- как вам это понравится?

   До сих пор мы говорили о положительных сторонах народного  характера.  Но
нельзя  закрывать  глаз  и  на  его  отрицательные  стороны,  на   некоторые
трогательные  народные  слабости,  которые  стоят  как  бы  в  исключении  и
противоречии с предыдущим.
   Чем бестрепетнее, чем суровее неверие этого  казалось  бы  атеистического
народа (совершенно высмеивающего, например, евангельский тезис "не [судите],
да [не судимы] будете", они считают, что судимость от этого не зависит),  --
тем лихорадочнее настигают его припадки безоглядной легковерности. Можно так
различить: на том коротком кругозоре, где зэк хорошо видит, -- он ни во  что
не верит. Но лишенный зрения абстрактного, лишенный  исторического  расч„та,
он с дикарскою наивностью отда„тся вере в любой  дальний  слух,  в  туземные
чудеса.
   Давний пример  туземного  [[легковерия]]  --  это  надежды,  связанные  с
приездом Горького на Соловки. Но нет надобности так далеко забираться.  Есть
почти постоянная и почти всеобщая религия на  Архипелаге:  это  вера  в  так
называемую [амнистию]. Трудно объяснить,  что  это  такое.  Это  --  не  имя
женского божества, как мог бы подумать читатель. Это  --  нечто  сходное  со
Вторым  Пришествием  у  христианских   народов,   это   наступление   такого
ослепительного сияния, при котором мгновенно растопятся льды  Архипелага,  и
даже расплавятся сами острова, а все туземцы на т„плых  волнах  понесутся  в
солнечные края, где они тотчас же найдут близких приятных им людей. Пожалуй,
это несколько трансформированная вера в Царство Божие на  земле.  Вера  эта,
никогда не подтвержденная ни единым реальным чудом, однако  очень  живуча  и
упорна. И как другие народы связывают свои важные обряды с зимним  и  летним
солнцеворотом, так и зэки  мистически  ожидают  (всегда  безуспешно)  первых
чисел ноября и мая. Подует ли на Архипелаг южный ветер, тотчас шепчут с  уха
на ухо: "наверно, будет амнистия! уже начинается!" Установятся  ли  жестокие
северные ветры -- зэки согревают  дыханием  окоченевшие  пальцы,  трут  уши,
отаптываются и подбодряют друг  друга:  "Значит,  будет  Амнистия.  А  иначе
зам„рзнем все на...! (тут -- непереводимое выражение).  Очевидно  --  теперь
будет".
   Вред всякой религии давно доказан  --  и  тут  тоже  мы  его  видим.  Эти
верования  в  Амнистию  очень  расслабляют  туземцев,  они  приводят  их   в
несвойственное  состояние  мечтательности,  и  бывают  такие   эпидемические
периоды, когда из  рук  зэков  буквально  вываливается  необходимая  срочная
каз„нная работа -- практически такое же действие, как и  от  противоположных
мрачных  слухов  об  "этапах".  Для  повседневного  же  строительства  всего
выгоднее, чтобы туземцы не испытывали никаких отклонений чувств.
   И еще есть  у  зэков  некая  национальная  слабость,  которая  непонятным
образом удерживается в них вопреки всему строю  их  жизни  --  это  [[тайная
жажда справедливости]].
   Это странное чувство наблюдал и Чехов на острове совсем впрочем не нашего
Архипелага: "Каторжник, как бы глубоко ни был он  испорчен  и  несправедлив,
любит больше всего справедливость, и если е„ нет в людях, поставленных  выше
него, то он из года в год впадает в озлобление, в крайнее неверие".
   Хотя наблюдения Чехова ни с какой стороны не относятся к  нашему  случаю,
однако они поражают нас своей верностью.
   Начиная с попадания зэков на Архипелаг, каждый  день  и  час  их  здешней
жизни есть сплошная несправедливость, и сами они в этой обстановке совершают
одни несправедливости -- и, казалось бы, давно пора им к этому привыкнуть  и
принять  несправедливость  как  всеобщую  норму  жизни.   Но   нет!   Каждая
несправедливость от старших в племени и от племенных опекунов продолжает  их
ранить и ранить так же, как и в первый день. (А несправедливость,  исходящая
снизу вверх, вызывает их бурный одобрительный смех.) И в фольклоре сво„м они
