ть свою  вторую  поездку в
Россию, где он находился в  течение 8-9 месяцев,  чтобы затем в начале марта
1919 г. вернуться через Стокгольм в Берлин. Интенсивные старания Карла Моора
сделать эту поездку  плодотворной  для  улучшения  немецко-русских отношений
подтверждаются документами, приведенными в приложении.
     1  августа   1918  г.   Моор,  он   же  "Beier",  подробно   сообщил  о
многочисленных беседах, которые он вел в Берлине с советским послом Иоффе, а
также с  Красиным, Сокольниковым, Лариным и Менжинским. "Красин через 8 дней
хочет поехать в Москву, Иоффе тоже, на несколько дней. Оба очень хотят взять
меня   с  собой".  Автор  отчета  резко   полемизировал   с  систематическим
распространением неверных сведений о положении в России. По его словам можно
было  бы  понять, если  бы  этим  занималась Антанта, "так  как  большевики,
заключая  сепаратный мир с Германией, не особенно заботились о  благополучии
Антанты. Но как может немецкая  пресса собирать  повсюду всякую бессмыслицу,
все неблагоприятное  о большевиках, менее понятно. Ибо в совершенно понятных
интересах Германии с ноября  1917  г. и по  сегодняшний день - сегодня  даже
больше,  чем  раньше  -  поддержание, а  не свержение власти большевиков". В
результате  своих  переговоров  с  Иоффе  и  другими  большевиками,  которые
говорили с ним, по его словам, со всей открытостью и ничего не приукрашивая,
автор  отчета выдвигает  следующий тезис:  "Длительность власти современного
русского  правительства  гарантирована, она никоим  образом не ставится  под
сомнение  восстанием  левых   эсеров.  Фундамент  ее  существования  еще  не
подорван."
     Подготавливаемая Моором поездка в Россию вызвала  в начале августа 1918
г.  яростные  дебаты  в  швейцарской  прессе. 11 августа  было  опубликовано
сообщение о том, что Моор выехал в Берлин после беседы с членом Федерального
совета  Шультесом. Австрийский  временный поверенный в делах барон де Во (de
Vaux) сразу же  предположил, что за этой поездкой скрываются немецкие поиски
мира с помощью нейтральных социалистов. Газета "Tribune de Lausanne" назвала
Моора  в  этой  связи "персона  гратиссима"  для  Советского  правительства,
который  во время  своего  пребывания  в  России  будет  соблюдать  также  и
швейцарские   экономические   интересы.   Официальное    опровержение   шефа
швейцарского  департамента  народного  хозяйства  Шультеса   от  13  августа
содержало  следующую  информацию:  беседа  с  Моором  имела   место,  однако
инициатива исходила  от  Моора, который сообщил, что  русское  правительство
пригласило  его   в   Москву;   официального   поручения   от   Швейцарского
правительства Моор не получал. Это успокоило дружественных к Антанте жителей
Французской  Швейцарии,  тем  более, что уже  появились слухи о  планируемом
признании   Советского   правительства  Швейцарией  и  о  назначении   Моора
посланником в Петроград.
     Как бы  ни развивались события вокруг этой поездки  Карла Моора, твердо
установлено, что в начале марта 1919  г., после почти 9-месячного пребывания
в  России,  он вернулся  через  Стокгольм  и  сразу  же  начал  работать  на
осуществление  своих  неизменных  политических целей. Они сводились  к тому,
чтобы  создать  как  можно  более благоприятное  представление  о  Советском
правительстве  и  его  положении  в стране и  стимулировать  немецко-русские
совместные  действия   против  Запада.   Приводимый  в  документе   3  обмен
телеграммами между немецкой миссией в Стокгольме и министерством иностранных
дел в  берлине  говорит  сам  за себя.  Он  подтверждает высокий  авторитет,
которым  Карл Моор,  несмотря  на  свои известные  социалистические взгляды,
пользовался у ведущих немецких дипломатов, и то, как настоятельно необходима
была его информация. Отчеты Моора казались Берлину такими важными и  потому,
что  немецко-русские отношения, зашедшие в тупик и  как будто замороженные с
осени  1918 г., казалось,  немного сдвинулись с  места.  19  апреля  русское
правительство снова радировало немецким и  всем советам рабочих и солдатских
депутатов,  что  оно  энергично протестует  против  всех  слухов,  способных
омрачить  отношения между немецким и  русским народами, и  вновь потребовало
возобновления  дипломатических отношений.  На заседании кабинета  23  апреля
графу Брокдорф-Рантцау  удалось провести  свою концепцию,  предусматривающую
пока только военное перемирие, так как любой более далеко идущий  шаг только
бессмысленно  осложнил  бы  положение рейха  в  Версале. По  этой  концепции
следовало  избегать  любой  односторонней  связи  с  Западом  или  Востоком.
