и
войсками. Вот что пишет о Шмидте Большая советская энциклопедия, 1-е изд.:
     "Видный участник революции 1905, примыкал к партии большевиков, студент
Московского университета. [...] Активно участвовал в подготовке декабрьского
вооруженного  восстания 1905; купил большое  количество оружия, которым были
вооружены  шмидтовская  и  некоторые  другие  боевые дружины. Дал московской
большевистской  организации (через М. Горького) крупные денежные средства на
вооружение рабочих.  В разгар  декабрьского восстания  Шмидт  был  арестован
[...].  13 (26)  февраля 1907 (после  года с лишним  одиночного  заключения)
Шмидт был найден мертвым в камере тюремной больницы (по одной версии  он был
зарезан тюремной администрацией, по другой -- покончил самоубийством)"(18).
     Менее  формальное   описание   тех   же   событий   приводит  в   своих
воспоминаниях, опубликованых в 1918 году, А. И. Рыков:
     "К  периоду  1905-1906  гг. относится мое знакомство  с  семьей Николая
Шмидта,  который  после своей  смерти в тюрьме  все свое  состояние  передал
партии.  Он  был одной из самых  интересных  фигур того  времени.  [...] Он,
начиная с  1905 года, все время оказывал всяческое содействие  нашей партии.
[...] Он вооружил  большинство  рабочих  своей  фабрики и передал  правление
своей  фабрикой  рабочему  комитету.  Благодаря  участию,  главным  образом,
рабочих  его  фабрики, произошли  во время декабрьского  восстания  1905  г.
известные  события  на  Пресне.  [...] И  до сих пор  остается  невыясненным
вопрос, покончил  ли он жизнь  самоубийством  в Бутырской  тюрьме или же был
убит  наемным убийцей. В последние дни в тюрьме до отправления меня этапом в
Архангельскую губернию ему было предложено освобождение на поруки. Но  через
пять дней  после этого предложения он был  найден мертвым в  одной из  башен
Бутырской тюрьмы"(19).
     Крупская пишет,  что Шмидта "зарезали" в  тюрьме, но  "перед смертью он
сумел  передать на  волю, что  завещает свое имущество большевикам." Как это
предусмотрительно, успеть составить завещание в пользу ленинской организации
до того, как тебя зарежут!
     Не  нужно обладать повышенной проницательностью, чтобы догадаться,  что
Шмидта зарезала не тюремная  администрация, готовая выпустить его на поруки,
а  люди,  подосланные  большевиками,   уже  имевшими  в  своем  распоряжении
подлинное  или подложное завещание Шмидта (превращающееся в реальные  деньги
только в случае его смерти). В смерти Шмидта большевики были  заинтересованы
еще и потому, что Шмидт начал выдавать своих сообщников. Валентинов пишет:
     "Шмидт никаким физическим пыткам  не подвергся.  Охранка  никогда бы не
посмела  применить к нему,  члену фамилии  Морозовых, приемов, ставших вещью
нормальной  и  обычной  в  практике  ГПУ  и  НКВД.  Жандармский   офицер  из
московского охранного  отделения,  ведавший делом  Шмидта,  "обработал"  его
другим способом. [...] Он вел с ним "сердечные" разговоры как бы тайком, без
всякой   протокольной   записи.  [...]  Обстановка,  в   которой   проходили
"сердечные" беседы,  походила более на  отдельный кабинет ресторана (стол  с
разными  явствами и  напитками), чем  на камеру допроса. Наивный, не умеющий
лгать  Шмидт  [...]  однажды  назвал  фамилии рабочих, получивших через него
оружие,  назвал  и  других лиц,  говорил  о  Савве Морозове и его  субсидиях
революции"(20).
     Уточним,  что же именно  сообщил  Шмидт  полиции: "Под арестом  он  дал
показание, что передал Горькому на издание газеты "Новая жизнь" 15000 рублей
и 20000 рублей на покупку оружия"(21).
     Понятно, что  дающий  показания  Шмидт большевикам  был  опасен. Как  и
Морозова, Шмидта убили, а оставшееся после него  завещание принесло  в кассу
большевиков куда больше,  чем  морозовское.  За эти деньги, однако, пришлось
побороться, и сам факт этой борьбы также говорит в пользу версии об убийстве
Шмидта.
