ь  удар  должен
быть нанесен против немцев, связанных с  атомным  проектом  Перона.  Пусть
ваши люди позаботятся о том,  чтобы  кампания  в  прессе  была  широкой  и
нагнеталась  день  ото  дня:  Америка  была,  есть  и   будет    бастионом
антинацизма! Вопрос об атомной бомбе Перона пока открыто не ставить!  Если
мы изолируем его  нацистских  атомщиков,  это  затормозит  работу  и  даст
возможность поработать разведке. Поработать, а не поболтать!


     Через день в газетах  Соединенных  Штатов  началась  кампания  против
гитлеровцев, окопавшихся в Аргентине: "Америка требует немедленной  выдачи
нацистских палачей!"


     После  беседы  с  американским  послом  Перон  отправил    полковника
Гутиереса на встречу с русским дипломатом; выслушав личного  представителя
президента, московский посланец ответил:
     - Сеньор Гутиерес, моя страна выступает против атомного  оружия,  вам
это прекрасно известно. Однако мы никогда не возражали против исследований
в  области  мирной  атомной  энергетики.  Мы  полагаем,  что  это   служит
прогрессу, а не войне.  В этом смысле моя страна  готова  к  кооперации  с
любым государством, - если мы получим  заверения,  что  расщепленный  атом
будет служить делу энергоснабжения промышленности и  сельского  хозяйства,
но не рычагом в военно-политическом шантаже, - о каком бы  уголке  земного
шара ни шла речь...


     Прослушав последние известия  (в  здешних  туристских  избушках  были
надежные "Блаупункты"), Штирлиц попросил проводника открыть бутылку  "агуа
ардьенте", щедро расплатился, сказал, что  в  услугах  Хосе  Эухенио  (так
звали парня) больше не  нуждается,  уснул,  как  только  голова  коснулась
подушки; наутро был на окраине Виллы Хенераль Бельграно.
     Устроившись на опушке леса, он  наблюдал  в  бинокль  этот  маленький
поселок с семи утра  до  шести  вечера:  типичная  Бавария;  только  отели
построены как концлагеря, точно такие же вышки, только вместо  аппельплаца
бассейн; Мюллера узнал сразу, хотя тот тоже изменил  внешность  -  борода,
усы, очки в толстой оправе (он знал, что я ношу черепаховую, не оттого  ли
заказал такую  же?),  одет  в  традиционный  альпийский  костюм;  впрочем,
большинство мужчин в таких же костюмах (неужели еще не слышали радио?  Или
ничего не боятся?).
     Штирлиц проследил путь Мюллера, вместе с другими тот вошел в  костел;
господи, он же неверующий, всегда потешался над попами; хотя здесь  нельзя
быть атеистом, Перон этого не поймет.
     Спрятав бинокль в футляр, сунув его в портфель, где лежали пистолет и
две  запасные  обоймы,  Штирлиц  поднялся  с  земли,  отряхнул  колени  от
искрошенной  листвы  и  хвойных  иголок,  улыбнулся    Клаудии,    которая
по-прежнему была рядом, спустился в поселок, вошел  в  церковь,  осторожно
прошел по полупустому, гулкому залу, присел на скамью, - место за Мюллером
пустовало - положил ему руку на плечо и шепнул:
     - Хайль Гитлер, группенфюрер...
     Не оборачиваясь - только плечо закаменело, - Мюллер ответил:
     - Рад вас слышать, Штирлиц...



РОУМЭН, ПЕПЕ, МАКАЙР                                       (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     Коттедж, куда привезли Роумэна, был за городом, где-то в районе парка
Токсидо; глаз ему не завязывали, сидел он сзади, не стиснутый охранниками;
шофер о чем-то весело болтал по-итальянски с тем человеком, что  пришел  в
мансарду на Гринвидж-Виллэдже;  внутреннее  состояние  говорящих  даже  на
незнакомом языке  все  равно  четко  просчитывается;  смысловая  интонация
определяет не только речь политического лидера (она обязана таить  в  себе
множество смыслов и вероятий), но именно беседы людей улицы.
     Роумэн машинально запоминал дорогу, но когда шофер  резко  свернул  с
шоссе на проселок, а потом начал вертеть среди рощ и маленьких  коттеджей,
ориентиры потерял; а что в конце-то концов могут дать эти самые ориентиры,
подумал он, если получилось - значит, получилось, а нет, так  нет,  ничего
уж теперь не попишешь.


