сским беженцам.
     Что касается затем упоминаемого выше соглашения верховного  комиссара с
советским  правительством по вопросу об урегулировании  правового  положения
русских  беженцев,  то под упоминаемыми  в этом  соглашении актами  всеобщей
амнистии от 3 и 10 ноября 1921 года  разумеются, по-видимому: 1) подписанный
3  ноября 1921  г.  и напечатанный под ст. 611 в No  74  советского Собрания
узаконении  и  распоряжений правительства за  1921  г. декрет  под заглавием
"Амнистия лицам,  участвовавшим в качестве  рядовых солдат в белогвардейских
организациях"; 2) подписанный 4 ноября 1921  г.  (а не 10-го того же месяца,
как это  указано в  сообщении д[окто]ра Нансена Совещательному  комитету)  и
напечатанный  под  ст[атьей]  614  в  No  75 того  же  сборника  декрет  "Об
амнистии".  Иных аналогичного характера актов  ни в течение второй  половины
1921 г., ни за  первую половину 1922 года в советской России опубликовано не
было.
     По первому из этих декретов амнистированы  и получили право вернуться в
Россию  на  общих основаниях с возвращающимися на родину военнопленными лишь
те беженцы, которые "участвовали в военных  организациях Колчака,  Деникина,
Врангеля158,  Савинкова159,  Петлюры,  Булак-Булаховича160,  Пермикина161  и
Юденича162  в  качестве  рядовых  солдат,  путем  обмана  или  насильственно
втянутых в борьбу против советской власти и находящихся в настоящее  время в
Польше, Румынии, Эстонии,  Литве  и  Латвии".  Приведенный декрет  касается,
таким образом, лишь ограниченного  круга  беженцев. Вместе с тем, применение
его только к  тем  участникам военных организаций, которые вовлечены были  в
борьбу  с большевиками путем насилия или обмана,  связано  с предоставлением
власти широких полномочий отказывать в амнистии отдельным лицам.
     Упоминаемый выше декрет от 4  ноября  1921 г. "Об амнистии"  издан был,
как это видно  из его текста,  "в  ознаменование четвертой  годовщины власти
трудящихся в связи с окончанием войны и переходом на мирное  строительство".
Это  -- обычный акт о сложении и уменьшении ответственности за преступления.
Он представляет,  однако,  крайне  характерные  для  власти,  его  издавшей,
особенности163.  Так,  вопреки  общепринятому приему прощения  или смягчения
участи виновных в  совершении  уголовно  наказуемых  деяний до определенного
срока, декрет этот распространяется  только на  осужденных,  подсудимых  или
обвиняемых  и,  таким  образом, вовсе  не  касается  лиц,  в  отношении коих
преследование вовсе  не возбуждено. Обстоятельство  это  приобретает  особое
значение  в  связи с тем, что на  основании  Уголовного  кодекса РСФСР164  в
советской  России вовсе  не погашаются  давностью  преступления, влекущие за
собою смертную казнь или изгнание  из пределов РСФСР, т[о]  е[сть] свыше 25%
всех преступлений. Так как вместе с тем Уголовный кодекс РСФСР предоставляет
суду  неограниченное   право   облагать  наказанием   деяния,  кодексом   не
предусмотренные, а вместе с тем в крайне широких и неопределенных выражениях
определяет   понятие   государственного  преступления,  декрет  об  амнистии
допускает   применение   самых   суровых   наказаний,   до   смертной  казни
включительно, к беженцам, проявившим хотя бы за границей свое несочувствие к
советской власти в какой бы то ни было форме.
     Этого  мало   --  на   основании   пункта   5   декрета   амнистия   не
распространяется,  между  прочим, "на  деятелей  антисоветских  политических
партий".  Как  известно,  такими  партиями  признаются в России  все,  кроме
коммунистической. Не довольствуясь этим, декрет (ст[атья] 10) уполномочивает
органы, его  применяющие,  возбуждать перед  президиумом ВЦИК  ходатайство о
неприменении  амнистии по  отношению  к отдельным лицам,  "освобождение коих
может представить опасность для республики".
