висящие  на
спинках кресла рубашки,  пыль  на  книжном  столе,  заваленном  рукописями
сценариев; истинно холостяцкое жилье; даже спать он теперь ложился -  если
возвращался домой - на тахте возле балконной,  во  всю  стену,  двери;  на
кровати,  которую  купила  Криста,  -  книги;  каждое  воскресенье  Роумэн
отправлялся по книжным лавкам, скупал все, связанное с  прошедшей  войной,
историей разведки,  сексопатологией,  помешательством,  мафией  и  атомной
бомбардировкой Хиросимы; книги по бизнесу складывал на полу, возле батарей
отопления, особенно часто листал пособие для  начинающих  предпринимателей
"Как стать миллионером"; потешаясь,  делал  выписки,  прятал  их  в  стол,
пригодится на будущее; почему бы,  действительно,  не  стать  миллионером;
тому, у кого баки на счету, не страшно и ФБР; воистину, танцует  тот,  кто
заказывает музыку.
     Роумэн снял рубашку, надел полосатую  куртку  и  джинсы,  бриться  не
стал, набрал номер "Президента",  попросил  забронировать  столик  на  имя
мистера Спарка: "Платить буду я, Пол Роумэн, да, да, не Раумэн, а  Роумэн,
это кто-то работает под меня, гоните его прочь, ах это тот самый Раумэн из
Техаса, который держит скот? Очень хорошо, передайте ему привет,  скажите,
мы с ним братья, пусть подкинет  пару  сотен  тысяч,  я  восславлю  его  в
фильме, сниму верхом на жирафе с копьем в левой руке  и  в  шляпе,  формой
похожей на древнеегипетское изображение фаллоса".
     - Что это такое? - деловито поинтересовался  метрдотель,  принимавший
заказ; Роумэн посмеялся: у  этого  ума  хватит  передать  мое  предложение
мистеру Раумэну, будет очень смешно, наверняка намылит мне  морду,  они  в
Техасе прыткие.
     - Про фаллос вы ему не говорите, не надо, а про жирафа можете, я буду
через полчаса, до свиданья.
     ...Роумэн  вышел  на  улицу,  с  океана  задувал  ветер;  нет  ничего
прекрасней такой погоды, подумал он,  все  идет,  как  надо,  сейчас  меня
хорошо проморозит, я буду готов  к  разговору,  мы  должны  провести  этот
разговор, от него зависит все или почти все, это точно.
     Город уснул, главная улица была  пустынной,  только  в  барах  слышны
голоса и  к о с т и с т ы е  удары бильярдных шаров;  именно  в  барах  по
ночам собираются либо счастливые  люди,  либо  самые  несчастные,  которые
бегут самих себя.
     В шикарном "Президенте" было светло, как в  операционной,  и  так  же
холодно; нет ничего отвратительнее  огромных  гостиниц,  какой-то  случной
пункт, никакого  уюта,  сплошная  показуха,  отчего  людей  так  тянет  на
показуху, будь мы все неладны?!
     Войдя в бар, Роумэн спросил, не пришел ли мистер Спарк; мэтр ответил,
что еще не появлялся, однако техасский Роумэн  г у л я е т:  "Я ему сказал
про вас, он очень потешался, хотите познакомиться?"
     Роумэн оказался крошечным человечком  в  ковбойской  одежде;  хлопнув
Пола по плечу, предложил выпить "хайбол", спросил, откуда он родом:  "Нет,
увы, мы не братья, я бы мечтал найти брата, меня раздавило дело, будь  оно
неладно, нет свободной минуты..."
     - Так остановитесь, - посоветовал Пол. -  Набрали  десяток  миллионов
баков - и хватит! Наслаждайтесь жизнью! Видите, сколько  здесь  прекрасных
шлюх? Каждая стоит тысячу в месяц, - это если высшего класса. Сто тысяч за
десять лет вперед - гроши.  Я бы на  вашем  месте  нанял  тройку,  завидую
шейхам,  нет  ничего  надежнее  многоженства,  жизнь  в  радость,  никаких
обязательств, одни наслаждения...
