и  коммунистами,  и  левыми  эсерами,
союзниками  большевиков,  которые  считали,  что  только  победа революции в
Германии     гарантирует    удержание    власти    Советами    в    отсталой
сельскохозяйственной России. Ленин же верил в успех только тех дел, во главе
которых  стоял сам, и  поэтому  революция в России была для него куда важнее
революции в Германии. Риск в позиции Троцкого был не в том, что немцы начнут
наступать, а в  том, что при формальном  подписании мира с  Германией  Ленин
оставался у  власти, в  то время как  без  формального  соглашения с немцами
Ленин мог эту власть потерять.
     На  партийном  совещании  21   января,  посвященном  проблеме   мира  с
Германией,  Ленин вновь потерпел поражение. Его тезисы, написанные 7 января,
одобрены не были, несмотря на то, что в день совещания Ленин дополнил их еще
одним пунктом, призывавшим затягивать  подписание мира.  Протокольная запись
совещания  оказалась  "не сохранившейся".  Сами  тезисы,  видимо,  запретили
печатать.   При   итоговом  голосовании  за  предложение  Ленина   подписать
сепаратный мир голосовало только 15  человек, в то время как  32  поддержали
левых коммунистов,  а  16  -- Троцкого,  впервые предложившего в тот день не
подписывать формального мира и  во всеуслышание заявить, что Россия не будет
вести войну и демобилизует армию.
     Известная как формула "ни война,  ни мир", установка Троцкого вызвала с
тех пор  много споров и нареканий.  Чаще  всего она преподносится как что-то
несуразное. Между тем формула Троцкого имела вполне  конкретный практический
смысл. Троцкий  исходил из того,  что Германия  не в состоянии вести крупные
наступательные действия  на  русском фронте  (иначе бы немцы не сели за стол
переговоров) и  что "в моральном смысле" большевики должны быть "чисты перед
рабочим классом всех стран".7 Кроме того, важно было опровергнуть
всеобщее  убеждение,  что  большевики   просто   подкуплены  немцами  и  все
происходящее  в Брест-Литовске -- не более как хорошо разыгранная комедия, в
которой  уже  давно распределены  роли. По  этим  причинам Троцкий предлагал
теперь прибегнуть к политической демонстрации -- прекратить военные действия
за   невозможностью  далее  вести  их,  но  мира  с   Четверным  союзом   по
принципиальным  соображениям   не  подписывать.  Безусловным   преимуществом
позиции Троцкого было то, что формула "ни мира, ни войны"  не связывала их в
вопросе  революционной  войны и давала возможность  в  любой  момент  начать
военные  действия. Вот что  писал об  этом  сам Троцкий по прошествии многих
лет, уже в эмиграции:
     "Многие  умники по каждому подходящему поводу изощряются насчет лозунга
"ни  мира,  ни  войны". Он  кажется  им, по-видимому,  противоречащим  самой
природе вещей. Между тем [...] несколько месяцев спустя после  Бреста, когда
революционная  ситуация  в  Германии  определилась  полностью,  мы  объявили
Брестский    мир    расторгнутым,    отнюдь     не    открывая    войны    с
Германией."8
     Однако, расторгнув  Брестский  мир  и  не  объявив войны, Красная армия
повела  в те дни (и притом успешно) наступление на Запад. Если именно это --
ведение войны без ее объявление -- и называлось "средней линией Троцкого" --
"ни  война,  ни  мир",  понятно, что  за нее  со временем  стало  голосовать
большинство  партийного  актива.  Левые  коммунисты  с  Бухариным  во  главе
предлагали  вести  войну по-джентельменски,  заблаговременно  объявив о ней.
Троцкий предлагал объявить о мире, выжидать до тех  пор, пока появятся силы,
а затем начать военные действия, никому о том не объявляя.
