бы  то ни стало  добиться  немедленного принятия
дополнительных   договоров   и,  таким  образом,   заново   укрепить  видимо
пошатнувшуюся опору в германском правительстве. Г-н Иоффе намеревался тотчас
после   парафирования  отвезти  договоры  в   Москву,  чтобы   там  добиться
немедленного  принятия их  без  всяких изменений. Точно так  же и  советское
правительство в Москве, отнесшееся вначале весьма спокойно к уходу из Москвы
германского   представительства,  стало  испытывать  сильнейшую  тревогу  за
сохранение тылового  прикрытия, каким  была  для  него  политика германского
правительства. Оно  поэтому решилось отправить г. Радека с особой миссией  в
Берлин, чтобы устранить  всякое  недоразумение, какое  только могло  бы  там
возникнуть  в  связи с  принятием  договоров. Когда же  г. Радек по дороге в
Берлин  встретился  в  Орше   с  г-ном  Иоффе,  везшим   в   своем   кармане
парафированные договоры, то все тревоги его были рассеяны  и он мог спокойно
вернуться в Москву вместе  с  г.  Иоффе.  Мои  протесты против парафирования
договоров прежде, чем  мне была дана возможность защитить свою точку зрения,
оказались напрасны. Договоры действительно были парафированы 10 августа.
     Равным образом бесплодна была  и моя беседа  с господином фон Гинце  на
следующий день. Статс-секретарь остался при своем мнении, что дополнительные
договоры должны быть  приняты во  всяком случае и  что  мы  должны сохранять
отношения с  большевиками. Это "сохранение отношений с большевиками" шло так
далеко, что министерство иностранных  дел  воспрещало  опубликование отчетов
немецких корреспондентов о  положении дел в России и о подлинной  физиономии
большевизма.

     Столь же мало удалось мне отстоять мою точку зрения и в Ставке главного
командования, несмотря  на то,  что генерал Людендорф заявил, что при  общем
положении  вещей,  сложившемся в  данный  момент,  он  никакого значения  не
придает  больше ни признанию дополнительных  договоров  вообще, ни отделению
Эстляндии и Лифляндии в особенности. Что же  касается  канцлера, то он ответ
свой отложил до 26 августа - предполагаемого дня его возвращения в Берлин. Я
совершенно недвусмысленно заявил о том, что поскольку, вне  сомнения, вопрос
о принятии того или иного решения уже предрешен, мне ничего не остается, как
подать  в  отставку.  У  императора  я  просил   разрешения  высказать  свои
соображения  в   письменной   форме.  Свою  записку  20  августа  я   послал
рейхсканцлеру  с просьбой  передать ее кайзеру.  Я, однако,  имею  основание
полагать, что Его Величеству она представлена так никогда и не была.

     Рейхсканцлер вернулся  в Берлин только 29 августа.  За день до того (27
августа.  -  Ю.Ф.)  были  подписаны  парафированные 10  августа договоры. 30
августа я передал канцлеру подробно мотивированное  прошение  об отставке. В
нем  я снова подчеркнул те опасности для будущих отношений наших с Россией и
для  нашей собственной союзной  системы, какие заложены в  важнейших пунктах
дополнительных   договоров,   подписанных    вопреки    моим   настоятельным
предостережениям. Я обосновал далее невозможность успешного сотрудничества с
большевистской властью, сотрудничества, дающего нам действительную помощь  и
облегчение нашего положения, и добавил:

     "Я предвижу наступление обратных влияний этой политики не только вовне,
но  и  внутри  страны.   Систематическое  подкрашивание  в  немецкой  печати
большевистского  режима,  в   своих   неистовствах  едва  ли  превзойденного
якобинцами, отношение к этому  режиму на  равной ноге,  солидаризация  с ним
или,  по крайней  мере, видимость такой солидаризации вплоть до того, что не
принимается  никаких   мер   против  вялого   преследования   большевистским
правительством,  вернее, отсутствия  всякого преследования  им групп и  лиц,
причастных к  убийству графа Мирбаха и  фельдмаршала  Эйхгорна, - все это не
может  не   иметь  опасного  влияния  на   душу  германского   народа  и  на
внутриполитические отношения в нашей собственной стране".