создают легенды уже даже не о справедливости, а -- утрируя чувство это --  о
неоправданном [великодушии]. (Так, в частности, и был создан  и  десятилетия
держался на Архипелаге миф о великодушии с Ф. Каплан -- будто бы она не была
расстреляна, будто пожизненно сидит в  разных  тюрьмах,  и  находились  даже
многие свидетели, кто был с нею на  этапах  или  получал  от  не„  книги  из
бутырской библиотеки. *(14) Спрашивается, зачем  понадобился  туземцам  этот
вздорный миф? Только как крайний случай непомерного великодушия,  в  которое
им хочется верить. Они тогда могут мысленно обратить его к себе.)
   Ещ„ известны  случаи,  когда  зэк  полюбил  на  Архипелаге  труд  (А.  С.
Братчиков: "горжусь тем, что сделали мои  руки")  или  по  крайней  мере  не
разлюбил  его  (зэки  немецкого  происхождения),   но   эти   случаи   столь
исключительны, что мы не  станем  их  выдвигать  как  общенародную,  даже  и
причудливую черту.
   Пусть не покажется противоречием уже названной туземной черте  скрытности
--  другая  туземная  черта:  любовь  [[рассказывать  о  прошлом]].  У  всех
остальных народов это -- стариковская привычка, а люди среднего возраста как
раз не любят и даже опасаются рассказывать о прошлом (особенно  --  женщины,
особенно -- заполняющие анкеты, да и вообще все). Зэки же в  этом  отношении
ведут себя  как  нация  сплошных  стариков.  (В  другом  отношении  --  имея
[воспитателей], напротив содержатся как нация сплошных детей.) Слова из  них
не выдавишь по поводу  сегодняшних  мелких  бытовых  секретов  (где  котелок
нагреть, у кого махорку выменять), но о прошлом расскажут тебе  без  утайки,
нараспашку вс„: и как жил до Архипелага, и с кем жил, и  как  [сюда  попал].
(Часами они слушают, кто как "попал",  и  им  эти  однообразные  истории  не
прискучивают нисколько. И чем случайнее, поверхностней, короче встреча  двух
зэков (одну ночь рядом  полежали  на  так  называемой  "пересылке")  --  тем
развернутей и подробней они спешат друг другу вс„ рассказать о себе.
   Тут интересно сравнить  с  наблюдением  Достоевского.  Он  отмечает,  что
каждый вынашивал и отмучивал в себе историю своего попадания в "М„ртвый дом"
-- и говорить об этом было у них совсем не принято. Нам это понятно:  потому
что  в  "М„ртвый  дом"  попадали  за  [преступление],  и  вспоминать  о  н„м
каторжникам было тяжело.
   На Архипелаг же зэк попадает необъяснимым ходом рока или  злым  стечением
мстительных обстоятельств -- но в девяти случаях из десяти он  не  чувствует
за собой никакого "преступления" -- и поэтому нет  на  Архипелаге  рассказов
более интересных и вызывающих более живое сочувствие аудитории чем --  "[как
попал]".
   Обильные рассказы зэков о прошлом, которыми наполняются все вечера  в  их
бараках, имеют ещ„ и другую  цель  и  другой  смысл.  Насколько  неустойчиво
настоящее и будущее зэка -- настолько незыблемо его прошедшее.  Про  шедшего
уже никто не может отнять у зэка, да и каждый  был  в  прошлой  жизни  нечто
бо'льшее, чем сейчас (ибо нельзя быть ниже, чем зэк;  даже  пьяного  бродягу
вне Архипелага называют [товарищем]). Поэтому в воспоминаниях самолюбие зэка
бер„т назад те высоты, с которых его свергла жизнь. *(15)  Воспоминания  еще
обязательно  приукрашиваются,  в  них  вставляются  выдуманные  (но   весьма
правдоподобно) эпизоды  --  и  зэк-рассказчик  (да  и  слушатели)  чувствуют
живительный [возврат веры в себя].
   Есть и другая  форма  укрепления  этой  веры  в  себя  --  многочисленные
[[фольклорные рассказы]] о ловкости  и  удачливости  народа  зэков.  Это  --
довольно  грубые  рассказы,  напоминающие  солдатские  легенды  николаевских
врем„н (когда солдата брали на двадцать пять лет). Вам расскажут и как  один
зэк пошел к начальнику дрова колоть для кухни  --  начальникова  дочка  сама
прибежала к нему в сарай. И как хитрый дневальный сделал  лаз  под  барак  и
