Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
260 -
261 -
262 -
263 -
264 -
265 -
266 -
267 -
268 -
269 -
270 -
271 -
272 -
273 -
274 -
275 -
276 -
277 -
278 -
279 -
280 -
281 -
282 -
283 -
284 -
285 -
286 -
287 -
288 -
289 -
290 -
291 -
292 -
293 -
294 -
295 -
296 -
297 -
298 -
299 -
300 -
301 -
302 -
303 -
304 -
305 -
306 -
307 -
308 -
309 -
310 -
311 -
312 -
313 -
314 -
315 -
316 -
317 -
318 -
319 -
320 -
321 -
322 -
323 -
324 -
325 -
326 -
327 -
328 -
329 -
330 -
331 -
332 -
333 -
334 -
335 -
336 -
337 -
338 -
339 -
340 -
341 -
342 -
343 -
344 -
345 -
346 -
347 -
348 -
349 -
350 -
351 -
352 -
353 -
354 -
355 -
356 -
357 -
358 -
359 -
360 -
361 -
362 -
363 -
364 -
365 -
366 -
367 -
368 -
369 -
370 -
371 -
372 -
373 -
374 -
375 -
елефону, фраза: "Дяде плохо, помогите", через час он
будет на железнодорожной станции.
- Иди ко мне, - сказал Штирлиц. - Иди скорей, Ганс. Теперь нам с
тобой обязательно надо спуститься. Я же тебе тоже обещал кое-что
рассказать, я расскажу; не пожалеешь, что повел себя разумно... Поэтому
смотри в оба, если я не замечу камней: увидишь ты - только не ори на ухо,
я не переношу, когда кричат, предупреждай тихо...
Через двадцать минут они вошли в хижину Эронимо; брови их покрылись
льдом, лица были буро-сиреневыми; на кончике носа Ганса висела сосулька.
- Ну и ну, - сказал Эронимо, - спускаться в такую пургу - смерть. Вы
с ума сошли, кабальерос?
- Немножко, - ответил Штирлиц и обернулся к Гансу. - Вытри нос,
атлет, смешно смотреть...
Ганс привалился к стене, закрыл глаза и шепнул:
- Эронимо, у вас есть спирт?
- Конечно, - тот открыл дверцу деревянного, скрипучего шкафа и быстро
налил в тяжелые глиняные чашки Штирлицу и Гансу. - Грейтесь, кабальерос!
- Разбавьте мне водой, - попросил Ганс. - Я не умею пить чистый
спирт.
- Смотри на меня, - предложил Штирлиц. - Задержи дыхание. Видишь? Вот
так. Открой рот, - он опрокинул в себя легкую влагу, - выдохни, - он даже
чуть присвистнул, - и только потом осторожно вдыхай воздух... Валяй, точно
повторяй меня, все будет в порядке.
Ганс выпил, закашлялся, упал на колени, потом и вовсе повалился на
пол; Эронимо опустился рядом с ним, подложил под голову ладонь; парня
трясло, на губах появилась кровавая пена.
- Не кончился бы, - сказал Эронимо, - он глаза закатывает.
- А ты побей его по щекам, - посоветовал Штирлиц и, присев на
деревянную лавку, придвинутую к столу, на котором стояла сковородка с
жареным мясом, начал снимать свои черно-белые тяжелые ботинки. -
Оклемается.
Ганса вырвало, он замычал, вытер лицо, сел и хрипло попросил воды.
- Встань, - сказал Штирлиц. - Поднимись, умойся и садись к столу. На
тебя противно смотреть.
После того, как Ганс вымылся, сел к столу, съел мяса, выпил еще
полстакана спирта, но теперь уже разведенного, его сморило; Эронимо поднял
его, отвел к своей тахте, сделанной из досок сосны, положил на козьи шкуры
и укрыл двумя пончо, купленными в Андах, чилийские индейцы умеют их делать
так, как никто в Латинской Америке.
Когда Ганс уснул, Штирлиц поднялся, хрустко размялся и спросил:
- Ты можешь спустить меня вниз, Эронимо?
- Рискованно, кресла здорово раскачивает...
- Но еще рискованнее спускаться по склону, особенно после спирта...
