- Вы можете взять с собою копию, потом вернете.
     - Спасибо... Перед тем, как я начну диктовать вам фамилии...
     Адвокат мягко улыбнулся:
     - Перед тем, как вы  начнете  диктовать  фамилии,  я  все  же  обязан
сказать  свои  условия...   Возможно,  вас  не  устроит  мой  тариф...   Я
д о р о г о й  правозащитник...  Словом, вы будете обязаны выплатить мне -
в случае успеха  н а ш е г о  дела - пятую часть той  суммы,  которую  вам
перечислят из Мюнхена.  Понятно, вы оплачиваете мои расходы по поездкам  в
американскую  зону  оккупации,   перепечатку    необходимых    документов,
телефонные переговоры и аренду транспорта. Полагаю, сумма может вылиться в
три, а то и четыре тысячи долларов. Естественно, я не включаю сюда деньги,
которые вам придется внести в суд, - если дело дойдет до процесса,  -  для
вызова свидетелей, их размещения в отелях и  питания,  это  еще  две,  три
тысячи...  Боюсь, что расходы съедят значительную часть тех денег, которые
м ы выручим за ваш дом...
     - У меня есть и яхта...
     - Я понимаю.  Но ведь вместо дома вам надо купить какую-то  квартиру?
Словом, я ознакомил вас с моими условиями. Они вполне корректны... Если бы
дело не было связано с мщением нацистам, я бы запросил больше.
     - Я согласна... То есть я позвоню вам вечером, когда прочитаю отчет о
вашем процессе...  Это будет окончательное согласие... Но я хочу, чтобы вы
собрали материалы, уличающие не только Гаузнера, он, мне кажется,  был  из
военной контрразведки, но и гестаповцев, начиная с группенфюрера  Мюллера,
он отдавал приказы на казнь.
     - Как мне известно, он погиб при осаде Берлина.
     - Он погиб, но его  заместители  остались.  Словом,  меня  интересуют
материалы о карательном аппарате Гитлера, -  пусть  это  будет  стоить  не
четыре тысячи, а восемь, я пойду на это.
     - Муж - в случае нужды - сможет помочь вам?
     - Он американец, а это -  мое  дело,  господин  доктор  Мартенс,  это
норвежское дело...
     - В таком случае, это дело не ваше, а  н а ш е...  Я тоже норвежец...
Диктуйте, я весь внимание...