     У    Шмидта   были    две   сестры   (совершенолетняя    Екатерина    и
несовершеннолетняя  Елизавета)  и  15-тилетний  брат. Чтобы  все  наследство
Шмидта досталось Ленину,  нужно было  добиться отказа  всех  троих  от денег
Шмидта. Это  было достигнуто при помощи двух большевиков: Виктора Таратуты и
Н. А. Андриканиса.
     Большевик Таратута бежал из ссылки через Кавказ  в Москву, где появился
в ноябре 1905 года  (еще до ареста  Шмидта во второй половине декабря), стал
секретарем московской организации большевиков и заведующим партийной  кассой
и  издательством.  Операция  БЦ  по  получению  наследства  Шмидта,  видимо,
готовилась  долго.  По  крайней  мере  Таратута начал ухаживать  за  младшей
сестрой  Шмидта --  Елизаветой  -- еще до  смерти  Шмидта.  Весной 1906 года
Таратута уехал на партийный съезд в Стокгольм. Осенью того же года, возможно
уже с Елизаветой Шмидт, Таратута уехал в Финляндию.
     Начиная с 1906 года про Таратуту ходят различные слухи. Землячка (Р. С.
Залкинд),  известная среди  большевиков склочница, с  одной стороны, и такие
уравновешенные   большевики,  как  И.  А.  Саммер  и  Богданов,   с  другой,
утверждали, что Таратута  сотрудник Охранки. Как теперь достоверно известно,
Таратута провокатором не был. Им оказался другой человек из окружения Ленина
-- доктор Житомирский. Однако в те годы Житомирского никто  не подозревал, и
в выдачах обвиняли Таратуту.
     Весной 1907 года по распоряжению Ленина  на партийном  съезде в Лондоне
Таратуту  избирают  членом  БЦ  и  кандидатом  в  общепартийный  ЦК. Следует
отметить,  что  особое  покровительство  Ленина  было  вызвано  именно   тем
обстоятельством,  что  через  Таратуту Ленин  планировал получить наследство
Шмидта.  Впервые за  историю социал-демократической  партии кандидатом в  ЦК
избирался  человек,   обвинявшийся  в   связях  с  полицией.  Понятно,   что
кандидатура Таратуты вызывала серьезные возражения, но  Ленин сумел настоять
на своем, и кандидатура Таратуты прошла.
     Вскоре, по-видимому, летом 1907 года, Ленин лично познакомился  с Е. П.
Шмидт, приехавшей в Финляндию вместе с Таратутой. Девушке было  18-19 лет. В
революционную пору она была увлечена Таратутой, настоящей биографии которого
она не знала. Положение Таратуты в партии как секретаря Московского комитета
РСДРП  и  члена БЦ ей,  безусловно  импонировало.  Ленин  это,  конечно  же,
понимал. Может быть именно поэтому он так настойчиво проталкивал кандидатуру
Таратуты в члены  ЦК. Ведь формальных гарантий  передачи денег девушки  в БЦ
пока что не было.
     Где-то в  это  время  состоялся  разговор  Ленина  с  Н.  А.  Рожковым,
объясняющий  многое  в  позиции  Ленина.  Рожков  назвал Таратуту "прожженым
негодяем". Но Ленина это не  смутило. Более того,  он  возразил, что  именно
этим Таратута и ценен: "Тем-то он и хорош, -- говорил Ленин, -- что ни перед
чем не остановится.  Вот,  вы, скажите прямо,  могли бы  за  деньги пойти на
содержание  к  богатой  купчихе?  Нет?  И  я  не  пошел бы, не  мог  бы себя
пересилить. А Виктор пошел... Это человек незаменимый"(22).
     Пока что Таратута "путем недопустимых угроз"(23) заставил отказаться от
наследства  опекунов  15-летнего  брата.  Уточним,  что  под  "недопустимыми
угрозами" имелось в виду убийство всех тех, кто стоит на пути передачи денег
Шмидта  в партийную  кассу.  Об  этом  рассказал  С.  П.  Шестернин,  старый
социал-демократ  из  Иваново-Вознесенска,  использованный  большевиками  для
получения наследства Шмидта и вывоза денег за границу(24). Так, на первой же
встрече представителей БЦ (Ленина, Красина и Таратуты) с братом Шмидта и его
адвокатами  весною  1907  года  в  Выборге  Таратута  "резким  металлическим
голосом"  заявил, что  устранит всякого,  кто будет мешать  получению денег.
Ленин "дернул Таратуту за рукав", а  среди  петербургских адвокатов молодого
Шмидта "произошло какое-то замешательство". Через несколько дней после  этой
встречи  адвокаты  сообщили,  что брат  Шмидта от своих  прав на  наследство
отказывается в пользу двух сестер.
