германского  посла,
Протопопов  лично  арестовал на  месте  самого  председателя ВЧК,  да еще  с
нанесением побоев!" После разгрома левых эсеров Протопопов был арестован, но
к 30 августа оказался не  только  выпущенным  из  тюрьмы, но и  связанным  с
террористами, готовившими покушение на Ленина(87).
     Это  первое прямое указание  на то, что к покушению на Ленина мог иметь
отношение еще  и  высокопоставленный  сотрудник  ЧК,  кем-то заблаговременно
выпущенный из тюрьмы.  Очевидно,  что  человека, избившего  и  арестовавшего
Дзержинского 6 июля, из тюрьмы мог освободить только сам Дзержинский.
     2  сентября 1919 года  в ВЧК  с грифом "совершенно  секретно"  поступил
донос  чекиста Горячева, утверждавшего,  что  "работая по делу  готовящегося
восстания в Москве слышал, как  гр[ажданка] Нейман говорила, что в покушении
на тов. Ленина участвовала  некая  Легонькая Зинаида,  причем эта  Легонькая
якобы  и  произвела  выстрелы".  Это  была  та  самая  "чекистка-разведчица"
Легонькая,  которая  сопровождала  Попову  на Лубянку в  грузовике  Красного
креста. В связи с этим 11 сентября был выписан ордер No 653 на арест и обыск
Марии Федоровны Нейман и Зинаиды Ивановны Легонькой.
     У  Легонькой  оказалось  алиби:  во  время  покушения  на  Ленина   она
находилась   на  учении  в  инструкторской  коммунистической  школе  красных
офицеров.  Занятия  там проходили  с  семи  до  девяти  вечера.  А  так  как
считалось, что покушение было произведено именно в эти часы, получалось, что
Легонькая  стрелять  в  Ленина не  могла.  Правда,  если  предположить,  что
покушение  состоялось позже (в  10 вечера), никакого  алиби у  Легонькой  не
было. И 24 сентября 1919 года Легонькая была допрошена (допроса М. Ф. Нейман
в деле  Каплан нет) начальником Особого отдела ВЧК.  Легонькая  указала, что
является  членом  партии  с  1917  года,  что в  октябрьскую революцию  была
разведчицей Замоскворецкого военного комиссариата,  а  в октябре-ноябре 1918
года  работала  "в  тылу  неприятеля  в   направлении   станции   Лихая".  В
заключительном абзаце своих показаний Легонькая сообщила, что  при обыске ею
был  в свое время найден у  Каплан  "в портфеле  браунинг, записная книжка с
вырванными  листами,  папиросы, билет по  ж. д., иголки,  булавки, шпильки и
т.д. всякая мелочь".
     Эти  показания следует назвать  сенсационными,  так как в  них  впервые
сообщается о  найденном у Каплан браунинге. Столь же очевидно, что Легонькая
говорила  неправду.   Результаты  обыска,   проводимого   в   Замоскворецком
комиссариате  тремя женщинами: Легонькой, Д. Бем и  З. Удотовой,  нам хорошо
известны из запротоколированных показаний Бем  и Удотовой, данных 30 августа
1918 года. Зинаида Удотова показала:
     "При  обыске  мы  Каплан раздели  до  нага  и  просмотрели  все вещи до
мельчайших  подробностей.  Так, рубцы,  швы нами просматривались  на  свету,
каждая  складка была  разглажена. Были тщательно просмотрены ботинки, вынуты
оттуда подкладки, вывернуты. Каждая вещь просматривалась по  два и несколько
раз. Волосы были расчесаны и выглажены. Но при всей тщательности  обнаружено
что-либо не было. Одевалась она частично сама, частично с нашей помощью".
     Примерно о том же сообщила в своих показаниях 31 августа 1918 года сама
З. И. Легонькая:
     "Во  время обыска я  по  распоряжению  тов.  Дьяконова стояла у двери с
револьвером наготове.  К вещам я совершенно не прикасалась, наблюдая лишь за
движением рук Каплан. Обыск был тщательный, были просматриваемы даже рубцы и
швы,  обувь просматривалась внутри  и оттуда  вывертывалась подшивка. Волосы
были расчесаны,  просматривали также и  голое тело, между ног,  под мышками.
Но, несмотря  на всю тщательность,  ничего обнаружено не было. Одевалась она
частично сама, частично ей помогали".
