Мне казалось, что
подняться  невозможно.  Но она  шла  на  высоких каблуках своей  гармоничной
походкой, с  улыбкой на лице, обращенном к мальчикам.  Те  с интересом ждали
ее. Мы  все остановились  в волнении. Не глядя на  нас,  Н. поднялась вверх,
поговорила  с  детьми  и так  же  спустилась,  не  сделав, на вид, ни одного
лишнего усилия и ни одного неверного движения... Была весна, и  так  же ярко
светило солнце, как и сегодня, когда Н. неожиданно села в траву...
     "Против  этого  нет  сейчас никаких  средств"129,  --  писал
Энгельс  о старости и  смерти. По  этой  неумолимой  дуге,  меж рождением  и
могилой,   располагаются  все  события  и  переживания  жизни.  Эта  дуга  и
составляет  жизнь. Без этой дуги не было бы не только старости, но и юности.
Старость "нужна",  потому что в  ней опыт  и  мудрость.  Молодость, в  конце
концов, потому так и прекрасна, что есть  старость и смерть. Может быть, все
эти мысли оттого, что TSF передает Gotterdammering Вагнера130.
     29 марта [1935 г.]
     Надо будет рассказать, как ГПУ воровало у меня из архива документы.  Но
это не к спеху...
     Сегодня   в  Le  petit  Dauphinios  замечательная  корреспонденция   из
Brussels,    собственно,    слегка    замаскированные    интервью    с    De
Маn'ом131. Le petit D[auphinios]  -- реакционная  газета, но пока
еще  не фашистская.  Ее симпатии к De Man'y  беспредельны, по  крайней  мере
симпатии ее брюс[сельского] корреспондента. Мы узнаем, во всяком случае, что
план Де Мана опирается на два столпа: римского папу и бельгийского короля. В
папской энциклике "Quadraqesimo  Anno"132 сказано, что
господа  денег  могут, по  своему желанию,  помешать  людям  дышать. Отсюда,
согласно Де Ману, исходит Van Zeeland133, премьер. Вернее: Де Ман
хочет,   чтоб   Van   Zeeland   исходил   из    этой   энциклики.   Покойный
король134,  оказывается,  относился к  "плану"  с сочувствием,  а
новый  король,  Леопольд135,  "изучал  каждый день  с  неизменным
интересом работы Генриха Де Мана до тех пор, пока последний не сделался  его
министром"136. Это все поведал корреспонденту сам Де Ман.
     По существу плана. Во-первых, "государство должно освободиться от опеки
банков и само взять в свои руки очаги командования". Во-вторых: корпорации a
la Mussolini137  -- для заведывания вещами; парламентаризм -- для
управления  людьми.  Видно,  что  все  это  записано  под диктовку  Де Мана:
журналисту таких формул не выдумать!
     Заведывание вещами и управление людьми -- плагиат у Эн-


     гельса:   отмирание  государства,   по  Энгельсу,   будет  состоять   в
постепенной замене управления людьми --  заведыванием вещами.  Но как  можно
одновременно создать два режима,  корпоративный и парламентский, для вещей и
для  людей,  -- этого никак  не  постичь.  Каким образом Де  Man  собирается
отделить людей  от вещей,  т. е. собственников  от  их собственности? Ведь к
этому и сводится  весь вопрос. Революционной экспроприации  Де Ман не хочет,
конечно, --  а никакая энциклика  не  побудит самых  благочестивых  хищников
предоставить банки и тресты в управление бессильным "корпорациям"...
     Вся  эта затея -- наполовину авантюра, наполовину заговор против народа
-- закончится жалким крахом, из которого Де Ман и Спаак выйдут  оплеванными.
Банки,  спасенные  ими   посредством  девальвации,  покажут  новаторам,  как
"освобождать" государство от их опеки!...
* * *
     В московских  дипломатических переговорах  (визит Eden138  и
пр.) решается,  в числе  многого другого,  судьба  Коминтерна.  Если  Англия
примкнет  к идее пакта  (без Германии),  конгресс Коминтерна,  обещанный  на
первую  половину нынешнего года,  созван, конечно, не  будет. Если  Англия и
Франция столкнутся с Германией (без СССР), конгресс, вероятно, состоится. Но
этот конгресс банкротов ничего не способен дать пролетариату!
* * *
     Claude Farrere, о котором я  упоминал на днях, выбран в Академию. Какое
отвратительное скопище старых шутов!