     Не    приходится   настаивать   на   том,   что   правовое    положение
репатриированных в советскую  Россию не может  быть признано  сколько-нибудь
прочным и при условии применения к ним указанных декретов.
     Несколько   иной   характер  носит  принятое   на   себя   большевиками
обязательство не применять к репатриированным беженцам декрета от 15 декабря
1921 года или иных  аналогичного  характера. Как  известно, декретом  от  15
декабря 1921 г.  (Собрание узаконении за 1922 г., No 1, ст[атья] 11) русские
беженцы объявлены лишенными  прав советского гражданства.  Неприменение его,
таким  образом,  равносильно возвращению репатриированным этих  прав, чем  в
конечном  выводе и ограничивается  область выговоренных верховным комиссаром
привилегий в пользу репатриированных под его покровительством беженцев.
     Наряду с этим,  однако,  по  смыслу того  же соглашения  все  остальные
распоряжения  большевиков, относящиеся к области имущественных и личных прав
беженцев,  не  только  оставлены в  силе, но и получили признание верховного
комиссара. Из числа этих распоряжений особое значение имеют содержащиеся: 1)
в декрете  от  19 ноября  1921  года (Собрание узаконении за 1921 г. No  18,
ст[атья]  111) и 2) во  введенном в действие с 1 января 1923 г.  Гражданском
кодексе РСФСР.
     Декретом  от 19 ноября 1921 г. конфисковано  и объявлено собственностью
РСФСР  "все движимое имущество граждан, бежавших за  пределы республики  или
скрывающихся до  настоящего времени". На основании Прим[ечания] I к ст[атье]
59  Гражданского кодекса  РСФСР,  "бывшие собственники, имущество коих  было
экспроприировано  на  основании революционного  права или вообще  перешло во
владение  трудящихся  до  22   мая  1921  года,  не  имеют  права  требовать
возвращения этого имущества". Так как за последовавшей национализацией земли
Гражданский кодекс  объявил отмененным  само понятие недвижимого  имущества,
русские  беженцы,  в  конечном  выводе,  лишены  в  советской  России  права
собственности  на  все  без  исключения  принадлежащее  им  имущество и  при
возвращении  в  советскую  Россию могут  лишь  вновь  приобретать таковое  в
пределах,  допускаемых   советскими  декретами.  Какого-либо  ограничения  в
отношении   имущества,   привозимого    репатриированными   из-за   границы,
соглашением верховного комиссара с советским правительством не установлено.
     Таково значение данных и соображений, приведенных в записке  верховного
комиссара д[окто]ра Нансена Совещательному  при нем комитету  по  вопросу  о
репатриации в связи с докладом г[осподи]на Вольфа.
     Того  же  вопроса записка д[окто]ра Нансена касается по  поводу доклада
представителя  старой  организации  русского  Красного  креста165  д[окто]ра
Лодыженского  о  продолжающемся  подготовлении  медицинского  персонала  для
работы  в  советской  России.  Упоминая  о  докладе д[октор]ра Лодыженского,
д[окто]р  Нансен обращает внимание Совещательного  комитета на приложенный к
материалу заседания рапорт своего представителя в Москве д[окто]ра Гордипа о
поступившем  к  последнему предложении советского правительства предоставить
русским студентам-беженцам,  изучающим медицину в иностранных университетах,
места врачей в советской России.
     Обсуждение доклада Лодыженского, предшествовавшее  рассмотрению доклада
г[осподи]на  Вольфа,  послужило  ближайшим  поводом к  поднятию в  заседании
Совещательного комитета 20 апреля 1923 года вопроса о репатриации.
     В   своих  личных  объяснениях  д[окто]р   Лодыженский  высказал,   что
приложенное  к письменному  материалу обращение  советского  правительства к
д[окто]ру  Гордипу  не содержит достаточных  гарантий,  при  которых ныне же
представилось бы возможным предпринять серьезные шаги для отправки  в Россию
медицинского персонала.  На поставленный д[окто]ром Нансеном прямой  вопрос,
какие  возражения  д[окто]р  Лодыженский имеет  против  принятия предложения
советского  правительства, д[окто]р Лодыженский заявил,  что предложение это
крайне  неопределенно, так  как  Советы  не предоставляют  никаких  гарантий
медицинскому  персоналу, не включенному в состав иностранных организаций,  а
при  этом  условии  не  представляется возможным советовать этому  персоналу
возвращаться в Россию.