     Тем   временем   молодой   московский   адвокат,  помощник   присяжного
поверенного Н. А. Андриканис, член большевистской организации Москвы, в 1907
году женился  на старшей  из  сестер Шмидта  --  Екатерине, но  от намерений
отдать  теперь  уже  собственные  деньги  в  партийную  кассу  Ленина  решил
отказаться. Тогда находчивый Таратута  угрожает убить сестер и мужа  старшей
сестры  Андриканиса,  если те  не передадут  деньги в  кассу БЦ.  Испуганный
Андриканис апеллирует к партии. Межпартийный суд, председателем которого был
назначен  один  из  лидеров  эсеровской  партии  М.  А. Натансон,  обязывает
Андриканиса  внести  в  кассу  большевиков  не  то  треть,  не  то  половину
полученной в наследство суммы(25). И хотя очевидно, что  Андриканис выполнил
постановление межпартийного суда,  Таратута остался недоволен исходом дела и
продолжал Андриканису угрожать.  Последнему ничего  не оставалось, как снова
апеллировать к партии: Андриканис обращается  в объединенный ЦК с жалобой на
действия Таратуты,  подчеркивая,  что  БЦ  требует  деньги, завещанные  всей
партии.  Тогда   Таратуту  берут  под  защиту  Ленин,  Зиновьев,  Каменев  и
Иннокентьев: "Мы заявляем, что все дело Z [Андриканиса] т. Виктор вел вместе
с нами, по нашему поручению, под нашим контролем. Мы целиком отвечаем за это
дело  все  и   протестуем   против  попыток  выделить   по  этому  делу  т-а
Виктора"(26).
     После выхода в свет в Париже в 1911 году брошюры Мартова "Спасители или
упразднители?", большевик  Каменев  ответил  Мартову  целой книгой  --  "Две
партии"(27). В ней он  более подробно коснулся дела Андриканиса и  Екатерины
Шмидт:
     "Большевики  поручили  попечение  о деньгах,  которые  они  должны были
получить,  Андриканису.  Когда же наступило время получения  этих денег,  то
оказалось,  что Андриканис настолько "сроднился" с этими  деньгами, что нам,
подпольной организации, получить их от него  неимоверно трудно. Ввиду целого
ряда условий,  о которых  немыслимо  говорить в  печати,  Андриканис не  мог
отрицать прав  Большевистского центра  полностью. Но Андриканис заявил,  что
большевикам принадлежит лишь  часть  этого имущества (очень  ничтожная), что
эту  часть он не отказывается уплатить, но ни сроков,  ни суммы  указать  не
может. А за вычетом этой части все остальное принадлежит ему, Андриканису...
Большевистскому  центру   осталось   только   отдать  Андриканиса   на   суд
общественного мнения, передав  третейскому суду свой  иск. И  вот здесь-то и
наступила  труднейшая  часть  дела. Когда  зашла  речь  о  суде,  Андриканис
письменно заявил о своем выходе из партии и потребовал, чтобы в суде не было
ни  социал-демократов,  ни  бывших  социал-демократов.  Нам оставалось  либо
отказаться от всякой надежды получить что-либо,  отказавшись от такого суда,
либо  согласиться  на  состав  суда  не  из  социал-демократов.  Мы  избрали
последнее,  оговорив только  ввиду конспиративного  характера дела, что  суд
должен быть по составу "не правее беспартийных  левых".  По  приговору этого
суда мы получили максимум того, чего вообще суд мог добиться от Андриканиса.
Суду  пришлось  считаться  с  размерами  тех  юридических гарантий,  которые
удалось получить  от Андриканиса  до суда. Все-таки за Андриканисом осталась
львиная доля имущества"(28).
     Каменев  утверждал  далее,  что   правильность  требований  большевиков
подтверждается   многочисленными   документами,   которые   не   могут  быть
опубликованы  по  соображениям  конспирации.  Но  и после  революции,  когда
конспиративные соображения отпали, ни  один  из многочисленных документов, о
которых шла речь, опубликован не был, хотя все они имелись в распоряжении БЦ
и хранились затем в архиве ЦК КПСС, а книга  Каменева была переиздана в 1924
году  (из  переиздания  было   изъято  лишь   заявление  Вильямова  [Виктора
Таратуты], с. I-XVI)(29).