     - Я смущаюсь называть вещи своими именами, - сказал коротышка Роумэн,
- тем более, когда речь идет о женщинах.
     - Наймите себе "паблик рилэйшенз офиссер"'...  Возите  его  с  собою,
кивнете головой - "хочу вон ту девку", - он вам ее сразу же приволочет...

_______________

     ' Чиновник по связям (англ.).


     - Сколько хотите получать в неделю?
     - Нет, я не пойду, - Роумэн покачал головой. - Я дорого  беру,  зачем
вас разорять...  Если хотите какую из здешних красоток, укажите пальцем, я
и без денег все организую.
     - Пальцем указывать некультурно,  -  сказал  карлик  назидательно,  и
Роумэн  понял,  что  именно  этим  ограничивается  его  соприкосновение  с
культурой; хотя нет, наверняка он  знает,  что  дичь  можно  есть  руками,
наверное, поэтому заказывает в ресторанах фазанов или куропаток,  не  надо
мучиться с тремя вилками, все просто, а заодно соблюден престиж: дерьмовое
крылышко птички в пять раз дороже самого прекрасного стэйка; ну и  горазды
люди  на  фетиши,  выдумают  блажь  и   поклоняются    ей,    врожденность
закодированного рабства...


     Спарк приехал через сорок минут, - спустило колесо.
     - Знаешь, - усмехнулся он, когда они расположились за своим столиком,
- я вожу машину с закрытыми глазами, прекрасно ее ощущаю, но,  когда  надо
менять скат, ощущаю себя Робинзоном,  путаюсь  с  ключами  и  очень  боюсь
заночевать на дороге...
     - Вози с собой теплую куртку и виски, - посоветовал Роумэн. - Жахнешь
от души, укутаешься, поспишь, а  утром  попросишь  шоферов  прислать  тебе
"автосос"', двадцать баков - и никаких забот... Ну, что у тебя?

_______________

     ' Служба помощи автомобилистам.


     - Пол, мы получили письмо от Крис.
     - Мне она тоже прислала телеграмму.
     - Я хочу, чтобы ты прочитал ее письмо при мне.
     - Слушай, Грегори, я чертовски не люблю сентиментальных сцен:  добрый
друг наставляет заблудшего, разговор по душам, глоток виски  и  сдержанное
рыдание... Это все из штампов Голливуда...
     - Ты можешь обижать меня, как тебе вздумается, Пол...  Я все равно не
обижусь, потому что люблю  тебя...  И  знаю,  что  нет  на  земле  лучшего
человека, чем ты...  Задирайся, валяй, все равно ты прочитаешь  ее  письмо
при мне... Или, если хочешь, я его тебе прочту сам...
     - Поскольку здесь им трудно оборудовать звукозапись, можешь читать.
     - Что с тобой, Пол?
     - Ровным счетом ничего. Просто я ощутил себя абсолютным, законченным,
размазанным дерьмом. А поняв это, я стал отвратителен самому себе. Ясно? Я
помог Крис уйти от меня. Я не хочу, чтобы она жила с дерьмом, понимаешь?
     - Погоди. Сначала послушай, что она пишет...
     - Я читал, что она написала перед тем, как уехать! Она  сбежала!  Она
бросила меня! Да, да, да! Не делай печальное лицо! Мало ли, что я пару раз
не приходил домой! Я всегда жил один, и я  привык  жить  так,  как  считал
нужным! Я тогда не мог ехать пьяным! Я звонил ей, но никто не брал трубку!
     - Врешь.
     - Если ты еще раз посмеешь сказать мне это слово, я уйду, Грегори,  и
мы больше никогда не увидимся.
