь. - Кто его сюда доставил?
     С т р и п л и н г. - Два присутствующих здесь  джентльмена.  Назовите
ваши имена.
     Г р е н н а н.  -  Я  -  Стив  Греннан,  офицер   секретной   службы,
министерство юстиции, отдел иммиграции.
     Б р о с м а н. - Я - Бросман, офицер секретной  службы,  министерство
юстиции, отдел иммиграции.
     П р е д с е д а т е л ь. - Это вы привезли сюда Эйслера?
     Офицеры секретной службы подтверждают это.
     П р е д с е д а т е л ь. - Куда вы его берете?
     Г р е н н а н. - В городскую тюрьму Вашингтона.
     Затем была приглашена для дачи показаний Рут Фишер, которая  является
родной сестрой Ганса Эйслера, композитора,  проживающего  по  адресу  122,
Вавэрли-плэйс,  Нью-Йорк,  и  Герхардта  Эйслера,  находящегося  в  тюрьме
Вашингтона.  Будучи приведенной к присяге, миссис Фишер на предварительном
слушании, в частности, показала:
     - Герхардт и я вступили в ряды  Коммунистической  партии  Германии  в
1920  году.  Я  была  секретарем  берлинской  организации,  затем   членом
Политбюро, а также членом президиума ИККИ Коминтерна в  Москве.  Мы  очень
дружили с Герхардтом, особенно в ту пору, когда он вернулся с фронта,  где
провел в окопах  четыре  года,  однако  в  двадцать  третьем  наша  дружба
кончилась, потому что я встала в оппозицию к  Политбюро  и  Коминтерну.  Я
потому решилась сегодня выступить с заявлением перед уважаемой  комиссией,
что считаю Герхардта одним из самых опасных террористов...
     П р е д с е д а т е л ь. - Простите, миссис Фишер, вы сводная  сестра
Ганса и Герхардта Эйслера?
     Ф и ш е р. -  Родная.  Именно  поэтому  я  прошу  вас  разрешить  мне
выступить с заявлением.
     П р е д с е д а т е л ь. - Конечно.
     Ф и ш е р. - Я  считаю  Герхардта  Эйслера  законченным  террористом,
опасным для Соединенных Штатов и Германии.  То, что этот человек  является
моим братом, заставляет меня особенно остро ощущать большевистскую  угрозу
Сталина. Он намерен навязать свой строй Европе и всему миру. Будучи слугой
сталинского ГПУ, мой брат готов отдать на закланье детей,  сестру,  лучших
друзей.  С тех пор как я узнала, что он в Штатах, я испытывала  постоянный
страх за Америку.  Пользуясь  симпатией  к  нацистским  жертвам,  Герхардт
Эйслер развернул здесь свою подрывную работу.  Он приехал сюда с  заданием
установить в США тоталитарную систему, вождем которой будет Сталин.
     П р е д с е д а т е л ь. - Нам  бы  хотелось  узнать  о  деятельности
Герхардта Эйслера, начиная с июня сорок первого, когда он приехал в Штаты.
     Ф и ш е р. - Впервые он приехал в Штаты  в  тридцать  третьем,  после
того как я встретила его в  квартире  моего  младшего  брата,  композитора
Ганса Эйслера в Париже, по адресу четыре, Плас Вожирар, где Ганс жил после
эмиграции из нацистской Германии.  Герхардт ехал в Штаты, чтобы возглавить
антиправительственную борьбу.  Я считаю, что все эти  годы  он  возглавлял
здесь подпольную сеть русской секретной службы.
     П р е д с е д а т е л ь. - Будучи членом Коминтерна?
     Ф и ш е р. - Да, несмотря даже на то,  что  с  двадцать  восьмого  по
тридцатый год он был в оппозиции к Сталину.
     С е н а т о р  Р а с с е л. - Где еще бывал  ваш брат, являясь членом
Коминтерна?
     Ф и ш е р. - В Испании, Австрии, Чехословакии.
     П р е д с е д а т е л ь.  -  Миссис  Фишер,  почему   вы   вышли   из
коммунистической партии?
     Ф и ш е р. - Потому что Сталин сделал Коминтерн подразделением ГПУ.
     С е н а т о р  М у н д т. - "Нью-Йорк таймс"  еще  десять  лет  назад
писала, что коммунистическая  партия  не  есть  партия,  а  конспиративная
группа, ставящая своей целью разрушение демократии и захват власти. Так ли
это?
     Ф и ш е р. - Да.
     П р е д с е д а т е л ь. -  Правда  ли,  что  ваш  брат  был  узником
концентрационного лагеря?
     Ф и ш е р. - Нет.
     С е н а т о р  М у н д т. - Но следователь Стриплинг  представил  нам
документы о том, что он был жертвой нацистского террора.
