онце концов логически,
"прямо  подходила  к старой  троцкистской  тезе,  гласящей, что  пролетариат
"неизбежно   войдет  во   враждебные  столкновения"   с   широкими   массами
крестьянства,  при содейстрвии которых он  пришел к власти.  "Противоречия в
положении   рабочего  правительства   в  отсталой   стране   с   подавляющим
большинством крестьянского населения смогут найти свое


     разрешение  только в международном масштабе на арене  мировой революции
пролетариата"30.
     А  это  убеждение   отрицало  развиваемую   правыми  коммунистами  идею
возможности  построения  социализма  в  одной  стране  без  помощи   мировой
революции и  давало им  право обвинять  оппозицию в полном  неверии в судьбы
социалистического строительства в России.
     Отвечая на удары, оппозиция,  в свою  очередь  стремилась  добиться  от
правых коммунистов  категорического ответа: признают ли они существование  в
деревне  опасного для  советского строя  кулачества,  стремящегося подчинить
себе всю массу середняков.
     Не смея отрицать канон "дифференциации" и неизбежно ею создаваемый слой
кулаков,  "вампиров,  кровопийцев,  самых  зверских эксплуататоров",  правые
коммунисты отвечали: кулачество в деревне несомненно существует. И  под этим
ответом скрывалась большая и сознательная ложь. В том-то и  дело, что в 1925
г. этих  "вампиров и кровопийцев" в деревне уже почти не  было. Восьмилетнее
управление  деревни  сначала комитетами бедноты,  потом дикими комъячей-ками
сельских и волостных советов выжгло кулаков, а новым не позволило сложиться.
Когда Калинин в статье от 22 марта 1925  г. в "Известиях" заявил, что "Кулак
это  жупел,  это  призрак старого мира.  Это  не общественный слой,  даже не
группа,  даже  не кучка,  это вымирающие единицы"  --  никто  тогда  ему  не
возражал. Это была сущая правда, но когда  через полгода некий Богушевский в
статье в "Большевике" слова Калинина почти повторил, из Кремля пришел приказ
на   Богушевского   свирепо   накинуться.  Термином   "кулак"  все  свободно
оперировали, наличие опасного "кулачества" признавалось явлением неизбежным,
иначе пришлось  бы  отрицать  "закон дифференциации",  но правые  коммунисты
знали,  что кулака  довоенного  типа  в  деревне в 1925  г.  нет,  есть лишь
"вымирающие  единицы". А так  как "кулака-вампира" все-таки надо было во что
бы  то  ни  стало  найти, кулаком стали называться крестьяне,  до  революции
имевшие, а после революции переставшие иметь или купленные земли, или

     30. Предисловие Троцкого, написанное в 1922 г. к книге "1905 год".


     мельницу,  или  торговое  предприятие.  Бюджетное  обследование 1925 г.
показало,  что  среди крестьян, сеявших свыше 16 десятин,  была часть таких,
которые  производили  посевы  на такой же  площади еще  до  войны. В степной
Украине этих  сохранивших прежнюю посевную  площадь было 39%, в  центральной
земледельческой области -- 21%, в Белоруссии -- 44%. Все эти посевщики свыше
16  десятин  стали  называться  кулаками.  Но   что   выделяет  крестьянское
хозяйство,  сеющее  свыше  16 десятин от хозяйств  с  меньшим  посевом?  Так
называемая "динамическая перепись" 1927 г. дала ответ. У хозяйств, сеющих до
2 десятин, семейный  состав в  среднем из  4,3  человек; у сеющих от 2 до  8
десятин  этот состав из 5,2  человек, а  у сеющих  свыше 16 десятин семейный
состав   в   среднем  на  двор  --   6,4  человека.  Не  "кровопийство",  не
ростовщичество,  не какая-то  эксплуатация  бедняков,  а значительно большее
число рабочих рук в  семье давали ей  возможность засевать  большую площадь,
держать  больше  скота,  продавать  больше  зерна,  покупать  больше  машин,
делаться  зажиточнее. Чтобы создающегося таким образом неравенства в деревне
не  было,  следовало  бы  предписать   всем  крестьянским  хозяйствам  иметь
одинаковый  семейный и  рабочий состав,  для чего  каким-то особым  способом
регулировать  зачатия  и  рождения.  Правые  коммунисты  ставили  ставку  на
"старательного середняка", развивающего свое хозяйство, на благо всей страны
становящегося  зажиточным. В то же время партийным каноном  они принуждались
объявлять  этого  зажиточного   середняка  --   кулаком,  т.е.  врагом.  Это
драматическое  противоречие  правые   коммунисты   несомненно   ощущали,   в
"дипломатической" форме его вскрывали, а устранить окончательно не смели. Их
ревизионизм  не  был так смел, не шел так далеко,  чтобы  опрокинуть  многие
каноны.  Когда Бухарин бросил свой лозунг "обогащайтесь", он  имел в виду не
кулака-вампира, а  идущего к зажиточности середняка, и все-таки  от  лозунга
своего  принужден  был  трижды  отречься. Рыков, указывая  на то,  что между
кулаком и зажиточным  середняком  грани провести невозможно, часто  говорил:
"Мы черт знает что  делаем!  Ведь в угоду Троцкому, Пятакову,  Зиновьеву  мы
называем  кулаком  подлинного середняка,  совершенно  законно желающего быть
зажиточным.  Насколько была бы  яснее и  успешнее аграрная политика, если бы
нам