     Из  обнаруженного:  железнодорожный  билет  в  Томилино, иголки, восемь
головных шпилек, сигареты, брошка, т.е. всякая  мелочь.  "Больше ничего  при
Каплан обнаружено  не  было",  --  показала  Дж. Бем. В  остальном  перечень
Легонькой  совпадал  с перечнем  Бем: записная  книжка с вырванными листами,
папиросы, билет по ж. д., иголки", шпильки...(88)
     Откуда же появился браунинг в  портфеле Каплан и почему ни до, ни после
24 сентября  1919  года  о нем  не упоминали? Литвин  считает, что Легонькая
сообщила  о  браунинге  по  подсказке  ЧК, чтобы  навсегда закрыть вопрос об
орудии убийства. Но поскольку допросы Легонькой достоянием общественности не
делались,  грубая  фальсификация,  запротоколированная  в  секретном  досье,
ничему  не способствовала. Можно  предположить, что в  квартире  Легонькой в
сентябре  1919  года  был  устроен обыск,  что  во время  этого обыска нашли
браунинг, что была проведена дактилоскопическая  экспертиза, показавшая, что
в  Ленина  действительно  стреляли  из  найденного  у  Легонькой  пистолета.
Легонькая должна была либо сознаться в  том, что стреляла в  Ленина (и быть,
очевидно,  расстрелянной),  либо  объяснить,  каким   образом  к  ней  попал
"браунинг Каплан". И Легонькая такое объяснение дала. Вопреки всей имевшейся
информации она  показала,  что  нашла браунинг в  портфеле Каплан при обыске
(при котором никто больше этого браунинга не видел).  Был ли это браунинг за
No 150489  --  или  какой-то  другой  -- неизвестно. Впрочем,  это  все-лишь
рабочая гипотеза.
     Сама Легонькая  даже не была  арестована. С нее взяли подписку о явке в
Особый  отдел ВЧК по первому требованию  для дачи  показаний и  отпустили. О
дальнейшей судьбе  Легонькой нам ничего не известно, но любопытно, что  дело
Легонькой   пересматривалось   НКВД   в  ноябре  1934  года(89),   и  трудно
предположить, что вновь занявшись ее делом, НКВД оставило ее на свободе.

     Здесь самое время вернуться к слухам  о том, что Каплан расстреляна  не
была. Костин  пишет, что слухи эти  "начали распространяться в 30-40-х годах
заключенными тюрем и концлагерей,  якобы встречавших Каплан в роли работника
тюремной  канцелярии  или библиотеки  на Соловках, в Воркуте, на  Урале и  в
Сибири"(90). "Еще  в  30-е  годы ходили упорные  слухи, что Каплан видели  в
Верхнеуральской и Соликамской  тюрьмах,  -- вторит Э.  Максимова.  --  Всего
полтора года назад адвокат-пенсионер писал в  Музей Ленина,  что  его  отец,
старый  коммунист,  ссылаясь на  очень осведомленных людей, рассказал в 37-м
году   сыну:  Каплан  была  помилована.  Через  несколько  лет  ему  самому,
студенту-юристу, в том же Верхнеуральске тюремный надзиратель назвал фамилию
Каплан и показал ее камеру, а начальник тюрьмы это подтвердил"(91).
     Лагерные легенды  всегда  столь же правдоподобны,  сколь  и  немыслимы.
Могли ли надзиратель и начальник тюрьмы рассказывать заключенному о том, что
в такой-то камере сидит официально  расстрелянная в 1918  году Каплан?  Ведь
наверное, если  Каплан  не  была расстреляна, это считалось  государственной
тайной?
     Масло в огонь подлили воспоминания  деятельницы итальянской компартии и
Коминтерна  Анжелики   Балабановой.  Приехав  из   Стокгольма  вскоре  после
покушения и посетив Ленина, она спросила о судьбе Каплан. Ленин ответил, что
решение этого вопроса будет зависеть  "от Центрального комитета". Сказал  он
это таким тоном,  что Балабанова  о покушавшейся  больше не спрашивала. "Мне
стало  ясно,  --  писала Балабанова, --  что решение это  будет  приниматься
другими инстанциями и что Ленин сам настроен против  казни. [...] Ни из слов
Ленина,  ни из  высказываний других людей  нельзя было  заключить, что казнь
состоялась".
     Балабанова пишет, что  ее свидание с Лениным  происходило  "в секретном
месте",  куда  Ленин  был вывезен "по совету  врачей и из предосторожности".
"Физически  он еще не оправился от покушения" и "о своем здоровье он говорил
очень  неохотно".  "Секретным  местом" были  Горки,  куда  Ленин  и Крупская
выехали 24-25 сентября.  Значит, встреча Балабановой  с  Лениным относится к
концу  сентября  --  началу  октября  1918 года. Предположить, что  к  этому
времени  Ленин  не знал о расстреле  Каплан, совершенно невозможно,  хотя бы
потому,  что об этом  было опубликовано в "Известиях" и в органе ВЧК(92).  И
уже совсем неправдоподобной  выглядит сцена прощания Балабановой с Крупской.