     Ф и ш е р. - Он был заключен в лагерь правительством Виши,  генералом
Петэном...
     П р е д с е д а т е л ь. - За антинацистскую деятельность?
     Ф и ш е р. - За коммунистическую  деятельность.  Французская  полиция
знала,  что  он  коммунист  высокого  уровня,  и  хотела  изъять  его   из
общественной жизни, поскольку Франция была оккупирована Гитлером...
     С е н а т о р  Н и к с о н. -  Вы  запросили  право  на  американское
гражданство?
     Ф и ш е р. - Да.
     Н и к с о н.  -  Могу  ли  я  считать,  что,  несмотря  на  выход  из
компартии, вы по-прежнему симпатизируете марксизму, поскольку очень хорошо
информированы о том, что происходит  в  их  рядах,  в  частности  с  вашим
братом.
     Ф и ш е р. - Сейчас мы видим угрозу сталинской империи всему миру.  Я
должна быть информированной, чтобы  вести  борьбу  против  большевистского
терроризма.
     П р е д с е д а т е л ь. - Нам надо поскорее  заканчивать  это  дело,
потому что в  Сенате  предстоит  голосование  по  важному  вопросу  и  нам
необходимо быть там...
     С е н а т о р  В а й л ь. - Миссис Фишер, вы сказали, что у вас  есть
младший брат, какой-то композитор. Он по-прежнему живет в Штатах?
     Ф и ш е р. - Да.
     С е н а т о р  В а й л ь.  -  Ваши  братья  поддерживали  контакт  во
Франции? Здесь они тоже контактируют?
     Ф и ш е р. - Да.
     С е н а т о р  В а й л ь. - Каковы ваши отношения с композитором... С
вашим младшим братом?
     Ф и ш е р. - Такие же, как со старшим.
     С е н а т о р  В а й л ь. - Следовательно, вы  прервали  отношения  с
Гансом Эйслером по тем же причинам, что и с Герхардтом?
     Ф и ш е р. - Да.
     С е н а т о р  В а й л ь. - Ваш  брат-композитор тоже коммунист?
     Ф и ш е р. - В философском смысле - бесспорно.
     С е н а т о р  Н и к с о н. - Он близок с Герхардтом Эйслером?
     Ф и ш е р. - Да.
     С е н а т о р  Б о н н е р.   -   Поскольку   вам   хорошо   известна
активность коммунистов, ответьте: как много Коминтерн направил своих людей
из Москвы в Соединенные Штаты?
     Ф и ш е р. - Несколько тысяч.
     Штирлиц аккуратно отодвинул от себя широкий телетайпный лист,  поднял
голову; Роумэн сидел напротив,  вытянув  ноги;  нижняя  челюсть  выпячена,
словно у него случился волчий закус; волосы растрепаны,  воротник  рубашки
расстегнут, галстук приспущен.
     - А вы чего разволновались? - спросил Штирлиц. -  Вы  уже  знали  обо
всем этом, когда требовали моей консультации по фашизму?
     - Сейчас снова врежу, - пообещал Роумэн. - И это будет плохо.
     - Эта Фишер напоминает мне Ван дер Люббе, - заметил Штирлиц.
     - Сука.
     -  Почему?  Отрабатывает  свое  американское  гражданство.  Она    же
запросила гражданство...  Его надо заработать... Ей написали сценарий, она
его  толково  выучила...  Дамочку  в  свое  время  куда-то  не    избрали,
обиделась...  Но сюжет действительно шекспировский: так топить  братьев...
Нет ничего опаснее истерической климактерички, честное слово...  Никто так
не поддается режиссуре, как женщины...
     - Кто обидел дамочку? - спросил Роумэн.
     - Вы что, не слыхали о ней раньше?
     - Нет.
     - Она хотела повалить Эрнста Тельмана, лидера германских коммунистов.
С ультралевых позиций.  Не вышло. Тогда она  закусила  удила,  ведь  очень
хочется быть первой...  Между прочим, совсем  недалеко  от  Муссолини,  от
этого левого социалиста... Не находите?
     - Я очень люблю Ганса...
     - Какого?
     - Эйслера.
     Штирлиц осторожно кашлянул, не поднимая глаз на Роумэна, спросил:
     - Знаете его музыку?
     - Я ни черта не понимаю в музыке.  Я  люблю  его,  как  человека.  Он
замечательный парень. Очень добрый, мягкий... Террорист... Ну, сука, а?! И
какую она перла ахинею: "Его посадили в лагерь не за антинацистскую, а  за
коммунистическую деятельность". Ведь это одно и то же!
     - Слушайте, Пол... Только не бейте меня в лоб, ладно...
     - Ну...
