графий,  воспроизведенных в  журнале, следует  с очевидностью,  что  эти
документы не были отпечатаны на машинке одной и той же модели, и, по крайней
мере, в этом отношении статья в "Лайфе" была неточной.
     На следующий  день я  получил несколько  оттисков статьи  из "Лайфа"  и
раздал студентам своих  классов по полицейской науке в Бруклинском колледже.
Мои  студенты с  легкостью  обнаружили двадцать  пять  различий  в характере
шрифтов  обоих  документов,  и  ни один  из  них  не  высказал  мнения,  что
сталинско-ереминский  документ  и  "стандарт"  были  отпечатаны  на  пишущей
машинке одной и той же модели или модификации.
     Вызванный  этими  документами интерес подтолкнул меня  к  необходимости
изучить  оригиналы обоих  писем. По поводу  сталинско-ереминского  письма  я
связался  с г-ном Левиным, а по поводу "стандарта" -- с библиотекой  Леланд,
Стенфордского университета. Мне  не  удалось  получить  ни  того, ни другого
оригинала;  сталинско-ереминское  письмо  находилось  в  сейфе  Толстовского
фонда, а работники Леланд, Стенфорда, не смогли найти "стандарт". В конечном
счете я все-таки получил хорошую  фотокопию  сталинско-ереминского письма из
Толстовского фонда и хорошую фотокопию "стандарта" от г-на Левина.
     Изучение  сталинско-ереминского   письма,  которое  повлекло  за  собой
поездку  по нескольким  европейским странам с целью  опроса тех, кому  могло
быть  что-то  известно  по этому  поводу,  а  также анализ нескольких  тысяч
документов убедили меня в том, что письмо является подлогом.
     Хочу подчеркнуть, что  мое исследование связано с проблемой подлинности
сталинско-ереминского письма лишь с точки


     зрения  материального  его  изучения.  Говорю  об  этом  потому,   что,
насколько я понимаю,  в некоторых  кругах  это письмо  вызвало  политические
дебаты, которые меня совершенно не интересуют. Кроме того, мои результаты не
должны  истолковываться как  опровергающие мотивы  "Лайфа", г-на  Левина или
г-на  Осборна.  Как  эксперта  по документам  меня,  однако, касается вопрос
разоблачения  поддельных документов, а ста-линско-ереминское письмо является
подлогом.
     Поскольку это мне представляется  наиболее логичным способом  изложения
хода  моего исследования, то я  хотел бы начать в хронологическом  порядке с
того дня, когда я и мои студенты изучали оспариваемый документ и "стандарт".
     В   статье  и  книге  Левина   пишущая  машинка,   использованная   для
напечатывания  обоих  документов, определена как  русская, изготовленная  на
заводе компании  "Ремингтон" и  экспортированная в Россию  в дореволюционное
время.  Расспросы на заводе  Ремингтон в Эльмире и  в офисах этой компании в
том  же  городе  позволили  установить,  что  "стандарт"  был  действительно
напечатан на машинке "Ремингтон".  Однако оспариваемый документ,  так я буду
называть   сталинско-ереминское   письмо,   был    написан   вовсе   не   на
ремингтоновской машинке.
     В  июле нынешнего  года  мое  исследование  вынудило меня  к  поездке в
Германию. Во Франкфурте я обнаружил, что оспариваемый документ был отпечатан
на машинке немецкого производства типа "Адлер". Завод "Адлер" был разрушен в
результате   бомбардировок,  и  поэтому  установление  времени  производства
машинки,  использованной  для  изготовления  спорного  документа,  оказалось
невозможным. Однако сотрудники, проработавшие многие годы на фирме, заявили,
что   тот  русский  шрифт,  которым  отпечатан  оспариваемый  документ,  был
изготовлен впервые в 1912  году. Но сам документ не мог быть отпечатан ни  в
1912  г., ни даже в 1913 г.,  а лишь много позже,  поскольку шрифт изношен и
разбит. Оспариваемый  документ,  должно быть,  был  написан много лет спустя
после изготовления самой пишущей машинки. Я взял образчики шрифта, снятого с
машинки "Адлер" производства 1912 года, и в подтверждение правильности моего
определения их можно сравнить со шрифтом оспариваемого документа.