"Германия должна выбрать, будет ли она посредницей между Западом и Востоком,
или  полем  боя  для их борьбы. Официальное завязывание  отношений с Россией
будет  полезно  в тот момент, когда требования  Антанты  сделают невозможным
взаимопонимание".
     Эта новая  ситуация наступила после передачи условий  заключения мира в
Версале 7  мая 1919  г. С  этого момента началось рассмотрение  возможностей
переориентации немецкой внешней политики, и тогда понадобились отчеты Моора.
Очевидно, он  ничего  не  сообщил посланнику  фон Луциусу (von Lucius). Зато
стокгольмскому представителю "Франкфуртской газеты" ("Frankfurter Zeitung"),
д-ру Фрицу Деку, он дал  ценные сведения, которые тот переработал для второй
статьи  в серии  публикаций своей газеты о положении в Советском Союзе.  Эту
еще не напечатанную статью он  послал вместе с подробным письмом  посланнику
Науманну в  Берлин, который, очевидно, благодаря этому и обратил внимание на
Карла Моора (документ 4).
     Ход  рассуждений Карла  Моора  во многом близок  соображениям Науманна,
которые  он  в  частных  письмах  сообщал  рейхсминистру иностранных  дел  в
Версаль.  В конце  мая,  когда  Науманн  уже  получил  отчет  д-ра  Дека  из
Стокгольма,  он  с  большим пессимизмом  ждал  решения  в  Версале. При 50%,
которые  еще   нужно  было   выторговать,   договор  все   равно   оставался
неприемлемым. Однако все шаги немецкой стороны в этом направлении до сих пор
не принесли результатов. Поэтому Науманн был принципиально против подписания
договора. Аргументы, подобные тем,  которые Науманн излагал  в  своем письме
графу Брокдорф-Рантцау от 4 июня 1919 г. (документ 5), содержатся и в  более
ранних письмах. Затем он продолжал: "По моему мнению, не надо пугаться того,
чтобы -  нет, не  заключить союз с  советским правительством, -  но, проведя
обмен  радиограммами с Москвой о точном соблюдении перемирия, каковой должен
быть  выдержан  в  дружелюбном  тоне,  нагнать  на  противников  страх,  что
представляется необходимым. Ибо в этом не может быть никакого сомнения: ужас
от возможного союза Германии с Россией и тем самым со славянским миром будет
огромен. Само  собой  разумеется - я еще раз подчеркиваю это - я  совсем  не
думаю о союзе, я думаю только о предварительном предупредительном выстреле."
Четырьмя  днями позднее он сообщил министру  иностранных дел среди прочего о
заседании  кабинета  по  поводу известного  опроса  командования сухопутными
войсками  в связи с возможным возобновлением  боевых действий и  о близком к
отчаянию настроении  широких кругов офицерского  корпуса, вынуждающем начать
действовать.  "Я  остаюсь  при  том  мнении,  -  продолжал  Науманн,  -  что
единственно  правильный метод - это метод Троцкого: если не будут достигнуты
желательные изменения, не  подписывать и сказать:  воевать мы не можем,  так
что вводите войска!  Тогда мы должны будем сконцентрировать  наши усилия  на
восточном направлении  и ждать, пока Антанта не  расколется, что  продлится,
вероятно, не слишком долго, учитывая  настроение в ее  собственных войсках."
