стоятельствам- он покинул  то поместье,  в
котором  работал, лишь день спустя после нанесения  этих увечий, т.  е. тех,
которые имели место  под Халле. Далее, как выяснилось по актам, составленным
военными  паталогоанатомами, то, что выдавалось  за увечья, было ничем иным,
как обычными для  крупного  боя повреждениями трупов,  оставшихся лежать  на
поле и попорченных зверьем (лисами и т. д.). Я приобщил заключения экспертов
к своему докладу и актам  ведомства  по охране общественной безопасности.  И
тем  не менее этот случай по-прежнему используется в пропаганде, например, в
вышедшей примерно в 1934 г. брошюре.
     Вайсман  после  моих  настойчивых требований  новых  конкретных  фактов
соизволил   показать   мне  фотографии.  Но  несмотря  на   мои  настойчивые
предложения он их так  и не  размножил. На нескольких фотографиях позже были
обнаружены свидетельства того, что они были сфальсифицированы. И все-таки их
демонстрировали  общественности.  Их  выдавали  то за спартаковские,  то  за
польские, то за французские жертвы.
     Во  время  расследования  Вайсман  утверждал, что  для  восстания  было
выделено около  100000  марок- вероятно,  из русских  источников.  Но как-то
впоследствии  было установлено, что точно такая  же сумма была отправлена  в
Баден (кажется,  Карлсруэ  или Манхайм), и  там же выяснили,  кто  отправлял
деньги - государственный комиссариат общественной  безопасности. Речь шла об
одной  газетной  заметке.  То,  что  в  государственном  комиссариате деньги
находились почти без  присмотра,  доказывает еще  и  тот  факт, что когда  в
Силезии  состоялось  голосование, любой немец из  рейха, который появлялся в
зоне  голосования, мог  рассчитывать на крупную  сумму  денег, как например,
независимая делегатка Агнес.  Когда  она появилась в зоне  голосования  и за
какой-то надобностью обратилась в находившийся там немецкий участок, ей  без
лишних расспросов выдали на руки 4000  марок, и на ее  удивленный вопрос, за
что, ответили - "на издержки".
     24. Однажды я как член комитета по расследованию был вместе с Вайсманом
в  прусском  министерстве  внутренних дел.  Мы  разговаривали  с  советником
министерства  Реденбеком,  и  речь зашла  о шпиках  и  провокаторах. Вайсман
заверил, что  его  ведомство их  услугами не  пользуется, на  что  Реденбек,
по-приятельски улыбаясь, возразил, что уж ему-то не надо рассказывать сказки
- "само собой разумеется, вы работаете со шпиками".
     Кстати, еще одно  замечание Реденбека: Нельзя рассчитывать  на то,  что
государственное управление  будет приведено  в  порядок  прежде,  чем  будет
восстановлена политическая однородность чиновничества.
     25. Господин де Фонтенель,  в  свое время секретарь парижской  Академии
наук, в своей вышедшей в 1720 г. биографии Лейбница о предисловии Лейбница к
его же появившейся в 1693 г. книге "Свод законов", I часть:
     "Он  (Лейбниц)  хорошо  знает, что  высшие намерения  по  большей части
остаются  от  нас сокрытыми  и что  то, что  является причиной  общественных
событий и что приводит массы в движение, чаще всего бывает суммой неведомых,
хотя и сильных побуждений, которые даже  и  не осознаются теми, кто приведен
ими в  действие. Иногда эти побудительные мотивы до такой степени неприличны
по  сравнению  с теми последствиями, которые они вызвали, что в тех случаях,
когда  они становились  известны,  они могли выставить  в дурном свете  даже
самые великие события".
     Из   статьи   "Лейбниц".   Анекдоты   из   воскресного   приложения   к
"Nationalzeitung", No 409 от 5 сентября 1943 года.
     26. В первой  половине 1919г. в Моабите состоялся показательный процесс
по делу участников Союза красных фронтовиков. Перед началом процесса Вайсман
рассказал  мне, что прошлой ночью члены Союза  красных фронтовиков  устроили
нападение на  тюрьму  Целле, чтобы силой освободить  Ледебура, который тогда
находился  под следствием. Я  [в  ответ] улыбнулся. На самом деле  нападение
было вымышленным.