     Будучи  в  Германии,  я перепроверил некоторые из  моментов,  описанные
г-ном Левиным в его книге. На стр. 107 книги "Величайший секрет Сталина" г-н
Левин рассказывает  о поиске  некоего Добролюбова, бывшего  прежде  офицером
Охранного отделения или  царской  тайной  полиции.  Автор  говорит,  что  он
посетил  греческую провославную  церковь на Находш-трассе  в  Шарлоттенбурге
(Берлин), священник  которой  сразу отреагировал  на  имя Добролюбов.  Автор
помечает время этого


     события мартом 1950 года.  Я посетил ту же  самую церковь и  говорил со
священником, прослужившим там многие годы. Он не знал ничего о Добролюбове и
не припоминал встречи ни с американцем, ни с кем-либо еще из упоминавших это
имя. Там  был,  правда, еще один священник, помогавший  церкви, где  я  брал
интервью, но он тоже  ничего не знал о Добролюбове и не помнил  расспросов о
таком человеке.
     Помочь в  моих  поисках вызвался  г-н  Игорь Фромке, 39-летний мужчина,
который прислуживал в церкви и который, будучи  ранее в плену у американцев,
свободно говорил на английском,  а также  на русском и немецком языках.  Для
большей убедительности позволю Фромке самому изложить часть этой истории:
     "В   воскресенье,  15  июля,  меня   позвали  к  алтарю  встретиться  с
американцем, который представился как  Мартин К. Тителл. Он  спросил, говорю
ли  я  по-английски  и  когда закончится церковная служба.  После  последней
проповеди  г-н Тителл  подошел ко мне  и отцу Сергию  и задал  нам следующие
вопросы:  "Не  может ли отец Сергий вспомнить  американского писателя Исаака
Дон Левина, который приезжал в Берлин в марте 1950 года и спрашивал о некоем
дьячке  по  имени Добролюбов, который,  должно быть,  долго  работал в нашей
церкви до  последней  войны. Отец  Сергий сказал,  что такого дьячка в нашей
церкви никогда не было  и что  он  не помнит г-на Дон Левина. Но поскольку в
нашей  церкви  всегда было  и  есть два священника, то  он сказал,  что  нам
следует поговорить также и с отцом Михаилом.  В 9 ч. 30 мин. утра 16 июля мы
с г-ном Тителлем снова встретились у входа в церковь, сразу же прошли внутрь
и увидели отца Михаила, готовившегося к службе. Мы задали ему те же вопросы.
Отец Михаил  отверг  их  с еще большей  категоричностью и заверил меня,  что
вовсе не знает такого человека".
     На  той же стр. 107 книги Левина говорится: "Поиски Добролюбова привели
меня в  Висбаден и  завершились  там  на соседнем кладбище.  Добрый  местный
священник  проводил  меня  к его  могиле.  Он  умер недавно, и вместе  с ним
оказались погребенными многие тайны Охранного отделения".
     На следующий  день  я  отправился из  Берлина в Висбаден, взяв с  собой
Фромке, чтобы использовать  его  как переводчика  при посещении, все  еще  в
поисках  ключей  к  машинописному   сталинско-ереминскому  письму,  немецкой
лаборатории   криминалистики.  Неподалеку  располагалась  чудесная  часовня,
упоминаемая г-ном Левиным  на стр. 107, и я поговорил с местным священником,
упомянутым  там же. Этот  священник  тоже ничего  не  знал  о Добролюбове  и
никогда за все годы  своей  службы в  церкви, начиная  с 1908-го, не  слышал
этого имени.
     Пусть снова расскажет Фромке:


     "Вблизи  того  учреждения  (лаборатории криминалистики)  на  холме  под
названием Невоберг воздвигнута чудная русская православная церковь  в  честь
одной покойной великой российской  герцогини, служащая  ей усыпальницей. Нас
проводили в небольшой соседний  коттедж к старому  русскому священнику. Этот
подвижный и стройный 84-летний патриарх,  прослуживший пятьдесят пять  лет в
Висбадене,  этот священник,  чья  память  работает  хорошо, несмотря  на его
возраст, никогда не говорил с  ним  о человеке по имени Добролюбов и никогда
не показывал ему могилу  такого человека.  То же самое было подтверждено его
дочерью,  свободно  говорящей  по-английски.  Мы проверили также книги  всех
захоронений,  начиная с  1945  года по настоящее  время,  и не  смогли найти
никаких следов Добролюбова. Нет  могилы с именем такого  человека на русском
кладбище.  Я лично  могу  сказать  лишь  то,  что  с  детства  принадлежу  к
берлинской  церкви  на  Находштрассе  и  не  знаю никакого  дьячка  с  такой
фамилией. То же самое могу сказать  и о своей матери, тоже старой прихожанке
этой церкви.  Наш дьячок  и  староста, давно служащий  здесь, этим человеком
быть не  может. У него иная фамилия. Поскольку он проживает в оккупированной
русскими зоне Восточной  Германии, его  имени приводить  нельзя по  причинам
безопасности. Но никакого другого  дьячка все это время  (25  лет)  здесь не
было".