     В коттедже, обставленном с чисто итальянской роскошью, было пусто, ни
одного человека; шофер предложил  Роумэну  перекусить:  "Сейчас  сварганим
спагетти, я это делаю мастерски, в рефрижераторе должна быть  лямбруска  и
кьянти, впрочем, вы, янки, больше любите виски, разве можно любить горечь,
от которой вяжет рот?"
     - Как долго я должен ждать встречи? - спросил Роумэн.
     Тот, кто привез его, ответил:
     - Видимо, встреча состоится  сегодня  ночью.  Или  в  крайнем  случае
завтра утром.
     - А звонить отсюда можно?
     -  Куда  угодно...  Только  имейте  в  виду,  что  телефон,   видимо,
прослушивается.
     - Какой службой? - спросил Роумэн. - Налоговое  управление,  полиция,
ФБР?
     Шофер рассмеялся:
     - По-моему, всеми...  Иногда можно слышать, как втыкаются  сразу  три
подслушки...  Но вы же не будете говорить о чем-то таком, что даст  против
вас улику?
     - Против меня каждое слово даст улику, -  ответил  Роумэн.  -  Ладно,
начнем готовить спагетти... А я, кстати, могу вас научить делать "попару".
     - Что это? - поинтересовался шофер, снимая пиджак и облачаясь в белую
поварскую куртку.
     - Сказка, - ответил Роумэн. - Это  делают  болгары,  меня  выучил  их
князь, страшный пьяница, но очень милый человек...  Берете черствый  хлеб,
масло, натираете сыр, все это  заливаете  кипятком  и  даете  постоять  на
медленном огне пять минут.  Потом разливаете в глубокие тарелки; виски  не
рекомендуется, только сливовица - это крепчайшая  водка  из  черных  слив,
сшибает с ног.  Попара особенно хороша  после  ночной  пьянки,  вместе  со
стаканчиком сливовицы вы возвращаетесь к жизни - ни томления духа, ни боли
в затылке, полнейшее счастье.
     - Попробуем, - пообещал шофер-повар. - Только у нас нет болгар.  Одни
итальянцы, янки и евреи...
     Спагетти были отменны, соус  очень  острый  -  томат  с  перцем,  сыр
какой-то совершенно особый, очень соленый и  п л а в к и й,  тянулся,  как
вар, раскаленный на солнце.
     - Мистер Роумэн, меня просили задать  вам  несколько  предварительных
вопросов, - сказал тот, кто приезжал за  ним.  -  Сказали,  что,  если  вы
хотите, можете не отвечать, но лучше б  ответили,  потому  что  мы  сможем
кое-что подготовить, если ваше д е л о надо реализовывать вне этой страны.
     - Вне, - ответил Роумэн. - Большая часть дела должна  быть  проведена
за границей.
     - Где именно?
     - Я скажу об этом мистеру Гуарази.
     - Ясно, - кивнул шофер. - Как знаете... Только штука в том, что у нас
не везде есть  свои  люди...  О  нас  ведь  пишут  много  ерунды...  Если,
например, операция предстоит в Китае или Венгрии, Австралии  или  Чили,  у
нас там нет верных людей...  Пока найдем  или  же  передислоцируем  тройку
наших - можем  потерять  драгоценное  время...  У  вас  вообще-то  как  со
временем?
     - Как у всех, - улыбнулся Роумэн. - Плохо... В Панаме или Никарагуа у
вас есть свои люди?
     Шофер снял свою белую поварскую куртку:
     - Мистер Роумэн, вы, видимо, плохо нас поняли: вопросы задаем мы.  Вы
отвечаете. Или молчите - на ваше усмотрение.
     - Если на мое усмотрение, то я  бы  лег  соснуть.  На  меня  нападает
сонливость, когда все становится на свои места. Это можно?
     - Конечно, мистер Роумэн.  Выбирайте  себе  комнату  и  заваливайтесь
отдыхать. Мы вас разбудим, если приедет тот, кого вы ждете.