     В редакции "Дагбладет" Кристину направили в отдел новостей; в большой
комнате стояло восемь столов, по два  телефона  на  каждом,  в  промежутке
между ними - пишущие машинки, треск и крик: содом  и  гоморра,  как  можно
работать в таких условиях?
     - С кем я могу посоветоваться? - спросила  Криста  высокого,  худого,
как жердь, парня в свитере с рваными локтями, что сидел за машинкой, но не
печатал, а, тяжело затягиваясь, жевал сигарету, пуская к  потолку  упругую
струю дыма; он  не  сразу  выпускал  табачный  дым,  сначала  было  чистое
дыхание, и лишь потом появлялось голубое, быстро темневшее облачко; Криста
представила, какие у него черные легкие;  бедный  парень,  такой  молодой,
через год начнет кашлять, как старик;  слава  богу,  Пол  не  вдыхает  так
глубоко, ему важно держать в руках сигарету, поэтому у него  такие  желтые
пальцы.
     - О чем вы хотите посоветоваться со мной? - спросил парень,  внезапно
скосив на Кристу бархатные, с игрою, глаза, - конь на гаревой дорожке.
     - О нацизме, - усмехнулась женщина. - Компетентны?
     - Нет, это не по моей части, -  ответил  журналист.  -  Обратитесь  к
Нильсену, он дока.
     - Где он?
     - У нас он бывает редко, работает в кафе "Моряк",  на  набережной,  и
живет там же, на втором этаже...  Если хотите - могу проводить. Как у вас,
кстати, вечер?
     - Занят, - ответила Криста и вышла из редакции - давящей, но в то  же
время какой-то по-особому веселой, полной шального треска машинок,  гомона
голосов и пронзительных звонков десятка телефонов.
     Нильсен оказался стариком с  копной  пегих  -  то  ли  седых,  то  ли
выгоревших на солнце - волос, в легком  свитере  и  американских  джинсах;
обут, тем не менее, был в модные мягкие туфли, они-то и рождали  некоторое
отчуждение  между  ним  и  посетителями  кафе,  которые   и    говорили-то
вполголоса, стараясь не помешать асу журналистики, легендарному  партизану
и диверсанту, сидевшему здесь с раннего утра и до закрытия;  отсюда  -  не
убирая со стола рукописей  -  он  уходил  в  редакцию  и  на  радио,  сюда
возвращался на обед, поднимался к себе в мансарду, чтобы поспать среди дня
(привычка с времен молодости, когда служил моряком  на   т о р г а ш а х);
никто не смел подходить к его  рабочему  месту;  хозяйка,  фру  Эва,  была
счастлива такому знаменитому завсегдатаю, деньги брала за месяц вперед, но
сущую ерунду, реклама стоит дороже.
     ...Выслушав Кристину, не перебив ее  ни  разу,  не  задав  ни  одного
уточняющего вопроса, Нильсен  достал  из  кармана  своих  широких  джинсов
трубку-носогрейку, набил ее крупнорезаным  табаком,  медленно,  с  видимым
наслаждением раскурил и только после того, как сделал две  крутые  затяжки
(явно молодой конь из отдела новостей взял  у  него  манеру  затягиваться,
отметила Кристина, один стиль, хотя тот курит сигареты),  наконец,  поднял
бездонно-голубые, совершенно юношеские глаза на женщину:
     - Таких историй, как ваша, я знаю тысяч  пять,  милая  моя...  Нацизм
рождает  типическое,  только    свобода    хранит    образчики    сюжетной
индивидуальности...  Чего вы хотите добиться вашей  борьбой?  Человечество
мечтает забыть нацизм.  Страшное всегда норовят выкинуть из  памяти.  Люди
рвутся  на  концерты  джазов  и  музыкальные  вечера,  где  можно  всласть
натанцеваться...  Если бы вы были писателем - это я понимаю! Нацизм - пища
для интеллектуала, есть обо что точить  свою  ненависть,  каждый  художник
ненавидит жестокость и конформизм; тоталитарное государство  Гитлера  было
воплощением именно этих двух  качеств;  думаете,  сейчас  мало  дерьма,  в
условиях многопартийной демократии?! О-го-го!  Но  ведь  я  не  ее  браню,
любимую... А прошлое... Всегда удобно бранить прошлое... Вы называли людей
в Испании и  Португалии,  которые  вроде  бы  продолжают  дело  Гитлера...
Доказательства? Факты? А вы уверены, что, если я отправлюсь туда,  -  хотя
вряд ли, слишком дорого стоит билет, - они сразу же откроют мне правду?
     - Они вздрогнут, - ответила Кристина. - Они - как пауки. А когда паук
вздрагивает, видно трясение всей паутины...
     - А у вас есть  лаборанты,  которые  станут  наблюдать  за  трясением
паутины? Я допускаю, что  она  существует,  но  сколько  вы  наберете  Дон
Кихотов, которые готовы на драку? С силой можно бороться только силой. Она
есть у вас?
     Криста согнула руку, кивнула на плечо:
     - Вот мои мускулы.
     Нильсен усмехнулся, лицо его подобрело, сделавшись старым и  дряблым.
Отчего к старости люди  делаются  добрее,  чем  в  зрелые  годы,  подумала
Кристина, это  закономерность,  интересно  бы  посчитать,  стыковавшись  с
биологами, они без нас, математиков, ответ на этот вопрос не дадут.
     - Выпить хотите? - спросил Нильсен. - Выбор скуден,  но  наливают  до
краев.
     - Мне надо в университет, там неудобно появляться пьяной.
     - Кристиансен - ваш отец?
     - Да.
     - Мы пытались его отбить...  Его доцент готовил операцию,  мы  хотели
отбить вашего отца, когда его возили на  машине  из  тюрьмы  на  допрос  в
гестапо, все было  на  мази,  но  потом  забрали  доцента,  дело  полетело
кувырком...
     Закурив, Кристина долго кашляла, потом спросила:
     - А вы не сидели?
     Нильсен покачал головой:
     - Я - везун...  Пил много... Пьяные - счастливчики. Я, милая  фрекен,
пил от страха... Пять лет прожил в страхе, оттого сейчас и начал писать...
Страх подвигает человека к фантазиям...  Сколько их у меня в голове?! - Он
пыхнул трубкой-носогрейкой. - Объясните, что изменится, опубликуй я список
нацистов, которые укрылись от возмездия? Папен был оправдан  трибуналом  в
Нюрнберге, а он лично передал портфель канцлера фюреру.  Шахт оправдан,  а
он финансировал создание армии и гестапо.  Их,  правда,  потом  осудили  в
немецком трибунале, но это же  чистой  воды  у ж и м к и,  западные  немцы
потирают руки: "вот у нас уже и свой  суд  есть!"  Дерьмо  не  тонет...  В
политике выгодно сохранять монстров,  глядишь,  при  неожиданном  повороте
курса пригодятся, политика похожа на калькулятор, любит счет...
     - Скажите, адвокат Мартенс - честный человек?
     - А что такое честность!? - Нильсен пожал плечами. - С  точки  зрения
"буквы" его можно было лишить права на профессию, но если подойти к делу с
прагматической точки зрения, то именно он спас  стране  десять  патриотов,
талантливых и добрых людей... Причем в Англии у него были родственники, он
бы там не бедствовал, да и образование получил в Оксфорде, - в отличие  от
тех  маленьких  адвокатишек,  которые  и  начали  против  него   кампанию,
отсидевшись в Лондоне... Нет, не знаю, как кто, а я к нему отношусь вполне
спокойно, он оказался честнее многих, он хоть что-то делал...
     - Спасибо.  Если вы измените свою точку зрения на мое  предложение  о
наци, позвоните, а?
     - Я ее не изменю, милая фрекен.  А телефон  давайте.  Я  очень  люблю
бывать в обществе красивых женщин...  Нет, нет, я не о том,  -  это  чисто
эстетическое, красота помогает работе, а нет  ничего  совершеннее  женской
красоты в мире... Диктуйте...
     Криста вдруг рассмеялась:
     - Погодите, но я забыла номер телефона! Он отключен, я  только-только
вернулась... Можно, я позвоню сюда и скажу свой номер?
     - Конечно. Я тут торчу круглосуточно... Позвоните, сразу же напрошусь
в гости... И научу варить грог... Любите грог?
     - Ненавижу, - ответила Кристина. - Терпеть не могу того, в  чем  есть
примесь сахара. У меня мужские вкусы...