     Принятие  моей  отставки,  прошение  о  которой  было  представлено  30
августа,  последовало  лишь  22  сентября.  На  основании  некоторых  вполне
определенных  намеков  у   меня  создалось  впечатление,  что   в  интересах
целесообразности  меня решили держать как можно долее под гнетом  "параграфа
Арнима",  дабы  таким  образом  лишить  меня  возможности открытой  борьбы с
политикой  правительства, которую я считал роковой. Не было  удовлетворено и
мое желание,  чтобы в официальном сообщении  о моей  отставке  было  открыто
указано - как на  ее  причину - на непримиримые разногласия в вопросах нашей
политики на Востоке.

     Одновременно с этим Министерство иностранных  дел сообщило  в  печать и
лидерам Рейхстага
     такого рода информации о событиях в Москве, которые освещали  в  ложном
свете мое поведение. В беседе с журналистами статс-секретарь иностранных дел
между  прочим  сказал,  что  будто  бы  я  хотел  подбить  его  на  "измену"
большевистскому  правительству! В  целом ряде газет, открыто  ссылавшихся на
информацию  надлежащего  ведомства,  мне  был  брошен  упрек  в   оставлении
московских "окопов"  по  соображениям  личной безопасности.  Крылатое словцо
было  с удовольствием подхвачено и  теми органами печати,  которые сохранили
доброжелательное отношение ко мне еще со времен  прежней  моей деятельности.
Личные  нападки меня не трогали;  к  ним я был уже нечувствителен. Но  тяжко
было сознание надвигающейся роковой  беды, предотвратить которую  я  не мог,
несмотря на все мои предостережения.

     Так  кончилась  для меня  моя московская  миссия -  не только  глубоким
разочарованием личного  характера, но  и гнетущим чувством и сознанием того,
что боги хотят нашей гибели.


Приложение 3

6-е заседание Всероссийского Центрального Исполнительного комитета
5-го созыва

     Свердлов. Объявляю заседание Всероссийского Ц.И.К. и Московского Совета
открытым. Прежде чем  дать  слово различным ораторам,  я считаю  необходимым
указать, что последние события в Болгарии вынудили нас созвать сегодня столь
авторитетное собрание, чтобы определить наше отношение к событиям. Мы должны
дать себе отчет в том, что указало этот  путь нашим товарищам за границей. Я
должен дать  слово т. Теодоровичу, чтобы  огласить письмо, полученное  от т.
Ленина, еще не вполне здорового.
     Теодорович. Товарищи, т. Ленин прислал нам следующее письмо:

     "В Германии разразился политический кризис. Паническая  растерянность и
правительства, и  всех  эксплоататорских классов  в целом обнаружилась перед
всем народом. Безнадежность военного положения и отсутствие всякой поддержки
господствующих  классов  трудящимися массами обнаружены  сразу.  Этот кризис
означает  либо  начало  революции,  либо,  во  всяком  случае,  то,  что  ее
неизбежность и близость стали видны теперь массам воочию.
     Правительство морально  подало в отставку и истерически  мечется  между
военной  диктатурой  и  коалиционным  кабинетом.  Но  военная  диктатура,  в
сущности,  испробована уже  с начала войны,  и как-раз теперь  она перестала
быть  осуществимой, так как  армия сделалась  ненадежной. Привлечение  же  в
кабинет  Шейдеманов и  К0  только  ускорит  революционный  взрыв,
сделает его  более широким,  более сознательным, более твердым и решительным
после  того, как разоблачится до  конца  все  желтое  бессилие  этих  лакеев
буржуазии,этих продажных людишек, таких же, как наши меньшевики и с.-р., как
Гендерсоны  и Сиднеи Бэббы  в  Англии, Альберы Тома  и Ренодели во Франции и
т.п.
     Кризис  в  Германии  только начался.  Он  кончится неизбежно  переходом
политической власти в руки  германского пролетариата. Российский пролетариат
с величайшим вниманием  и восторгом следит за  событиями.  Теперь даже самые
ослепленные из  рабочих разных стран увидят, как  правы были большевики, всю
тактику строившие на поддержке  всемирной  рабочей  революции и не боявшиеся
приносить различные тягчайшие жертвы. Теперь даже самые темные поймут, какую
безмерно  подлую измену социализму совершали меньшевики и с.-р., идя на союз
с  грабительской  англо-французской   буржуазией,  ради,  будто  бы,  отмены
брестского мира. И  уже, разумеется,  Советская власть не подумает  помогать
немецким империалистам попытками  нарушить  брестский  мир,  взорвать его  в
такой момент, когда внутренние антиимпериалистические силы Германии начинают
кипеть и бурлить, в такой момент,  когда представители германской  буржуазии
начинают  оправдываться  перед народом  в  заключении  такого мира, начинают
изыскивать средства "переменить" политику.
     Но  пролетариат России  не только со вниманием  и восторгом  следит  за
событиями. Он  ставит  вопрос  о  том, чтобы  напрячь  все  силы для  помощи
немецким  рабочим,  которым предстоят самые тяжелые  испытания, самые тяжкие
переходы  от  рабства  к  свободе, самая  упорная борьба  и  со своим,  и  с
английским империализмом.  Поражение германского империализма будет означать
на известное время и рост наглости, зверства, реакционности и завоевательных
попыток со стороны англо-французского империализма.
     Большевистский рабочий класс России был всегда  интернационалистическим
не на  словах, а  на деле,  в  отличие от тех мерзавцев, героев  и вождей  2
Интернационала,  которые  либо  прямо  изменяли,  вступая в  союз  со  своей
буржуазией,  либо   старались   отделываться  фразами,  выдумывая   (подобно
Каутскому, Отто  Бауеру  и  К0) отговорки от  революции, выступая
против  всякого  смелого, великого  революционного  действия,  против всякой
жертвы  узко-национальными  интересами во  имя  движения вперед пролетарской
революции.
     Российский  пролетариат поймет, что теперь  от него потребуются  вскоре
величайшие  жертвы  на  пользу  интернационализма.  Близится   время,  когда
обстоятельства  могут  потребовать от нас помощи освобождающемуся  от своего
империализма   немецкому    народу,    народу   против    англо-французского
империализма.
     Начнем  же  немедленно готовиться.  Докажем,  что русский рабочий умеет
гораздо  более энергично работать, гораздо более  самоотверженно бороться  и
умирать,  когда дело идет не об  одной только русской, но и о  международной
рабочей революции.
     Прежде  всего  удесятерим  свои  усилия  по  заготовке  запасов  хлеба.
Постановим, что в каждом крупном  элеваторе создается запас хлеба для помощи
немецким рабочим, если  обстоятельства поставят их в трудное положение в  их
борьбе  за  освобождение  от  чудовищ и  зверей империализма.  Пусть  каждая
партийная  организация,  каждый   профессиональный   союз,  каждая  фабрика,
мастерская и т.д. свяжутся специально  с несколькими избранными ею волостями
для укрепления союза с  крестьянами, для  помощи им, для просвещения их, для
победы над кулаками, для  полной очистки всех излишков хлеба. Пусть таким же
путем  удесятерится  наша работа  по  созданию пролетарской  Красной  армии.
Перелом  наступил,  -  мы  все  это  знаем,  видим  и  чувствуем. Рабочие  и
трудящиеся  крестьяне  передохнули от  ужасов империалистической  бойни, они
поняли  и  на  опыте увидали необходимость войны с  угнетателями  для защиты
завоеваний их революции, революции трудящихся,  их власти, Советской власти.
Армия создается, - Красная  армия рабочих  и бедных крестьян, готовых на все
жертвы  для  защиты  социализма.  Армия  крепнет  и  закаляется  в битвах  с
чехословаками и белогвардейцами. Фундамент заложен  прочно, - надо спешить с
возведением самого здания.
     Мы решили иметь армию  в 1.000.000  человек к  весне, нам нужна  теперь
армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь.
     Мировая  история  за последние дни  необыкновенно ускорила свой бег  во
всемирной  рабочей  революции.  Возможны самые  быстрые  перемены,  возможны
попытки союза германского и англо-французского империализма против Советской
власти.
     Ускорить работу подготовки должны и мы. Удесятерим же наши усилия.
     Пусть  станет  это лозунгом  годовщины  великой  октябрьской  революции
пролетариата!
     Пусть   станет  это  залогом  грядущих  побед  всемирной   пролетарской
революции!
     Н. Ленин"