     27.  Во время процесса над членами  Союза красных  фронтовиков я был по
делу в женском отделении следственной тюрьмы Моабит. Когда я разговаривал  с
начальницей  следственной тюрьмы,  появился служащий суда с огромной связкой
бумаг  подмышкой  и сообщил  ей  в  моем присутствии,  что  эти акты прислал
Вайсман  и  что  их  следует  тотчас  же сжечь  в печке. Начальница,  слегка
смутившись, вероятно, из-за того, что я стоял тут же, удалилась вместе с ним
для исполнения поручения.  Я должен еще заметить, что во время  частых тогда
процессов и у Вайсмана и у подчиненных ему политических прокуроров в комнате
постоянно работали стенографистки,  которые  не были в  штате и за  которыми
внимательно  следили, так как  они после  всей  процедуры приема  на  работу
оказывались применительно к каждому  конкретному случаю из  совершенно иного
общественного слоя, более привилегированного.
     28.  Позже  я  получил  достоверное доказательство того,  что наряду  с
официальными актами велись еще и неофициальные, тайные.
     Прусский депутат  ландтага и в  то  же  время член фракции  независимых
Раппольд  принес мне  такой  неофициальный  рукописный протокол, заполненный
рукой тогдашнего директора  земельного  суда  Онезорге,  вынесшего  судебное
определение  сверх   официального  акта   в  совершенно  конкретном  случае,
касавшемся  дивизиона кавалерийской  охраны.  Аутентичность  документа  была
несомненна - да кроме того у меня были образцы почерка  Онезорге. Документ я
вернул Раппольду,  взяв с него обещание, что он мне его вернет - но обещания
своего он не выполнил.
     29. Году в  1926-м я защищал в имперском суде по уголовному делу одного
человека,  которого  звали,  если я не очень  сильно ошибаюсь, Циммерман. По
всей вероятности, имя это  было вообще военным псевдонимом. Этот человек был
родом откуда-то из-под Бреслау. Процесс закончился  тем, что его  осудили на
один  год тюрьмы. В  документах дела  я нашел  бумагу из отдела министерства
иностранных дел, занимавшегося русскими делами, в  которой утверждалось, что
обвиняемый  во время оборонительных боев немецких частей, стоявших в России,
против большевиков зимой 1918/19 г. был связным между штабом  немецкой армии
и  большевиками. Обе армии хотели договориться, каким образом немецкие части
будут  освобождать занятые ими территории,  "чтобы Вильно не  попало в  руки
поляков". Таким образом, врагом уже тогда была Польша,  а другом,  с которым
велись потешные бои - Россия.
     30.  В начале 1919 г., когда снова стояло в повестке дня восстановление
дипломатических отношений между Германией и  Россией, появились  изданные  в
России и ввезенные оттуда две маленькие брошюры, подписанные "Виатор".  Одна
из  них называлась  "Россия  и Германия", другая  - "Россия и Европа". В них
среди прочего  отмечалось,  что  экономическое положение, в  которое  попала
Россия в результате войны, поистине  ужасно, но теперь оно улучшится, теперь
Германия пошлет  своего  самого  лучшего  специалиста по  экономике, который
обязательно поможет. Автор брошюр, скрывавшийся  под псевдонимом  "Виатор" -
Радек, а выдающийся специалист по экономике, на которого он возлагал надежды
большевистской России - Гельферих!
     31. Через некоторое время после убийства моего брата мою невестку Соню,
вдову  брата, посетил один русский дипломат (Литвинов?) по дороге из Лондона
в Москву.  Как она мне  потом рассказывала, по  его представлениям,  главным
врагом  России и пролетариата была теперь не Германия, а Англия  и  Америка,
государства с наиболее развитой капиталистической экономикой.
     32. В начале  20-х годов  Троцкий, тогда еще военный  комиссар,  держал
как-то  новогоднюю  речь  перед бойцами  Красной  армии.  Он  разъяснял, что
Красная  армия должна быть  на  всякий случай готова  сражаться бок о бок  с
армией  одного  буржуазного государства  против  армии  другого  буржуазного
государства.  Судя  по  политической   ситуации  того  времени,  под  первым
буржуазным государством понималась  Германия, вторым могла  быть Франция или
Англия.