     Барту139, который в  качестве  плохого  писателя  тоже,  как
известно, был академиком, на анкету: "Чего бы  вы желали для себя?" ответил:
"Мне желать нечего:  в юности я мечтал  о карьере министра  и академика, а в
зрелые годы стал тем и другим!" Нельзя  с большим сарказмом охарактеризовать
себя самого!
     30 марта [1935 г.]
     "Смердящие  подонки троцкистов,  зиновьевцев,  бывших  князей,  графов,
жандармов,  все это отребье, действующее заодно,  пытается  "подточить стены
нашего государства"140.
     Это,  конечно,  из  "Правды".  Ни кадеты, ни  меньшевики,  ни  эсеры не
помянуты:  действуют "заодно" лишь троцкисты и князья! Есть в этом сообщении
нечто непроходимо глупое, а в глупости -- нечто фатальное. Так  выродиться и
поглупеть может только исторически обреченная клика!


     В то же время вызывающий характер этой глупости  свидетельствует о двух
взаимно связанных обстоятельствах: 1) что-то у них не в  порядке, и притом в
большом непорядке; "непорядок" сидит где-то глубоко внутри самой бюрократии,
вернее, даже внутри правящей верхушки; амальгама141 из подонков и
отребьев  направлена  против  кого-то  третьего,  не  принадлежащего  ни   к
троцкистам,  ни  к князьям,  вернее всего,  против "либеральных" тенденций в
рядах правящей  бюрократии; 2) готовятся  какие-то  новые практические  шаги
против "троцкистов"  как  подготовка  удара  по  каким-то  более  близким  и
интимным  врагам   сталинского  бонапартизма.  Можно  бы  предположить,  что
готовится какой-нибудь новый  coup d'etat142 с целью юридического
закрепления личной власти. Но  в чем  этот coup d'etat мог бы состоять? Не в
короне же!  В  пожизненном  звании "вождя"?  Но  это  слишком напоминало  бы
Fuhrer'a! Вопросы  "техники" бонапартизма должны,  видимо,  представлять все
большие  и большие  политические  трудности.  Подготовляется  какой-то новый
этап,  по  отношению   к  которому  убийство  Кирова  было   лишь   зловещим
предзнаменованием.
     31 марта [1935 г.]
     Курьез!.. Советский историк В. И.  Невский143 не хуже  и  не
лучше  многих других советских историков: неряшлив, небрежен, догматичен, но
с   примесью   некоторой  наивности,   которая   на  общем   фоне  "целевых"
фальсификаций выглядит  подчас  как добросовестность. Ни  в каких оппозициях
Невский  не состоит. Тем не менее  его  подвергают  систематической  травле.
Почему? Вот одно из объяснений. В своей "Истории РКП", вышедшей в 1924 г. (в
обзоре литературы), Невский замечает:
     "Книжки, вроде брошюрки Конст. Молотова "К истории партии", пожалуй, не
только ничего не дают,  а приносят  прямой  вред, такая масса ошибок в  них:
только  на  39 страницах этой  книжки  мы насчитали 19  ошибок!.." В 1924 г.
Невский  не  мог  знать, что  звезда  Молотова  вознесется высоко и  что "19
ошибок"  брошюры  не  помешают  автору  ее стать предсовнаркомом. Молотов  и
организовал,  очевидно,  через  Оргбюро,  где  он  одно  время (давно  уже!)
хозяйничал, травлю против бедняги Невского... Но времена переменчивы: звезда
Молотова  померкла  и  --  кто  знает --  слова  Невского  о  безграмотности
предсовнаркома  могут еще послужить  к вящей  славе  злополучного  историка.
Поистине, курьез!..
     2 апреля [1935 г.]
     Переговоры  Eden'а  в  Москве  закончились  довольно  широковещательным
дипломатическим  сообщением,  в которое  входит  взаимное  обязательство  не
вредить интересам и благосостоянию дру-


     гой стороны. По дороге в Варшаву Eden немедленно подчеркнул, что это не
только   обязательства  В[елико]брит[ании]  по   отношению  к   СССР,  но  и
обязательства СССР по отношению к Великобритании. Дело идет о Китае и Индии,
о  Коминтерне, о  "Советском"  Китае. Какие обязательства на этот  счет даны
Москвой?  Проверить характер  обязательств Кремля  можно будет на  вопросе о
созыве конгресса  Коминтерна  в  Москве.  Конгресс без  китайцев,  индусов и
англичан  невозможен. Но возможен ли  он с китайцами, индусами и англичанами
после московских переговоров?