Выручи, брат... Мне очень нужно быть внизу... А Ганса подержи у себя до
утра, он мне понадобится только утром. И - не раньше. Если же и утром
будет пурга - держи его здесь, пока не утихнет ветер, скажи, что движок не
работает, да и вообще рискованно включать, трос может обледенеть, кресло,
неровен час, соскочит. Ясно?
Просьбы Штирлица здесь выполняли: он умел быть полезным людям, -
месяц назад помог Эронимо составить прошение в суд по поводу перевода на
его имя надела земли, оставшегося бесхозным после смерти двоюродного дяди
на восточной стороне озера; просьба была составлена квалифицированно,
адвокат за такое взял бы не менее двухсот ш т у к, а поди их заработай,
месяц надо п а х а т ь, чтобы получить такую сумму; за ум - к глупому
адвокату кто идет?! - положено хорошо платить, это тебе не лопатой махать,
а думать, мозг сушить.
Просьбу Эронимо удовлетворили; он предложил Штирлицу деньги, тот,
посмеявшись, отказался: "Угости обедом, этого будет достаточно".
До этого он вылечил Манолетте; старика скрутил радикулит, не мог
двинуться; племянник лежал с инфлюэнцей, конец бизнесу, хоть закрывай бар,
а самый сезон, турист ш е л густо, надо ловить момент, не перевернешься -
чем платить налоги?! Что положишь на свой счет? Что пустишь на расширение
д е л а?!
Штирлиц сначала п о г р е л Манолетте ладонями, - он верил в животный
магнетизм: если передавать свою энергию, которая есть тепло, другому
человеку, он ощутит легкое жжение в том месте, где болит, наступит
блаженная расслабленность; в это время надо сделать к р у т о й массаж,
нащупать болевые точки, размять их, укутать человека в шерсть, дать
немножко грога и заставить уснуть.
В том, что магнетизм существует, Штирлиц лишний раз убедился на себе,
в джунглях под Игуасу у Квыбырахи и Канксерихи, дай им бог счастья и
долгих лет жизни; как все-таки ужасен консерватизм человеческого мышления!
Их бы привезти в хороший институт, дать им лабораторию или же - чтобы не
пугать городом - организовать маленький научный центр в джунглях,
постараться понять п р е д м е т серьезно, а не отрицать огульно: этого не
может быть, потому что не может быть никогда.
Штирлиц поставил Манолетте на ноги за день; старик предложил открыть
частную практику:
- Здесь многие страдают от радикулита, знаешь ли... Даже шутят:
"раздался страшный крик и стон, радикулит прервал пистон"... Хорошо мне, я
уже над схваткой, женщина видится мне все больше в образе дочери,
воплощение нежности и красоты, а те, кто помоложе?! Крах семье, измена...
Женщина ведь не может жить без ласки мужчины, бесенеет, и я их понимаю,
организм есть организм... Давай я внесу деньги, ты подбросишь чуток:
"Курандейро Брунн, тайны Амазонки, гарантия излечения от радикулита".
- Знаешь, сколько стоит частная практика? - спросил Брунн.
- Нет.
- Десятки тысяч. У тебя они есть? Аренда помещения! Страховка! Да и
потом если с тобой у меня вышло, то с другим может не получиться, ведь все
зависит от того, верит тебе человек или нет.
- При чем тут "верит" или "не верит"? Мне жгло, когда ты стоял надо
мной, расставив ладони, как епископ на молитве... Жгло, я же чувствовал,
как в меня входило твое тепло.
- А другой придет ко мне, будучи заранее уверенным, что такого быть
не может. И точка. Знаешь, сколько на земле упрямых ишаков? Миллионы,
сотни миллионов, поди их убеди...
С сыном его племянника Сальвадором-Игнасио-и-Санта-Крусом,
отстававшим по английскому и латыни, Штирлиц занимался недели три и
подтянул парня. Он заставил его ходить с собою в горы и не отвечал ни на
один вопрос, заданный по-испански, только английский, ничего, кроме
английского: "Не можешь сказать, объясняй на пальцах, я тебе помогу, так
легче запомнишь слово... Ты только представь себе, что тебе пришлось
воевать против "гринго", ты у них в тылу и каждое твое испанское слово
выдаст тебя, не сделаешь того, что должен сделать для республики; поэтому
либо молчи, изображая глухонемого, либо говори по-английски - пусть даже с
ошибками, вполне можешь представиться каким-нибудь итальянцем, а для этого
мы подтянем латынь, янки уважают образованных людей, знающих историю".