     не мешал  Троцкий  и его компания".  Лучше  чем кто-либо, драматическое
противоречие понимал народный  комиссар земледелия В. П. Смирнов, которому с
ним  работающая  "не покладая  рук"  коллегия  народников  во главе с  проф.
Кондратьевым  докладывала  детально   обо  всем,  что  делается  в  сельском
хозяйстве.  Принуждаемый  канонами  лгать  и   выдумывать  "кулака-вампира",
Смирнов указывал  на  "злостную эксплуатацию, кабальные сделки, практикуемое
ростовщичество" и в  то же время в брошюре "Наши основные задачи по поднятию
и  организации  крестьянского  хозяйства"  писал:  "Путаница  в том,  что  к
кулацким хозяйствам часто (не лучше ли сказать -- почти всегда!) причисляют,
со  всеми  вытекающими  отсюда  выводами,   крепкое   трудовое  крестьянское
хозяйство,  находящееся  в  зажиточной части  середняцкой  группы".  "Крик о
кулаке идет на  90% (не лучше ли  сказать  -- на 100%!) о мужике, у которого
наличие   мертвого   инвентаря    не    выходит    за   пределы    трудового
землепользования".  У  нас  "возможность зарождения  кулачества на  трудовом
наделе чрезвычайно затруднена, так как владение капиталом-инвентарем не есть
база для широкой эксплуатации", а  процесс накопления в  деревне совершается
именно в форме  увеличения  инвентаря.  Словом, Смирнов не  видел в  деревне
вампира-кулака, но, боясь  обвинений в сокрытии кулака  и отрицании  "закона
дифференциации", делал вид,  что хорошо видит "вампира".  Это было  правило.
Ему  подчинялись и статистические работы того времени.  Вообще  говоря,  они
стояли   тогда  на   высоком  уровне,   но  как  только   вопрос  заходил  о
"дифференциации"   и  кулаке,  в  ход  пускалась  предвзятая,  тенденциозная
аранжировка цифр и совершенно ложные к ним комментарии.
     Из  всего  вышесказанного  уже  легко  представить  себе,  какого  рода
"идеологическую   кольчугу"    выковал   Бухарин   для    нужд    и   защиты
правокоммунистических  идей.  К Пленуму  ЦК в октябре  1925 г.  он  составил
записку,  в  которой  говорится,  что  партия,  ведя  совершенно  правильную
политику, выраженную в  постановлениях Пленума ЦК и XIV конференции в апреле
месяце, констатирует существование  двух отклонений от этой политики. Первый
уклон  --  это   недооценка  опасности,  создаваемой  ростом  буржуазных   и
капиталистических элементов в городе и ростом кулачества,