     В  конце  концов,  если  б  Сталин  обязался  потихоньку  ликвидировать
Коминтерн, для дела социалис[тической] революции был бы  громадный  плюс. Но
такого   рода   обязательство   явилось  бы   вместе  с   тем   безошибочным
доказательством  того,  что  советская  бюрократия  окончательно  порвала  с
мировым пролетариатом.
* * *
     У  меня  снова  открылся  вчера  болезненный период.  Слабость,  легкое
лихорад[очное]  состояние,  чрезвычайный  шум в  ушах. Прошлый раз во  время
подобного  состояния  H[enri]   Mfolinier]144   был  у   местного
префекта.  Тот  справился  обо  мне  и,  узнав,  что  я болен,  воскликнул с
неподдельной тревогой:  "Это крайне неприятно, крайне  неприятно...  Если он
умрет  здесь,  мы  ведь  не  сможем хоронить его под  вымышленным именем!" У
каждого своя забота!
* * *
     Только что получил письмо из Парижа. Ал. Львовна Соколовская [Вонская],
первая жена моя, жившая в Ленинграде со  внуками,  сослана в Сибирь.  От нее
уже получена открытка за границей из Тобольска, где она находилась на пути в
более  далекие  части  Сибири.  От  младшего  сына,  Сережи,   профессора  в
технологическом институте,  прекратились  письма. В последнем  он писал, что
вокруг него  сгущаются какие-то тревожные слухи. Очевидно, и его выслали  из
Москвы.  -- Не думаю, чтоб Ал.  Льв[овна  Соколовская] проявила за последние
годы какую-либо политическую  активность:  и  годы, и трое детей на руках. В
"Правде" несколько  недель  тому  назад,  в  статье,  посвященной  борьбе  с
"остатками" и "подонками", упоминалось -- в обычной  хулиганской форме --  и
имя А.  Л., но лишь попутно, причем ей вменялось в вину  вредное воздействие
--  1931  г.!  --  на группу  студентов, кажется, Лесного института. Никаких
более поздних преступлений  "Правда" открыть не могла. Но одно уж упоминание
имени означало безошибочно, что следует ждать удара и по этой линии.
     Платона Волкова,  мужа покойной Зинушки145, арестовали снова
в ссылке и отправили далее. Севушка (внук), сынок Платона и Зины, 8-ми  лет,
недавно только перебрался из Вены в Париж. Он находился при матери в Берлине
в последний период ее жиз-


     ни. Она покончила с собой, когда Сева находился  в школе. Он  поселился
на короткое время у старшего  сына  и невестки. Но  им •пришлось спешно
покидать  Германию  ввиду  явного приближения  фашистского  режима.  Севушку
отвезли в Вену, чтоб не  было лишней ломки в языке. Там его устроили в школу
наши  старые   друзья.  После   нашего  переезда   во   Францию   и   начала
контрреволюционных  потрясений в Австрии  мы  решили  перевезти  мальчика  в
Париж, к старшему сыну и  невестке. Но семилетнему  Севушке упорно не давали
визы. Долгий ряд месяцев прошел в хлопотах. Только недавно удалось перевезти
его. За  время в Вене Сева  забыл -совершенно русский и  французский язык. А
как прекрасно  он говорил по-русски, с  московским напевом, когда пятилеткой
впервые приехал  к нам с  мамой на Принкипо! Там, в детском саду, юн  быстро
усваивал  французский и отчасти турецкий.  В  Берлине перешел на немецкий, в
Вене стал  совсем немцем,  а  теперь  в  парижской  школе снова переходит на
французский язык. О смерти матери он знает и время от времени справляется  о
"Платоше" (отце), который стал для него мифом.
     Младший сын, Сережа, в противоположность  старшему и отчасти  из прямой
оппозиции  к нему,  повернулся спиной  к  политике  лет с  12-ти:  занимался
гимнастикой,  увлекался  цирком, хотел даже стать  цирковым артистом,  потом
занялся техническими дисциплинами, много работал, стал профессором, выпустил
недавно,  совместно  с  другими  инженерами,  книгу  о двигателях. Если  его
действительно  выслали,   то  исключительно   по   мотивам   личной   мести:
политических оснований не могло быть!
     Для характеристики бытовых  условий Москвы: Сережа рано  женился,  жили
они с женой несколько лет в одной комнате, оставшейся им  от последней нашей
квартиры, после нашего  выезда из  Кремля. Года полтора тому назад  Сережа с
женой  разошелся; но  за  отсутствием свободной комнаты  они продолжали жить
вместе  до  последних  дней.  Вероятно,  теперь  ГПУ  развело  их  в  разные
стороны... Может быть, и Лелю146 сослали? Это не исключено!
