Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
260 -
261 -
262 -
263 -
264 -
265 -
266 -
267 -
268 -
269 -
270 -
271 -
272 -
273 -
274 -
275 -
276 -
277 -
278 -
279 -
280 -
281 -
282 -
283 -
284 -
285 -
286 -
287 -
288 -
289 -
290 -
291 -
292 -
293 -
294 -
295 -
296 -
297 -
298 -
299 -
300 -
301 -
302 -
303 -
304 -
305 -
306 -
307 -
308 -
309 -
310 -
311 -
312 -
313 -
314 -
315 -
316 -
317 -
318 -
319 -
320 -
321 -
322 -
323 -
324 -
325 -
326 -
327 -
328 -
329 -
330 -
331 -
332 -
333 -
334 -
335 -
336 -
337 -
338 -
339 -
340 -
341 -
342 -
343 -
344 -
345 -
346 -
347 -
348 -
349 -
350 -
351 -
352 -
353 -
354 -
355 -
356 -
357 -
358 -
359 -
360 -
361 -
362 -
363 -
364 -
365 -
366 -
367 -
368 -
369 -
370 -
371 -
372 -
373 -
374 -
375 -
ал Штирлицу имена к о л л е г, которые
приезжали из Европы в начале ноября этого года. Они - доверительно -
представляли бывшие корпорации "Мессершмитт", "Дорнье", "Опель" и
"Клекнер". Гиганты поверженного рейха еще не функционировали, однако их
золото - основа основ любого дела - хранилось в швейцарских банках.
П о д с т а в н ы е лица уже мягко обсуждали вопрос о получении лицензий
от американских и британских оккупационных властей на развертывание
производства.
Таким образом, первым зарубежным вояжем людей, создавших военную
экономику Гитлера, оказался полет в Аргентину и встречи с профессором
Танком и его ближайшими коллегами.
- О чем они говорили, я не знаю, - потухшим голосом, словно
заученное, отвечал Зитауэр. - Если вы обещаете помочь мне с братом,
который попал как кур в ощип, я выясню все, что вас интересует. Пока же я
открыл вам то, что мог, не взыщите.
- Скажите-ка мне, какова подлинная фамилия инженера Хуана-Альфрида
Лопеса? - спросил Штирлиц. - Он работает у вас, живет на калле Санта
Анна...
- Он только что сюда прибыл, кажется, из Европы, точно не знаю...
Профессор Танк однажды назвал его "герр Виккерс", но это было только один
раз... "Роумэн зацепил звено, - удовлетворенно подумал Штирлиц, - его жена
славно поработала в Лиссабоне, еще бы - "герр Виккерс" - это Кемп, вот
куда он залетел, голубь долгожданный, вот кто такой "Лопес", не зря я
начал работу с флангов, хорош бы я был, явись к нему на улицу Санта Анна:
"3драсьте, я ваша тетя!""
В тот же день Штирлиц отправил письмо Роумэну - по заранее
обговоренному адресу. Тайнописью сообщил обо всем, что ему удалось
сделать; запрашивал информацию, которую Роумэн получил в Европе. Купив
"лейку" (сто семь долларов) и высокочувствительную пленку, сделал на улице
нужные фотографии; качество получилось вполне пристойное. Вложил в письмо
фотографии трех людей с надписями: "от любящего дяди" (это был Рольф
Ритнер, палач из университета), "дружески, на память" ("банкир" Нибель),
"от верного тебе брата" (профессор Гунман).
...Изо всех предъявленных к опознанию портретов Лангер ткнул пальцем
в Нибеля:
- Он приезжает за деньгами...
РОУМЭН (Нью-Йорк, декабрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Роумэн брился неторопливо, о ц е н и в а ю щ е, с какой-то особой
тщательностью; перед трудным разговором он простаивал в ванной минут по
десять; звук скрипящего по коже лезвия действовал на него успокаивающе. Он
рассматривал свое изображение в зеркале так, словно перед ним был
совершенно незнакомый человек; поглаживал новые морщины, появившиеся за
последний месяц, осунулся; лицо, тем не менее, продолжало оставаться
округлым.