Переписка с  министром  иностранных  дел закончилась 9 июня 1919  г.,  когда
Науманн  резюмировал  свои размышления:  "После заключения мира нам придется
начать  очень  осторожную,  но  очень  умную  игру,   которая  должна  будет
подготовить  окончательное решение. Ибо  - и в  этом отношении  нельзя  себя
обманывать  - этот  мир  не решит  ни одной проблемы, но  создаст  еще сотню
новых, а значит,  каким бы  он  ни был,  его надо рассматривать  только  как
временный".  В  этом  смысле,  который  принципиально  совпадал   с  мнением
правительства Советского Союза о характере Версальского мира, Науманн просил
Брокдорфа-Рантцау хотя бы  ознакомиться с советами  Моора. До этого  дело не
дошло, так как 20 июня министр  иностранных дел подал в отставку, а  23 июня
новое  правительство немецкой Республики безоговорочно приняло  договор. Тем
самым  потеряли смысл прежде всего усилия  по  немецко-русскому  примирению,
которые видны из  приводимых  здесь  документов  о деятельности  Карла Моора
летом 1919  г. Но спустя короткое время, хотя вначале  и  при более скромных
предпосылках,  этим  усилиям  суждено  было  возобновиться   и   привести  к
заключению договора в Рапалло 16 апреля 1922 г.
     Внешнеполитическая  деятельность  Карла  Моора  была  с  этого  момента
закончена.  Он  жил,  не имея  поля деятельности,  почти  до  76 лет в  Доме
ветеранов  революции в Москве.  В 1924 г.  о нем отзываются  как  о "старом,
подавленном  человеке", которому остались только официальные почести режима.
В 1927 г. он  возвращается  на свою старую  родину, в Германию,  чтобы из-за
болезни глаз поселиться в Берлинском  санатории. Он умер  в  Берлине 14 июня
1932 г.
Документ 1
     Отчет  Карла  Моора   о  подготовке   Международного  социалистического
Конгресса в Стокгольме, август 1917 г.
     См. прим. 24.
     О Стокгольмском Конгрессе.
     Подготовительные работы и предварительные дискуссии, которые проводятся
в целях созыва Конгресса, длятся уже несколько  месяцев. Издалека невозможно
составить  себе  представление  о  колоссальных  трудностях,  противостоящих
удачному проведению Конгресса. Едва  удается  с непередаваемыми  усилиями  и
терпением устранить одни препятствия, тут же возникают новые и  еще большие.
Голландско-скандинавский   комитет    и   особенно   генеральный   секретарь
Международного Социалистического Бюро  (Брюссель-Гаага), бельгийский депутат
Camill  (sic!)  Huysman,  имеют большие  заслуги  перед  делом мира  и перед
человечеством,  потому  что они с  неизменным  терпением,  настойчивостью  и
неутомимостью   преследуют  и  пытаются  приблизить   к  осуществлению  идею
объединения  социалистических  партий  всех  стран  на  общем съезде в целях
ускорения мира.  И их заслуги не стали бы меньше, даже  если  их благородным
стремлениям  не  суждено  увенчаться  успехом,  чего,  как  я  надеюсь,   не
произойдет. Magna voluisse sat est.
     Действительно, это  великая  цель - вернуть голодающему  и  истекающему
кровью человечеству, отчаявшимся,  страдающим народам давно желанный мир. Но
спрашивается,  является  ли  планируемый  Стокгольмский  Конгресс  пригодным
средством для достижения этой цели, и если да, состоится ли он? Что касается
второго вопроса,  то я убежден  -  и  уже давно был убежден  в  том,  что он
состоится. Он должен состояться. Вот уже несколько месяцев со  всей энергией
и волей  я стараюсь  содействовать,  насколько  это  в  моих  силах,  созыву
Конгресса: устно и письменно, а главным образом благодаря личному влиянию на
выдающихся  и  авторитетных  руководителей  социалистического  большинства и
меньшинства  различных стран  (на руководителей, с  большей частью которых я
десятки лет  хорошо знаком или  даже дружен);  я  стремлюсь  к  тому,  чтобы
ускорить распространение и усиление идеи  о заключении мира и способствовать
проведению Мирного Конгресса.
     Противниками созыва этого Конгресса являются с одной стороны социалисты
Циммервальдского направления с  очень  строгой  партийной  дисциплиной,  а с
другой стороны - правительства западных государств, входящих в Антанту.