     33. В тот год, когда было восстание в Средней Германии, а именно, когда
оно  еще  продолжалось или  сразу  после его  окончания, некто  из  русского
посольства  (его  имя  я  забыл -  это  был  тот самый человек,  который  на
кенигсбергском  процессе моего брата представил документы о  совместной игре
немецких и русских властей) передал мне большое количество [копий] договоров
между  русскими  и германской  тяжелой  индустрией,  составленных  адвокатом
Оскаром Гоном в бытность его нотариусом; по этим договорам, немецкая тяжелая
индустрия брала на себя поставку машин и оборудования на два миллиарда марок
- сумма огромная даже при тогдашнем обесценении денег.
     34.  Во время заседаний комитета по расследованию  причин  восстания  в
Средней  Германии   Вайсман  постоянно  стремился   меня   убедить,  что  он
рассматривает  события   совершенно  объективно   и  что   он  свободен   от
политических  пристрастий,  желая  служить  одной  лишь  истине;  его задача
состоит лишь в том, чтобы соблюсти интересы немецкого народа и завоевать его
доверие. В  качестве  доказательства  того, что он  действительно пользуется
всеобщим доверием и что  у меня нет ни малейшего  повода в этом сомневаться,
он мне сообщил, что у него во всех партиях  есть доверенные лица, от которых
он  получает  информацию,  важную   для  его  "служения  родине";   и  среди
независимых  у него  есть  такое доверенное лицо. Когда  я  его  спросил, не
назовет ли он мне имя этого человека, он ответил утвердительно и  назвал имя
депутата рейхстага адвоката Курта Розенфельда. Когда я в приватном порядке -
любое другое  расследование в рамках  фракции или как-то еще в то время было
совершенно невозможно- [спросил об этом Розенфельда], Розенфельд лишь слегка
улыбнулся и промолчал. Никакого прямого ответа он не дал.
     Хотел бы еще заметить,  что когда в свое время стоял вопрос о замещении
поста комиссара по общественной безопасности, Розенфельд, по его собственным
словам,  голосовал  за  Вайсмана  -  а  я  думаю, что  он  его и  предложил.
Взаимопонимание между ними было полное.
     35. Я как-то должен был защищать супругов Шульц в процессе по обвинению
в  попытке шантажа известного борца за мир  графа Гарри  Кесслера. Во  время
первой  мировой войны г-н Шульц работал у Кесслера в период его деятельности
- я думаю,  наилучший - в Швейцарии.  В документах я нашел записку Кесслера,
что Шульцу  были известны  его, Кесслера, связи  с влиятельными французскими
политиками и что он представляет опасность, поскольку может их обнародовать.
     36.  В  связи  с  Капповским  путчем многочисленные  уголовные процессы
прошли  и в  Науэнбурге,  куда  докатились  волнения;  я участвовал  в  этих
процессах  как  защитник.  В  восстании был перерыв - по-моему,  15 марта  -
поскольку тогда как будто было заключено соглашение о прекращении  огня. Мой
подзащитный уверял, что  он ничего не  знал об этом перемирии. По показаниям
одного свидетеля выяснилось, что ему сообщил об этом перемирии некий офицер.
Когда  же  он не  поверил этому сообщению,  офицер  сказал,  что  позвонит в
штаб-квартиру в  Веймаре;  он - свидетель -  может прослушать разговор и тем
самым получит  подтверждение. Офицер  позвонил в штаб-квартиру в Веймаре,  а
свидетелю передал параллельный наушник.  Из штаб-квартиры был получен ответ:
"Здесь генерал Меркер (Ваттер?). Армия пока еще  в твердых руках Людендорфа.
Отныне  пароль опять  звучит так:  За  законное правительство Эберта  против
Спартака".