- Конопушка! - крикнул он, не оборачиваясь. - Ты не находишь, что я
несколько оплыл?
Криста готовила завтрак (они остановились в пансионате, где была
предусмотрена кухонька с электроплитой и маленьким, но очень вместительным
холодильником), откликнулась сразу же, словно бы постоянно ждала его
вопроса:
- Ты прекрасно выглядишь.
- Это тебе кажется. Я действительно оплыл.
- Давай проверим почки.
- Они функционируют отменно.
- Может быть, камни?
- Это сердце. Когда я волнуюсь перед делом, у меня молотит сердце и
отекают глаза. С моей-то бабьей рожей...
- Если ты еще раз посмеешь так сказать о своем лице, я уйду от тебя.
Я считаю, что мой муж самый красивый мужчина на земле! Пожалуйста, не
разубеждай меня, это нечестно: либо я вышла за тебя замуж по расчету, либо
ты женился на дуре с ужасным вкусом: только безвкусные дуры выходят за
мужиков с бабьими лицами.
- Да? Ну, хорошо, - Роумэн улыбнулся своему изображению. -
Пожалуйста, повторяй это почаще... Что у нас на завтрак?
- Тебе - омлет с сосиской, стакан апельсинового сока и подогретый
хлебец. Мне - кефир.
- Ты и так худая.
- Я не "и так худая", а потому худая, что утром пью кефир, днем ем
вареное яйцо; это позволяет мне пировать с тобою вечером, проклиная себя
за это утром. С завтрашнего дня сяду на голодную диету, я вычитала про это
новшество в "Балтимор сан".
- Когда меня морили голодом в камере у наци, на третий день ноги и
руки сделались совершенно ледяными... Ужасное ощущение... Пожалуйста, не
садись на эту дурацкую голодную диету, прошу тебя... Ну-ка, быстро, в
каком ухе звенит?
- В левом! - ответила Криста, потому что видела в полуоткрытую дверь
ванной, что Роумэн стоял, прижавшись левым плечом к стене; звенит обычно в
том ухе, которое ближе к стене, странно. - Угадала?
Звенело в правом ухе.
- Умница, - сказал Роумэн. - Угадала. Слушай, когда мы начнем
ссориться, а? Все знающие люди говорят, что после первого месяца
супружества неминуемо должна случиться ссора... По пустяку, глупая, но
обязательно ссора.
- Мне тоже так говорили. Это бы случилось, не будь ты Роумэном, а я
Кристой.
- Не будь я старше тебя на пятнадцать лет...
- Не будь ты умнее меня в семьсот тридцать четыре раза... Я совсем от
тебя голову потеряла, когда ты до конца ломал Лангера... А особенно, когда
ты сказал, чтобы он сам открыл чулан и привел Ригельта... Они ведь могли
оба убежать.
- В обкаканных штанах далеко не убежишь...
Криста засмеялась:
- Сюжет для Уолта Диснея - "волки в обкаканных штанишках".
Роумэн протер лицо одеколоном и вышел в комнату:
- Ты прекрасно сказала: "в штанишках"... Очень по-детски, так
маленькие девочки говорят... Я очень гордился - мне тогда было лет шесть,
- когда мне начали покупать брюки, а не штаны... Давай завтракать, время.
Я должен быть у моего босса секунда в секунду, он педант, и за это я его
ценю.
Криста знала, что в номере говорить нельзя. Роумэн предупредил ее,
что, вполне возможно, д р у з ь я поставили их жилье на з а п и с ь.