     Традиционно  война рассматривалась человечеством с  точки зрения потери
или приобретения территорий. Поражение в войне означало потерю их. Победа --
приобретение.   Этот   старинный   подход,   конечно   же,   был   отвергнут
революционерами. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Бухарин не смотрели  на потерю или
приобретение земель как на ценность в себе, тем более, что большевики всегда
выступали за  раскол  Российской империи  и  самоопределение  народов. Левым
коммунистам   было   важнее  сохранить  чистоту  коммунистического  принципа
бескомпромиссности с  империалистами, даже если  за это нужно было заплатить
поражением  революции в  России.  Троцкий  нашел  более спокойный выход,  не
поступался принципами, но и  не рисковал объявлением революционной войны, не
оставляющей Германии иного выхода как свалить советское правительство.
     В  формулировке  Троцкого, таким  образом,  не было ни приписываемой ей
всей  советской  историографией  демагогии  (как  раз  демагогией  оказалась
ленинская   теория   "мира"),   ни   авантюризма   сторонников   немедленной
революционной  войны, возглавляемых Бухариным. По стандартам  революционного
времени  позиция  Троцкого  была  умеренной.  Вместе  с левыми  коммунистами
Троцкий считал,  что  подписание бумаги  о  мире не  гарантирует прекращения
военных  действий, что революционеры не в  праве верить "империалистам", что
Германия все равно  будет наступать,  где сможет.  И в  этих  условиях лучше
вообще не подписывать документа, а апеллировать к  пролетариату всех стран и
даже  использовать  помощь Антанты. К  тому же  в  революционной среде  в те
месяцы распространено было мнение, что  Германия не в состоянии наступать, а
если и сможет  наступать -- не сможет удержать оккупированные территории без
того, чтобы заплатить за это восстанием в Берлине.
     Только  Ленин  упрямо настаивал  на сепартном  соглашении  с немцами на
условиях,  продиктованных  Германией. На  заседании  ЦК 11  (24)  января  он
выступил  с  тезисами  о заключении  мира и -- потерпел поражение.  Бухарин,
подвергнув  речь  Ленина  острой  критике, заявил,  что  "самая  правильная"
позиция -- это позиция Троцкого. Формула Троцкого "войну прекращаем, мира не
заключаем, армию демобилизуем"  была  принята 9 голосами против 7.  Вместе с
тем 12 голосами против одного было  принято внесенное Лениным (для  спасения
своего  лица)  предложение  "всячески  затягивать  подписание  мира":  Ленин
предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно
его,  Ленина,  резолюция получила большинство голосов. Вопрос  о  подписании
мира  в  тот  день  Ленин  не осмелился  поставить  на голосование. С другой
стороны, 11  голосами  против двух  при одном воздержавшемся была  отклонена
резолюция левых коммунистов, призывавшая к революционной  войне. Собравшееся
на  следующий  день объединенное заседание центральных  комитетов РСДРП(б) и
партии   левых   социалистов-революционеров   также  высказалось   в   своем
большинстве за формулу Троцкого.
     Большинство шло  за  Троцким. Второй  раз с  октября  1917 года  судьба
Ленина находилась в  руках  этого  счастливчика,  которому  все очень  легко
давалось и который поэтому так никогда и  не научился ценить власть. Троцкий
был слишком увлеченным революционером и столь  же негодным тактиком.  Ничего
этого не видя, не подозревая, что распоряжается еще и личною властью Ленина,
без труда отстояв в партии проведение своей политической линии -- "ни война,
ни мир", в конце января по новому стилю он выехал в Брест -- чтобы разорвать
мирные переговоры.
     Благодаря    усилиям    советской    историографии,    перепечатывавшей
десятилетиями из  книги в книгу одну и  ту же ложь, общепринято мнение, что,
возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел
директиву ЦК  и СНК подписать  мир.  Эта  легенда  основывается на заявлении
Ленина, сделанном на Седьмом  партийном съезде, состоявшемся 6-8  марта 1918
г.:   "Было  условлено,  что  мы   держимся  до  ультиматума  немцев,  после
ультиматума мы сдаем".9
     Похоже, однако, что Ленин оклеветал  Троцкого в  глазах съезда, пытаясь
свалить на него вину  за срыв мира  и  начавшееся германское наступление. За
это говорит  как отсутствие  документов, подтверждающих слова  Ленина, так и
наличие  материалов, их  опровергающих. В  воспоминаниях Троцкого о  Ленине,
опубликованных  в 1924 году  сначала в  "Правде", а  затем отдельной книгой,
Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:
     "Ленин: -- Допустим, что принят Ваш план.  Мы отказались подписать мир,
а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?
