ий)24.  По   поручению   главнокомандующего
Восточным   фронтом  Леопольда  принца  Баварского,  с   германской  стороны
переговоры  должна была вести группа  военных во главе с генералом Гофманом.
За  день до начала переговоров генерал Э. Людендорф  сформулировал директивы
переговоров:  согласие   на  невмешательство  в  российские  дела;  денежные
компенсации германскому  правительству за содержание более миллиона  русских
военнопленных; "присоединение  Литвы  и Курляндии к  Германии,  так  как  мы
нуждаемся в большем количестве земли для пропитания народа";  гарантии того,
что в  Финляндии, Эстонии, Лифляндии и на  Алландских островах не закрепится
Англия; обмен военнопленными и гражданскими пленными; самоопределение Польши
и ее федерация с Центральными державами; установление границы между Литвой и
Польшей в соответствии с военными интересами; возврат оккупированных русских
территорий  при  определении  восточной  границы  Польши;  отказ  России  от
Финляндии,  Эстонии,  Лифляндии,  Молдавии,  Восточной  Галиции  и  Армении;
предложе-
     149


     ние германского посредничества при урегулировании вопроса о Дарданеллах
и других спорных европейских вопросов в  случае отказа  России  от намерений
завоевать  Константинополь;  модернизация  железнодорожной  сети  России   с
привлечением  германского  капитала  и  другие  взаимовыгодные экономические
соглашения;  восстановление правовых взаимоотношений; нейтралитет Германии в
случае   нападения  Японии   на  Россию;  переговоры   о   будущем  союзе  с
Россией25.
     Но все  это были  лишь директивы. На состоявшемся 3 декабря  по н.  ст.
первом совместном заседании делегатов  многие из  этих  вопросов  вообще  не
поднимались. Русская  делегация настаивала на заключении мира без аннексий и
контрибуций. Гофман на это как бы соглашался, но при условии присоединения к
этому требованию еще и Антанты, а поскольку,  как всем было ясно,  советская
делегация  не уполномочена  была Англией,  Францией и США вести переговоры с
Четверным  союзом, вопрос о всеобщем демократическом мире повис в воздухе. К
тому  же делегация Центральных держав  настаивала  на том, что  уполномочена
подписывать  лишь военное  перемирие, а  не политическое  соглашение. И  при
внешней вежливости обеих сторон общий язык найден не был.
     Германское   правительство  явно   надеялось  на   быстрое   заключение
соглашения  с большевиками.  Иоффе,  ведший  переговоры от имени  советского
правительства,  пытался выиграть время. Немцы предлагали  начать тотчас хотя
бы  неофициальное обсуждение перемирия. Иоффе предлагал перенести обсуждение
на 4 декабря по н. ст. Делать было нечего, все согласились26.
     4  декабря  в  9.30 утра переговоры возобновились.  От имени  советской
делегации   контр-адмирал   В.   М.   Альфатер  зачитал  проект   перемирия.
Подразумевалось,  что  перемирие  будет  всеобщим, сроком на  шесть месяцев.
Возобновление  военных действий могло последовать только с объявлением о том
противной стороне за 72 часа. Переброска войск в  период  перемирия сторонам
не разрешалась. Определялась четкая демаркационная линия. После заключения
     150
     всеобщего  перемирия  все местные перемирия теряли силу. Гофман  на это
заметил, что о всеобщем перемирии говорить бессмысленно,  так как Антанта не
побеждена,  не  присоединилась к  переговорам, не  пойдет на  перемирие  и в
одностороннем  порядке  объявлять о  прекращении  огня  на  Западном  фронте
Германия  не  может.  Перемирие  поэтому  может  быть  заключено  только  на
Восточном и русско-турецком фронтах.  На пункт  о  запрете  перебросок войск
Гофман возразил,  что Германия оказывается здесь в невыгодном положении, так
как  только  она воюет на два фронта и этот  пункт, следовательно, направлен
только против нее. К тому же общий запрет на перемещение войск подразумевает
и  запрет  отвода войск в  тыл,  и  замену  уставших частей  свежими, а  это
неразумно  и  в  конечном счете  не  выгодно  ни  одной  из  сторон.  Гофман
предложил,  поэтому, договориться  о  том,  что  армии  Центральных  держав,
выставленные  против  России, не  могут  усиливаться, как  и  русские армии,
выставленные против стран Четверного союза. Кроме того  немцев не устраивали
сроки -- в шесть месяцев, как слишком большой (перемирие рассматривалось ими
как первый шаг к миру, а советской делегацией -- как оттяжка  переговоров на
полгода), и 72-часовой, как слишком короткий. Компромисс  был  найден в том,
что  перемирие  заключалось  с 10 декабря  1917 г. до 7  января  1918  г. по
н.'ст., а предупреждение о разрыве перемирия должно было последовать за семь
дней.