Про то, чтобы она упомянула имена Лангера и Ригельта, они договорились
заранее, на улице, - так или иначе он будет рассказывать о них Макайру,
пусть тот знает загодя, но ни одного другого имени тех, которые они узнали
во время стремительной поездки по Европе - Рим, Аскона, Гамбург,
Стокгольм, называть не надо; еще рано; все зависит от того, как пойдет
разговор в кабинете б о с с а, какова будет его реакция на ту информацию,
которую собрали Роумэн, Спарк и Штирлиц.
Криста молча улыбнулась Роумэну, показав глазами на отдушину; он
отрицательно покачал головой, кивнув на телефон.
- Знаешь, конопуша, если сегодня разговор пройдет так, как я надеюсь,
и мне удастся за неделю закончить дело, мы с тобой, наконец, возьмем
отпуск и отправимся на какой-нибудь маленький остров... Чтоб ни души...
Сейчас стали рекламировать Сан Блас, всего час лета от Панамы, крошечные
островки в океане, живут индейцы, ловят рыбу и собирают кокосовые орехи.
Правда, было бы чудно?
- Я даже боюсь об этом мечтать.
- Всегда надо мечтать о самом прекрасном.
- Только мечтай без оглядки.
- Буду.
- Какой мне надеть костюм?
- Поскольку их у тебя всего два, надень первый.
Роумэн рассмеялся:
- Первый - это серый? Или синий?
- Синий. К твоей седине идет синий цвет.
- А галстук? Серый?
- Красный. Почему все американцы так любят черные костюмы и черные
галстуки? Вы одеваетесь, как гробовщики.
- Не оскорбляй нацию. Я патриот.
- Разве можно считать оскорблением замечание, которое продиктовано
желанием лучшего?
- Можно, - вздохнул Роумэн и поднялся из-за стола. - Омлет был
прекрасен, только ты забыла его посолить, конопушка.
- Правда?! Почему же ты не сказал?
- Потому что у нас нет соли. Купи. Ладно? И потом никуда не уходи из
дома, портье предупрежден. Двери запри на цепочку. Телефон, куда в случае
чего звонить, ты знаешь. Ругай меня.
- Мои друзья из театра говорили иначе: "Пожелай мне счастья и удачи".
- Так это ж актеры, конопуша...
...Выслушав Роумэна, - тот рассказал д е л о выборочно, Штирлица не
упомянув, профессора Танка тоже, - Макайр поднялся и, закинув руки за
спину, начал быстро и сосредоточенно ходить по кабинету; лоб разрезала
продольная морщина, вокруг глаз собрались мелкие морщинки; остановившись у
окна, он тихо сказал:
- Но ведь это ужасно. Пол... Значит, они выжили! Неужели жертвы были
принесены понапрасну?
- Нет. Будь наши жертвы напрасными, наци действовали бы открыто. И не
только в Европе, но и в нашей стране...
- В какой мере ваши материалы против них носят уликовый характер?
- Против каждого из тех людей, которых я назвал, есть по крайней мере
два свидетельских показания. Все они члены НСДАП, люди СС, СД, гестапо или
абвера. За каждым из них - преступление. Они должны быть отданы в руки
правосудия...
- Легко сказать... Те, кто живет в Германии, - одно дело, там
легче... А как быть со Швецией? Или Аргентиной? У нас и так натянутые
отношения с Пероном... А Испания? Португалия? Как быть там?
- Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки
Нюрнбергского трибунала.
- "Вывозить"? Называйте вещи своими именами, Пол... Не "вывозить" и
не "брать", а организовывать похищения.... И вы прекрасно понимаете, что
назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален
нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или
Байреса...
- Что вы предлагаете? - Пол нахмурился, полез за сигаретами - плохой
признак.
- Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами,
человеком, совершившим подвиг, - да, да, я понимаю, каково было собрать
подобную информацию, это настоящий подвиг! - и мною, чиновником, который
обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем
побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?
- То есть? - Роумэн несколько опешил, достал из пачки "Лаки страйк"
сигарету, закурил.
- Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на
Аргентину, Испанию, Парагвай... На режимы, скрывающие у себя наци... Чтобы
они выдали нам преступников...