подставлял там котелок под слив, проделанный в полу посылочной  комнаты.  (В
посылках извне иногда приходит водка, но на Архипелаге -- сухой закон, и  е„
по акту должны тут же выливать на землю (впрочем никогда не выливали) -- так
вот дневальный собирал в котелок и всегда пьян был.)
   Вообще зэки ценят и любят [[юмор]] -- и это больше всего  свидетельствует
о здоровой основе психики тех туземцев, которые сумели не умереть  в  первый
год. Они исходят из того, что слезами не оправдаться, а смехом не задолжать.
Юмор -- их постоянный союзник, без которого, пожалуй,  жизнь  на  Архипелаге
была бы совершенно невозможна.  Они  и  ругань-то  ценят  именно  по  юмору:
которая смешней, вот та их  особенно  и  убеждает.  Хоть  небольшой  толикою
юмора, но сдабривается всякий их ответ на  вопрос,  всякое  их  суждение  об
окружающем, Спросишь зэка, сколько он уже пробыл  на  Архипелаге  --  он  не
скажет вам "пять лет", а:
   -- Да пять январей просидел.
   (Сво„ пребывание на Архипелаге они почему-то  называют  [сиденьем],  хотя
сидеть-то им приходится меньше всего.)
   -- "Трудно?" -- спросишь. Ответит, зубоскаля:
   -- Трудно только первые десять лет.
   Посочувствуешь, что жить ему приходится в таком тяжелом климате, ответит:
   -- Климат плохой, но общество хорошее.
   Или вот говорят о ком-то уехавшем с Архипелага:
   -- Дали три, отсидел пять, выпустили досрочно.
   А когда стали приезжать на Архипелаг с пут„вками на четверть столетия:
   -- Теперь двадцать пять лет жизни обеспечено!
   Вообще же об Архипелаге они судят так:
   -- Кто не был -- тот побудет, кто был -- тот не забудет.
   (Здесь -- неправомерное обобщение:  мы-то  с  вами,  читатель,  вовсе  не
собираемся там быть, правда?) Где бы когда бы ни услышали  туземцы  чью-либо
просьбу чего-нибудь [добавить] (хоть кипятку в кружку), -- все хором  тотчас
же кричат:
   -- Прокурор [добавит!]
   (Вообще  к  прокурорам  у  зэков  непонятное   ожесточение,   оно   часто
прорывается.  Вот  например  по  Архипелагу   очень   распространено   такое
несправедливое выражение:
   -- Прокурор -- топор.
   Кроме точной рифмы мы не видим  тут  никакого  смысла.  Мы  с  огорчением
должны отметить здесь один из  случаев  разрыва  ассоциативных  и  причинных
связей, которые  снижают  мышление  зэков  ниже  среднего  общечеловеческого
уровня. Об этом чуть дальше.)
   Вот еще образцы из милых беззлобных шуток:
   -- Спит-спит, а отдохнуть некогда.
   -- Воды не пь„шь -- от чего сила будет?
   О ненавистной работе к концу рабочего  дня  (когда  уже  томятся  и  ждут
съ„ма) обязательно шутят:
   -- Эх, только работа пошла да день мал!
   Утром же вместо того, чтобы приняться за эту работу,  ходят  от  места  к
месту и говорят:
   -- Скорей бы вечер, да завтра (!) на работу!
   А вот где видим мы  [[перерывы  в  их  логическом  мышлении]].  Известное
выражение туземцев:
   -- Мы этого лесу не сажали и валить его не будем.
   Но если так рассуждать -- леспромхозы тоже лесу не сажали, однако  сводят
его весьма успешно! Так что здесь -- типичная детскость туземного  мышления,
своеобразный дадаизм.
   Или вот ещ„ (со времени Беломорканала):
   -- Пусть медведь работает!
   Ну как, серь„зно говоря, можно представить себе медведя,  прокладывающего
великий канал? Вопрос о медвежьей работе был достаточно освещен ещ„ в трудах
И. А.  Крылова.  Если  была  бы  малейшая  возможность  запрячь  медведей  в
целенаправленную работу -- не  сомневайтесь,  что  это  было  бы  сделано  в
новейшие десятилетия, и были бы целые медвежьи бригады и медвежьи лагпункты.
   Правда, у туземцев есть еще параллельное высказывание о медведях -- очень
несправедливое, но въевшееся:
   -- Начальник -- медведь.
   Мы даже  не  можем  понять  --  какая  ассоциация  могла  породить  такое
выражение? Мы не хотели бы думать  о  туземцах  так  дурно,  чтобы  эти  два
выражения сопоставить и отсюда что-то заключить.