Штирлиц посидел в библиотеке (она помещалась в самом центре города, на
первом этаже серого, сложенного из камня п-образного здания, построенного
австрийцами в начале тридцатых годов, ни дать ни взять тирольский замок,
принадлежавший какому-нибудь отпрыску Габсбургов), нашел две книги на
латыни, пролистал их, снова вспомнил отца, который говорил, что культура
невозможна вне латыни, - концентрированная мудрость государства, изжившего
себя прилежностью к догме, - и приготовил для Сальвадора несколько новелл.
- Смотри, парень, - сказал он, когда они поднялись на вершину
проверить склоны, принадлежавшие Отто Вальтеру, - во время войны, когда
Троя сражалась против италийцев, два юных героя - Эвраил и Нис - им,
кстати, было всего на год больше, чем тебе, - пробрались в лагерь, где
стояло племя рутуллов, и, воспользовавшись темнотой и внезапностью - двумя
факторами, необходимыми для победы во вражеском лагере, - уложили пару
десятков воинов... Но они потеряли дорогу, заблудились в проулках между
палатками рутуллов, и один из них, Эвраил, был схвачен противником.
Расправа во время войны коротка, никто не интересуется, отчего ты взял меч
в руки - защищаясь или нападая, всеобщее безумие, чего ты хочешь...
Рутуллы бросили Эвраила на землю, и палач, громадноростый, бритый наголо,
с висящим брюхом, но мощными руками, занес над юношей свой меч. И тогда
Нис, спрятавшийся в кустах, закричал: "Я здесь! Обратите ваши железы на
меня, рутуллы!" А как это звучит на латыни?! О, ты только послушай: "Ме,
ме, адсум, куи феси!"
- Ме, ме, адсум, куи феси! - задумчиво повторил мальчик. - А его
казнили?
Штирлиц усмехнулся, подумав, что дело пойдет, мальчишка сдаст латынь
по высшему баллу; интерес, да здравствует категория интереса, мир
погибнет, если позволит владыкам лишить себя и н т е р е с а, что может
быть прекраснее и интереснее ожидания подвига, удачи, любви?! Царство
великой скуки никого еще до добра не доводило, Гитлер пытался сделать свой
имперский "интерес" общим для нации; это только придуркам казалось, что
фюрер достиг этого, поставив на шовинизм, который по своей природе слеп;
отрицать право других на разум и поступок только потому, что они другие,
возможно на протяжении крайне маленького исторического периода, потом все
равно наступит крах. Так было со всеми деспотами, стоит лишь прочитать
книги по истории человечества. А с падением деспота рушилось государство,
а с ним и традиции, которые не имеют права быть окостеневшими;
развивающийся мир не терпит статики, все вещи в труде. Выгнав
Фейхтвангера, Манна, Брехта и Эйслера, фюрер одел немцев в баварские
костюмчики и решил, что традиции нации спасены. А это и было началом краха
нации, время китайских стен кончилось, когда американцы подняли в небо
первый в истории человечества аэроплан...
...Эронимо проводил Штирлица до канатной дороги; ветер валил с ног:
- Максимо, я бы не советовал тебе спускаться, это опасно.
- А бог зачем? - Штирлиц вздохнул. - Бог помогает тем, кто знает свое
дело.
Открыв окно, чтобы вьюга была с л ы ш и м о й, близкой, Штирлиц
набрал номер сеньора дона Рикардо Баума, торговца красным деревом,
живущего здесь с тридцать девятого года, резидента Гелена; членом НСДАП -
по словам Кемпа - не был, адепт великогерманской идеи, в Гитлере
разочаровался после разгрома под Минском, в сорок четвертом, в разведке
ведал вопросами военнотранспортного характера и экономикой, особенно
интересовался развитием национального банковского дела Аргентины.
Обмотав мембрану носовым платком, Штирлиц сказал три слова:
- Дяде плохо, помогите.