     Радек.  Товарищи, мне поручена задача  дать краткий  обзор фактического
международного  положения,  с  которым нам  придется  считаться в  ближайшее
время.  Помните,  товарищи,  что  когда  Россия  принуждена  была  подписать
брестский  мир,  германское  правительство объявило своему  народу победу на
западном фронте,  что  войска  с  русского фронта  задавят войска Франции  и
Англии,  и что он,  народ, получит мир за  все жертвы  и убытки.  Германское
наступление  не дало  победы: с июля получились громадные потери, и все-таки
победы оно  не  дало. После  наступления германцев пришло время  наступления
французов и англичан, и явился новый фактор, с которым мало считались, - это
американская  армия,  которая  не  была  еще  в  борьбе, которая  имела  всю
чудовищную современную технику, и мы видим,  как армии союзников,  в  первую
очередь Америки и Англии, оттесняют  германцев, угрожают  разрывом фронта, и
территория германцев по  большей  частью обстреливалась  орудиями,  которыми
германцы раньше думали забросать весь мир.  В германском обществе начинается
полное   политическое  разложение.  Разложение   это  проявляется  тем,  что
официальное   правительство   успокаивает,   оно   говорит,  что  буржуазией
распространяются  чудовищные слухи  о  германских  поражениях  и  германском
командовании, что всякий,  кто будет распространять  подобные  слухи,  будет
наказан  годичным заключением в тюрьме. Это разложение вызвало упадок веры в
победу и  отражается  с  каждым  днем на армии. Она  не видит в  перспективе
победы, она  знает, что резервы ее истощены, а американские еще  не тронуты.
Капитализм  начинает выбрасывать миллионы рабочих и солдат. Несколько недель
назад, 24 сентября, подводя итог положению,  германский  рейхсканцлер заявил
перед парламентом, что ситуация серьезна, но что нет причин думать, что  она
катастрофична,  что  близкое  поражение  врагов и даже  в тот момент,  когда
австрийское правительство под напором народных масс обратилось к союзникам с
предложением мирных переговоров, германское правительство отказалось принять
в этом участие,  мотивируя это тем, что  союзники готовы  думать, что близка
победа,  что  поэтому не стоит обращаться, и что только зимой наступит время
говорить  о мире.  Но, товарищи,  в прошлую  среду-четверг  случилась  вещь,
которая опрокинула эти надежды германского  правительства.  Болгария сделала
свое предложение о перемирии. Мы сначала  не  могли определить, что побудило
Болгарию  к  этому  шагу.  Мы  могли  только  догадываться.  Теперь   дается
достаточно  доказательств  о  причинах. Когда  германцы  гнали  перед  собою
демобилизованную армию, при  победах германского  капитализма не над русским
рабочим, а над  крестьянином,  который  не мог выдержать всех мук войны, так
как не привык к напряженной работе на фабрике, этот самый  фактор дал победу
над Россией; тот же самый фактор был причиною поражения: Болгария отказалась
воевать. Мы знаем подробно, что болгарские корпуса бежали и оставляли фронт,
и что англичанам и французам было очень легко, фронт этот  был  очень тонок,
и, таким образом, можно  было принудить  Болгарию, и что  Болгария подписала
такие  условия  перемирия,  которые являются условно капитуляцией. Она сдает
все железные  дороги,  все  военные припасы, очищает оккупированные области,
Македония выходит из войны  окончательно. Германское правительство  в первый
момент думало,  что имеет  налицо только измену, вождя  болгарской буржуазии
Фердинанда   Болгарского   теперь   тоже  называют  мошенником.   Германское
правительство послало корпуса на фронт,  но они не  успели дойти  до фронта,
потому  что нужно  было идти  на  Софию, чтобы  избавить  массы  болгарского
народа, чтобы покончить с правительством; германское  правительство  думало,