     Я осмотрел прилегающее кладбище: надгробия  Добролюбову там  не было. В
церковном  журнале, отмечающем смерти  с  1945 года,  записи  о  захоронении
такого или другого человека с фамилией, похожей на "Добролюбов", тоже нет.
     "Подвижный и стройный патриарх" -- тот самый "добрый местный священник"
Левина, который проводил  его к могиле  Добролюбова, сам добровольно дал мне
следующее показание:
     "Висбаден,  17  июля  1956. Я,  нижеподписавшийся, состою  на  службе в
русской  православной церкви в Висбадене  с сентября 1908 года до настоящего
времени за исключением  периода первой  мировой войны  (1914--1919). Ни один
человек по фамилии Добролюбов со мной  вместе не служил ни в каком качестве.
Кроме  того, на нашем русском кладбище нет надгробия с такой фамилией.  Я не
помню  встречи  с американским  журналистом  г-ном  Дон  Левиным".  Подпись:
Настоятель  православной  русской   церкви  в  Висбадене,  протоиерей  Пауль
Адамантов.
     Затем я отправился в Гамбург, где консультировался с профессорами Танге
и  Йохансеном,  возглавлявшим  славянский и финский факультеты  Гамбургского
университета.  Они  изучили  мою  копию  ереминско-сталинского  документа  и
назвали его фальшивкой. За документальным доказательством


     они посоветовали мне обратиться в архивы Хельсинки в Финляндии.
     Из Гамбурга я заехал в Варель, вблизи Бремена, где взял интервью у двух
бывших  царских служащих С. -Петербурга. Полковник русской армии Федор Юрьев
был государственным прокурором с 1904 по 1917 г., а Степан Русанов работал с
1908  по 1918 г. механиком по  пишущим машинкам в различных  учреждениях  С.
-Петербурга.  За  время  своей  работы  они  видели  много  пишущих  машинок
"Ремингтон". "Адлер" был им незнаком. У меня есть показания обоих этих лиц.
     Позже   в   Хельсинки  я  обнаружил  громадное   число   документальных
свидетельств, относящихся к царскому  времени.  Возникает вопрос, почему г-н
Левин  выбрал  неизвестный документ из библиотеки Стенфордского университета
Леланда  при  наличии  тысяч  подлинных  официальных  свидетельств  царского
времени в Финляндии.
     До первой мировой войны Финляндия была одной из губерний России, и  тот
самый  Еремин,  который, как утверждается, подписал  оспариваемый  документ,
представляющий  Сталина шпионом,  был  шефом  жандармерии этой  губернии.  Я
изучил  более 3000 документов, включая 85 документов, подписанных  Ереминым.
Ни один из них не был отпечатан  на машинке "Адлер". Что касается  подписей,
то различие столь очевидно, что дополнительных комментариев не требуется.
     В  моей  работе  в  архивах  Хельсинки  мне  помогала квалифицированный
библиотекарь. Привожу выдержку из ее заявления:
     "25   июля   меня,  доктора  Марию   Виднас,   выпускницу  университета
Хельсинки-Гельсингфорс,  старшего  библиотекаря университетской  библиотеки,
секретарь  ректора   Университета  попросил  встретиться  с  г-ном  Мартином
Тителлем,  специалистом   по   спорным  документам,   и   пойти  с   ним   в
государственный  архив для поиска документов, датированных июлем 1913 года и
подготовленных Особым  отделом Департамента  полиции министерства внутренних
дел России с  целью сравнения  их с привезенным  г-ном  Тителлем в Финляндию
документом,  подготовленным начальником Особого отдела  Департамента полиции
министерства  внутренних  дел  12  июля  1913  г. (No  2898)  и  подписанным
Ереминым.