И сразу же бросился к автобусу, который шел в город; весь план он
рассчитал, пока спускался вниз, шел в домик Отто Вальтера, кипятил чай,
курил сигарету, рассматривал свои обломавшиеся во время спусков ногти и,
закрыв глаза, делал упражнения, которые разгоняют соли в загривке.
...На вокзале - старом, точная копия баварских, длинный перрон
красного цвета, изразцовый пол, даже столбы, на которых крепился навес,
были скопированы с германских - Штирлиц зашел в туалет и приоткрыл окно:
платформа, как на ладони; ну, иди сюда, дон Рикардо Баум, я готов к
встрече, иди, милый...
...Баум приехал ровно через час, как и говорил Ганс; подошел к
большой доске, на которой было вывешено расписание; отчего на маленьких
узкоколейках, где бывает два-три поезда в день, особенно большие
расписания? Господи, человечество сплошь соткано из комплексов: низкие
мужчины льнут к высоким женщинам; нерешительные тянутся к тем, кто
славится резкостью, слабые - к сильным; красивые женщины держат подле себя
уродливых карлиц; толстые хотят похудеть; тощие мечтают прибавить пару
килограммов; лысые тратят огромные деньги на мифические средства, которые
гарантируют шевелюру; волосатые бреют руки и грудь, слишком животно, мир
вступил в эру утонченности и неги; тьфу, пропади ты все пропадом!
Штирлиц вышел из своего укрытия, подумав, что последние месяцы
сортиры стали играть слишком уж приметную роль в его жизни: и в
Рио-де-Жанейро он пытался уйти от Ригельта через окно туалета, и в
самолете писал письма Роумэну и Спарку, зажатый дребезжащими стенками, с
которых на него лупили глаза рыцари и кони, и в Игуасу он играл дурноту в
туалете, прежде чем уйти к Грибблу, а теперь здесь, в Барилоче; горите вы
огнем, чертовы сортиры!
Он дождался той минуты, когда Баум повернулся, двинувшись в обратном
направлении; догнал его, мягко ступая, тронул за руку и тихонько сказал:
- Хайль Гитлер, капитан! Как я рад, что вы откликнулись на мою
просьбу.
Да здравствует резкая внезапность и юмор! Надо постоянно нарабатывать
в себе два эти качества, - все остальное приложится, если знаешь, во имя
чего живешь и чему служишь.
Баум растерялся, лицо его побагровело:
- Простите, вы обознались, кабальеро! Я приехал за билетом.
- А кто поможет бедному дяде? Уезжаете, бросив несчастного старика?
Ладно, господин Баум, будем говорить открыто, времени у меня в обрез, да и
вы занятой человек... Я знаю, что вы не воевали, так что с этой стороны
все обстоит благополучно, и даже членом партии не были. Но вам прекрасно
известно, как ревниво относятся янки к своему коронному оружию - атомной
бомбе. Они не потерпят соперников, где бы те ни объявились. Тем более,
если эту бомбу рассчитывают наши с вами коллеги. Здесь. В Барилоче. Мой
х о з я и н - Ганс вам докладывал о группе американцев, которая сюда
приезжала, не так ли? - очень интересовался, что строят на острове, где
сидят наши люди. Я дал ответ, который успокоил босса. Пока, во всяком
случае. Я не мог поступить иначе, прежде всего каждый из нас немец! Вы
делаете свое дело, я - мое, но мы оба служим будущему, нет? Чтобы
окончательно успокоить босса, который выдает себя за туристского шефа, я
согласился возглавить здесь новый оффис, открываю фирму по приему
американских лыжников. Дело обещает быть крайне выгодным. Я не против
того, чтобы вы в него - со временем - вошли компаньоном. Поэтому вношу
предложение: вы звоните в свое бюро, предупреждаете, что должны срочно
выехать на несколько часов, мы берем билет, едем в соседний город, оттуда
я звоню в Штаты и сообщаю, что мы с вами заключили контракт. Вы же, в свою
очередь, передаете мне ваш отчет о нашей встрече генералу Гелену, - если,
впрочем, сочтете нужным ему об этом писать... Этот отчет - будем считать
актом вербовки, договорились?
- Я ничего не понимаю...