     В  университете,  ее  сразу  же  восстановили  в  докторантуре:   ах,
Кристина, Кристина, все понятно, любовь, но разве  нельзя  было  отправить
телеграмму: "предоставьте отпуск на двадцать лет"?!


     ...Яхта стояла на том же  месте,  где  Кристина  оставила  ее  восемь
месяцев назад; краска облупилась, но внутри было все в полнейшем  порядке,
даже медные поручни не очень почернели; сторож сказал, что  он  поглядывал
за порядком: "Вы же молодые, в голове ветер, ну,  ничего,  доченька,  пока
есть на свете старики, можете безумствовать, нам скучно, когда  нет  дела,
слишком навязчиво думается о смерти".
     ...Страховой агент, который просил называть его  по  имени  (Роберт),
заметил, что продавать сейчас яхту - чистое  безумие:  "Хороших  денег  не
получите, а через пять лет таких корабликов не будет,  сделано  на  заказ,
лучшими мастерами;  давайте  застрахуем  ее  на  четверть  миллиона,  хоть
платить придется много, но уж лучше потом взять, чем  сейчас  потерять;  в
крайнем случае утопите,  я  научу,  как  это  сделать,  за  риск  уплатите
пятьдесят тысяч, без меня ничего  не  предпринимать,  дело  может  грозить
тюрьмой".


     В кино Криста не пошла, вернулась домой рано, письмо Роумэну написала
без помарок, очень кратко: "Дорогой! Видимо, правильнее будет, если ты сам
возбудишь дело о разводе.  Ты прав: здесь тоже все  сломаны.  Мои  попытки
отомстить наталкиваются на мягкую стену плохо скрываемого непонимания  или
страха.  Видимо, - снова ты прав - происходит то же, что и в Америке. Если
захочешь, чтобы я вернулась к тебе, - напиши.  Если ничего не напишешь,  я
буду ждать.  Если же ты пришлешь телеграмму, заверенную  юристом,  что  не
возражаешь против продажи нашего дома и яхты, буду считать себя свободной.
Я".


     Через пять  дней  Пол  прислал  согласие  на  продажу  дома  и  яхты,
заверенное юристом студии "Юниверсал".