     - Хорошо.  Прости. Послушай, что она пишет, -  Спарк  взял  письмо  в
руку; Роумэн заметил, как тряслись его пальцы.  -  Вот,  погоди,  тут  она
рассказывает Элизабет про свое житье... Ага, вот эта часть... "Я не помню,
у кого из европейцев я прочитала горькую,  но  изумительно  верную  фразу:
"порою легче переспать с  мужчиной,  чем  назвать  его  по  имени"...  Мне
казалось, что Пола порою удивляло мое постоянное "ты",  я,  действительно,
очень не люблю никого  называть  по  имени...  Я  назвала  его  "Полом"  в
прощальной  записке.  Жест  дарующий  и  жест  принимающий    дар    имеет
разъединяющий... Так и те дни, которые я провела с ним, - дни надежды, дни
разлук, но более всего я боюсь, что он не узнает, какое это было для  меня
счастье, какая это была нежность, которую он так щедро подарил мне. Каждый
должен во что-то верить: в бога, космос, сверхъестественные силы. Я верила
в него.  Он был моим богом, любовником, мужем, сыном, другом, он был  моей
жизнью...  Я благодарна ему за каждую  минуту,  пока  мы  были  вместе,  я
благодарна ему за то, что он был, есть и будет,  пока  есть  и  буду  я...
Больше всего мне страшно, когда,  просыпаясь,  я  не  вижу  его  глаз.  Он
говорил, что глаза нельзя целовать, это к расставанию,  плохая  примета...
Нет, уходя, можно все, только нельзя остаться...  Я теперь часто  повторяю
его имя, оно делается ощутимым, живым, существующим отдельно от него...  Я
села и написала: имя твое - поляна в лесу, имя твое - поцелуй в росу,  имя
твое - виноградинка в рот, имя твое скрипка  поет,  имя  твое  мне  прибой
назвал, тяжко разбившись о камни скал, имя твое -  колокольный  звон,  имя
твое - объятья стон, ну, а  если  на  страшный  суд,  имя  твое  мои  губы
спасут..."
     Спарк поднял глаза на Пола, в них были слезы.
     Роумэн ударил сцепленными кулаками по столу, заревел медведем:
     - Суки паршивые! Дерьмовые, долбанные суки! - он  обернулся,  крикнув
через весь зал: - Да принесите же нам виски, черт возьми!
     - Ты должен поехать к ней, Пол...
     - Нет.
     - Почему? Она любит тебя.
     - Я сломан.  В каждом человеке живет своя гордость. Я не могу,  чтобы
она была  подле  раздавленного,  обгаженного,  стареющего  и  спивающегося
мужика.  Это предательство. А я не из этой породы... Мы  с  тобою  предали
Брехта, и Ханса Эйслера тоже предали, их нет в этой стране,  их  оболгали,
извозили мордой об дерьмо и выбросили, как нашкодивших котят... А ведь они
не котята, а великие художники, которые будут определять  память  середины
двадцатого века! А кто здесь понял это? Кто встал на их защиту?! Кто?! Ты?
Я? Украли мальчиков, раздавили нас подошвой, как тараканов...  Я  не  могу
взять на душу грех приучать ее к тараканам...  Не могу...  Она  их  и  так
слишком много повидала в своей жизни...  Словом, тут у меня  наклевывается
одна работенка, предстоит полет в Вашингтон, - оформлю там развод и  пошлю
ей все документы...  У нее впереди жизнь,  а  мне  осталось  лишь  одно  -
доживать.
     - Как сердце?
     - Прекрасно.
     - Ты говоришь неправду.  Пол. Ты ужасно выглядишь... Ты гробишь себя.
Кого ты хочешь этим удивить? Надо выждать...  Все изменится,  поверь.  Так
долго продолжаться не может...
     - "Изменится"? Да? Хм...  А кто будет менять?  Ты?  Я?  Стоит  только
прикрикнуть, как все уползают под лавку и оттуда шепчут,  что  "так  долго
продолжаться не может"...  Кто ударит кулаком по столу? Я?  Нет,  я  лишен
такой привилегии, потому что мстить за это будут Элизабет и тебе, мальчики
- в закладе...  Должно родиться новое  поколение,  созреть  иное  качество
мышления... А кто его будет создавать? Человечество несет в себе проклятие
страха, согласись, именно рабовладение определяло мир с его  основания  до
конца прошлого века, когда мы перестали  продавать  черных,  а  русские  -
белых.