Крупская  обняла  ее  и "со слезами  сказала":  "Как это страшно --  казнить
революционерку  в революционной  стране"(93). Сегодня  мы  с  достоверностью
знаем,  что Ленину казнить было не  страшно, в том числе  и  революционеров.
Поверить,  что через месяц после покушения Крупская, проведшая все это время
около    неоправившегося   Ленина,    проливает   слезы   по   расстрелянной
полусумасшедшей  Каплан  -- очень  трудно.  Предположить, что и  Крупская не
знала о  расстреле  -- еще труднее.  Разве  что речь  шла  не о Каплан, а  о
какой-то  другой женщине?  Но тогда все описанное  граничило с  разглашением
Лениным  государственной тайны,  а на это ни Ленин, ни Крупская никогда б не
пошли. Однако  какое-то  объяснение слухам  о не расстрелянной Каплан давать
приходилось.  Историк  Б.  И.  Николаевский  имел   свое  мнение.  В  письме
Балабановой он писал:
     "Относительно  Каплан:  она расстреляна  комендантом Кремля [...] После
войны  распространился  слух,  что Каплан жива, ее видели  на Колыме и  т.д.
Теперь в ,,Новом мире'' появились воспоминания Ирины Каховской, другой левой
эсерки, о Горьком -- по-видимому, на Колыме была именно она"(94).
     Касательно самой Каховской Николаевский  мог быть не  прав.  Но он  был
прав по существу: в лагерях могли встречать женщину, осужденную за покушение
на Ленина 30 августа 1918 года. Кто знает, может быть это была на самом деле
стрелявшая  в  Ленина совсем другая  женщина.  Может  быть  в 1934  году  по
обвинению в покушении на Ленина была арестована чекистка Зинаида Легонькая и
именно ее в лагерях считали помилованной Каплан?
     Привезенный после покушения в Кремль, окруженный врачами, Ленин считал,
что ему  приходит  конец. Лично преданный Ленину человек, управляющий делами
СНК и  фактический секретарь Ленина  Бонч-Бруевич первым  оказывается  возле
Ленина со своей  женой,  В. М. Величкиной, имевшей  медицинское образование.
Только в ее присутствии врачам разрешают ввести Ленину морфий, излишняя доза
которого может привести к смерти больного. Первое впрыскивание морфия делает
сама  Величкина(95). По воспоминаниям  Бонч-Бруевича,  Ленин пытался понять,
тяжело ли он  ранен: "А сердце?.. Далеко  от сердца... Сердце не  может быть
затронуто..." --  спрашивал Ленин. И затем  произнес  фразу очень  странную,
будто  считал, что его убивают свои: "И зачем мучают, убивали бы сразу... --
сказал он тихо и смолк, словно заснул"(96).
     К  официальной версии о выстрелах Каплан  Ленин отнесся недоверчиво. По
свидетельству  Свердлова  уже  1  сентября  Ленин  "шутя"  устраивал  врачам
перекрестный допрос (конечно же -- не шутя)(97). 14 сентября Ленин беседовал
с  Мальковым.  Здесь допустимы  две  версии. Первая:  Мальков рассказал, что
расстрелял Каплан по указанию Свердлова, а труп уничтожил без следа. Вторая:
по  приказу Свердлова Мальков Ленину ни о чем  не рассказал. В первом случае
Ленину  должно было стать  ясно,  что Свердлов заметал следы и  что  заговор
организовывался Свердловым.  Во втором приходится допустить,  что  от Ленина
утаили факт расстрела Каплан, дабы не компрометировать Свердлова. Но держать
в секрете эту информацию долго вряд ли представлялось возможным.
     Оказалось, однако, что даже раненый Ленин,  пока он в Кремле, Свердлову
все  равно мешает. Здесь сама собой напрашивается аналогия:  Ленин, Сталин и
Горки в  1922-23  годах. Официально в 1922-23 годах Ленин  был  отправлен  в
Горки на выздоровление.  Сегодня мы знаем, что он  был отстранен Сталиным от
дел, сослан и умер при загадочных обстоятельствах. Но мысль о Горках впервые
зародилась не у Сталина, а у Свердлова. И когда, читаешь о том, как Свердлов
"заботился" о здоровье  раненого "Ильича",  это слишком  напоминает "заботу"
Сталина о больном Ленине в 1922-1923 годах. Обратимся к мемуарам Малькова:
     "Ильич начал вставать с  постели. 16 сентября он впервые после  болезни
участвовал  в заседании ЦК РКП(б)  и в  тот же вечер  председательствовал на
заседании Совнаркома. Ильич вернулся к работе!"