     - Только пообещайте не бить.  А то я отвечу. Пепельницей по голове. Я
это умею, честное слово. Обещаете?
     - Обещаю.
     - Кто еще знает о том, что вы дружили с Эйслером?
     - А вам какое дело?
     - Никакого...  Не связана ли... Не связаны  ли  близкие  вам  люди  с
делом, начавшимся в Вашингтоне...
     - Думай, что говоришь, нацистская гадина.
     - Я думаю, что говорю, чиновник, выполняющий задания твоих  гитлеров,
- Штирлиц кивнул на телетайп. - Или ты считаешь, что вся эта гнусь - венец
демократии?
     - Повтори, что ты сказал.
     - Что ты служишь новым ги...
     - Я не об этом...  Почему ты связываешь женщину, которая... Почему ты
посмел назвать ее агентом Кемпа? Почему ты,  тварь,  которая  воспитана  в
вонючем рейхе, где никто и никому  не  верил,  смеешь  мазать  фишеровским
дерьмом женщину, которую не знаешь?!
     - Опусти руку! Опусти... Вот так... Теперь я тебе отвечу...
     И Штирлиц рассказал ему о том, что  случилось  в  Прадо,  -  в  самых
мельчайших подробностях.
     После долгой паузы Роумэн хотел было сказать Штирлицу, что, поскольку
он всего боится, повсюду ему видятся  агенты  секретной  полиции,  которые
должны отловить его и выдать "Интерполу" как наймита, выполнявшего  черные
дела по приказу своих шефов,  а  может,  и  без  приказа,  по  собственной
инициативе, ему, видимо, просто показалось, что Кемп что-то шептал  Кристе
в музее, но Роумэн не сказал ему этого, и не только потому, что  усомнился
в правоте такого рода допуска, но потому, что  явственно  и  зримо  увидал
аккуратные, чуть заваленные влево строки письма  Грегори,  в  котором  тот
поздравлял его с Кристой и отмечал, что бог прямо-таки выполнил его заказ,
познакомив именно с такой девушкой, про которую он. Пол, писал ему в одной
из корреспонденций: "голубоглазая", "в веснушках",  "с  которой  можно  не
только заниматься любовью, но и говорить перед  сном  о  всяких  разностях
нашей жизни".
     Ерунда, оборвал себя Пол.  Если кто-то решил подвести ко мне  агента,
тщательно выполняя мое шутливое пожелание, высказанное в письме, это бы не
могло не насторожить меня;  я  бы  навязал  противнику  свою  волю,  а  не
подстраивался под него.  Это я так думаю, сказал  он  себе,  но  ведь  мой
противник может думать по-иному.  Невозможно  сражаться  с  твоим  "альтер
эго",  вечный  шах,  заведомая  ничья...  Хорошо,  но  ведь  у  меня  есть
возможность проверить все это. Не все, конечно, возразил он себе, но через
Эронимо я могу узнать, в какой мере здешние дьяволы читают мою  переписку.
Если они установили слежку за стариком Врэнксом из интербригады  Линкольна
- а Грегори все-таки  б р я к н у л  его имя в письме, которое  шло  не  с
дипломатической почтой, - тогда можно будет перепроверить и то, что сказал
Штирлиц, тогда я смогу понять, что они затеяли  с  Кемпом,  а  они  что-то
должны были затеять, потому что Эрл Джекобс парень с челюстями и он знает,
как  я  не  люблю  его  брата,  который  засел  в  Буэнос-Айресе,    чтобы
коллекционировать тамошних наци.  Эрл прекрасно понимает, что я не куплюсь
на их паршивые акции и не стану покрывать его ставку на  гитлеров  за  то,
что ИТТ оказывает нам услуги, пусть попробует не  оказать,  мы  ей  крылья
подрежем...
     Погоди, сказал он себе, ты говорил Штирлицу,  что  он  грязный  наци,
потому что воспитан в недоверии к каждому.  Ты верно сказал, но отчего  же
ты стал думать о всяческих хитрых комбинациях, а не поехал к Кристе  и  не
задал ей вопрос: "Человек,  ты  встречалась  с  Кемпом  в  Прадо?"  Ты  же
убежден, что умеешь читать правду в глазах, вот бы и прочел...  Да, я умею
читать правду, и я очень боюсь, признался он себе, что увижу правду  в  ее
глазах  и  тогда  я  буду  лишен  возможности  проверить  то,  что  обязан
проверить...  А нужно ли тогда что-либо  проверять?  -  спросил  он  себя.