     37. Генерал Ваттер. Я был  членом  комиссии по  помилованию  участников
боев,   последовавших   за  Капповским   путчем;  комиссия  была  составлена
правительством из парламентариев. Официальное наименование звучало, кажется,
несколько иначе. Среди прочего  был рассмотрен  случай одного  обвиняемого в
убийстве  солдата рейхсвера  при  переправе  через  реку.  Дело слушалось  в
рейнском  или  вестфальском  суде  присяжных. Обвиняемый  застрелил  солдата
рейхсвера во время переправы через  реку. Он сознался в совершении этого, но
требовал  прекращения  процесса,  поскольку он, по его  словам, вообще был у
восставших  только агентом Ваттера и  перед тем, как к  ним  присоединиться,
имел длинный разговор  в Веймаре с Ваттером,  получил подробные инструкции о
том, как следует  себя вести, при этом ему  было  совершенно  недвусмысленно
заявлено,  что  он  не  должен  останавливаться,  если  ему,  при  известных
обстоятельствах, понадобится  застрелить солдата,  это  вполне вписывается в
его  роль. Он  и действовал, руководствуясь  этими  указаниями.  Было решено
подробнее расследовать  этот пункт и  выслушать  самого Ваттера. Этот случай
никогда более не рассматривался в комиссии по помилованию.
     38. Во  время "кровавого 1 мая" -  майского праздника в Берлине в конце
20-х  годов  - дело дошло до стрельбы и кровопролития или как  будто даже до
боев  на  одной  из  боковых  улиц  рядом  с Мюллерштрассе или  Шоссештрассе
(названия улицы я  не припоминаю - но  как  только передо  мной  будет  план
Берлина,  я  вспомню -  это  была  относительно  [большая]  улица.  Как было
установлено, беспорядки начались  предположительно с того, что  была открыта
стрельба из автомобиля,  мчавшегося по улице. Мой подзащитный был  обвинен в
том, что участвовал в стрельбе как снайпер на  крыше. Он решительно отрицал,
что стрелял он сам и что вообще с крыш кто-то стрелял. Свидетели со  стороны
полиции  поначалу свидетельствовали  в  пользу этого. При подробном  допросе
выяснилось,  что они  сидели в  укрытии  и слышали  звуки выстрелов,  видели
дымок, поднимающийся  с  крыш, и попадания  пуль поблизости от  себя. Допрос
полицейских офицеров открыл следующую окончательную картину.
     Два полицейских подразделения были размещены на улице: одно - в верхней
ее части, другое - в нижней. В верхней части улица делала поворот.  То одно,
то  другое подразделение  стреляло из-за  укрытий  по каким-то  снайперам на
крышах. В результате  пули, срикошетившие от стен домов, долетали до другого
подразделения, а те принимали их за выстрелы с крыш. Так что снайперами были
сами полицейские, а о настоящих стрелках с крыш не было и речи. Естественно,
был вынесен оправдательный приговор.
     39. По моему твердому, на веских причинах основанному убеждению, не все
было в порядке с  опубликованными в свое время как факсимиле в "Vorwarts", а
потом и в книге так называемых "учебных документов", материалами из отчета о
процессе Ледебура.  Или  листок просто подкинули моему брату (поскольку  там
уже была  подпись Шольца) - в те смутные времена это было легко осуществимо,
или его  умышленно  подменили,  или как-то иначе ввели в заблуждение. Нельзя
было совсем  исключить  и мысль  о подделке подписи. Уже  исходный  документ
оставляет  впечатление,  что  его пустили в ход  с  намерением  впоследствии
использовать.  Легко предположить,  что  это  была  неумелая режиссура  (или
неудача?).   Странно,   что   на  документе,   после   того   как   он   был
перефотографирован,  не  оказалось никаких складок  или  следов помятостей -
которые  вообще-то  видны  на фотокопиях  -  хотя  он,  конечно же,  не  мог
храниться в открытом развернутом  виде. Ни по дороге в военное министерство,
ни позже во время всевозможных перемещений его не хранили  в отдельной папке
с документами и не носили просто в руках или в особой сумке.
     Как  Шольц относился к этому вопросу я, к сожалению, не знаю. Вероятнее
всего, уже исходный документ  был  создан не  без предательства (см. об этом
последнее письмо моего брата).
     40.  Занятия  [редакций]  газет  -  и  особенно  "Vorwarts"  -  не  раз
происходили уже  в  декабре  1918  года. Это  случалось [часто] вопреки воле
руководства Союза Спартака и в особенности  Розы Люксембург и моего брата. И
тем не менее  они  заботились о  том,  чтобы  здания как  можно  скорее были
освобождены. Даже в первый день нового, 1919,  года, который мы, как обычно,
проводили у  моего брата, когда пришло сообщение, что снова занято помещение
"Vorwarts",  мой  брат  от  праздничного  стола  поспешил  в редакцию, чтобы
обеспечить освобождение помещения.