   Переходя к вопросу о [[языке]] зэков, мы находимся в большом затруднении.
Не говоря о том, что всякое исследование о новооткрытом  языке  есть  всегда
отдельная книга и особый научный курс, в нашем случае есть ещ„ специфические
трудности.
   Одна из них -- аггломератное соединение языка с руганью,  на  которое  мы
уже ссылались. Разделить этого не смог бы никто (потому  что  нельзя  делить
живое!) *(16), но и помещать вс„ как есть, на научные страницы,  мешает  нам
забота о нашей молод„жи.
   Другая трудность -- необходимость  разграничить  собственно  язык  народа
зэков  от  языка  племени  каннибалов  (иначе  называемых   "блатными"   или
"урками"), рассеянного среди них. Язык племени  каннибалов  есть  совершенно
отдельная ветвь филологического древа,  не  имеющая  себе  ни  подобных,  ни
родственных. Этот предмет  достоин  отдельного  исследования,  а  нас  здесь
только  запутала  бы  непонятная  каннибальская  лексика  (вроде:  ксива  --
документ, марочка -- носовой платок, угол  --  чемодан,  луковица  --  часы,
прохоря' -- сапоги). Но трудность в том,  что  другие  лексические  элементы
каннибальского языка,  напротив  усваиваются  языком  зэков  и  образно  его
обогащают:
   свистеть; темнить; раскидывать чернуху; кантоваться; лукаться;  филонить;
мантулить; цвет; полуцвет; духовой; кондей; шмон; костыль; фитиль; шест„рка;
сосаловка; отрицаловка; с понтом; гумозница; шалашовка; бациллы; хилять  под
блатного; заблатниться; и другие, и другие.
   Многим  из  этих  слов  нельзя  отказать  в  меткости,  образности,  даже
общепонятности. Венцом их является окрик [на цирлах!] Его можно перевести на
русский язык только сложно-описательно. Бежать или  подавать  что-нибудь  на
цирлах значит: и на цыпочках, и стремительно, и с душевным усердием -- и вс„
это одновременно.
   Нам просто кажется, что и современному  русскому  языку  этого  выражения
очень не хватает! -- особенно потому, что в жизни часто встречается подобное
действие.
   Но это попечение  --  уже  излишнее.  Автор  этих  строк,  закончив  свою
длительную научную  поездку  на  Архипелаг,  очень  беспокоился,  сумеет  ли
вернуться к преподаванию в этнографическом институте, -- то есть, не  только
в смысле отдела кадров, но: не отстал ли он от современного русского языка и
хорошо ли будут его понимать студенты. И вдруг с недоумением и  радостью  он
услышал от первокурсников те самые выражения, к которым привыкло его ухо  на
Архипелаге и которых так до сих пор не хватало  русскому  языку:  "с  ходу",
"всю дорогу", "по новой", "раскурочить", "заначить", "фраер", "дурак  и  уши
холодные", "она с парнями шь„тся" и еще многие, многие!
   Это означает большую энергию  языка  зэков,  помогающую  ему  необъяснимо
просачиваться в нашу страну и прежде  всего  в  язык  молод„жи.  Это  пода„т
надежду, что в будущем процесс пойд„т еще решительней  и  все  перечисленные
выше слова тоже вольются в русский язык, а может быть даже  и  составят  его
украшение.
   Но тем трудней становится задача  исследователя:  разделить  теперь  язык
русский и язык зэческий!
   И, наконец, добросовестность мешает нам  обойти  и  четв„ртую  трудность:
первичное, какое-то доисторическое влияние самого  русского  языка  на  язык
зэков и даже на язык каннибалов (сейчас такого влияния уже не  наблюдается).
Чем  иначе  можно  объяснить,  что  мы  находим   у   Даля   такие   аналоги
специфически-островных выражений:
   жить законом (костромское) -- в смысле жить с женой (на Архипелаге:  жить
с ней в законе);
   вы'начить  (офенское)  --  выудить  из  кармана.  (на  островах   сменили
приставку -- заначить);
   подходить -- значит: беднеть, истощаться. (сравни "доходить")
   или пословица у Даля
   "щи -- добрые люди" -- и целая цепь  островных  выражений:  мороз-человек
(если не крепкий), кост„р-человек и т. д.
   И "мышей не ловит" -- мы тоже находим у Даля.  *(17)  А  "сука"  означало
"шпиона" уже при П. Ф. Якубовиче.
   А ещ„ превосходное выражение  туземцев  [упираться  рогами]  (обо  всякой
упорно выполняемой работе и  вообще  обо  всяком  упорстве,  настаивании  на
сво„м), [сбить рога, сшибить  рога]  --  восстанавливают  для  современности
именно  древний  русский  и  славянский  смысл  слова  "рога"   (кичливость,
высокомерие,  надменность)  вопреки  пришлому,  переводному  с  французского
"наставить рога" (как измена жены), которое в простом народе  совершенно  не
привилось, да и интеллигенцией  уже  было  бы  забыто,  не  будь  связано  с
пушкинской дуэлью.
   Все эти бесчисленные трудности вынуждают нас пока отложить языковую часть
исследования.