Тогда, конечно, не нужно.  А если я пойму, что Штирлиц не лгал? Это  будет
крахом, подумал он, крахом, невосполнимым уже.  Пережить  ужас  с  Лайзой,
принять решение жить в одиночестве, а это тяжелое дело, в одиночестве  мог
жить Эрни; художник может жить один, он окружен толпой своих героев, а  ты
жить один не приспособлен, тебе нужна опора...  И ты  отказался  от  этого
своего решения,  в ы п р о с и л  себе девушку, потянулся к ней,  и  вдруг
узнаешь, что ее к тебе просто-напросто приставили...  Зачем  тогда  что-то
проверять, комбинировать, суетиться?! Тем более что дома начался шабаш,  и
ты, по долгу службы, обязан помогать этому шабашу, потому  что  работаешь,
хочешь того или нет, на тех,  кто  заседает  в  Капитолии  и  с  интересом
выслушивает гадость и злобу, которую  изрыгает  на  братьев  климактеричка
Фишер...  Надо бросать все к черту и уезжать к Грегори...  Консультировать
фильмы про войну... А по вечерам высасывать свою бутылку и ложиться спать,
раз и навсегда запретив себе мечтать о счастье.  Его у тебя не будет. Тебе
обеспечено существование.  Пока еще неплохо работает  желудок,  сердце  не
колет, печень не вертит, живи, как живут все, партия сыграна,  жди  конца,
собирайся потихоньку в дорогу...  Нет, сказал он себе, все это чушь,  меня
потянуло в этот дерьмовый минор только после того, как прочитал  телетайп.
Вот почему я словно какой-то ушибленный...  Я еще ничего не  могу  сказать
себе по поводу того, что происходит, я слишком всем ошарашен,  одно  легло
на другое, саднит, вот почему я растерялся.  Слава  богу,  что  я  услыхал
сообщение по радио, хорошо, что я не привез Штирлица домой и  не  заставил
его рассказать Кристе то, что  он  рассказал  мне.  Это  было  бы  смешно.
Человек - если он любит, а его любви угрожают - не думает о  том,  что  он
смешон, то  есть  жалок,  такова  уж  природа  человеческая,  любым  путем
у д е р ж а т ь  наслаждение.  Даже предательством идеалов? - спросил себя
Роумэн,  и  этот  вопрос,  при  том,  что  он  был  жестоким,  помог   ему
расслабиться,  удобно  устроиться  в  кресле,  закурить  и   крикнуть    в
телетайпную-обычным своим хмуро-насмешливым голосом:
     - Эй, Ник, свари-ка нам кофе, а!
     - Вари сам.  Я жду  новых  сообщений.  Как  тебе,  а?  Ты  что-нибудь
понимаешь?
     - А что тут не понять, - ответил Роумэн. - Тут все  ясно,  как  утро.
Началась  генеральная  уборка.  В  доме  должно  быть  стерильно,  как   в
хирургической. Верно, доктор Брунн? Вы согласны?
     - Как в морге, - засмеялся Ник. - Я что-то  такого  не  помню  еще  в
нашей истории. А ты?
     - Теперь запомним, - ответил Пол  и  пошел  в  маленькую  кухню,  где
стояла электрическая плита.
     - Зато я помню, - тихо заметил Штирлиц. - Я очень хорошо помню  Сакко
и Ванцетти.  Когда в стране нет шума, тогда лидеру  нечего  делать...  Тем
более война закончена не  им,  а  предшественником.  Включайтесь  в  поиск
шпионов, очень поможет карьере.
     - Ладно, - ответил Роумэн, - включусь.
     Он  поставил  на  конфорку  кофейник,  насыпал  в  него  две    пачки
марокканского  кофе  и  подумал,  что  Штирлиц  верно  чувствует    версию
возможного развития событий, мы все шутим по поводу возможного, пока можно
шутить, в глубине души думая, что это ужасное возможное на  самом-то  деле
никогда не сможет стать фактом жизни.  Мне стало страшно, когда я прочитал
телетайп, особенно после того, как  он  сказал  мне,  что  Криста  слушала
Кемпа, который стоял рядом с нею, обернувшись вполоборота, и  приказно  ей
говорил, пока она рассматривала Мурильо.  Или  ты  просто-напросто  хочешь
придраться к этому, чтобы все с ней порвать? - спросил он  себя.  Ты  ведь
боишься разницы в возрасте.  И боишься того, что ты совсем  не  подарок  в
кровати после того, что с тобой вытворяли наци. И ты постоянно вспоминаешь
Лайзу, которая лежала с тем мулатом,  потная,  со  спутанными  волосами  и
невидящим,  п л ы в у ч и м  взглядом.  Может быть, ты получил искомое, то
есть предлог, чтобы вернуться в прошлое, каким оно было неделю назад, пока
Криста не вкатила тебе в бампер.  А ведь она  замечательно  водит  машину.
После того как я напился от счастья  в  "Лас  Брухас",  я  подивился,  как
резко, по-мужски, она ведет машину... Надо же было вмазать мне в задн