     Дискуссия  получалась  громкой и сложной. Мартов  теперь утверждал, что
деньги, завещанные Шмидтом, являются собственностью ЦК и назвал происходящее
"экспроприацией  партийных   денег   Большевистским  центром"(30).   Каменев
доказывал,  что  спор с Андриканисом  не о том, кому  должны  быть  переданы
деньги,  по  праву принадлежащие  ленинскому  БЦ,  а какую долю  этих  денег
Андриканис вправе оставить себе и что  в основе  действий Андриканиса (в чем
Каменев,  безусловно, был прав) лежит не борьба за справедливые  принципы, а
желание урвать  себе  как  можно большую долю.  "В это  время,  --  писала в
воспоминаниях  Н.  К.  Крупская,  большевики  получили прочную  материальную
базу".  Настолько  прочную, уточняет Валентинов, что часть ее "в конце  1908
года  появляется  на текущем  счсте  Ленина в отделении  Credit Lyonnais, на
Avenue  d'Orleans No 19 в Париже"(31). В  двадцатых числах мая 1908 г. Ленин
получил  известия,  что  часть наследства Шмидта  реализована, все документы
оформлены и Шестернин  выезжает  с ними из Москвы в Париж.  Это  были деньги
Елизаветы Шмидт, возлюбленной Таратуты,  жены  А. М. Игнатьева --  510 тысяч
франков  или  примерно  190  тысяч  рублей  золотом(32).  Финансовый  кризис
кончился, и Андриканиса,  в обмен  на обещание не поднимать более  вопроса о
том, что наследство Шмидта является собственностью ЦК, оставили в покое.
     "Богатая купчиха" Елизавета  Шмидт  --  а  на  самом  деле  молоденькая
курсистка -- оказалась не так безнадежна, как думал Ленин. Свою сознательную
гражданскую жизнь она начала с составления завещания  по которому передала в
случае  своей  смерти  все  деньги...   --   большевистской  партии.  Трудно
предположить,  что  это  не  было  сделано  еще и  под  давлением  Таратуты.
"Елизавета  Павловна Шмидт доставшуюся ей после брата долю наследства решила
передать  большевикам",  -- сообщает  Крупская. Но не уточняет,  как  именно
произошла эта "передача".
     А произошло следующее. Поскольку Е. П. Шмидт еще не было 21  года,  она
не   могла   по  российским  законам   распоряжаться  своим  наследством  до
замужества. Тогда был устроен ее  фиктивный брак с Игнатьевым, ответственным
организатором  Боевой группы при ЦК и одним из  доверенных людей  Красина. С
формального  разрешения  Игнатьева  в  конце  1907  г.  Е. П.  Шмидт  начала
подписывать  все документы, которые были  необходимы для продажи  ее доли  в
наследстве брата (уже завещанной партии). Для большей надежности фактическим
мужем девушки, по решению партии, оставался Таратута. Так были гарантированы
Ленину деньги Е. П. Шмидт(33).
     На фоне  склоки с Андриканисом и далекого от высоких идеалов социализма
спора Мартова и Каменева из-за денег, происходит разрыв Ленина  с Богдановым
и Красиным по внешне принципиальному вопросу об экспроприациях в революции и
размене  оставшихся  500-рублевок.  Неожиданно  для  своих партнеров,  Ленин
выступил против продолжения экспроприаций и рискованных авантюр, особенно за
границей. Он  настаивал  на отказе от планов  дальнейших разменов оставшихся
150 пятисотрублевок, предпочитая потерять 75 тысяч рублей. Красин и Богданов
придерживались иного мнения. Богданов  организовал  попытку размена денег  в
Северной  Америке, также закончившуюся провалом.  Красин после  ряда  опытов
смог подправить номера  пятисотрублевок  и  частично  их реализовать (на эти
деньги отколовшаяся  от  Ленина группа "Вперед"  выпустила  семь  сборников,
увидевших свет в  1910-13  годах),  хотя к этому  времени уже во всех банках
мира  был  установлен строгий  контроль  за  российскими  пятисотрублевками.
Однако отношения Ленина с Красиным и Богдановым были на этом разорваны,  а в
1909  году,  по  настоянию  меньшевиков,   РСДРП  оставшиеся   неразмененные
500-рублевки постановила сжечь.