     Мы   просмотрели   около   трех   тысяч   документов,    подготовленных
Департаментом полиции, но не обнаружили ни одного с обозначением "Заведующий
Особым  отделом Департамента  полиции".  По  мнению  архивистов,  всю  жизнь
занимающихся  учетом  русских  документов и особенно  документов  Канцелярии
генерал-губернатора, а это единственное место в Финлян-


     дии,  где могут находиться документы, присланные российскими  властями,
предъявленный г-ном  Тителлем документ является,  скорее  всего,  фотокопией
подделки.
     "В первый день работы нам помогали архивист магистр Салмелма и архивист
магистр Валониеми. Последний любезно организовал изготовление фотостатов для
нас  подлинных  писем  Еремина.  В  последующие  несколько  дней  с  помощью
архивиста  Салмелма  мы  просмотрели  все  документы  вплоть  до  1914  года
Канцелярии   генерал-губернатора  Финляндии,   и  обнаружили  еще  несколько
документов,  подписанных Ереминым. Все подписи  Еремина, первая  из  которых
датируется 19 июля 1913 года, отличаются от подписи на документе, фотография
которого  принадлежит  г-ну  Тителлю,  и  это  вторая  причина,  по  которой
архивисты  Сеиткари, Салмелма, Валониеми, а также старший архивист Бломштедт
считают,  что привезенный из  Америки документ не может  быть подлинным.  27
июля мы с г-ном  Тителлем посетили Центральную полицию, чтобы  убедиться, не
хранятся ли российские документы где-либо еще в архивах Хельсинки".
     Заверено  и   подписано:   доктор   Мария  Виднас,   старший   помощник
библиотекаря.
     В качестве еще одного  подтверждающего  свидетельства  служит найденный
мною среди  хельсинкских документов  правительственный приказ  о  назначении
Еремина на  его  пост  в Финляндии,  датированный 21  июня  1913 года.  Была
обнаружена также корреспонденция от 19 июля 1913 г., указывающая на  то, что
в тот  момент  Еремин  уже  включился  в  работу  в Хельсинки.  Г-ну  Левину
известно, что оспариваемый  документ из С. -Петербурга от 12 июля  1913 года
не  соответствует  времени  назначения  Еремина  в  Хельсинки, но он считает
возможным, что  Еремин  не вступил в  свою  новую  должность  сразу же после
назначения. Однако в  свете документа, датированного  19 июля и означающего,
что  Еремин  находился  уже  полностью  при  исполнении  своей  должности  в
Финляндии и, вероятно, работал  там  уже некоторое  время, становится крайне
сомнительным, чтобы всего лишь неделей ранее он мог быть в С. -Петербурге.
     Финские власти  с готовностью оказали мне большое содействие, и у  меня
теперь имеются  фотокопии  и микрофильмы многочисленных документов,  которые
предложены на рассмотрение г-ну Левину и журналу "Лайф".
     Все   сопровождающие    сталинско-ереминское   письмо    обстоятельства
поддерживают вывод, что этот документ поддельный.
     В  качестве постскриптума  я  мог  бы  добавить,  что я предложил  свои
результаты  вниманию журнала "Лайф" и г-на Левина. Но  правде  обычно трудно
соперничать с ложью, и потому


     весьма маловероятно, что данное исследование когда-нибудь получит такое
же распространение, какое получил этот поддельный документ.
     Иссак Дон Левин
     О ЛОЖНЫХ СВИДЕТЕЛЬСТВАХ "ЗАСЛУЖЕННОГО
     УЧЕНОГО" ГАЗЕТЫ "ДЕЙЛИ УОРКЕР", ЧЕЛОВЕКА,
     СОЗДАВШЕГО ПИШУЩУЮ МАШИНКУ "ХИССА",
     И О ТОМ, КАК ОН ОБМАНУЛ АМЕРИКАНСКУЮ
     АССОЦИАЦИЮ РАЗВИТИЯ НАУКИ1
     20 января 1958 г.
     10 января 1958  года сенатским подкомитетом внутренней безопасности был
опубликован доклад  о  слушаниях  8  февраля, 7  июня и  1 октября 1957 года
(часть 66), показавших, что Мартин К.  Тителл, механик по  пишущим машинкам,
сделавший  для Алжера Хисса пишущую  машинку стоимостью 7500  долларов,  дал
ложные  свидетельские  показания  подкомитету  по меньшей  мере  по  четырем
пунктам. В  докладе обнаруживается и первостатейный обман, совершенный г-ном
Тителлем по  отношению  к  Американской ассоциации развития науки, известной
как AAAS.