     Девушка в коротенькой юбочке принесла виски; Роумэн  погладил  ее  по
округлой попке:
     -  Крошка,  принеси-ка  нам  сразу  еще  четыре  порции.  И   соленых
фисташков, о'кей?
     - О'кей, - ответила та. - А вам записка.
     - От кого?
     - От скотовода, - девушка усмехнулась. - От гиганта из Техаса.
     Роумэн прочитал вслух:
     - "Братишка, если ты и впрямь можешь заклеить здесь  любую  красотку,
то я бы просил тебя побеседовать с той, которая вся  в  белом".  -  Роумэн
рассмеялся,  пояснив:  -  Это  гуляет  крошечный  ковбой,  который   стоит
пятьдесят  миллионов,  Раумэн,  видишь,  вырядился   в    костюм    первых
поселенцев...
     - Ты что, намерен быть его сводником? - спросил Спарк с  нескрываемым
презрением.
     - А почему бы и нет? Во мне родился инстинкт иждивенца,  я  постоянно
хочу к кому-то пристроиться, чтобы не думать  о  завтрашнем  дне...  Я  же
у в о л е н,  Грегори...  Я не дослужил нужных лет до пенсии...  Я в любую
минуту могу оказаться безработным...
     Он поднялся, сказал Спарку, что сейчас  вернется,  пусть  пьет,  стол
оплачен, подошел к громадной корове  в  белом;  странно,  отчего  карликов
тянет на таких бабищ, он же с  ней  не  справится;  поклонился  женщине  и
спросил разрешения присесть, ощущая на спине скрещивающиеся взгляды Спарка
и скотовода.
     - Что ж, подсаживайтесь, - голос  у  толстухи  был  низкий,  хриплый,
мужской. - Есть проблемы?
     - Мой друг мечтал бы познакомиться с вами, красивая.
     - Твой сосед, длинный красавчик?
     - Нет, тот не знает никого, кроме жены, он священник...
     - У священников нет жен...
     - Бывший священник, - усмехнулся Пол. - У него  были  неприятности  с
Ватиканом, он вступил в коммунистическую партию, а попам это запрещено под
страхом кастрации, вот епископ ему и предложил:  либо  я  тебя  кастрирую,
либо уходи подобру-поздорову из лона святой церкви...  Но у него жена поет
в хоре, контральто...
     - У тебя больные глаза, - заметила женщина. - Покажись врачам.
     - Залеченный сифилис, - ответил  Роумэн.  -  Я  показывался.  Поздно,
ничего не попишешь, хирургия бессильна, а я верю только хирургам.
     Женщина вздохнула:
     - Пусть  тот,  больной,  отрежут,  а  пришьют  новый,  сейчас  делают
чудеса... Так кто хочет меня пригласить?
     - Вон тот гигант, - Роумэн показал глазами на  карлика.  -  Он  стоит
полсотни миллионов.
     - Я лучше с тобой пойду бесплатно, чем с ним пересплю за  миллион.  Я
могу во сне раздавить его, как деревенская кормилица господского младенца.
     - Устроим похороны, - Роумэн снова усмехнулся. - Напьемся от души.
     - Ты - трезвый.
     - Просто я пью хорошо.
     - Ты - трезвый, - повторила женщина. - Валяй отсюда,  я  не  пойду  к
карлику, у меня серьезная клиентура.
     - А ко мне бесплатно пойдешь?
     - Пойду.
     - Давай усыновим карлика? А?
     - Пусть уж он нас с тобой усыновит,  -  женщина  осторожно  поправила
свою пышную прическу. - Я правду говорю...  Если хочешь - едем ко мне,  ты
мне симпатичен.