     Г[осподи]н Люсьен Вольф высказал, что врачебный персонал, набранный  из
беженской среды, мог бы работать в России при условии включения его в состав
организаций под покровительством д[окто]ра Нансена. По этому поводу д[окто]р
Лодыженский выразил уверенность, что если бы такое предложение было сделано,
представляемая им организация отнеслась бы к нему с особенным вниманием.
     Последующий обмен мнениями по возбужденному вопросу изложен в протоколе
заседания в следующих выражениях:
     "Председатель  (т[о]  е[сть] д[окто]р Нансен) замечает, что медицинский
персонал  во  всяком случае  пользовался  бы  защитой, которая предоставлена
репатриированным в общем  порядке. Представляется ли  д[окто]ру Лодыженскому
такая защита недостаточной?
     Д[окто]р   Ладыженский   отвечает   утвердительно,  говоря,   что   она
недостаточна.
     Председатель   полагает,  что   каждому  беженцу  следует  предоставить
возможность самому судить, считает ли он защиту достаточной или нет. Донские
казаки пришли к положительному заключению и недавно вернулись в Россию.
     Д[окто]р Ладыженский замечает, что он говорит только от имени персонала
старой организации русского Красного креста.
     Графиня  Панина166  того мнения, что  сама  редакция  письма советского
правительства указывает, что правительство это не очень желает возвращения в
Россию медицинского персонала, о котором идет речь".
     Этим  закончился  обмен  мнениями  по вопросу  о  посылке  медицинского
персонала  в советскую  Россию. Резолюций по этому предмету  постановлено не
было.
     По  рассмотрении   затем  ряда  других  докладов,  было  приступлено  к
обсуждению  приводимой  выше  резолюции, предложенной  г[осподи]ном Люсьеном
Вольфом по репатриационной проблеме. Г[осподи]н Вольф дополнительно  доложил
содержание  полученной  им  от  его   организации  в  Варшаве  телеграммы  с
извещением о том, что советское правительство согласно допустить возвращение
на родину всех беженцев,  покинувших Россию после 12 октября 1920 г.167  без
законного разрешения  и что  советскому  представителю  в  Варшаве  уже даны
инструкции возбудить перед  польским правительством  ходатайство об отсрочке
принудительного выселения беженцев до 1 июня.
     Далее в протоколе значится:
     "Д[окто]р   Ладыженский   спрашивает,    относится    ли   предложенная
г[осподи]ном   Вольфом  резолюция   только   к  русским  беженцам  еврейской
национальности, или ко всем беженцам.
     Г[осподи]н Вольф отвечает, что  она относится ко всем беженцам, которые
имеются в виду в декрете об изгнании.
     Д[окто]р  Ладыженский  заявляет, что  при таких условиях  он  не  может
присоединиться к резолюции.
     Председатель   спрашивает,  что  произойдет  с  этими  беженцами,  если
польское правительство подвергнет их принудительной высылке.
     Д[окто]р     Лодыженский     отвечает,     что     необходимо     будет
представительствовать  перед  польским правительством, дабы оно разрешило им
остаться  или   нужно  переселить  их  в  другие   государства.  Репатриация
равносильна для них верной смерти.
     Г[осподи]н Аберсон  (представитель Всеобщего  единения  помощи евреям),
поддерживая  резолюцию  г[осподи]на  Вольфа, выражает желание внести  в  нее
некоторые изменения. Он замечает, что на верховного  комиссара  возложена не
организация репатриации беженцев, а лишь помощь  тем беженцам,  которые сами
просят о возвращении  на родину,  так как этих лиц нельзя предоставить самим
себе.  Верховный  комиссар  должен  получить  от  советского   правительства
гарантию в том, что вернувшееся домой беженцы не подвергнутся преследованию;
вместе с этим переговоры о репатриации должны  происходить под  руководством
верховного комиссара. Сверх того, так как большинство репатриированных будет
без   средств,   представится  необходимым   создать  для  них   возможность
зарабатывать  средства  к  существованию   путем   предоставления  им  после
возвращения  на родину орудий для работы. Им  должна быть оказана помощь  не
только юридическая, но и практическая.