     Дом купил господин Упсалл,  предприниматель  из  Христиании;  уплатил
ровно столько, сколько просил адвокат Мартенс.  Он же.  Мартенс,  подобрал
Кристине двухкомнатную  квартиру  на  третьем  этаже,  с  окнами  в  парк,
неподалеку от университета.
     На телефонной станции  Криста  написала  заявление  об  установке  ей
номера в новой квартире, поинтересовалась, может ли она  выбрать  себе  те
цифры, которые по душе: "Я математик, верю в  значение  суммы  чисел";  ей
любезно ответили, что, поскольку в  действие  вводится  новая  подстанция,
просьбу  фрекен  можно  удовлетворить;  номер  был  легко  запоминающимся:
25-05-47; рано утром отправила телеграмму в Голливуд, Роумэну,  сообщив  о
продаже дома; дату заполнения бланка проставила сама: "25 мая 1947 года".
     ...После того, как все формальности  были  соблюдены,  Криста  внесла
деньги за страховку яхты.  Мартенс выехал в Мюнхен, пообещав ей  позвонить
или  написать  через  две  недели:  "Раньше  не  управлюсь,  милая  фрекен
Кристиансен".



ШТИРЛИЦ, ГАНС                                    (Барилоче, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     - Иди к ним, иди, - взмолился Ганс. - Это акулы, они набиты  деньгами
и не умеют кататься, их перехватит дон Антонио, иди же, только  ты  можешь
затащить их к нам!
     - Не суетись, дурашка, - Штирлиц усмехнулся. - Если они американцы, а
они, действительно, скорее всего американцы, подойди к ним сам, янки любят
тех, кто  говорит  через  пень  колоду  и  с  акцентом,  им  нравится  все
иностранное...  Я их отпугну нью-йоркским акцентом, они своих боятся -  те
обдерут их за милую душу.
     Ганс, не отрываясь  от  окошка,  заросшего  ледяным  плюшем,  посреди
которого  он  выскоблил  щелочку  и  расширил  ее  быстрым,   пульсирующим
дыханием, цепко наблюдал за тем, как семь человек  -  пять  мужчин  и  две
женщины, одетые по-американски, достаточно скромно и в высшей мере удобно,
но явно не для горнолыжных катаний, - топтались на месте, поглядывая то на
коттедж Отто Вальтера, то на прокатный пункт дона Антонио.
     - Они меня не  поймут,  Макс,  я  же  говорю  по-английски  с  грехом
пополам! И потом я смущаюсь, я не умею заманивать, это унизительно!
     - Ну-ну, - сказал Штирлиц и поднялся. - Попробую. Пожелай мне ни пуха
ни пера.
     На улице было  достаточно  холодно,  но  ветер  с  Кордильер  уже  не
задувал; значит, через час-другой солнце начнет припекать; снег  прихвачен
ледяной корочкой, кататься нельзя, унесет со склона, разобьешься о  камни;
пока-то американцев экипируешь, пока-то поднимешь на  вершину,  объяснишь,
как  надо   п л у ж и т ь   -  спускаться,  постоянно   притормаживая,   -
установится погода, день будет отменным.
     - Я вас заждался, - крикнул Штирлиц американцам издали. - Уже полгода
жду! Всех катал - и англичан, и голландцев, и французов, - а вот настоящих
янки не поднимал на вершину ни разу!
     Седой крепыш, судя по всему старший, резко повернулся к Штирлицу:
     - Вы американец? Здесь!? Какая-то фантасмагория!
     Заметив, что к  прибывшим  во  всю  прыть  гонит  младший  брат  дона
Антонио, сумасшедший Роберто, Штирлиц ответил:
     - За рассказ о моей одиссее дополнительную плату не  беру,  пошли,  я
уже приготовил хорошие ботинки прекрасным леди - пятый и седьмой  размеры,
попробуйте спорить?!
     Дамы не спорили; как истинные  американки,  раскованно  и  дружелюбно
расхохотались, заметив, правда, что джентльмен  им  льстит,  размеры  чуть
больше, шесть и семь  с  половиной,  и  первыми  направились  к  прокатной
станции Отто Вальтера.
     -  Они  шли  ко  мне,  Максимо,  -  прошептал  сумасшедший   Роберто,
пристроившись к Штирлицу, который  заключал  шествие,  словно  бы  загоняя
американцев, будто кур, в сарай, широко расставив руки. - Это не  очень-то
по-соседски.
     - Надо было скорей поворачиваться, Роберто. И не устраивай истерики -
побью.
     - Тогда они испугаются и уйдут от тебя.
     - Верно, - согласился Штирлиц. - Пойдут к вам, увидят  твою  морду  с
синяками и тогда вообще побоятся ехать на вершину.
     - Но ты хоть позволишь мне подняться вместе с вами?
     - Я не могу тебе этого запретить, но объясняться-то  я  с  ними  буду
по-английски, все равно не поймешь...
     Роберто  отошел,  бормоча  под  нос  ругательства;  седой  американец
поинтересовался:
     - Конкурент?
     - Если знаете испанский, зачем спрашивать? - ответил Штирлиц.
     Ганс встретил гостей, затянув ремень, как молодой  кадет  на  параде,
приветствовал их на чересчур правильном английском, осведомился, кто хочет
кофе; есть  напитки  и  покрепче;  предложил  сразу  же  начать  примерять
обувь...
     Штирлиц сумрачно заметил:
     - По поводу того, что "покрепче"...  До спуска пить запрещено... Я  -
ваш тренер, меня зовут Мэксим Брунн, к вашим услугам, леди и  джентльмены,
кто намерен подняться на вершину?
     - Все! - закричали женщины.
     - Прекрасно, у моего босса,  -  Штирлиц  кивнул  на  Ганса,  -  будет
хороший бизнес.  Ознакомьтесь с расценками за инвентарь. Лично я  беру  за
день пять долларов с каждого,  гарантирую,  что  за  неделю  вы  научитесь
скоростному спуску. Страховку не беру: фирма гарантирует, что вы вернетесь
в Штаты с целыми ногами и тазобедренными суставами, - вообще-то, их ломают
чаще всего, особенно люди вашего возраста, - обернувшись  к  женщинам,  он
добавил: - К вам это не относится, гвапы... "Гвапа", - галантно пояснил, -
по-галисийски значит "красавица"...
     - А что такое  "ходер"?  -  спросила  большеногая  американочка,  лет
тридцать пять, веснушки, ямочки на щеках, в глазах - чистый  наив,  вполне
естественно совмещенный с оценивающей деловитостью женщины, знающей толк в
любовных утехах.
     - Вы чья-нибудь дочка?! Джентльмены,  кто  отец  этой  очаровательной
женщины? - Штирлиц улыбался. - Или вы жена?  Лучше  б,  конечно,  подруга,
тогда бы я ответил правду.
     - Мы жены, жены, - прокричали американки.  -  Я  -  Мэри,  -  сказала
большеногая, - Мэри Спидлэм.
     - А я - Хэлен Эрроу, - сказала маленькая, смуглая,  стриженная  очень
странно, слишком коротко, чуть не под мальчика.
     - Если вы жены, то  пусть  седой  господин  -  мне  кажется,  он  ваш
предводитель - объяснит, что такое "ходер", - усмехнулся Штирлиц. - У меня
язык не поворачивается.
     Седой крепыш, понимавший испанский, смущенно ответил:
     - Девочки, это слово идентично нашему "заниматься любовью".
     - Не верно, - Штирлиц покачал головой. - Зачем говорите неправду? Это
идентично нашему  "фак"',  девушки.  В  горах  надо  все  называть  своими
именами... Ладно, к делу... Кто из вас хоть раз стоял на лыжах?