     К  этим  ортодоксальным   Циммервальдцам   относятся   главным  образом
большинство  швейцарской социал-демократической партии,  болгарские "тесные"
социалисты,  шведские  крайние  левые и русские большевики. Все  эти  группы
бойкотируют   Стокгольмский   Конгресс,   потому  что  они  заранее   решили
дискредитировать его с одной стороны как мероприятие, дружеское по отношению
к союзу стран центральной Европы, и с другой стороны, потому что они осудили
и   заклеймили  его  как  орган,   который  в  союзе  с  империалистическими
правительствами  вообще  намерен  работать  на  достижение  опасного   мира,
вредного  интересам  народов. Эти группы хотят созвать за несколько  дней до
всеобщего Стокгольмского Конгресса Циммервальдскую  конференцию и послать на
нее, и только на нее, своих делегатов, в  то время как другие многочисленные
и сильные Циммервальдские группы  и партии будут участвовать в обоих съездах
или решат в зависимости от решения Циммервальдской конференции, имеют ли они
право участвовать в общем Конгрессе или нет.
     Швейцарские  Циммервальдцы - очень  фанатичная, сектантски ожесточенная
группа - образуют большинство швейцарской социал-демократической партии. Они
не хотят  иметь  дела  с общим  Стокгольмским  Конгрессом, потому что  они с
ужасом  отвергают  сотрудничество  с  империалистическими   правительствами,
представленными  правительственными   социалистами,   и   все  еще   ожидают
осуществления  своей Циммервальдской догмы, по  которой мир должен наступить
благодаря   революционному  восстанию   народов,  революционному  восстанию,
которое произошло  в марте в  России,  но не нашло  подражателей в остальной
Европе,  даже   в  Италии,  которую  знатоки  итальянских  условий  объявили
"перезревшей  для  революции".  Наряду  с редактором  Робертом  Гриммом, чья
международная  роль  уже сыграна, а позиция  и во  внутренней, и во  внешней
политике остается  такой же двусмысленной  и противоречивой, главарями здесь
выступают  в основном  партийный  секретарь Фе. Платтен,  редактор цюрихской
"Volksrecht" Нобс и т. д.  Представителем швейцарской партии в Международном
Социалистическом Бюро  (Брюссель-Гаага)  является  бывший  редактор бернской
"Tagwacht"  Карл Моор,  который не принадлежит к Циммервальдцам, и  заменить
которого  одним из  своих  "радикальные"  горячие  головы  не  решаются.  Не
решаются в первую  очередь потому, что он открыто  высказывает свое мнение и
отстаивает его, в то  время как  Грейлих, гораздо  более  правый,  чем Моор,
подвергается  нападкам за Циммервальдскую  конференцию  главным  образом  не
из-за того, что он правый, а потому, что он, отступив от прямого пути, хочет
доказать, будто  он настоящий Циммервальдец,  каковым  он  на самом деле  не
является.  Из-за  этого, несмотря  на  его  большие заслуги  перед  партией,
"радикалы" больше не принимают его всерьез, а его авторитет падает.
     Болгарских  радикальных   социалистов,  так   называемых  "тесных",  на
предварительных дискуссиях в Стокгольме представляли Кырков  и  Коларов.  Но
они  ни  разу  не  явились  в  голландско-скандинавский  комитет,  держались
полностью  в  стороне, общались  только  в  среде  шведских  левых  и  хотят
участвовать только в Циммервальдской конференции, а не  в  Общем  Конгрессе.
Так   называемые   правительственные  социалисты,   "широкие",  через  своих
представителей Сакасова, Янулова и д-ра Сакарова очень активно участвовали в
предварительных   дискуссиях  голландско-скандинавского  комитета.  Шведское
крайне  левое  направление  стоит  на  той  же  позиции,  что  и  болгарские
"тесняки". Это - Хеглунд, редактор стокгольмской "Politiken" Стрем,  Карлсон
Линдхаген. Последний  является пожизненным бургомистром Стокгольма и, как  и
остальные, членом первой и второй палат. В оппозиции к ним стоит Брантинг со
своей  социалистической  партийной группой и  газетой  "Социал-демократ".  К
социал-демократической  партии  принадлежат  в  шведской  второй  палате  87
депутатов  из 230;  из  них  20  относятся  к  крайним  левым,  примерно  63
поддерживают Брантинга.  Брантинг - один из главных  инициаторов и  активных
сторонников  общего  Стокгольмского  Конгресса.  До  недавнего времени  даже
открытой враждебности западных  государств - членов Антанты к Стокгольмскому
Конгрессу, выражавшейся в первую очередь в бесстыдном отказе выдать паспорта
социалистическим  делегатам,  не  удалось  поколебать  его  точку  зрения  и
уменьшить его очень ярко выраженные симпатии к Антанте.