     3 апреля [1935 г.]
     Я  явно  недооценил  непосредственный  практический  смысл заявления  о
"подонках  троцкистов" (см.  30 марта);  острие  "акции" снова направлено на
этот раз  против лично близких  мне  людей.  Когда  я  вчера вечером передал
письмо от старшего сына из  Парижа Н[аталье], она сказала: "Они его [Сергея]
ни  в  каком  случае   не  вышлют,  они  будут  пытать  его,  чтоб  добиться
чего-нибудь, а затем уничтожат...".
     По-видимому,  высылка  1074  человек  была  намеренно предпослана новой
акции против оппозиции*. "Графы, жандармы и

     * Сравнение документов не подтверждает этого предположения.



     князья" представляют первую  половину  амальгамы,  ее  базу.  Но  лучше
привести более полную выдержку из "Правды".
     "Против  происков  врагов  надо  принять  вполне реальные  мероприятия.
Вследствие  обломовщины,   доверчивости,.   вследствие   оппортунистического
благодушия к  антипартийным элементам  и  врагам,  действующим  по  указанию
иностранных разведок, удается иногда проникнуть в наш аппарат.
     Подонки  зиновьевцев, троцкистов, бывших князей, графов, жандармов, все
это   отребье,  действующее  заодно,   пытается   подточить   стены   нашего
государства...
     Разоблачение  антипартийных  элементов  за  последнее  время,  недавнее
сообщение   наркомвнутотдела   об   аресте,   высылке   и   привлечении    к
ответственности бывших царских сановников в Ленинграде показывают,  что есть
политическое и уголовное жулье, которое лезет в любую щель.
     Недавно в Москве судили афериста Шапошникова, который объезжал города и
везде  выдавал себя за инженера. Дурачки принимали его  на работу,  доверяли
государственное  имущество, и  потребовалось  значительное  время, пока  его
разоблачили и посадили в тюрьму. Или другой аферист и враг -- Красовский, он
же Загородный, выдавал себя  за кандидата в  члены ЦИКа. Глупцы  поверили на
слово,   и   он  проник  в  члены  избирательной  комиссии  и  совершил  там
преступление.  В Саратовском крае  шпион, пользуясь смехотворной фальшивкой,
пробрался на ответственную работу и лишь  через некоторое время был пойман и
расстрелян".
     (Правда, 25 марта)
     К кому относятся слова насчет "иностранных разведок" -- к князьям или к
троцкистам?   "Правда"  прибавляет,   что  они   действуют  "заодно".  Смысл
амальгамы, во всяком случае, в  том, чтобы  дать ГПУ  возможность привлекать
"троцкистов"   и  "зиновьевцев"   как  агентов  иностранных   разведок.  Это
совершенно очевидно. Вот первоначальное сообщение насчет 1074:
     "За последние  дни  в  Ленинграде арестована и  высылается  в восточные
области СССР за нарушение правил проживания и  закона  о паспортной  системе
группа  граждан  из   бывшей  аристократии,   царских   сановников,  крупных
капиталистов, помещиков, жандармов,  полицейских и  других. Среди них бывших
князей  -- 41 чел., бывших графов  -- 33 чел., бывших  баронов  --  76 чел.,
бывших  крупных фабрикантов-- 35 чел., бывших крупных помещиков  -- 68 чел.,
бывших  крупных торговцев -- 19 чел., бывших высших царских  .сановников  из
царских министерств -- 142 чел., бывших  генералов и высших офицеров царской
и  белой  армии  --  547  чел., бывших высших чинов  жандармерии, полиции  и
охранки --
     113 чел.


     Часть  из  высланных привлечена к  ответственности орга-нами надзора за
деятельность против сов. государства и в пользу иностранных государств".
     (Правда, 20 марта).
     Здесь  о троцкистах  еще ни  слова,  обвинение о деятельности "в пользу
ин[остранных] го[сударств]" выдвинуто пока  только  против бывших "князей  и
жандармов".  Только через  5 дней "Правда" сообщает  нам,  что  троцкисты  и
зиновьевцы действовали с ними "заодно!" Такова грубая механика амальгамы.