     Ленин  хотел  контролировать  деньги  единолично.  Красин  и   Богданов
настаивали на том, что финансовыми вопросами руководит "финансовый отдел" БЦ
(Ленин,  Красин,   Богданов).   И  когда  Красин  с   Богдановым  отказались
подчиниться диктату  Ленина,  последний легко нашел политические разногласия
для столь  необходимой ссоры.  Понятно, что Ленин  никогда не  пошел  бы  на
разрыв с  Богдановым  и,  особенно,  Красиным,  если бы это было невыгодно с
финансовой точки зрения.  Своих вчерашних соратников -- Красина и  Богданова
--  коварный   Ленин  решает   оболгать,  публично  с  ними  рассориться,  а
рассорившись -- исключить Богданова и  Красина из БЦ,  оставив таким образом
себе все деньги Шмидта. Для этого Ленину необходимо созвать конференцию, что
он  и  делает. 1  июля  1908  г., через несколько  дней после  возвращения в
Женеву, Ленин пишет письмо В. В. Воровскому:
     "В августе нового стиля все же  непременно рассчитываем на Вас, как  на
участника  конференции.  Обязательно устройте так, чтобы могли  съездить  за
границу.  Деньги  вышлем  на поездку  всем большевикам.  На  местах  давайте
лозунг:  мандаты   давать   только  местным  и   действительным  работникам.
Убедительно просим писать для нашей газеты. Можем платить теперь за статьи и
будем платить аккуратно"(34).
     Из этого письма следует, во-первых, то,  что  в распоряжении Ленина уже
есть крупные  суммы денег, а,  во-вторых,  что он  созывает конференцию,  на
которую,  пользуясь  имеющими в его распоряжении деньгами вызывает преданных
ему  людей. Правда, вместо конференции 24-26  августа был созван  пленум ЦК,
которому  предшествовало  совещение  БЦ, предрешившее исход  пленума.  Общее
собрание БЦ созвать было невозможно. Больше трети членов БЦ были в тюрьмах и
ссылках. В эмиграции находилось 9 человек, но и относительно них нет  точных
данных о том, были  ли они  участниками августовского  совещания  1908 года.
Известно  только,  что  в  августе  1908  г.,  четверо  примкнуло  к  Ленину
(Дубровинский,  Зиновьев, Каменев и Таратута),  а  двое  --  к  Богданову  и
Красину (М. Н. Покровский и В. Л. Шанцер). Ленин получил  большинство. Сразу
же  после этого  он  распустил  "коллегию  трех"  (Ленин, Красин, Богданов),
"финансовую группу" (Ленин, Красин, Богданов)  и официально закрепил функции
распорядителей  денег  БЦ  за преданной Ленину новой "финансовой  комиссией"
Большевистского центра, в которую вошли Зиновьев (от редакции "Пролетария"),
жена Ленина  Крупская  (как секретарь БЦ), Котляренко (как ответственный  за
транспорт) и Таратута  (как отвечавший за  кассу БЦ). Пятым в  комиссию, без
указания  на  круг  обязанностей,  был введен Житомирский -- агент Охранного
отделения  Департамента  полиции  России. Деньги  БЦ  полностью и  на вполне
законном основании попали под контроль Ленина.
     Идеологически  разрыв  был  закреплен специально  написанной  по  этому
поводу философской работой Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". Вышедшая
в 1909  году, книга  была направлена против  всех философских теорий, как  в
России, так  и за  границей,  и представляла  собою сборник злобных выпадов.
Понятно, что такая  работа была далека от философии;  и  опыт Ленина  в этой
области следует  считать  крайне неудачным.  Но  поскольку  антибогдановская
направленность   этого   скучного   тома   была   вызвана  не   философскими
расхождениями,  а финансовой дрязгой,  смысл написанного  представляется нам
теперь в совсем ином свете.
     Точную сумму поступлений в кассу  Ленина знали всего несколько человек,
прежде всего Ленин и Таратута. Емельян Ярославский  указывал, что наследство
Шмидта  составило 280.000 золотых  рублей(35). Но Ярославский мог о чем-то и
не  знать.  После  состоявшегося  в  начале   1910  года  примирения   между
большевиками  и  меньшевиками   и  объединения  партийных  касс,  большевики
обязались передать К. Каутскому,  Ф. Мерингу и  К. Цеткин, видным германским
социал-демократам, назначенным "держателями" большевистской кассы, 475 тысяч
франков,  или  примерно  178  тысяч  золотых рублей.  30 тысяч  франков  или
примерно 11  тысяч  золотых рублей  большевики  имели право оставить в своей
кассе. За период 1908-1909 годов большевиками были растра