   В заключение несколько личных строк. Автора  этой  статьи  во  время  его
расспросов зэки вначале чуждались: они полагали, что эти  расспросы  ведутся
для [кума] (душевно близкий им попечитель, к которому они,  однако,  как  ко
всем своим попечителям, неблагодарны и несправедливы). Убедясь, что  это  не
так, к тому ж из разу в  раз  угощаемые  махоркою  (дорогих  сортов  они  не
курят), они стали относиться к  исследователю  весьма  добродушно,  открывая
неиспорченность своего нутра. Они даже очень мило стали звать  исследователя
в одних местах Укроп Помидорович, в других -- Фан Фаныч. Надо  сказать,  что
на Архипелаге отчества вообще не употребляются, и поэтому такое почтительное
обращение носит  оттенок  юмористический.  Одновременно  в  этом  выразилась
недоступность для их интеллекта смысла данной работы.
   Автор же полагает, что настоящее исследование  удалось,  гипотеза  вполне
доказана, открыта в середине XX века совершенно новая  никому  не  известная
нация, этническим объ„мом во много миллионов человек.


   1. Этого никак не скажешь об отверженных в западных странах, Там  они  --
либо  порознь  томящиеся   одиночки   и   вовсе   не   работают,   либо   --
немногочисленные  гн„зда  каторги,  труд  которых  почти  не  отзывается  на
экономике своей страны.

   2. Может быть как раз -- недостающим для  теории  эволюции  промежуточным
звеном.

   3. Экономность этого способа общения заставляет задуматься,  нет  ли  тут
зачатков Языка Будущего?

   4. Старый соловчанин Д.С.Л. уверяет, что он в 1931 г. слышал, как коивоир
спросил туземца: "Ты кто? -- зэк?"

   5. В. Даль -- "Пословицы русского народа". М., 1957, стр. 257

   6. Парадоксально, но сходные пословицы есть и у русского народа:
   -- Ходя наемся, стоя высплюсь.
   -- Где щель, там и постель.

   7. У русских: "Передом кланяется, боком глядит, задом щупает".

   8. Сравни у русских: "Лучше гнуться, чем переломиться."

   9. Малозначительное островное явление, касаться которого в  нашем  очерке
мы считаем излишним.

   10.  На  островах  есть  своя  почта,  но  туземцы  предпочитают  ею   не
пользоваться.

   11. Сравни у русских "нашел  --  молчи,  потерял  --  молчи".  Откровенно
говоря, параллелизм этих жизненных правил ставит нас несколько в тупик.

   12. Письмо к Репниной.

   13. [[Пожары]] в буквальном смысле  не  волнуют  зэков,  они  не  дорожат
своими жилищами, даже не спасают горящих зданий, уверенные,  что  их  всегда
заменят. [[Погореть]] у них применяется только в смысле личной судьбы.

   14.  Недавно  комендант  Кремля  товарищ  Мальков  официально  эти  слухи
опроверг и рассказал, как он расстрелял Каплан тогда же. Да и Демьян  Бедный
присутствовал  при  этом  расстреле.  Да  отсутствие  е„  свидетельницей  на
процессе эсеров 1922 г. могло бы убедить зэков! --  так  они  того  процесса
вообще не помнят. Мы предполагаем, что  слух  о  пожизненном  заключении  Ф.
Каплан потянулся от пожизненного заключения Берты  Гандаль.  Эта  ничего  не
подозревающая женщина приехала из Риги в Москву как  раз  в  дни  покушения,
когда братья Гандаль (ожидавшие Каплан в автомашине) были расстреляны. За то
и получила Берта пожизненное.

   15.  А  ведь   самолюбие   и   у   старого   глухого   жестянщика   и   у
мальчишки-подсобника  маляра  ничуть  не  меньше,   чем   у   прославленного
столичного режисс„ра, это надо иметь в виду.

   16. Только недавно некая Сталевская из села Долгодеревенского Челябинской
области  нашла  путь:  "Почему  не  боролись  за   чистоту   языка?