     Вито Гуарази - Пепе - прилетел поздно ночью;  Роумэн  не  слышал  его
голоса, он проснулся из-за того, что хлопнула дверца машины.
     Ну, сказал он себе, с богом, Роумэн, валяй, иди к нему.
     - Добрый вечер, - сказал Пепе, поднимаясь навстречу Роумэну, -  очень
рад вас видеть...
     - Здравствуйте, я тоже, говоря откровенно, рад этой встрече.
     - Только я не "Пепе".  А  вы  не  "Роумэн".  Поскольку  нам,  видимо,
предстоит делать одну работу, давайте выберем себе новые имена.
     - В таком случае, я буду называть вас Габриэлем, - сказал Роумэн. - В
вас есть что-то от Габриэля Анунцо, глаза похожи...
     Пепе усмехнулся:
     - Часто встречались? Привлекли к работе?  Как.  это  у  вас  говорят,
"заагентурили"?
     - Это запрещено, Пепе.  Мы не имели права агентурить ведущих поэтов и
представителей царствующих фамилий; даже  экс-королей  можно  использовать
лишь в качестве источников информации.
     - Ишь, - Пепе покачал головой, - какое джентльменство.
     - Отнюдь, -  возразил  Роумэн.  -  Математический  расчет.  Люди  они
балованные,  дисциплине  не  учены,  жизни  не  знают,   язык    развязан,
запрещенных тем для дискуссий нет,  вот  вам  и  провал,  поверьте...  Ну,
хорошо, Габриэль, действительно, трудно... Дик?
     - С Диком согласен. Вам я даю имя Макс.
     Роумэн полез за своими мятыми сигаретами; не отводя глаз от  Гуарази,
спросил:
     - А если мне такой псевдоним не нравится?
     - Придется привыкнуть. Как-никак операцию поручено провести мне, а не
вам.  Прежде  чем  я  познакомлю  вас  с  моими  помощниками,  пожалуйста,
расскажите подробно, что нам предстоит сделать.
     - Я расскажу...  Я все  расскажу.  Дик...  Только  сначала  позвольте
задать один вопрос.
     - Пожалуйста.
     - Тот, прежний контракт, по которому вы работали с Гаузнером,  Кемпом
и Ригельтом, расторгнут?
     - Почему вы интересуетесь прошлым?
     - Потому что сейчас мы должны работать против  них.  Сидеть  на  двух
стульях невозможно.
     - Будем считать, что контракт расторгнут.  Но я хочу внести  ясность.
Макс...  Мы  не  заключали  соглашения  с  нацистами...  Соглашение   было
достигнуто здесь, в Нью-Йорке, с американцами.
     - Значит, Макайр, - задумчиво, словно бы самому себе, сказал  Роумэн.
- Я так и думал, обидно...
     - Я не знаю фамилии того американца.
     - Но вы его видели?
     - Да, однажды.
     - Опишите.
     Гуарази покачал головой:
     - Вы же знаете, мы исповедуем закон молчания, нарушение стоит  жизни,
а я люблю жизнь... Итак, к делу...
     - К делу так к делу, - согласился Роумэн и посмотрел  на  часы.  -  В
нашем распоряжении трое суток, Дик. Если мы опоздаем - местечко называется
Вилла Хенераль Бельграно, сто сорок километров от Кордовы, Аргентина, - то
можно и не вылетать...
     -  Сколько  я  помню  авиакарты  мира,  Макс,  такого  авиапорта   не
существует.
     - На картах нет.  А в жизни - да. Там аэродром, который может принять
одномоментно три транспортных самолета, иначе говоря, батальон  захвата...
Мы должны прибыть туда на маленькой южноамериканской авиетке, в  противном
случае мы демаскируем себя.
     -  У  вас  есть  средства,  на  которые  мы  приобретем  авиетку?   -
поинтересовался Гуарази. - Где? Кто ее будет вести?
     - Маленький самолет нам даст диктатор Никарагуа Сомоса, Дик.
     - Гарантии?
     - Мы их получим в  Панаме  завтра  днем,  -  самолет  уходит  в  семь
тридцать, так что в два часа будем на месте.  Адрес у меня есть. Я имею  в
виду адрес человека, который даст нам показания под присягой...  А вечером
вылетим в Манагуа...  Правда, с пересадкой, рейсом девятнадцать  пятьдесят
семь.  Той же ночью должна  быть  организована  встреча  с  Сомосой.  Ваше
присутствие  необходимо.  Ваших  помощников  -  тоже.  В  зависимости   от
результатов этой беседы - а она, думаю, закончится  в  нашу  пользу  -  мы
вылетаем на юг, в Виллу Хенераль Бельграно, на  встречу  с  шефом  гестапо
Мюллером.
     - Думаете, он рад предстоящей встрече?
     - Это меня как-то не очень заботит. Меня заботит то, чтобы мы были на
поле аэродрома не позже тринадцати ноль-ноль  во  время  авиапарада  ровно
через три дня.
     Гуарази поднялся:
     - Простите, Макс, я должен связаться с боссом;  в  вашем  плане  есть
несколько позиций, которые я не могу принять без санкции.
     -  Да,  да,  конечно.  Дик.  Я  понимаю,  валяйте,  звоните.  Только,
пожалуйста, постарайтесь их уговорить, если они начнут выкобениваться.
     - Боссы не выкобениваются.  Наши  боссы  взвешивают  меру  реальности
внесенных  предложений,  они  прагматики  с  мужественными    и    добрыми
сердцами... И еще: Мюллер там будет один? Или с охраной?
     - Скорее всего с охраной.
     - Численность?
     - Не знаю.
     - Но с ним, видимо, будет  в а ш  Макс? Или я ошибаюсь?
     - Кто вам назвал это имя?
     - Не комментируется.
     - Хорошо, я поставлю вопрос иначе:  о  м о е м  Максе  вы  узнали  от
Макайра? От того американца, который подписывал контракт с вашими боссами?
И сказал, что это нацист? А я попал в его сети? И Крис тоже с ними?
     - Не комментируется, - повторил Гуарази, и глаза его стали такими  же
грустными, как тогда, в мадридской квартире Роумэна (господи, когда же это
было, да и было ли вообще?!).
     Поднявшись с кресла, он извинился:
     - Мне придется соединяться с несколькими городами, простите,  если  я
буду отсутствовать минут двадцать. Хотите чего-нибудь выпить?
     - Да, пусть принесут виски.
     - Я плохо разбираюсь в марках... Какие вы предпочитаете?
     - Не важно. Сейчас не важно... Что есть... И желательно побольше.