_______________

     ' Американский нецензурный жаргон.


     Перестав  хохотать  над  разъяснением  Штирлица,   Мэри    и    Хэлен
отрицательно  покачали  головами;  седой,    укоризненно    поглядев    на
присутствующих, заметил:
     - Нужно ли все называть своими именами?
     - Наш инструктор мистер Брунн,  -  быстро  заговорил  Ганс,  стараясь
исправить неловкость, - настолько силен на склонах, что ему здесь  прощают
все... Они психи, эти тренеры, настоящие психи, но что мы без них можем?
     - Мистер Брунн не псих, - Хэлен сбросила куртку. -  Просто  он  любит
точность.  И мне это нравится. Правда, Эрни? - она обернулась  к  высокому
мужчине в клетчатой куртке. - Ты согласен?
     - С такой женой, - усмехнулся Штирлиц, - ни один муж  не  рискнет  не
согласиться...  А вообще-то, леди и джентльмены, я вас проверял: я вожу на
склон  только  тех  людей,  которые  не  выпендриваются...  Иногда    ведь
начинающих горнолыжников надо - за грубые ошибки - ударить палкой по попе,
как детей, и это по правилам, иначе не научитесь...  И это  надо  простить
тренеру, потому что горные лыжи есть некий момент любви и самоутверждения,
вы в этом убедитесь через час...  А  теперь  все,  хватит  болтовни,  дамы
раздеваются первыми в комнате наверху, берут брюки и куртки, я  поднимаюсь
к ним с ботинками через пять минут, мужчины - так и быть - раздеваются при
мне...


     ...На вершине было холодно, нос Ганса сразу же  сделался  сосулистым,
но капля, которую так ждал  Штирлиц  все  эти  недели,  что  они  работали
вместе, так и не появилась, он так хитро дотрагивался до  щек  перчатками,
запрокидывая голову, или, наоборот, резко присаживался, вроде бы поправляя
крепления, чт