     в результате происходящей в деревне дифференциации. Второй уклон -- это
недооценка середняка, непонимание важности союза с  ним, боязнь "середняка",
грозящая подрывом пролетарской диктатуры". На Пленуме ЦК дипломатично не был
поставлен  вопрос,  какой  из  уклонов  опаснее,  поэтому  под  предложенной
Бухариным  двустворчатой   формулой  подписались   и  правые  коммунисты,  и
Зиновьев, Каменев и их единомышленники. Обе группы при этом лгали. Оппозиция
считала,  что кроме "кулацкого", никакого другого  опасного уклона в  партии
нет, а бухаринцы  полагали, что опасен совсем не "кулацкий"  несуществующий,
(измышленный) уклон, а только  уклон "второй", грозя срывом ведущейся в 1925
политики в деревне, приводящий к уничтожению НЭПа и практике раскулачивания.
С  этим  убеждением бухаринцы и  пошли  на  XIV съезд,  происходивший  18-31
декабря 1925 г. Во многих отношениях он замечателен. Состав съездов, начиная
с  XII,  подбирался  чрез аппарат секретариата Политбюро правящей в то время
группой.  Состав  XIV  съезда  в  своем  подавляющем  большинстве  был  тоже
подобран,  состоял из "статистов", а так  как им было известно, куда наверху
дует  ветер,  появление на кафедре в  качестве председателя съезда Рыкова --
одного  из  самых больших  лидеров  правых коммунистов  --  участники съезда
"встретили стоя бурными аплодисментами, переходящими в овацию". Это уже было
предвестником успеха правых коммунистов. Но съезд пошел дальше. Произошло не
просто,  как  на XIV конференции,  принятие идей правого  коммунизма,  а  их
настоящий триумф. Съезд  заявил, что  "целиком и полностью одобряет  решения
XIV конференции по крестьянскому вопросу, в том  числе о расширении арендных
прав  и  права  найма  рабочей  силы,  о помощи кустарной  промышленности, о
переходе от системы административного нажима к экономическому соревнованию и
т.д. Съезд констатирует, что только этот поворот партийной политики коренным
образом улучшил положение в деревне".
     В свете последующих событий замечательно именно то обстоятельство,  что
на съезде  глашатаем идей правых  коммунистов, их главным защитником, опорой
явился Сталин с его докладом от имени ЦК. Триумф сказался в полном одобрении
политики правых коммунистов в области промышлен-


     ности. Ратуя за ее развитие, за превращение СССР в страну, производящую
машины и оборудование,  они мыслили такое развитие  без  крайнего напряжения
сил  населения,  без  высасывания (по  Преображенскому) средств из сельского
хозяйства   для   непосильного   стране   ускоренно-максимального   процесса
индустриализации. Их взгляд выражен в следующей резолюции съезда:
     "Развертывать   нашу   социалистическую   промышленность   на    основе
повышенного технического  уровня, однако, в строгом соответствии с "емкостью
рынка и с финансовыми возможностями". В "строгом соответствии" с этой линией
правых коммунистов Сталин  и держал речь  о  развитии промышленности. Будучи
примитивной  по  форме  и  по  части   аргументов,   она  полна  призывов  к
осторожности,  сдержанности,  к скупому, разумному  употреблению средств,  к
охране "нашей валюты". Вследствие ее умеренности неприемлемая для оппозиции,
она  по духу совпадает с промышленной политикой,  которую  вел  в ВСНХ такой
правый  коммунист,  как  Дзержинский.  В  ней нет  ни  малейшего  намека  на
директиву  "выше темпы", которую  Сталин будет лансировать,  уйдя от  правых
коммунистов и "бешено"заражаясь идеями оппозиции.
     "Мы должны,  -- призывал Сталин, -- быть особенно скупыми и сдержанными
в  деле  расходов накапливаемых  средств, стараясь каждую копейку вкладывать
разумно.   Можно  было  бы,   например,  увеличить  вдвое  отпуск   сумм  на
сельскохозяйственный кредит,  но тогда не осталось бы  необходимого  резерва
для финансирования промышленности. Промышленность далеко отстала  бы в своем
развитии   от  сельского  хозяйства,  выработка  фабричная  сократилась  бы,
получилось  бы  вздутие  цен  на  фабрикаты  со  всеми   вытекающими  отсюда
последствиями.  Можно   было   бы  положить  вдвое  больше  ассигнований  на
развертывание  промышленности, но  это был  бы  такой быстрый темп  развития
промышленности, которого  мы  не  выдержали  бы  ввиду  большого  недостатка
свободных капиталов. Мы  наверное сорвались бы, не  говоря уже о том, что не
хватило бы  резерва  для  кредитования  сельского  хозяйства. Можно  было бы
двинуть  вперед   развитие   нашего   импорта,   главным   образом   импорта
оборудования, вдвое больше, чем это имеет место теперь, чтобы бе-