     Подписать  договор  предполагалось  на  следующем  заседании,  утром  5
декабря.  В  течение ночи  советская делегация вела оживленные  переговоры с
Петроградом27. Центр ответил,  что  уступать  нельзя и  предложил
"немедленно  после утренних переговоров [22 ноября (5  декабря) ] выехать  в
Петроград, условившись о новой встрече с противниками  на русской территории
через неделю"28.
     На  заседании  5  декабря  советская делегация  объявила,  что "считает
необходимым прервать конференцию на одну неделю"  с  тем, чтобы  возобновить
заседания  12  декабря  (29  ноября)29.  "Здесь не  торопятся, --
записал  Чернин.  -- То турки не готовы, то  опять болгары, затем  канителят
рус-
     151


     ские,  и в  результате заседание  снова  откладывается или  закрывается
тотчас после начала" .
     Как   и   предусматривала  директива  Петрограда,  советская  делегация
предложила перенести переговоры в Псков. Согласившись на перерыв, германская
делегация отклонила требование  о переносе места заседаний  , сославшись  на
то,  что в  Бресте  созданы  лучшие  условия.  Иоффе не  стал  возражать.  В
неофициальном  порядке  было  договорено   о  том,  что   на   Восточном   и
русско-турецком  фронтах  с  24   ноября  (7  декабря)  до  4  (17)  декабря
объявляется перемирие , продленное затем до 1  (14)  января 1918 г. В первый
день перемирия,  24 ноября (7 декабря), советская делегация, уже вернувшаяся
домой, докладывала ВЦИКу  о  мирных  переговорах  .  В  прениях  Троцкий был
циничен, хладнокровен и подготавливал к возможному возобновлению войны:
     "Мы  говорим  с (германской) делегацией, как стачечники с капиталистами
[...  ].  И у нас, как у  стачечников,  это  будет не последний договор.  Мы
верим, что окончательно будем договариваться с Карлом Либкнехтом, и тогда мы
вместе с народами мира перекроим карту Европы [...  ]. Если  бы мы ошиблись,
если бы  мертвое молчание  продолжало  сохраняться  в  Европе,  если  бы это
молчание давало  бы Вильгельму возможность  наступать  и диктовать  условия,
оскорбительные для  революционного достоинства нашей  страны, то  я не знаю,
смогли бы мы при расстроенном хозяйстве и общей разрухе [... ] смогли  бы мы
воевать.  Я думаю: да, смогли бы. (Бурные  аплодисменты.) За нашу жизнь,  за
смерть, за  революционную  честь мы боролись  бы  до последней  капли крови.
(Новый взрыв аплодисментов.) "35
     Каменев  был  оптимистичен:  "Я могу сказать  смело, на основании своих
впечатлений, для сепаратного мира у Германии предел уступок  весьма и весьма
широк. Но не для  того мы ехали в Брест, мы  туда  поехали потому, что  были
уверены,  что  наши  слова  через  головы  германских  генералов  дойдут  до
германского  народа, что наши  слова выбьют из рук генералов  оружие [... ].
Если  германские генералы думают, что мы взяли слишком заносчивый тон и были
слишком требовательны, то мы уверены, что наши требова-
     152
     ния будут еще  больше [...  ]. Мы  были смелы [... ].  С одной и другой
стороны использована сила штыков, но не использована еще сила революционного
энтузиазма"36.