     Какая радость! Перегруженный работой Свердлов мог наконец-то отдохнуть?
Не тут-то было. Мальков продолжает:
     "В эти дни меня  вызвал Яков  Михайлович. Я застал  у него председателя
Московского  губисполкома;  Яков  Михайлович  поручил  нам  вдвоем найти  за
городом приличный дом, куда можно было бы временно поселить Ильича, чтобы он
мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть.
     -- Имейте в виду, -- напутствовал нас Яков Михайлович, -- никто об этом
поручении не должен знать. Никому ничего не рассказывайте, действуйте только
вдвоем и в курсе дела держите меня".
     Вот  так  и родились знаменитые  Горки  --  имение бывшего  московского
градоначальника Рейнбота (за которого после  смерти мужа вышла  замуж  вдова
Саввы Тимофеевича  Морозова).  Свердлов  "велел подготовить Горки к переезду
Ильича", -- вспоминает Мальков. "Снова подчеркнул, что все нужно сохранить в
строгой тайне. [...] Дзержинский выделил для охраны  Горок  десять чекистов,
подчинив их  мне.  Я отвез их  на место [...],  а на следующий день привез в
Горки Владимира  Ильича  и  Надежду  Константиновну.  Было  это  числа 24-25
сентября 1918 года".
     В Горки мало  кто ездил: Свердлов,  Сталин, Дзержинский и Бонч-Бруевич.
Как неоднократно было в 1922-23, Ленин рвался в  Кремль, а  его  не пускали.
Чтобы задержать Ленина в Горках в его кремлевской квартире был начат ремонт.
Мальков пришет:
     "К  середине октября Владимир Ильич почувствовал себя значительно лучше
и  все чаще стал интересоваться,  как  идет ремонт  и  скоро  ли  он  сможет
вернуться в Москву. Я говорил об этом Якову Михайловичу, а он отвечал:
     -- Тяните, тяните  с ремонтом. [...] Пусть подольше побудет на воздухе,
пусть отдыхает"(98).
     Основной задачей  Свердлова  было  продемонстрировать  партактиву,  что
советская  власть  вполне обходится  без  Ленина.  Весь  сентябрь  и  первую
половину октября Свердлов  и А. И. Рыков по очереди  председательствовали  в
Совнаркоме(99).  Все  остальные  руководящие  посты:   председателя  ВЦИК  и
секретаря ЦК,  председателя Политбюро и  председателя ЦК --  у Свердлова уже
были.  "Вот, Владимир Дмитриевич, и без Владимира Ильича  справляемся"(100),
--  сказал  как-то  Свердлов  Бонч-Бруевичу.  Нужно   ли  сомневаться,   что
Бонч-Бруевич доложил об этом разговоре Ленину?
     Следует отметить, что без  Ленина  справлялся не только Свердлов,  но и
Троцкий.  Выступая 1 октября  1918 года на соединенном заседании Московского
совета с рабочими организациями Троцкий сказал:
     "За сравнительно короткий период времени, с того момента, как прозвучал
предательский  выстрел в  тов. Ленина и до сегодня положение советской армии
приняло  устойчивый  характер.  С  каждым  днем  советская армия гигантскими
шагами продвигается вперед".
     Троцкий рассказал собравшимся, что "вчера" был  у  Ленина "и  убедился,
что сидящие в его теле две пули не мешают ему следить за всем, и по-легоньку
всех подтягивать, -- что конечно вовсе не мешает"(101).
     В общем, раненый Ленин сильно не  мешает,  а  строительство армии в его
отсутствие "гигантскими шагами продвигается вперед".
     В октябре ремонт квартиры  был закончен. Видимо,  Бонч-Бруевич,  личный
друг и секретарь Ленина, был единственным, кто не хотел, чтобы Ленин отдыхал
и дышал свежим воздухом: он  немедленно сообщил Ленину, что ремонт окончен и
можно возвращаться в Кремль(102). Мальков вспоминает:
     "Недели через  три после переезда  в Горки Владимир Ильич встретил меня
при очередном моем посещении с какой-то особенно подчеркнутой любезностью.
     -- Ну как, товарищ Мальков, ремонт в моей квартире скоро закончится?
     -- Да знаете, Владимир Ильич, туго дело идет. [...]