- Ну, зачем же так усложнять задачу? - Роумэн тяжело затянулся. -
Лучше пошлите телеграммы скрывающимся нацистам, адреса я могу вам сейчас
продиктовать, с просьбой добровольно отдаться в руки нюрнбергского
правосудия.
- Мне не до смеха, Пол, - сухо заметил Макайр. - Я ошарашен
случившимся. Я думаю, как лучше поступить. Думайте и вы.
- Я же внес предложение: я вылетаю с бригадой ваших ребят и привожу
всех этих наци в Нюрнберг. Как я это сделаю - моя забота. Риск беру на
себя.
- Нет, я беру на себя риск. Я, именно я. Пол, не обольщайтесь. Потому
что я подпишу приказ на командирование вместе с вами моей бригады... Я и
никто другой... А я не готов к тому, чтобы подписать такой приказ - его
попросту не утвердят... Как вы отнесетесь к тому, чтобы попросить совета у
Аллена?
- Я считаю это оптимальным.
- Думаете уговорить его на встречу? Он же отошел от дел, сидит в
своем "Саливэн энд Кромвэл", делает бизнес...
- А вы не уговорите?
- Боюсь, что нет. Я для него никто. Вы - это вы, за вами история
нашей разведки.
- Будет вам, Роберт. Не надо льстить в глаза, я себя чувствую
законченным остолопом, потому что не знаю, как на это реагировать.
- Решать, как реагировать, надо, если вам льстят в глаза. А я говорю
правду. И вы это прекрасно знаете...
"Зря я на него п е р, - подумал Роумэн, - и я бы, видимо, на его
месте всаживал аппаратуру прослушивания в те места, где появляется мой
сотрудник, женившийся на бывшем агенте врага... Для профессионала понятия
"бывший " не существует... Он ни разу ни словом не посмел даже
т р о н у т ь Кристу. А может быть, тебе так удобнее себя чувствовать? -
спросил себя Роумэн. - Это ведь ужасно, когда недоверие к своим не
исчезает, а живет в тебе постоянно. Нет ничего ужаснее, когда ты должен
оглядываться и перепроверять каждое слово человека, сидящего напротив
тебя. Высшая привилегия гражданина - полнейшее доверие к окружающим и
убежденность в том, что тебе платят тем же. Ничто так не поднимает
человека, не вселяет в него уверенность в успехе начинания" ничто так не
способствует рождению в нем борцовских качеств, как абсолютное,
г а р а н т и р о в а н н о е законом доверие. Это угодно обществу -
средство против коррозии людских отношений, верный залог выявления в
личности всего самого хорошего, что заложено в генах".
Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй
улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в
этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все
п р о х о д я щ и е, клиентура случайная, что вполне соответствует
конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя
представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал
Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: "Роумэн?
Роумэн... Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой
дорогой функционирующий разведчик!"
Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:
- Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас
последний раз в сорок пятом весной, не так ли?
- Именно так, мистер Даллес.
- Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном
процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.
- Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.
- Что будете пить?
- Хайбол.
- Орешки?
- С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?
- Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет
седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на
старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь
важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского
ковбоя.
- С моей-то круглой мордой?
- Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, - заметил Даллес. -
Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их
одернуть: "Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не
далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!"
Роумэн улыбнулся:
- Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими
недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.
- Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы
меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек
сыра, люблю сухой сыр.
- С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.
- Ну, рассказывайте, что стряслось?
- Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей
победы нацисты успели воссоздать свою цепь, - Роумэн достал "Лаки страйк"
и начал крошить. маленькую, круглую сигарету.
- Двадцати месяцев, - Даллес вздохнул. - Дальше.
- Это, собственно, главное, - Роумэн несколько смешался от такой
реакции собеседника.
- И вас это действительно удивляет?
- Конечно.
- Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело?
Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко
смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол.
Все, что угодно, только не наивность.
- Больше это похоже на отчаяние, Аллен.
- Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас
найдутся силы для истребления этих гаденышей?
- Я - нет. Другие - да.
- Кто именно?
- Те люди, от которых зависит принятие решений.
- Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол.
Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно
сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?
- Человек, к которому я в общем-то хорошо отношусь, - Роберт Макайр.
- Хм... Это для меня несколько неожиданно... Не скажу, что я его
очень хорошо знаю, но по тем эпизодам, что у меня на памяти, могу судить о
нем как о человеке, склонном к волевым решениям.
- Дело в том, что сеть разбросана не только в Германии, но и в
Швеции, Испании, Португалии, Парагвае, Аргентине, Бразилии, Швейцарии,
Ватикане... Более того, сейчас я собираю улики против с и н д и к а т а...
У меня есть основания полагать, что наци нашли подходы и к этим людям...
- А вот это крайне тревожно. Крайне, Пол. Есть имена?
- Да. Некий Пепе. Судя по всему, одна из его фамилий - Гуарази, на
контакт с лиссабонским б р а т с т в о м прилетал из Нью-Йорка, акцент -
бруклинский.
- Так говорит агентура?
- Так говорю я.
Даллес улыбнулся; его жесткое лицо собралось морщинками, подобрело
("У него самые счастливые внуки, - подумал Роумэн, - какая радость иметь
такого мягкого, но в то же время мужественного деда, человек из легенды; и
с Вольфом он говорил не как с генералом Гиммлера, а как с немецким
солдатом, это не есть нарушение правил, это по-мужски, Штирлиц неправ,
потому что ему-то как раз доносила агентура").
- Вы думаете, меня это радует? - лицо Даллеса было по-прежнему
мягким, морщинистым, усталым. - Меня это, наоборот, печалит. Я вам
прочитаю Ян Ваньли, великого китайского поэта, вслушайтесь в его строки.
Пол: "Пороги, слепя белоснежною пеной, как гром, оглушают разгневанным
ревом. Потоки воды - изумрудные стены, а волны подобны горам бирюзовым.
Подъем по дорогам - над бездной победа, путь вниз по реке - за победу
награда. Багорщикам трудно, им отдых неведом, и сердце подъемам и спускам
не радо... Нелегок, опасен подъем по порогам! Оставь самомнение, пускаясь
в дорогу..."
Читая поэта, Даллес вдруг пожалел, что открылся: китайская литература
- его слабость, это известно только самым близким в его кругу: "Никто
больше не имел права знать; ни перед кем нельзя открываться; в разведке
порой запрещено верить даже брату - увы, закон профессии. Я становлюсь
сентиментальным, первый признак прогрессирующего склероза; я засветил
себя, и, если дело пойдет не так, как надо, я многим рискую: Роумэн
получил в руку шальной козырь".
- Я не очень-то страдаю самомнением, - ответил Роумэн. - Скорее
наоборот.
- Просто, получив данные агентуры, - заметил Даллес, - то есть
множество разных мнений, вам было бы легче прийти к более или менее
определенному выводу, Пол. А так вы до всего дошли сами. Если вы ощущаете
внутри себя гениальность - одно дело, но если вы такой же нормальный
человек, как и я, тогда дело плохо. Нормальный человек не может не
страдать комплексами. Однако же комплексы свидетельствуют о чрезвычайно
увлекающейся натуре, а увлеченность мстит отсутствием должного
самоконтроля. А это путь к провалу, Пол. Не сердитесь, я говорю это
человеку, к которому отношусь с симпатией.
- Спасибо, Аллен, - мягко улыбнулся Роумэн. - Учту на будущее.
"У него очень хорошие глаза, - подумал Даллес, - чистые, как у
ребенка; Макайр прав, - будь проклята наша профессия, без которой любое
общество не сможет существовать. Появись хоть какая-то альтернатива, можно
было бы отказаться от того, что необходимо сделать. Да, Макайр может
отвести его от беды, а должен, наоборот, под