     41. После того как  мой брат и Ледебур,  как уже упоминалось, завершили
демонстрацию  6  января недвусмысленным  призывом  разойтись  по  домам, они
вдвоем  сидели  в кафе  на  Юстицштрассе с  независимым депутатом  прусского
ландтага Рихтером. Во время разговора, как мне позже рассказывал Рихтер, они
не раз повторяли:  "Хоть бы ничего не случилось и люди спокойно разошлись по
домам".
     42. Уже в изданной в конце 1918 г. программе Союза Спартака твердо было
заявлено,  что  он  никогда  не  будет  стремиться  к  захвату  власти;  это
произойдет   на   основе   недвусмысленно  высказанной   воли   подавляющего
большинства пролетариата. В других сочинениях  (в одном  документе эти мысли
следовали  одна  за  другой)  эта   мысль  все   время  подчеркивалась.  Это
проистекало из нашего  представления о  сущности революции. Насколько широко
понималось слово "пролетариат", становится ясно из того, что зачастую вместо
слов  "подавляющее  большинство   пролетариата"  употреблялось  "подавляющее
большинство, огромная масса немецкого народа". Из этого следует, что  захват
власти может быть осуществлен лишь тогда, когда чувствуешь за спиной широкие
массы. Подавляющее большинство пролетариата - это и есть большая часть всего
немецкого  народа. Верилось в постепенное развитие, никто не  хотел кровавых
столкновений. Правда, никто не хотел ни обманываться сам, ни обманывать весь
мир,  все  хотели  честной  борьбы.  Но  противная сторона  хотела  как  раз
обратного. Поэтому они и вскрыли, как выразился Шейдеман [в интервью] одному
итальянскому   журналисту,  нарыв  прежде,  чем  он   созрел,   т.  е.   они
инсценировали, они провоцировали [восстание].
     Не  забудем также  и  то,  что  во  время  спартаковской  общеимперской
конференции в конце  декабря 1918  - начале января 1919 г.  в Берлине, когда
была  принята  и  программа, было  сформулировано  отношение  к  предстоящим
выборам в  Национальное собрание, и это стояло в повестке дня; мой брат, так
же как  и  Роза Люксембург, со всей энергичностью высказывались за участие в
выборах.  То, что  это участие  все-таки было  отклонено, объясняется прежде
всего тем, что  действовали агенты противной стороны, даже в партии они были
в  немалом числе и играли заметную роль. Что Вильгельм Пик принадлежал к  их
числу, не  подлежит никакому сомнению. Кроме  него были и  другие, также и в
правлении - особенно Эберляйн, который позже, после создания третьего рейха,
задерживался во Франции как немецкий агент.
     Как они работали, выяснилось, в частности,  в деле с Бертольдом Якобом.
Можно также упомянуть разоблачение Тиссенхаузена на процессе Ледебура.
     43. Политическую  атмосферу в Германии  после  окончания  революционных
действий я  в свое  время  так  охарактеризовал  на  процессе  Ледебура:  "В
Германии  бывают  времена,  когда приходится  систематически  убивать  своих
политических противников". На том же  процессе я назвал прокурора  Цумбройха
агентом  Эдена и был подвергнут  за  это  административному взысканию. Позже
Цумбройх сам все подтвердил.
     44. Люди слишком  нетерпеливы,  скорость эволюции  кажется  им  слишком
медленной;  они  все  время  забывают,  что  два  миллиона  лет,  которые  у
человечества за плечами, ничто в сравнении  с тем,  что впереди.  И  еще они
забывают,  что  скорость  этой  эволюции во  многом  зависит  от  внутренней
эволюции человечества.
     45.  По  поводу сотрудничества Германии  и России нужно  еще  упомянуть
путешествия   полковника   Бауэра   в  Россию,  немецкие   фабрики  военного
снаряжения,   которые   были   заложены   в   России  под   покровительством
большевистского правительства и работали для Германии, производя сн