     Он вдруг посуровел.
     -- [...] Ремонт в Кремле уже два дня как закончен. Я это выяснил. [...]
Завтра же я  возвращаюсь  в Москву  и приступаю к работе.  Да,  да.  Завтра.
Передайте, между  прочим,  об этом  Якову Михайловичу. Я ведь  знаю, кто вас
инструктирует. Так запомните -- завтра!
     И, круто  повернувшись  ко  мне  спиной,  Владимир Ильич  ушел  в  свою
комнату. На следующий день он вернулся в Москву"(103).
     Так,  с  помощью  плохого Бонч-Бруевича,  желавшего Ленину  зла,  Ленин
возвратился  из ссылки,  в  которую он был  отправлен добрым  Свердловым для
отдыха под нежными взорами десятка чекистов Дзержинского.
     К   этому   времени   у  Бонч-Бруевича   и   получавшего   через   него
соответствующую информацию Ленина появилась еще  одна причина для  конфликта
со  Свердловым.  Если  у  заговорщика Свердлова  были  планы расправиться  с
раненым Лениным, этому помешали в Кремле безотрывно находившиеся  при Ленине
Бонч-Бруевич и его жена  Величкина. И слишком уж подозрительным  совпадением
кажется  то,  что 30  сентября, т.е. через 5-6 дней после  отъезда  Ленина в
Горки, Величкина умерла в Кремле, по официальной версии от "испанки"(104).
     Эзопов  язык  мемуаров старой гвардии большевиков, умудрившейся уцелеть
даже в  сталинскую чистку, не всегда понятен.  В воспоминаниях Бонч-Бруевича
читаем:
     "Осень  1918 года. [...] В Кремле в течение двух дней от испанки умерли
три женщины. Владимир Ильич находился за городом на излечении после тяжелого
ранения.  Получив  известие о  смерти  женщин,  он  выразил  самое  душевное
соболезнование семьям и  сделал все  распоряжения об оказании  им помощи. Не
прошло и месяца, как той же испанкой заболел Я. М. Свердлов [...]. Надо было
видеть, как был озабочен Владимир  Ильич.  [...] В  это  время он уже жил  в
Кремле [...].  Несмотря  на предупреждения врачей о том,  что испанка крайне
заразна, Владимир  Ильич  подошел к постели умирающего  [...] и посмотрел  в
глаза  Якова  Михайловича.  Яков  Михайлович  затих,  задумался   и  шепотом
проговорил: -- Я умираю... [...] Прощайте"(105).
     16 марта в 4 часа 55 минут Свердлов умер.
     Внешне невинная цитата из  воспоминаний Бонч-Бруевича говорит  об очень
многом. Прежде всего, Ленина никогда  не  пошел бы  к Свердлову, если бы тот
был  болен заразной  "испанкой"(106).  Не  менее важно, что  одной  из  трех
женщин, умерших в Кремле в течение двух дней, была жена Бонч-Бруевича, о чем
Бонч-Бруевич "забыл"  упомянуть. И понятно почему: три человека за два дня в
Кремле -- больше похоже на  устранение нежелательных людей, чем на смерть от
испанки, пусть даже в  период пандемии(107). Наконец, Бонч-Бруевич умешленно
сдвинул  даты:  между  смертью  его жены  и Свердлова прошел далеко ни  один
месяц(108). Приходится домысливать, что цитата из Бонч-Бруевича не  столь уж
невинна, что нам намекают сначала на устранение  Свердловым Величкиной и еще
двух женщин,  возможно -- медицинских работников(109), а затем -- от "той же
испанки"   --  на  устранение   Свердлова,  но  уже  по   указанию   Ленина,
оправившегося от августовского покушения 1918 года.
     Из  очередной  поездки в  провинцию  Свердлов вернулся в Москву 8 марта
1919 г. О  том, что он "тяжело  болен" было  сообщено 9-го, т. е.  сразу  же
после его приезда. Считалось,  что он  простудился. Однако в вышедшем в 1994
году в Москве (изд. Терра) справочнике "Кто есть кто в России и бывшем СССР"
о Свердлове было написано следующее:
     "Согласно официальной  версии умер  после внезапной болезни.  [...] Как
утверждает Роберт  Масси, в то время ходили настойчивые слухи о том, что его
смерть в  молодом возрасте последовала  за нападением на  него  рабочего  на
митинге  [...]. В ноябре 1987  по советскому ТВ  был  показан документальный
отрывок о его  похоронах [...]. В гробу совершенно ясно  была видна  голова,
которая была забинтована".
     О  том,  кто  именно  нанес   по  это