     Во  время  ежегодной  конференции  AAAS,  на   сессии,   организованной
Обществом  развития  криминологии секции социальных наук и  состоявшейся  во
второй  половине  дня  29  декабря  1956 года,  рассматривалась  методология
научных исследований. Темой заседания  было изучение документа,  касающегося
жизненной стези покойного диктатора Советского Союза Сталина, который вполне
может войти в историю как  не имеющий себе равных преступник  всех времен. В
качестве демонстратора  выступал некто  Мартин  К. Тителл,  который называет
себя  "экспертом по спорным документам" и который представлен в отпечатанной
программе  AAAS как "лектор по  изучению  спорных  документов  Нью-Йоркского
университета   и   Бруклинского  колледжа".  Его   доклад  был   озаглавлен:
"Разоблачение документального обмана". Аудитория -- около двухсот человек --
состояла  в  основном  из  криминалистов и небольшого  числа  представителей
прессы.
     Газета  "Дейли  Уоркер", орган коммунистической партии, дала необычайно
широкий   обзор  этой  сессии,  посвятив  представленному   г-ном   Тителлем
"разоблачению" двадцать одну

     1  Архив  Гуверовского института, фонд Б. И.  Николаевского.
Пер. с англ. -- Примеч. Ю. Ф.


     колонку  с  четырьмя  продолжениями в своих номерах от 31 декабря  1956
года и от 6, 13  и 20 января 1957 года. В сообщении  от 13 января "Настоящая
детективная  история"  "Дейли   Уоркер"   представила   г-на   Тителля   как
"заслуженного ученого" и как  "признанного  эксперта по спорным  документам"
(см. стр. 4126 "Слушаний").
     Опубликованная "Дейли  Уоркер" серия привлекла внимание  подкомитета по
внутренней  безопасности Сената. На слушании дела 1  октября 1957 года (стр.
4126) главный советник Роберт Моррис заявил,  что  "целью  этих  статей была
защита  премьера  Сталина".  "Будучи   озабоченным  возможностью  того,  что
коммунисты начинают кампанию по реабилитации  маршала Сталина,  -- продолжал
советник  Моррис, --  подкомитет решил ознакомиться с тем, чем занимался г-н
Тителл".  Директор  подкомитета  по  исследованиям,  г-н  Бенджамин  Мандель
получил и внес в протокол массу поразительных фактов о том, чем же занимался
г-н Тителл".
     Едва  ли   это  было  случайно,  что  газета  "Дейли  Уоркер"  осветила
упомянутую необычную сессию ежегодной конференции AAAS столь экстравагантно.
Ведь вопросом, по поводу которого  должен был выступить г-н Тителл, была моя
статья,  опубликованная в журнале "Лайф" 23 апреля 1956 года. В своей статье
я воспроизвел документ,  разоблачающий Сталина как царского шпиона. Документ
представляет  собой  письмо  из  Охранного  отделения, т. е.  царской тайной
полиции,  подписанное  Ереминым.  Оригинал  письма  является  собственностью
Толстовского  фонда  в  Нью-Йорке.  Статья  в  "Лайфе" рассказывает  о  моих
попытках  определить  подлинность  документа и  составляет  часть  небольшой
книги,  опубликованной  летом 1956  года  под названием  "Величайший  секрет
Сталина".
     Приглашение принять участие в криминологической сессии AAAS и выступить
оппонентом  при  представлении  г-ном Ти-теллем  своей  критики  документа я
принял с  готовностью  и интересом.  Я  полагал,  что,  будучи экспертом  по
пишущим машинкам, г-н Тителл будет рассматривать  технические свидетельства,
поскольку он выразил ранее свое несогласие с  мнением  известного авторитета
по спорным  документам г-на Альберта Г. Осборна по поводу модели той пишущей
машинки, на которой был отпечатан оспариваемый документ. Со своей стороны, я
намеревался  оппонировать, опираясь строго  на  исторические свидетельства о
службе Сталина в царской полиции.
     Конечно же  я  знал,  что г-н Тителл  сделал ранее пишущую  машинку для
Хисса с целью подтвердить заявление последнего, что подделка пишущей машинки
заводского производства возможна, т. е. для доказательства той идеи, которую
и суд, и все признанное общество специалистов по изучению доку-