     - Тебя как зовут?
     - Мари Флэр, - ответила женщина. - У меня красивое имя. Правда?
     - Очень.  Слушай, Мари Флэр, сделай милость,  позволь  все  же  этому
маленькому придурку подойти к тебе, а? Ну  что  с  тебя  станет,  если  он
угостит тебя шампанским?
     - А ты?
     - У меня нет денег на шампанское...  Нет, вообще-то есть, но я  очень
скупой, берегу на черный день...
     - Да я тебя сама угощу.  У меня сегодня был клиент, я в порядке. А ты
совсем отвалишь или потом вернешься?
     - Вернусь, честное слово, приду...
     - Ладно, - женщина кивнула, - пусть поит  шампанским.  Я  ему  сейчас
назову марку начала века, - за такие деньги можно стадо купить,  поглядим,
на что он способен...
     Карлик, увидав улыбку Роумэна, поднялся; его высокие сапожки тридцать
седьмого размера были на каблучках, как у оперной певицы; важно ступая, он
отправился к Мари Флэр, галантно поклонился женщине, сел рядом и сразу  же
пригласил мэтра.
     - Этот в порядке, - вернувшись к  Спарку,  сказал  Роумэн;  вздохнув,
выпил еще один "хайбол", положил ладонь на холодные  пальцы  друга:  -  Не
сердись, Грегори. Мне плохо. Мне так плохо, как никогда не было.
     - Порой мне кажется, что ты играешь какую-то роль, Пол.
     - Хорошо обо мне думаешь...
     - Скажи правду: ты ничего не затеял?
     Роумэн  полез  за  своими  вечно  мятыми   сигаретами,    усмехнулся,
сокрушенно покачал головой:
     - Спи спокойно, Грегори.  Больше я вас не подставлю... Больше никто и
никогда не похитит мальчиков...
     - Ты говоришь не то. Пол.
     - Я говорю именно то, что ты хочешь услышать.
     - Ты говоришь плохо. Пол. Мне даже как-то совестно за тебя.
     - Зачем же ты приехал?  Валяй  к  себе  в  Голливуд,  тебя  заждалась
Элизабет.
     - Ты похож на мальчишку, который нашкодил и не знает, как  ему  выйти
из того ужасного положения, в которое он сам себя загнал...
     - Зачем ты так? Хочешь поссориться?
     - Не я хочу этого, - ответил Спарк.
     - Почему же? Тебе  выгодно  поссориться  со  мной...  Тогда  от  тебя
окончательно отстанут...
     - Ты плохо выглядишь, Пол... Знаешь, Эд Рабинович купил себе клинику,
он лучший кардиолог, какие только есть, потому  что  добрый  человек...  Я
сказал ему, что у тебя аритмия и сердце молотит, когда меняется погода, он
ждет тебя, вот его карточка, возьми...
     - Ты очень заботлив. Только я не знаю никакого Рабиновича.
     - Знаешь. Вот его визитная карточка, возьми, пригодится... Он воевал,
потом поселился в Голливуде, играет на виолончели...
     - Ну и пусть себе играет вдвоем с Эйнштейном.  Отчего это  все  евреи
тянутся к виолончели? Что им, скрипки мало?
     - Не хватает тебе стать антисемитом.
     - А что? За  это  платят.  И  сразу  же  объявится  множество  тайных
покровителей...
     Спарк усмехнулся:
     - Особенно на Уолл-стрите, сплошные протестанты...
     - Гейдрих тоже был замаран еврейской кровью,  а  не  было  антисемита
более кровавого, чем он...  Дело не в крови, а в идеологии стада,  которое
ищет оправдание злу в чужой силе...
     - Пол...
     - Ну?
     - Мы тебя все очень любим.
     - Спасибо.
     - Ты что сник?
     - Я? - Пол удивился. - Я не сник.  Наоборот.  Будь  здоров,  Грегори,
давай жахнем.