     Троцкий:  --  Подписываем мир под штыками.  Тогда картина ясна рабочему
классу всего мира.
     -- А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?
     -- Ни в коем случае.
     --  При такой постановке опыт может показаться  не столь уж опасным. Мы
рискуем  потерять  Эстонию и Латвию  [...]. Очень  будет  жаль  пожертвовать
социалистической  Эстонией, --  шутил Ленин, -- но уж придется, пожалуй, для
доброго мира пойти на этот компромисс.
     -- А в случае немедленного  подписания мира разве исключена возможность
немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?
     --  Положим,  что  так,  но  там  только  возможность,  а  здесь  почти
наверняка."10
     Таким  образом,  Троцкий и  Ленин действительно договорились о том, что
мир будет  подписан, но не  после предъявления  ультиматума, а  после начала
наступления германских войск.
     Более откровенно  Троцкий коснулся этого вопроса  в ноябре 1924 года  в
статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно
брестских переговоров он писал:
     "Не могу, однако, здесь не  отметить совершенно безобразных  извращений
брест-литовской  истории [...]. [...]  Выходит так: уехав в Брест-Литовск  с
партийной  инструкцией  в  случае   ультиматума  --  подписать   договор,  я
самостоятельно нарушил  эту инструкцию  и отказался  дать свою подпись.  Эта
ложь переходит уже всякие  пределы. Я  уехал в  Брест-Литовск с единственной
инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а  в случае ультиматума
выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь
тов.  Зиновьев  предлагал  дать  мне  инструкцию  о  немедленном  подписании
договора.  Но это  было  отвергнуто всеми остальными, в том числе и  голосом
Ленина.  Все  соглашались,  разумеется,  что  дальнейшая затяжка переговоров
будет  ухудшать условия договора, но считали,  что этот минус перевешивается
агитационным  плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске?  Когда дело  дошло до
ультиматума, я  сторговался насчет перерыва,  вернулся  в  Москву  и  вопрос
решался в ЦК. Не  я самолично, а большинство ЦК  по моему предложению решило
мира  не  подписывать. Таково  же было  решение  большинства  всероссийского
партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз  с  совершенно
определенным  решением  партии: договора не подписывать.  Все  это можно без
труда проверить по протоколам ЦК."11
     То  же  самое  следует  и  из директив, переданных  в Брест  Лениным по
поручению ЦК.  Директивы предусматривали  разрыв переговоров в случае,  если
немцы  к  уже известным пунктам  соглашения прибавят еще  один  -- признание
независимости Украины под управлением "буржуазной" Рады.
     Однако в  брестском  вопросе  Троцкий так и остался  ошельмованным. При
жизни Ленина он  не  смог начать  оправдываться из-за  лояльного отношения к
Ленину. После смерти Ленина оправдываться было уже поздно. Те, кто боролся с
Троцким за власть, не были заинтересованы в исторической правде.
     5 февраля по н. ст.  Троцкий  встретился  с Черниным.  Глава  советской
делегации в  Бресте был готов  к  разрыву  и в общем провоцировал  немцев  и
австрийцев на предъявление неприемлемых требований, заявляя, что "никогда не
согласится"  на  заключение странами  Четверного  союза  отдельного  мирного
договора с Украиной. Немцы приняли вызов. 5 февраля по н. ст. на совещании в
Берлине  под  председательством  рейхсканцлера  Г.  Гертлинга и  с  участием
Людендорфа было принято решение "достичь мира  с  Украиной, а затем свести к
концу   переговоры   с  Троцким  независимо  от   того,   положительным  или
отрицательным  будет  результат".  Форма  разрыва  (ультимативная  или  нет)
оставлялась на усмотрение германской делегации в Бресте.