     12  (25)  декабря, в день  возобновления работы Брест-Литовской  мирной
конференции, граф Чернин  объявил от имени стран Четверного  союза,  что они
согласны  немедленно заключить общий мир без насильственных  присоединений и
контрибуций  и присоединяются к советской делегации, осуждающей  продолжение
войны ради чисто  завоевательных  целей37. Аналогичное  заявление
сделал Р. Кюль-ман: "Делегации  союзников полагают, что  основные  положения
русской   делегации   могут   быть   положены   в   основу   переговоров   о
мире"3*.
     Правда,  и  Чернин,  и Кюльман сделали  одну  существенную  оговорку: к
предложению  советской делегации присоединяются все воюющие страны, причем в
определенный,   короткий,   срок39.  Таким  образом,  Антанта   и
Четверной союз должны были сесть за  стол мирных переговоров и заключить мир
на условиях,  выдвинутых российской советской делегацией. Было очевидно, что
такое предложение  нереалистично40. Когда  6 (19)  декабря  посол
Франции в России Ж.  Нуланс сообщил  в  МИД о беседе с Троцким, предложившим
Франции  присоединиться к переговорам,  министр  иностранных  дел  С.  Пишон
ответил, что не склонен присоединяться к мирным переговорам между германским
правительством и "максималистами". 8 (21) декабря он телеграфировал Нулансу,
что французское правительство  "ни  в коем  случае не  согласно вмешаться --
официально  или  нет  --  в мирные переговоры максималистов и беседовать  об
интересах Франции с псевдо-правительством"41.
     По  существу попытка  привлечения Антанты  к переговорам была банальным
пропагандистским  шагом42,  используемым советским правительством
еще и для затяжки переговоров: на заседании 12 (25) декабря Иоффе  предложил
"сделать десятидневный перерыв" с 25 декабря по 4 января по н.  ст. "с  тем,
чтобы  народы, правительства  которых  еще  не присоединились  к  теперешним
переговорам о  всеобщем мире, получили  возможность  ознакомиться"  с мирной
про-
     153


     граммой,  выдвинутой  большевиками43.  Пятью   днями   позже
перерыв был объявлен44.
     Тот  факт,  что заявления  Чернина  и  Кюльмана  об  их согласии  вести
переговоры на условиях, выдвинутых советской делегацией ("мир без аннексий и
контрибуций"),  совпадали, не должен  вводить в  заблуждение: у  Германии  и
Австро-Венгрии по этому  вопросу  имелись серьезные расхождения.  Германское
правительство  давно относилось с подозрением к готовности Чернина подписать
мир с  Советами как можно скорее.  Еще 20 ноября (3 декабря) статс-секретарь
Германии по  иностранным делам Кюльман высказал  мнение, что  Австро-Венгрия
хочет  опередить  Германию  в  деле будущего сближения  с  Россией.  Похоже,
однако, что Чернин думал не столько о далеком будущем, сколько  о завтрашнем
дне.  Когда  Кюльман  уже   во  время   заседания  делегаций,  имея  в  виду
большевиков, сказал  Чернину по-французски: "Они могут только  выбирать, под
каким  соусом  им придется  быть съеденными",  Чернин  скептически  заметил:
"Совсем  как мы45. [... ] Для нашего спасения необходимо возможно
скорее достигнуть мира"46.
     Русская  революция,  по  замечанию  начальника германского генерального
штаба  П.  Гинденбурга,  действовала  "скорее  разлагающе, чем  укрепляюще".
Противостоять требованию "мира  во что  бы то  ни  стало"  было  практически
невозможно47. К тому же не было единства. Кроме расхождений между
Германией  и  Австро-Венгрией  были  еще  и  конфликты  внутригерманские:  у
статс-секретаря по иностранным делам Кюльмана,  с  одной стороны,  и высшего
военного  командования,  с  другой48. Последнее  стояло за  более
жесткую  линию в переговорах  с  советским  правительством,  в  то время как
Кюльман считал,  что мирный  договор на Востоке должен  быть составлен таким
образом,  чтобы он не  препятствовал заключению  в будущем мира  на Западном
фронте49.  Кюльман  небезосновательно  предполагал,  что  Антанта
никогда  не согласится на признание Брестского мира в том виде,  в каком его
собирались  продиктовать России Гофман и Людендорф, а если так, то Брестский
мир, пусть и самый выгодный для Германии, станет
154
     главным препятствием к  заключению перемирия на Западе50. Но
поскольку высшее военное  руководство  Германии рассчитывало  не столько  на
перемирие с Антантой, сколько на победу над ней, установка Кюльмана казалась
военным  ошибочной, и  конфликт между Кюльманом  и командованием  германской
армии зашел  так  далеко,  что  уже  в ходе Брестских  переговоров  Кюльману
неоднократно  угрожали  отставкой51  (которая  и произошла  после
подписания мира, 9 июля 1918 года)52.