     шеным темпом  двинуть  развитие нашей  промышленности, но это  могло бы
вызвать  превышение  ввоза  над  вывозом, образовался бы  пассивный торговый
баланс, была бы  подорвана наша валюта, т.е. была бы подорвана та основа, на
почве которой только  и возможно  планомерное развитие промышленности. Можно
было бы,  не глядя на это, двинуть вперед экспорт  во всю бешеным темпом, не
обращая внимания на состояние внутреннего рынка, но это  обязательно вызвало
бы  большие  осложнения  в  городах  в  смысле  бешеного  поднятия   цен  на
сельскохозяйственные  продукты,  в  смысле  подрыва,  стало быть, заработной
платы. Можно было  бы  поднять вовсю  заработную плату рабочих  не только до
довоенного уровня,  но и выше, но это вызвало  бы понижение  темпа  развития
нашей промышленности, ибо развертывание промышленности при  наших  условиях,
при отсутствии займов извне, при отсутствии кредита, возможно лишь на основе
накопления  некоторой  прибыли,  необходимой  для  финансирования и  питания
промышленности.  А   это   было  бы  исключено,  т.е.   было   бы  исключено
сколько-нибудь серьезное накопление, если бы  темп  подъема заработной платы
был взят нами чрезвычайно ускоренно".
     Оперируя бухаринской  формулой о двух  уклонах, Сталин и в этой  острой
области выступил с защитой взглядов правых коммунистов:
     "Говорят о кулацком уклоне в партии...  Это глупо. В  партии  не  может
быть  кулацкого  уклона, а  есть  лишь  уклон в преуменьшении роли кулака  и
вообще  капиталистических  элементов  в  деревне,   в  замазывании  кулацкой
опасности. Но  есть  и второй  уклон,  состоящий в раздувании роли  кулака и
вообще  капиталистических  элементов  в  деревне,  в   панике   перед  этими
элементами, в отрицании  того, что союз пролетариата  и бедноты с середняком
возможен и целесообразен. Какой уклон хуже? Оба хуже, но если  задать вопрос
коммунистам, к чему готова партия, к тому, чтобы раздеть  кулака или к тому,
чтобы  этого  не делать, но итти  к союзу  с середняком, я думаю, что из 100
коммунистов  99 скажут, что партия более всего подготовлена к лозунгу -- бей
кулака! Дай только, и мигом разденут кулака. А вот  что касается того, чтобы
не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака чрез союз с
середняком, то это дело не так


     легко переварить. Вот почему  я думаю, что  в своей борьбе против обоих
уклонов  партия  все  же   должна  сосредоточить  огонь  на  втором   уклоне
(аплодисменты).  Этот  второй уклон  ведет  к разжиганию классовой  борьбы в
деревне, к возврату комбедовской политики  раскулачивания, к провозглашению,
стало быть,  гражданской борьбы в  нашей стране, и, таким  образом, к  срыву
всей нашей строительной работы".
     В декабре 1925 г.,  как и в  мае и июне, Сталин, как  видим, продолжает
быть  вместе с  Бухариным,  против  "разжигания  классовой  борьбы",  против
"гражданской войны", значит, за гражданский мир. Мы не можем останавливаться
на  том,  что  на  съезде  говорили  Зиновьев,  Каменев и  их  подручные  из
ленинградской оппозиции. Самое существенное в их речах мы уже  изложили. Вся
оппозиция  слушала  с крайним раздражением призыв  Сталина открыть  огонь по
оппозиции,  как самом опасном уклоне.  В этом она видела новую победу правых
коммунистов.  Ближайшей  целью  оппозиции  было  свергнуть  и  уничтожить  в
Политбюро  подавляющее  влияние Бухарина, Рыкова, Томского и  идущих за ними
Калинина  и  Молотова.  Сталин отбил эту  атаку, категорически  объявив: без
Рыкова,   Бухарина,   Томского,   Калинина,  Молотова   руководить   страной
невозможно.
     Самой одиозной  в глазах  опппозиции фигурой был, конечно,  Бухарин, на
него  она направляла свои главные  удары. "Вы, очевидно, воскликнул Калинин,
-- крови бухаринской хотите, производя жестокий его обстрел, желая свести на
нет  одного  из  крупнейших авторитетов  нашей  партии".  Подхватывая  слова
Калинина, Сталин наступал на оппозицию:
     "Почему  продолжается  разнузданная травля  тов. Бухарина? Они  требуют
крови Бухарина.  Именно этого требует Зиновьев,  заостряя вопрос о Бухарина.
Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так  и  знайте". Эти  слова
были покрыта громкими аплодисментами. А Рыков, с целью  показать ценность  и
теоретическую прозорливость  Бухарина и еще больше  реабилитировать  его  от
какой-либо склонности к кулацкому уклону, счел нужным выступить со следующим
дифирамбом по адресу Бухарина:
     "Я  хочу о  тов.  Бухарине  сказать, что первый,  кто у  нас  в  партии
установил существование двух уклонов и их опас-