Штирлиц дождался, пока прошел состав, проводил взглядом нескольких
пассажиров и заметил:
- Времени на раздумье у вас мало. Поезд уйдет через двадцать минут,
господин Баум. Я дерусь за жизнь, и в этой драке нельзя жить без
страховки. Я крепко подстрахован. Так же, как вы. Но мне терять нечего, я
одинок, а у вас семья. Думайте.
- Где Ганс?
- Там, где ему следует быть.
- Он жив?
- Да. Кстати, вы уберете его отсюда, передислоцируете в другое место,
я отныне не хочу его видеть...
- Что он вам еще сказал?
- Я отвечу. Но только после того, как мы вместе смотаем туда, где мои
междугородные разговоры не будут слушать здешние любопытные телефонистки,
которым вы платите премию за информацию.
- Какова возможная прибыль от дела?
- Не знаю. Пока не знаю. Но я рассчитываю принимать здесь не менее
пятисот американских горнолыжников. Это - много. Это - деньги.
- Сколько я должен буду внести в предприятие?
- Гарантию моей жизни и нашу дружественность.
- Что еще?
- Ничего.
- Но вы понимаете, что в Мюнхене вами заинтересуются еще больше,
узнав, что вы в контакте с "гринго"...
- Понимаю. Однако от вас зависит все: либо вы даете информацию
Гелену, что ко мне выгодно и дальше присматриваться: "возникают интересные
возможности, он нужен ж и в ы м", либо предлагаете выдать меня властям,
выкрасть, устранить. Все зависит от вас. Если со мной что-то случится,
помните - я подстрахован. Мое горе вернется к вам бумерангом.
- Хорошо, а если я откажу вам?
Штирлиц пожал плечами:
- Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу
ц е п ь. Я знаю ее... С самого севера. С Игуасу... И повинны в этом
г р о м а д н о м провале будете вы. Именно вы.
- Почему именно я?
- Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем
вы, что мы - в конечном-то счете - делаем одно и то же дело. Пример с
Гансом - явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я
дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам.
- В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов.
- Ну, этого-то я никогда не сделаю.
- Значит, блефуете.
- Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных
раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД?
- Да.
- Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха,
и на вас в частности: "нелегальный резидент гитлеровского вермахта в
Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого"?
- Да.
- Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей
пользе, и к нашей общей?
- Понимаю.
- В таком случае: что интересует Гелена - только в связи со мной?
- Передвижения.
- Еще?
- Контакты.
- С кем?
- Со всеми.
- И ничего больше?
Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек
попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения.
- Ну, давайте же, время...
- Повторяю: контакты. Все контакты... Особенно - с аргентинцами...
Точнее, с одним аргентинцем...
- Имя! - Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск.
И Баум сдался:
- Сенатор Оссорио... Бывший сенатор, так вернее...
- Кто его должен ко мне подвести?
- Не знаю. Но - подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми
интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию
антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить,
документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти
материалы...
- Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня?
- Не знаю.
- Кто возьмет билеты? - спросил Штирлиц.
- Вы.
Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с
ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с
Краймером, а третий номер был вымышленным.
Когда ответил низкий голос: "Федеральное бюро расследований, доброе
утро, слушаю вас", - Штирлиц попросил соединить его с мистером Макферсоном
(от Роумэна знал, что этот человек, руководитель подразделения по
наблюдению за европейскими эмигрантами, умер семь месяцев назад); бас
пророкотал, что мистер Макферсон больше не работает в управлении: "Очень
сожалею, может быть, соединить с кем-то еще из его группы?" Штирлиц
поблагодарил, сказав, что он перезвонит в другой раз. Краймеру он сказал,
что необходима ссуда, пара тысяч долларов, все остальное он берет на себя;
"и, пожалуйста, отправьте то, о чем я вас просил; время; теперь я готов к
встрече"; третьего разговора не стал дожидаться, вышел из кабины и
попросил Баума:
- Выкупите у барышни в бюро заказов бланк с номерами, не надо, чтобы
здесь оставались те номера, я напишу ей другие...
И Баум сделал это; Штирлиц порвал бланк, бросил в урну и вышел из
почты; на улице Баум схватился за живот: "Сейчас я вер