     Что касается беженцев из русских евреев в Польше, то 300  из них решили
вернуться в Россию.  Тем не  менее не следовало бы допускать, чтобы вопрос о
помощи репатриированным был  использован  как средство давления для сведения
дела  к ликвидации  проблемы русского  беженства  в  нежелательном смысле. В
заключение оратор предлагает прибавить  к резолюции г[осподи]на Вольфа после
слов   "в   видах   репатриации"  слова  "под   покровительством  верховного
комиссара".
     Как  видно  из  протокола,  г[осподи]н Вольф  против такого  дополнения
предложенной им резолюции не возражал. Председатель же к нему присоединился.
Далее в протоколе излагается:
     Графиня Панина полагает,  что  надобности  в  резолюции  нет. Верховный
комиссар  уже вел  аналогичные переговоры  и  нет никакого  основания  особо
упоминать о них в связи с русскими беженцами в Польше.
     Председатель замечает, что резолюция -- общего характера.
     Графиня Панина боится, что  Комитет своей  резолюцией  особо подчеркнет
одну из мер, способных разрешить вопрос о русских беженцах в Польше.  Это не
единственная мера, которую нужно иметь в виду. А так как  она наиболее легко
выполнима, то возможно, что польское правительство прибегнет к ней тем более
охотно, что она будет этим путем выдвинута на первый план.
     Г[осподи]н  Джонсон  (помощник  верховного  комиссара)  заявляет,   что
резолюция  совершенно  общего  характера,  доклад  же  о  положении  русских
беженцев в Польше составляет предмет другого номера повестки.
     Г[осподи]н  Вольф говорит,  что меры по репатриации принимаются главным
образом  в  Польше и Румынии, где  положение  русских  беженцев критическое.
Следовало  бы  облечь   д[окто]ра  Нансена   мандатом  Комитета  вступить  в
переговоры с советским правительством.
     По статистическим данным, в одной Румынии  1030 беженцев высказалось за
репатриацию.  В  других  местах  половина  беженцев  готова  согласиться  на
возвращение на  родину при невозможности быть отправленными в другие страны.
Если бы  верховный комиссар отказался облегчать репатриацию, он принял бы на
себя очень серьезную  ответственность.  Известное  число русских  беженцев в
Польше окажется в невозможности выехать  в Соединенные Штаты до 1 июля ввиду
паспортных   затруднений.   Некоторые  беженцы   вообще   не   в   состоянии
эмигрировать.  Если бы предложение  д[окто]ра  Лодыженского было бы принято,
беженцы  могли  бы быть изгнаны в нейтральную зону и там погибнуть: уже имел
место  случай, когда  в  течение  48 часов  группа беженцев болталась  между
русской и польской стражей.
     Г[осподи]н Аберсон разъясняет, что, указывая число 300, он  имел в виду
только  желающих   возвратиться  на   родину   русских   беженцев  еврейской
национальности в Польше, а не других беженцев. С другой стороны, репатриация
касается только тех беженцев, которые желают вернуться на родину.
     Председатель говорит,  что, по  его сведениям,  общее число беженцев  в
Польше, желающих быть репатриированными, составляет 5000.
     Д[окто]р Лодыженский полагает, что Верховный комиссариат был создан для
улучшения участи русских беженцев, а  не для  содействия  их репатриации. Та
общественная группа,  которую он представляет, была  всегда противницей идеи
побуждения беженцев к возвращению в советскую Россию.
     Председатель говорит,  что  Верховный  комиссариат  вовсе не  побуждает
беженцев  возвращаться в Россию, а ограничивается оказанием  им помощи в тех
случаях, когда  они сами желают это сделать.  Г[осподи]н Вольф замечает, что
вопрос о помощи репатриированным в форме предоставления им орудий  труда уже
был рассмотрен представляемыми им организациями.