     27 января (9 февраля),  открывая утреннее заседание, Кюльман, а затем и
Чернин предложили  советской делегации подписать мир. Тогда  же на заседании
политической комиссии  представители Четверного союза объявили  о подписании
ими  сепаратного  договора с Украинской республикой. Согласно договору  Рада
признавалась  единственным законным правительством Украины,  причем Германия
обязалась  оказать  Украине военную  и политическую помощь  для стабилизации
режима страны.  Правительство  Рады, со  своей  стороны,  обязалось  продать
Германии и  Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года  1  млн. тонн хлеба,  до 500
тыс.  тонн мяса, 400  млн. штук яиц  и другие виды продовольствия  и  сырья.
Договор  о  поставках  одного  миллиона   тонн   зерна  считался  секретным.
Предусматривалось также,  что  договор  не  будет  ратифицирован  германским
правительством, если Украина нарушит соглашение о поставках.
     Вечером 27  января  (9  февраля) Троцкий  доносил из  Брест-Литовска  в
Смольный,  что  Кюльман  и  Чернин  "предложили  завтра  окончательно решить
основной  вопрос".  Историк  А.  О.  Чубарьян  расшифровывает,  что  в  этой
телеграмме Троцкого речь шла о подписании мирного договора между Германией и
Австро-Венгрией, с  одной  стороны, и Украиной,  с  другой. "Таким  образом,
повторяю,  -- продолжал Троцкий,  --  окончательное  решение будет  вынесено
завтра  вечером".  Тем   временем  в  Киеве   большевиками   предпринимались
судорожные  попытки сформировать правительство и  объявить о захвате власти.
"Если мы до пяти часов вечера получим от вас точное и проверенное сообщение,
что Киев в руках советского  народа,-- телеграфировал в Петроград Троцкий,--
это  может  иметь  крупное  значение  для  переговоров".12  Через
несколько  часов  просьба  Троцкого  была  уважена и ему телеграфировали  из
Петрограда о победе  в  Киеве  советской  власти.  Троцкий  уведомил об этом
делегации  Четверного  союза. Но  очевидно, что даже в том случае,  если  бы
Троцкий говорил правду, немцы и австрийцы не собирались следовать его совету
и отказываться от соглашения, которое было нужно еще и как средство давления
на большевиков.
     Обмен мнениями по украинскому вопросу был назначен на 6 часов вечера 28
января (10 февраля). "Сегодня около  6  часов  нами будет дан  окончательный
ответ,  -- телеграфировал  в  этот день  в Петроград Троцкий. -- Необходимо,
чтобы он в существе  своем стал  известен всему миру. Примите  необходимые к
тому меры".13 Историк С. Майоров комментирует:
     "Однако, ни в  первом, ни во втором донесении Троцкий не сообщал, в чем
же  будет  состоять  существо  того ответа,  который  он  собирался дать  на
ультиматум  германской делегации  [...]  Ему  даны  были  совершенно  точные
инструкции,  как  поступить в случае  предъявления  ультиматума  с  немецкой
стороны.  [...]  Троцкий  должен  был,  руководствуясь  этими  инструкциями,
принять предложенные немецкими империалистами условия мира."14
     Такой  вывод безоснователен. Майоров  ошибочно  считает, что "28 января
(10 февраля) В. И. Ленин и И. В. Сталин15 от имени ЦК партии, еще
раз подтверждая неизменность указаний партии и правительства о необходимости
заключения мира,  телеграфировали в Брест-Литовск Троцкому  [...] Но Троцкий
[...]  нарушил  директиву  партии и правительства и совершил акт величайшего
предательства".16
     В  телеграмме,  посланной  Троцкому  в  6.30 утра  в  ответ  на  запрос
Троцкого, Ленин писал:
     "Наша  точка зрения Вам  известна; она только  укрепилась  за последнее
время17 и особенно после письма Иоффе.  Повторяем еще раз, что от
киевской Рады ничего не  осталось и что немцы вынуждены будут признать факт,
если они еще не признали его. Информируйте нас почаще".18
     О мире  Ленин ничего  не писал. Между  тем, если  бы известной Троцкому
"точкой  зрения" было согласие на германский ультиматум и подписание мирного
договора,  Ленину не  нужно  было  бы выражаться эзоповым языком. Можно было
дать  открытым  текстом  директиву  подписать  мир.  Разгадка,  конечно  же,
находится там, где оборвал цитирование  ленинской  телеграммы  С. Майоров: в
письме  Иоффе.  Касалось оно не  мира,  а попытки  советского  правительства
добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров
в  Бресте советской  украинской  делегации. Именно по этому вопросу известна
была Троцкому точка зрения  ЦК: никаких уступок, отказ от признания киевской
"буржуазной" Рады, в случае упорства немцев -- разрыв мирных  переговоров. В
этот  решающий  для  судеб   украинской  коммунистической  революции  момент
советское   правительство  не  могло  признать  Украинскую  Раду  даже  ради
сепаратного мира с Германией, даже если на этом настаивал Ленин.