     Лаки Луччиано выслушал Пепе; тот  говорил  на  сицилийском  диалекте,
используя зашифрованные термины, ни один  б е с  в ФБР не разберет;  долго
молчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
     - Ты действительно считаешь его серьезным партнером?
     - Да, - ответил Гуарази, не задумываясь.
     - Меня смущает тот человек, который  будет  ждать  вас  на  аэродроме
вместе с немцем. Он нам не нужен, Пепе.
     - Хорошо. Я его оставлю там?
     - Насовсем, - улыбнулся Лаки. - Это помирит меня с теми, кто ведет  с
ними борьбу. Всегда надо думать впрок.
     - Это вызовет гнев партнера, с которым я сейчас беседую.
     - Ты убежден, что он нам нужен?
     - Может понадобиться в будущем.
     - В каком качестве?
     - Очень сведущ.
     - Больше наших юристов?
     - Да.
     - Тебе жаль его?
     - В какой-то мере.
     - Хорошо, поступай как знаешь, но тот, второй, пусть  останется  там.
Ты знаешь, в чем его подозревают.  Это может бросить тень на общее дело. А
мы патриоты, Пепе, согласись.
     - Верно. Тут я не спорю... Как быть в Манагуа?
     - Сава' игнорирует нас.  Он поставил на северян. Мы для него никто. А
это же обидно и мне, и Фрэнки. Если, действительно, партнер получит факты,
которыми его можно прищучить, - сделай это.  Нам он пригодится. Его  город
перспективен, неподалеку канал'', оттуда мальчики в форме будут  летать  к
нему на отдых, пусть понюхают  сладенького'''.  Обратишься  к  "Жареному",
найдешь его телефон в справочной книге, он выведет на  Саву.  Это  крепкий
парень.  Он не засвечен, крутит серьезное дело, и Сава в нем заинтересован
с давних лет. Что еще?

_______________

     ' Псевдоним диктатора Сомосы, принятый в мафии.
     '' Панамский канал.
     ''' Кокаин.


     - Больше ничего...  Только вообще-то, как мне  кажется,  у  нас  пара
шансов из миллиона, что это дело выгорит.
     - Хочешь отказаться? - спросил Лаки. - Я не обижусь, нет, что ты... Я
подберу другого, если тебе все это невмочь.
     - Вы меня плохо поняли, босс...  Вы знаете, что я не боюсь летального
исхода. Иногда я даже мечтаю о нем... Просто не надо обольщаться...
     - А я никогда не обольщаюсь, маленький, - ответил  Лаки.  -  Но  даже
если там не окажется того, что мы хотим  получить,  в  нашем  распоряжении
будет человек, который заставит с нами считаться р е б я т'. Без их помощи
невозможно делать  наш  бизнес.  Фрэнки  думает  как  художник,  он  полон
фантазий, а мне-то приходится  все  высчитывать,  как  старому  кассиру  в
овощной лавке. Мне нельзя ошибаться, Пепе, кто, как не ты знает это?! Если
мы докажем ребятам, что умеем делать то, чего они  не  могут,  наши  акции
подскочат. И они будут долго думать, прежде чем дать меня в обиду. Кому бы
то ни было.  Ведь сейчас они проиграли с немцами в Аргентине,  ты  видишь,
как шумит пресса...  А  мы  их  щелкнем  еще  больше,  а  потом  предложим
переговоры. Вот так.