     Г[осподи]н Аберсон,  отвечая г[осподи]ну Лодыженскому, замечает, что ни
одна  из  организации  не  пожелала  бы  брать  на  себя  ответственности  в
способствовании  репатриации. Дело,  таким  образом, не в  репатриации,  а в
оказании помощи тем, кто желает вернуться на родину. Может быть, желательно,
дабы   избежать  могущих  иметь  нежелательные  последствия   недоразумений,
изменить редакцию  резолюции.  Он предлагает  следующую редакцию: "Верховный
комиссар  будет  уполномочен  вести переговоры  в  видах  обеспечения помощи
русским беженцам, которые пожелали бы вернуться на родину  в условиях"  и т.
д.   по  предложенной  редакции.  Такое  изменение  или   иную  равнозначную
формулировку.
     Д[окто]р Ладыженский поддерживает свою точку зрения и говорит, что было
бы неправильно оставлять детей беженцев  без помощи в Болгарии по недостатку
средств, а вместе с тем находить средства на репатриацию людей, безопасность
коих на родине не может быть гарантирована. Дело помощи верховного комиссара
должно быть ограничено нуждающимися в таковой европейскими беженцами.
     Председатель замечает,  что  верховный  комиссар не  принимает на  себя
никакой  финансовой ответственности в области  репатриации: он будет  только
заботиться  о  защите репатриированных со  времени возвращения  в  советскую
Россию.  Если  д[окто]ру  Лодыженскому известны  случаи, указывающие,  что с
репатриированными нехорошо  обращались, ему следовало бы поставить об этом в
известность верховного комиссара. Что  касается русских детей в Болгарии, то
верховный  комиссар не  принимал на себя никакой ответственности в отношении
их,  как это и указывается в  сообщении Комитету. Несмотря на это, он сделал
все возможное, чтобы им помочь.
     Графиня  Панина, признавая резолюцию в том виде, в котором она изложена
г[рсподи]ном   Вольфом,   в    этом   виде    поддержанной   представителями
Земско-городского комитета168, имеющей чересчур общий  характер и не могущей
быть  принятой,  предлагает внести  в нее  поправку,"точно  определяющую  ее
значение".
     Комитет  определил  разрешение  вопроса  отложить  на  конец заседания.
Обсуждение   вопроса  возобновилось   внесением  графиней   Паниной  проекта
резолюции  г[осподи]на  Вольфа  в  измененном  виде.  Предложенная  графиней
Паниной редакция гласила:
     "Имея  в виду кризис, переживаемый в настоящее время русскими беженцами
в Польше и Румынии,  и  надеясь, что верховный комиссар соизволит продолжать
переговоры   и  шаги,   уже  предпринятые  в  целях  устранения  затруднений
существующего положения, имея в виду, что известная часть беженства выражает
пожелания возвратиться на родину,  Совещательный комитет"  и т. д. следовала
резолюция в том виде, в котором она была внесена г[осподи]ом Вольфом.
     По оглашении этого исправленного  проекта, представитель Russian Relief
and Reconstruction Fund169 г[осподин] Комлози обратился  к д[окто]ру Нансену
с вопросом о том, "откажется ли он от попечения судьбы желающих возвратиться
на  родину беженцев,  если  никакой  резолюции  принято  не будет",  на  что
д[окто]р Нансен ответил отрицательно. Ввиду этого г[осподи]н Комлози заявил,
что "при таких условиях он считает резолюцию бесполезной, так как существуют
особые основания для того, чтобы не выражать своего мнения по  этому вопросу
в заседании Комитета".
     Как значится  далее  в  протоколе, г[осподи]н Вольф  внесенную графиней
Паниной поправку  поддержал. Председатель выразил  готовность ее принять,  а
г[осподи]н Лодыженский заявил, что он против резолюции.
     При голосовании резолюция в предложенной графиней Паниной редакции была
принята Совещательным комитетом голосами всех против одного голоса д[окто]ра
Лодыженского, при одном воздержавшемся (господи]н Комлози).
     Таковы  обстоятельства,  вызвавшие  и   сопровождавшие  разногласия  по
вопросу  о  репатриации  представителей  русских общественных организаций  в
составе Совещательного комитета при верховном комиссаре д[окто]ре Нансене.
     При  обсу