* * *
     С  какой непосредственностью и  проникновенностью Н[аталья] представила
Сережу в тюрьме: ему должно быть вдвойне тяжело, ибо его интересы совсем вне
политики,  и у  него,  поистине, в чужом  пиру  похмелье. Н.  вспомнила даже
Барычкина:  "отомстит он  ему теперь!".  Барычкин -- бывший мытищинский (под
Москвой)  рабочий,  окончательно  испортившийся  и  исподличавшийся  в  ГПУ.
Кажется, в 1924 он попался в растрате, но Ягода "спас" его и тем превратил в
раба. Это Барычкин когда-то часто сопровождал меня на охоту и рыбную ловлю и
поражал  смесью  революционности, шутовства  и  лакейства.  Чем дальше,  тем
антипатичнее становился  он, и я отделался от него. Он жаловался плаксиво Н.
И. Муралову: "Не берет меня больше Л. Д. [Троцкий] на охоту..." После этого,
как уже  было  сказано,  он  попался в  растрате  и  в  качестве  прощенного
демонстративно  проявлял  ненависть  к  оппозиции,  чтоб  оправдать  доверие
начальства.
     Когда  меня  высылали из  Москвы, он нагло  вошел в квартиру, не снимая
верхнего  платья.  "Вы  почему в шапке?" -- сказал я ему.  Он вышел молча  с
видом побитой собаки. На вокзале, когда "гепеуры" несли  меня на руках, Лева
кричал: "Смотрите, рабочие, как несут Тр[оцкого]". Барычкин подскочил к нему
и стал зажимать  рот. Сережа ударил с силой Барычкина по лицу. Тот отскочил,
ворча, но истории не поднял...  Вот по этому поводу Н. и сказала: "Припомнит
он теперь Сереже..."
     4 апреля [1935 г.]
     Все  текущие "мизерии"  личной жизни  отступили на  второй  план  перед
тревогой за Сережу, А. Л., детей.  Вчера я сказал Н.: "Теперь наша  жизнь до
получения   последнего  письма   от   Левы   кажется   почти  прекрасной   и
безмятежной..."  Н. держится  мужественно,  ради меня, но переживает все это
несравненно глубже меня.



     В  репрессивную  политику Сталина мотивы  личной  мести  всегда входили
серьезной  величиной.  Каменев рассказывал  мне, как  они втроем --  Сталин,
Каменев,  Дзержинский147 -- в  Зубалове  вечером 1923 (или 1924?)
года провели день в "задушевной" беседе за  вином (связала  их открытая  ими
борьба  против меня). После вина на  балконе заговорили  на  сентиментальную
тему:  о личных вкусах и  пристрастиях,  что-то в этом роде. Сталин  сказал:
"Самое лучшее наслаждение -- наметить  врага,  подготовиться, отомстить  как
следует, а потом пойти спать".
     Его  чувство мести в отношении  меня совершенно не удовлетворено: есть,
так сказать, физические  удары, но морально не  до стигнуто ничего:  нет  ни
отказа  от  работы,  ни  "покаяния",  ни  изоляции;  наоборот,   взят  новый
исторический  разбег, которого  уже  нельзя  приостановить.  Здесь  источник
чрезвычайных  опасений  для  Сталина:  этот  дикарь  боится  идей,  зная  их
взрывчатую силу и зная свою слабость перед ними. Он достаточно умен в  то же
время, чтобы понимать, что я и сегодня не поменялся бы с ним местами: отсюда
эта  психология  ужаленного.  Но если месть  в  более высокой  плоскости  не
удалась  и уже  явно не удастся, то остается  вознаградить себя  полицейским
ударом по  близким  мне  людям. Разумеется, Сталин не  остановился  бы ни на
минуту перед  организацией покушения против  меня, но он боится политических
последствий:  обвинение падет  неизбежно  на него Удары  по  близким людям в
России  не могут  дать  ему необходимого "удовлетворения"  и  в  то же время
представляют серьезное политическое неудобство. Объявить, что Сережа работал
"по указанию иностранных  разведок"? Слишком нелепо, слишком непосредственно
обнаруживается  мотив   личной   мести,   слишком  сильна  была  бы   личная
компрометация Сталина.
     * * * [Вырезка из французской газеты, вклеенная в дневник:]
     "СССР  ОБЯЗАЛСЯ ПРЕКРАТИТЬ КОММУНИСТИЧЕСКУЮ ПРОПАГАНДУ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ
И ДОМИНИОНАХ
     Лондон, 3 апреля. Во время недавних переговоров с г. Иденом г Литвинов,
советский комиссар инос