     ность,  был именно тов.  Бухарин.  Наличие их он  установил уже  тогда,
когда еще никто об этом не  говорил. Он определил их наличие в своей речи на
XIV конференции".
     Рыков  и  Бухарин  в  кулацкую  опасность  совсем  не  верили.  Поэтому
дружеское  сообщение  Рыкова  о  Бухарине  нужно принять  с  соответствующей
поправкой. В заключение несколько выдержек из речи на Съезде Каменева:
     "Скажите мне,  может ли  ЦК  стать на  линию Бухарина, согласен ли ЦК с
линией Бухарина? Я утверждаю, что нет в ЦК и не было до последнего заседания
человека,  который  сказал  бы:  лозунги,  даваемые   Бухариным,  толкование
середняка, даваемое  школой  Бухарина, толкование общей опасности,  будто бы
стоящей перед партией в смысле срыва НЭПа, что все это правильно.  Я говорил
т.  Сталину, не  похоже на то,  чтобы  ты был согласен с  этим,  но когда т.
Сталин выходит и делает из своего доклада директивный вывод -- огонь по этой
стороне, я тогда должен сказать, что ошибался. Видимо, внутреннее соглашение
т.   Сталина  с  этой  политической  линией  гораздо  большее,  чем   я  мог
предположить. Если лозунг "обогащайтесь"  мог в  течение полугода  ходить по
нашей партии, то виноват в  этом тов. Сталин. Я спрашивал его: ты согласен с
этим лозунгом?  Нет, не  согласен. Почему же ты мешаешь партии ясно  и точно
опровергнуть этот лозунг?"
     Свою речь Каменев закончил заявлением, что, во-первых, "мы против того,
чтобы создавать теорию "вождя", и во-вторых, "наш генеральный  секретарь  не
является  той  фигурой,   которая  может   объединить  вокруг  себя   старый
большевистский штаб. Если бы партия приняла определенную политическую линию,
ясно  отмежевывая  себя от тех  уклонов, которые сейчас  поддерживает ЦК, то
этот вопрос не стоял бы  сейчас на очереди. Я говорил это т. Сталину  лично,
неоднократно говорил группе товарищей  ленинцев, и повторяю это на съезде: я
пришел к убеждению, что  т.  Сталин  не  может  выполнить  роли объединителя
большевистской партии"31.
     На  слова Каменева  съезд ответил грандиозной овацией в честь  Сталина,
т.е. бурно выраженным признанием, что он

     31. Четырнадцатый съезд, стр. 269-273.


     есть  настоящий объединитель и  руководитель  партии.  Но  ведь  Сталин
выступал  на съезде именно как выразитель, защитник,  глашатай идей  правого
коммунизма.    Значили   ли   овации   по   адресу    Сталина   продолжение,
распространение,  укрепление  влияния правых  коммунистов? Произошло  нечто,
чего,  казалось бы, нельзя было ожидать. После разгрома на съезде и особенно
после съезда Зиновьева, Каменева и их единомышленников, бросившихся теперь к
Троцкому, чтобы создать объединенную оппозицию, начался  отход Сталина и  им
подобранного  ЦК  от идей правых  коммунистов. Начался  постепенный отход от
НЭПа и возвращение к духу  и  системе военного коммунизма, т.е. туда, куда и
клонила разбитая оппозиция. "Пес  возвратился  на  свою  блевотину".  Триумф
правых коммунистов на XIV съезде, этом финальном  моменте 1925 г.,  оказался
их последним  триумфом.  Ревизионизм Бухарина  и  его  единомышленников  был
пресечен, а  потом и  полностью  задушен. Начавшийся  здоровый  эволюционный
процесс сменила другая "столбовая дорога".


     Приложение 1
     Встречи с Максимом Горьким
     Я познакомился с Горьким в конце 1905 г. в Москве, придя на  свидание к
Красину,  будущему  народному комиссару.  То  был  апогей