     В то время, как Кюльман,  а  еще больше Чернин были озабочены скорейшей
ликвидацией  затянувшейся   войны   и   заключением   наиболее  выгодного  в
сложившейся  ситуации мира,  Гинденбург  и  Людендорф,  хоть это  и  кажется
удивительным, подстраховывались на случай возможной новой войны в Европе. 18
декабря  по  н. ст. на вопрос Кюльмана Гинденбургу о том, зачем, собственно,
продолжать  оккупацию   прибалтийских   территорий,  Гинденбург   откровенно
ответил: "Я должен иметь возможность маневра левого фланга в будущей войне".
Людендорф ссылался еще и на германское  общественное мнение, которое стоялр,
мол, за оккупацию Прибалтики53. И германское военное командование
предлагало настаивать  на выводе русских войск из Эстляндии  и Курляндии, не
доводя, впрочем, до разрыва переговоров с большевиками54.
     Гинденбург вообще резко возражал против политики германских  дипломатов
в Бресте,  согласившихся  на "мир  без  аннексий  и  контрибуций".  13  (26)
декабря, на следующий день  после принятия в Бресте совместной декларации об
отказе  от  насильственного мира,  Гинденбург  с раздражением телеграфировал
рейхсканцлеру:
     "Я  должен  выразить свой  решительный  протест  против  того,  что  мы
отказались  от насильственного присоединения территорий  и репараций. [... ]
До сих пор  исправления границ входили в  постоянную практику.  Я дам своему
представителю указание отстаивать эту точку зрения после встречи комиссии по
истечении  десятидневного  перерыва. В  интересах германского  правительства
было бы, чтобы Антанта не последовала призыву, обращенному к ней; в про-
155


     тивном  случае  такой мир был бы для нас роковым. Я  также полагаю, что
все соглашения с Россией будут беспредметными, если Антанта не присоединится
к переговорам. Я еще раз подчеркиваю, что наше военное  положение не требует
поспешного заключения мира с Россией.  Не мы, а  Россия нуждается в мире. Из
переговоров  создается  впечатление,  что не мы, а Россия является диктующей
стороной. Это никак не соответствует военному положению"55.
     Позиция Кюльмана  в глазах военного руководства  Германии не  выглядела
обоснованной. Так, вместе с кайзером и высшим военным руководством,  Кюльман
считал, что Прибалтика должна быть отделена от России, поскольку в противном
случае Германия окажется в  тяжелом состоянии  в будущей войне. Но  согласие
России на отделение Прибалтики требовало, по мнению Кюльмана, компромиссного
решения всех остальных русско-германских вопросов, а не одного лишь военного
давления на Россию,  как то собирался делать Людендорф56. Кюльман
как политик  понимал, что не  все занятые  военными территории  можно  будет
удержать за собою; и лучше отдать часть захваченного, но заключить прочный и
реальный мир  с  советским  правительством, чем  рисковать свержением  этого
правительства и потерей, в результате, всех завоеваний в Бресте.
     Между  тем  вопрос об  окраинных государствах  чуть  было  не  привел к
разрыву переговоров. После телеграммы Гинденбурга германская  делегация дала
понять  советской  стороне, что  та  неправильно  истолковала первоначальное
германо-австрийское  заявление об отказе  от аннексий и  ошибочно посчитала,
что "мир без аннексий отдаст им польские, литовские и курляндские губернии".
Немецкая сторона указала, что "даже  при условии заключения мира с  нынешним
русским  правительством силы Четверного союза  и дальше будут  оставаться  в
состоянии войны" на Западном  фронте, "и поэтому немецкая сторона  не  может
взять  на  себя  обязательств"  вывести  войска  из  оккупированных  русских
территорий в определенный срок.