     Разногласия по вопросу о мире  в те дни охватили не только большевиков,
но и немцев. 9 февраля по н. ст. император Вильгельм послал в Брест Кюльману
телеграмму  с  директивой  завершить переговоры в 24 часа на  продиктованных
немцами (и  неприемлемых  для  большевиков) условиях. Кюльман торговался.  В
телеграмме канцлеру он указал, что положение  должно полностью  разъясниться
10 февраля по  н.  ст.,  на воскресном заседании,  где  советская  делегация
должна будет принять или отвергнуть германские условия. Если случится второе
-- переговоры будут разорваны  в 24 часа; затем будет разорвано и перемирие.
Если  же  Троцкий  примет  германские  условия,  срывать  мир  будет  крайне
неразумно,   так  как  это  приведет  к  конфликту  с  Австро-Венгрией  и  к
беспорядкам в Германии. Требования Вильгельма Кюльман назвал  "неприемлемыми
ни с точки  зрения политики, ни с  позиции прав  народов", указав к тому же,
что будет абсолютно невозможно  привлечь союзников  Германии  к защите  этих
требований.
     10  февраля  Кюльман обсуждал  возникшие сложности с Черниным,  который
полностью  поддержал  германского министра иностранных  дел  и указал, что в
случае  изменения  немцами   курса   на   достижение   мира  с  большевиками
Австро-Венгрия не сможет поддержать Германию и пойдет своей дорогой. Кюльман
на  это  ответил, что проведение МИДом  нового  жестского курса  "совершенно
невозможно" и если Берлин будет настаивать на ультиматуме, Кюльману уйдет  в
отставку. Для ответа он  предоставил императору и канцлеру четыре часа: если
ответа не последует, Кюльман останется на своем посту и ультиматума Троцкому
предъявлять  не   будет.   Прошло  четыре  часа.  Ответа  от  императора  не
последовало. Кюльман остался в должности. Переговоры были продолжены.
     Вечером 28 января (10 февраля), в ответ на вновь повторенное требование
Германии "обсуждать только пункты, дающие возможность придти  к определенным
результатам", в соответствии с директивами ЦК РСДРП(б) и телеграммой Ленина,
Троцкий  от имени  советской  делегации заявил  о разрыве  переговоров:  "Мы
выходим из войны, но вынуждены отказаться от подписания мирного договора".
     Генерал   Гофман  вспоминает,  что  после  заявления  Троцкого  в  зале
заседаний воцарилось молчание.  "Смущение  было  всеобщее".  В  тот же вечер
между австро-венгерскими и германскими дипломатами состоялось совещание,  на
которое  был  приглашен  Гофман.  Кюльман  считал, что предложение  генерала
Гофмана   о   разрыве  переговоров   и  объявлении   войны   --  "совершенно
неприемлемо",  и  намного  разумнее,  как  и предложил  Троцкий,  "сохранять
состояние войны, не прерывая перемирия".
     "Мы можем при удачном  стечении обстоятельств, --  указал  Кюльман,  --
[...] в течение нескольких месяцев продвинуться до окрестностей  Петербурга.
Однако  я думаю,  что это  ничего  не  даст. Ничто не помешает  тому,  чтобы
[новое]  революционное  правительство,  которое,  может быть, сменит к  тому
времени большевиков,  переместилось  в другой город  или даже за Урал. [...]
При  столь  огромных размерах  России мы можем  очен