     Спарк выпил, улыбнулся:
     - А кто будет выручать мою шоферскую лицензию? Ты?
     - Оставайся у меня, а? Это будет  так  прекрасно,  Грегори,  если  ты
останешься у меня! Я сделаю яичницу! У меня есть хлеб и масло, кажется,  и
сыр. Устроим пир! А? И виски я еще не допил, и джин, оставайся, Грегори!
     - Пол... там же мальчики... Я и сейчас, как на иголках...
     Роумэн сник:
     - Вот видишь... А ты говорил...
     - Хорошо. Я останусь.
     - Не говори ерунды.  Я часто теряю ощущение реальности, Грегори. Я не
имел права предлагать тебе это, не думай, я не испытывал тебя. Просто я...
Не сердись...  Езжай, поцелуй  Элизабет,  она  прелесть...  И  постой  над
кроватками мальчишек. Посмотри на них внимательно, подивись чуду, они ведь
у тебя чудо, правда... Давай выпьем за них, а?
     - Едем ко мне, Пол. Там и надеремся. Как раньше, втроем. Элизабет, ты
и я. Ты ляжешь спать в комнате, рядом с комнатой мальчиков, где вы спали с
Крис...
     - Тебе доставляет наслаждение делать мне больно?
     Девушка принесла  виски;  Роумэн  снова  попросил  принести  еще  три
порции, сразу же выпил свой "хайбол", закурил, и Спарк  почувствовал,  как
сейчас  ж у т к о  во рту Пола, он словно бы  стал  им,  ощутив  горечь  и
судорогу  в  животе,  а  потом  ощутил  симптом  рвоты,  даже  понял    ее
приближающийся желтый, желчный вкус.
     - Не кури, Пол.  Не сходи с ума. Ты нарочно  играешь  жизнью.  Зачем?
Если уж она тебе совсем не дорога, распорядись ей ко всеобщему благу.
     - Это как? Застрелить Трумэна? Привести нашего друга Даллеса в кресло
президента и вернуться в разведку? Эмигрировать к Сталину  и  организовать
американское правительство в изгнании? Или поцеловать  задницу  Макайру  и
написать покаянное письмо: "меня  опутали  левые,  но  теперь  я  прозрел,
спасите"?!
     - Едем, Пол. - Спарк поднялся. - Едем.
     - Хорошо хоть не посмотрел на часы,  б р а т.  Езжай. С богом.  Я еще
погуляю чуток.
     - Что мне написать Крис?
     - А я разве нанял тебя в  посредники?  Не  лезь  в  чужие  дела,  это
неприлично.
     - Завтра тебе будет стыдно за то, что ты мне говорил сегодня.
     - А тебе? Какого черта ты приперся с ее письмом?! Ты думаешь, у  меня
нет сердца?! Я всегда смеюсь, "ах, он такой  веселый,  этот  Пол,  у  него
прекрасный характер, с ним так легко"... А ты знаешь, чем мне это дается?!
Ты знаешь, чего стоит быть веселым, улыбчивым, мягким?! У  меня  ж  внутри
все порвано! Мне разорвали все в нацистской тюрьме!  Пытками!  А  потом...
Ладно, Грегори, я  не  хочу,  чтобы  мы  окончательно  поссорились.  Линяй
отсюда! Я выпью за  Элизабет,  -  он  опрокинул  в  себя  виски,  -  и  за
мальчиков, - он выпил еще один стакан. - Это все.  Шпарь. Я завелся. Шпарь
отсюда, ладно?
     И, не прощаясь, Роумэн поднялся и, вышагивая ровно, словно солдат  на
параде, двинулся к карлику, который уже забрался на колени белой корове  с
красивым детским именем Мари Флэр.
     Спарк посмотрел ему вслед с тяжелой неприязнью, потом  смачно  плюнул
под ноги, бросил на столик двадцатидолларовую купюру и стремительно вышел.
     - Он плюнул тебе вслед, - сказала Мари Флэр, погладив  руку