_______________

     ' Работники разведки США.


     Когда Гуарази вернулся в гостиную, Роумэн допивал второй стакан.
     - Ну и как? - спросил он. - Что боссы?
     - Они просили передать вам привет,  Макс.  Операция  санкционирована.
Так что ложимся спать, а утром гоним на аэродром, билеты сейчас закажем. -
Гуарази, не оборачиваясь, негромко позвал: - Ребята, ну-ка сюда...
     В гостиную вошли двое черноволосых, квадратных молодых  парней;  один
был небрит, глаза мутные, мешки, как у старика.
     - Что, траур? - спросил Роумэн.
     Парень не ответил, молча посмотрел на Пепе.
     - Да, убили его брата, - ответил тот. - Вы снова верно поняли.  Макс.
Его зовут Леон.  А второго - Джузеппе. Если трудно запомнить имена, зовите
Леона "первым", а Джузеппе - "вторым". Это надежные люди, я им верю.
     - Говорят по-английски? - спросил Роумэн.
     - Да, - ответил Пепе. - Они здесь родились.  Ну, пошли спать? Ребята,
распорядитесь, чтобы были заказаны билеты на Панаму.  Два  первых  класса,
два экономических. Ответ, что билетов нет, меня не устроит.
     Оба молча вышли; создалось впечатление, что  они  немые;  Пепе  понял
Роумэна:
     - Не судите их, Макс. Они дети улицы, рождены в кварталах нищеты. Они
смущаются говорить, не знают, как стоять и что за чем  есть  в  ресторане,
когда им приходится сопровождать меня.  Зато  они  умеют  р а б о т а т ь.
Так, как никто в этом городе... Не судите их строго. Не судите строго всех
нас... Мафия, мафия, злодеи, убийцы... А вы знаете, с чего мы начинались в
этой стране?
     - С того, что торговали вот этим, - Роумэн кивнул на бутылку виски, -
когда ввели "сухой закон".
     - Нет.  Все в прошлом веке, когда несчастные итальянцы ринулись в эту
страну...  Вы с удовольствием принимали норвежцев, немцев, ирландцев, а на
нас смотрели с презрением, Макс, согласитесь. И сейчас о нас говорят как о
"паршивых макаронниках"...  А  ведь  это  мы,  макаронники,  дали  миру  и
Рафаэля, и Данте, и Пуччини...  Ну, ладно,  это  все  трум-трум,  удары  в
медные тарелки, а вот когда мои соплеменники в  прошлом  веке  приехали  в
Новый Орлеан, они оказались на положении бездомных бродяг, и обращались  с
ними как с собаками.  Вот тогда-то и организовалась группа  "Черная  рука"
братьев Матранга, которые прибыли из Палермо.  Да,  они  собирали  дань  с
торговцев фруктами, с итальянцев,  заметьте,  а  за  это  защищали  их  от
грабежа со стороны янки, - бандитами город кишел. А когда кто-то убил шефа
местной полиции Энесси, он перед смертью шепнул, что во всем виноваты  мы,
макаронники.  И был  устроен  суд  Линча,  и  наших  людей  повесили  вниз
головами.  Вот с чего все началось, Макс... И тогда мы поняли, что в  этом
государстве надо быть организованными, как нигде в мире: или ты - их,  или
они - тебя...  Да, мы организовали группу "Зеленые" в Сент-Луисе,  да,  мы
стали  опекать  гетто  в  Чикаго,  особенно   "зону    спагетти",    возле
Вест-Тейлор-стрит  и  Гранд-авеню.  А  уж  после  того,  как  вы   приняли
восемнадцатую поправку к конституции, запрещавшую производство  и  продажу
алкоголя, после того, как преподобный отец Билл  Санди  в  двадцатом  году
опустил в землю штата Вирджиния гроб с телом  Джона  Ячменное  Зерно,  вы,
янки, обратились к нам за помощью.  И мы не смогли отказать вам,  ведь  вы
наша вторая родина, мы стали снабжать вас виски, и в это дело  вошли  ваши
губернаторы  и  судьи,  банкиры  и    депутаты.    Мы,    макаронники    и
евреи-христопродавцы, объединились, чтобы делать свой бизнес, - вы  же  не
пускали нас в свой, респектабельный, охраняемый законом. Вот с этого все и
началось, Макс, - с бесправия, нищеты и расовой сегрегации. И, пожалуйста,
не надо обвинять нас во всех смертных  грехах:  вы,  янки,  породили  нашу
организацию, вы и несите всю меру ответственности, ладно?
     - Не хотите перейти на работу в прессу? - спросил Роум