что ему удастся создать новое правительство, что удастся сорвать подписанное
перемирие  в  Салониках.  Но это был  самообман,  ибо  если бы удалось такое
правительство, то разве только силой солдат, а без  того, не имея достаточно
солдат,  получились  болгарские одни штыки. Эта песенка  была  спета. Но еще
германские корпуса  не успели  создать нового правительства, несмотря на его
большой  опыт,  как  уже цели  не существовало. Цель,  для которой  они были
посланы в Софию, уже не существовала. Турция заявила, что она не в состоянии
воевать  и  принуждена  начать   переговоры  с  союзниками.  Таким  образом,
получаются два  факта крупнейшего  политического значения. Получается прорыв
германского фронта на юге. Войска союзников  могут теперь пойти на Австрию и
перейти в наступление с юга. Это есть фактор военного характера неслыханный,
в виду общего разложения в Австрии, в виду того,  что  австрийские войска  в
десятках тысяч  дезертируют, в виду расстройства  австрийского транспорта  и
т.д.  Дело не только в затруднительном  военном положении Германии, - дело в
том, что  самая  цель войны, для  которой германское правительство бросило в
нее 4 года назад, для которой оно гнало народные массы через всю Европу и на
половину  Азии,  - эта цель уничтожена. Этой  целью было  завоевание Турции,
отдание  Турции  в  крепкие  руки  германского  капитала.  Итак,  задача  не
исполнена, затем  последовал  разгром  германского империализма,  - об  этом
можно открыто говорить даже в  Германии. Германская пресса заявляет открыто,
что Германия стоит перед мировой катастрофой, что она в данный момент уже не
борется ни  за какие захваты. Военное поражение  не кончается  поражением на
юге.   По  сведениям  германской   печати,  усилия  союзников  идут  в  этом
направлении,  чтобы  отрезать  германскую  армию, стоящую  на  бельгийской и
французской  территориях,  и  перенести  борьбу  на  германскую  территорию.
Союзники,  как видно из речи английского министра иностранных  дел Бальфура,
сказанной  два  дня   назад,  предъявили   свои  мирные   условия  Германии:
Эльзас-Лотарингия должна уйти к  Франции,  это значит, что большая  половина
германской  руды  должна отойти;  они заявляют, что  из  двух третей  старой
Польши должно быть создано новое независимое государство. Они прокламировали
раздел  Австрии,   открытый  раздел  Турции.  Германские  военные   писатели
оценивают  ситуацию,  как  очень  серьезную.  Мы  не  в  состоянии  сказать,
насколько  серьезны и верны надежды французского  и английского капитализма,
что ему удастся перенести войну на германскую территорию. Мы по политическим
признакам   можем  оценить,  насколько  опасны,  насколько  катастрофическим
является  германское   положение.   Вы  знаете,   какой  политический  строй
господствовал в  Германии? Фактически это была полная диктатура  финансового
капитала,  угольных  королей  и  диктатура  помещиков. Формально,  - я  буду
говорить  фактически, -  формально  решил все  дело  не парламент,  а  совет
союзный,  в  котором  сидели представители всех  королей  и всех  германских
князей.  Германское  правительство   было   формально,   таким  образом,  не
правительство буржуазии, которое непосредственно в парламенте решало  судьбы
своих народных  масс, а было правительством, которое представляло династию и
бюрократию,  которые  решали  судьбы  народа,   и  германское  правительство
отказалось в продолжение многих лет  от  всяких реформ в  этой области. Мало
того: германская буржуазия  не смела никогда их  требовать,  ибо конституция
Германии  обеспечивала Гогенцоллернам полное распоряжение  силами германской
нации.   Теперь  мы  имеем  банкротство,  полное   разрушение  этой  системы
управления в Германии. Германское правительство, которое до этого времени не
было  в  состоянии  дать  немецким  рабочим демократические реформы,  -  это