     По  этому  поводу  я  хотел  бы  здесь  рассказать,  что  мне  сообщили
относительно  осенних выборов в Швеции в этом году Брантинг и его товарищ по
партии  и близкий  личный  друг  барон  Palmstjerna.  (En passant*:  барон -
отпрыск старого дворянского  рода,  его отец был  предводителем  дворянства;
портрет  отца,  написанный  маслом,  висит в  ратуше  (?  -  Riddarehus)  на
Ридерхольмен;    барон    -    очень    богатый    человек,    депутат    от
социал-демократической  партии,  который  оказал  очень  большое влияние  на
Гиальмана (sic!) Брантинга).  Шведское  правительство консервативно и, как и
эта партия, симпатизирует Германии. Либералы и  социал-демократы Брантинга в
целом  симпатизируют Антанте. Теперь возникает вопрос, какое влияние оказала
бы возможная  победа на предстоящих выборах социал-демократов и либералов на
внешнюю политику Швеции.  Я знал,  что  такая победа  очень  возможна, шансы
левых партий в Швеции, как и во всех странах,  очень велики. В случае победы
на выборах  очень вероятно, что Брантинг войдет в правительство. Поэтому для
меня было естественно расспросить Брантинга,  с  которым я  достаточно часто
общался самым дружеским образом, а также Palstjerna (sic!), который при моем
первом посещении второй палаты  чрезвычайно  любезно  меня принял  и  seance
tenant** показал  мне  все  здание,  о  том,  какие последствия будет  иметь
изменение кабинета министров в  смысле  дружественного к Антанте "полевения"
во   внешней   политике   и   в   частности    нейтралитета    Швеции.   Оба
социал-демократических лидера  ответили  самым  определенным  и  решительным
образом, что победа левых партий  на выборах и изменение кабинета  министров
совершенно ничего не изменят в нейтральной позиции Швеции.  В любом  случае,
как мне дали понять, не может быть и речи о том, чтобы Швеция вдруг вступила
в войну и начала воевать на стороне Антанты.
     После этого экскурса  я возвращаюсь к  теме, от  которой я  отступил на
предыдущей  странице. осталось  еще  сказать  о русских  большевиках  как  о
противниках проведения Конгресса. Они из всех  русских партийных направлений
являются партией, наиболее энергично выступающей за  мир.  Но они хотят мира
путем революционного  восстания  народов. Они хотят  заключать мир  только с
демократическим правительством. Тем не менее их пропаганда в России и вся их
партийная деятельность таковы, что способствуют миру и вынуждают руководящие
круги избрать в интересах самосохранения скорейший мир.
     Итак,  Циммервальдские   строго  дисциплинированные  партии  и  группы,
рассмотренные до сих пор (начиная  со  стр. 2), не хотят участвовать в общем
Конгрессе или,  может быть, поставят свое  участие в зависимость  от четкого
решения Циммервальдской конференции.
     Но  есть  еще 10  других Циммервальдских партий  и  групп, которые  уже
приняли решение участвовать  в  общем Стокгольмском Конгрессе и  открыто  об
этом  заявили,  так  что  диссидентские группы  образуют не  слишком большую
кучку.
     Другим противником  проведения общего  Конгресса, упомянутым на стр. 2,
являются западные государства -  члены Антанты. До сих пор они действительно
препятствовали  созыву  Конгресса.  Россия  приветствовала  созыв Конгресса,
социалистические   партии,   за  исключением   большевиков,  доказали   свою
заинтересованность  в  проведении  Конгресса.  Совет  рабочих  и  солдатских
депутатов взял  в свои руки  созыв  Конгресса и объединился для этой цели  с
голландско-скандинавским  комитетом  и  секретариатом  Междунар.  Соц. Бюро.
Также  правительств