     Немцы  указали   также,  что  Польша,  Литва,  Курляндия,  Лифляндия  и
Эстляндия наверняка "выскажутся за
     156
     политическую самостоятельность  и отделение"  от  России  (и  так  дали
понять,  что  вопрос  об отделении  и  оккупации  германскими войсками  этих
территорий, собственно, уже предрешен)57.
     По мнению германского верховного главнокомандования,  присутствие войск
в оккупированных  провинциях  должно было  продолжаться  несколько лет.  Это
крайне  возмутило  Иоффе; и под конец  вечернего  заседания  13 (26) декабря
стало ясно, что  стороны на грани разрыва.  Кюльман, правда, дал понять, что
не поддерживает требования германских военных и скорее уйдет в отставку, чем
разорвет   переговоры   из-за   разногласий   по   вопросу   об   аннексиях.
Австро-венгерская  делегация также намерена была  подписать мир любой ценой.
Вечером  этого дня Чернин информировал германскую  делегацию,  что в  случае
разрыва   немцами   переговоров   с  большевиками   Австро-Венгрия  подпишет
сепаратный  мир58.  На  следующий день  Чернин уведомил  об  этом
Кюльмана в личном письме59.
     Утром 14 (27) декабря на совещании, где присутствовали Иоффе, Каменев и
Покровский,  с одной стороны, и  Кюльман, Чернин и  Гофман, с другой, М.  Н.
Покровский указал, что нельзя  "говорить о мире без аннексий, когда у России
отнимают  чуть ли не  18  губерний". Гофман вновь возразил на это, что, пока
война  на  Западе продолжается, немцы не могут  очистить Курляндию  и Литву,
поскольку  эти  территории являются  частью  их  военных ресурсов. После  же
окончания  войны  "судьба  оккупированных  областей  должна  быть решена  на
основании   принципа  самоопределения   народов"60.   На  дневном
заседании,  открывшемся  в  17 часов,  Иоффе  потребовал поставить пункт  об
отказе от  аннексий  первым пунктом  договора.  Согласно советскому проекту,
Россия  должна  была  вывести "свои  войска  из  оккупированных  ею областей
Австро-Венгрии, Турции  и  Персии, а  силы  Четверного союза  -- из  Польши,
Литвы,  Курляндии и  других  областей  России". Населению  этих  областей  в
течение короткого, точно оговоренного времени должна была быть предоставлена
"возможность принять полностью независимое решение о присоединении к тому
     157


     или иному государству или об образовании самостоятельного государства",
причем все иностранные войска  должны были быть выведены. Германский  проект
однозначно  предполагал  признание  Россией  независимости  Польши,   Литвы,
Курляндии,  Эстляндии  и  Лифляндии, не требовал проведения  референдума  по
вопросу  об  отделении  от России, оставлял  открытым вопрос о выводе с этих
территорий  германских  войск, настаивая,  однако, на  выводе  русских.  Все
вышесказанное относилось и к Финляндии61.
     На   следующий   день  советская   делегация  заявила,   что   покидает
Брест-Литовск, поскольку ранее предполагала, что "германцы  просто откажутся
от всей занятой ими территории или выдадут ее большевикам". 15 (28) декабря,
на  последнем перед  новым (по  новому стилю) годом  заседании, договорились
все-таки о  том, что  в  Бресте  будет  образована  комиссия  для разработки
подробного   плана  оставления   оккупированных   областей   и   организации
голосования. Это было временное решение проблемы, позволявшее обеим сторонам
считать, что в переговорах наблюдается некоторый прогресс.
     После  этого  делегации  разъехались  по  домам, чтобы  доложить  своим
правительствам о  ходе  переговоров.  Но не  успели  они уехать, как  пришли
тревожные  сообщения сначала о беспорядках в Крейцнахе, где тогда находилась
ставка германского главнокомандования, а  затем  в Берлине. В  первых числах
января по новому  стилю антигерманские демонстрации  начались в Будапеште. В
германском консульстве демонстрантами были выбиты стекла.
     Чернин  был  в  панике, так  как  понимал,  что в  случае возникновения
серьезн