и своих -- они считали, что
бендеровец не может быть стукачом, а стукачи были. И прокопали они всего  то
несколько погонных метров, как были проданы.
   Вожди режимки-барака 2 были очень раздосадованы всей этой шумливой затеей
-- не потому, что боялись репрессий, как суки, а потому,  что  сами  были  в
таких же тридцати метрах от зоны и сами  еще  раньше  барака  8  задумали  и
начали подкоп высокого класса. Теперь они боялись, что если одинаковая мысль
пришла обеим режимкам, то это может понять и проверить [псарня].  Но  больше
напуганные побегами на автомашинах, хозяева Экибастуза положили свою главную
цель в том, чтобы все объекты и жилую зону обрыть канавами глубиною в метр и
туда бы завалилась на выходе любая автомашина. Как  в  Средние  века,  стены
стало мало, еще нужен был ров. Канавокопатель  чисто  и  исправно  выкапывал
теперь один такой ров за другим, вокруг всех объектов.
   Режимка-барак 2 была малой зоной,  обтянутой  колючей  проволокой  внутри
большой экибастузской зоны.  Е„  калитка  была  постоянно  на  замке.  Кроме
времени, проводимого на известковом заводе, режимке  разрешалось  ходить  по
своему маленькому дворику близ барака только двадцать минут.  Вс„  остальное
время режимные были заперты в сво„м бараке, общую зону проходили  только  на
развод и обратно. В  общую  столовую  они  никогда  не  допускались,  повара
приносили им в бачках.
   Рассматривая свой известковый завод как возможность побыть на солнышке  и
подышать, режимка никогда не рвалась лопатить вредоносную известь. А когда в
конце августа 1951 года там случилось и убийство (блатной Аспанов ломом убил
Аникина -- беглеца, перешедшего проволоку по наметанному сугробу в пургу, но
через сутки пойманного, за то и в режимке. О н„м же -- часть III, глава 14),
трест вообще отказался от таких "рабочих" -- и весь сентябрь режимку  никуда
не выводили, она жила по сути на чисто-тюремном режиме.
   Там было много "убежд„нных беглецов", и летом стала сколачиваться, орешек
к орешку, над„жная группа на побег из 12  человек  (Магомет  Гаджиев,  вождь
экибастузских  мусульман;  Василий  Кустарников;  Василий  Брюхин;  Валентин
Рыжков; Мутьянов; офицер-поляк, любитель подкопов; и другие). Все  там  были
равны, но Степан  Коновалов,  кубанский  казак,  был  вс„  же  главным.  Они
замкнулись клятвой: кто  проговориться  хоть  душе  --  тому  хана',  должен
кончить с собой или заколют другие.
   К этому времени экибастузская зона уже обнеслась четыр„хметровым сплошным
забором-заплотом. Вдоль него ш„л четыр„хметровый вспаханный  предзонник,  да
за забором отмежевана была пятнадцатиметровая полоса  запретки,  кончавшаяся
метровой траншеей. Всю эту полосу обороны решено было проходить подкопом, но
таким надежным, чтобы он ни за что не был обнаружен раньше.
   Первое  же  обследование  показало,  что  низок   фундамент,   подпольное
пространство  всего  барака  так  невелико,  что  некуда  будет   складывать
выкопанную землю. Кажется -- непреодолимо. Значит,  не  бежать?..  И  кто-то
предложил: чердак зато просторный, поднимать грунт на чердак!  Это  казалось
немыслимым.  Многие  десятки   кубометров   земли   через   просматриваемое,
проверяемое жилое пространство барак незаметно поднять на чердак,  поднимать
каждый день, каждый час -- и еще не просыпать ни  щепотки,  не  оставить  же
следа!
   Но когда придумали, как это  сделать  --  ликовали,  и  побег  был  реш„н
окончательно. Решение пришло вместе с выбором секции, то есть комнаты.  Этот
финский барак был рассчитан на  вольных,  смонтирован  в  лагерной  зоне  по
ошибке, другого такого во всем лагере не было: там были маленькие комнаты, в
которых не  семь  вагонок  втискивалось,  как  везде,  а  три,  то  есть  на
двенадцать человек. Такую секцию, где уже жило несколько из их  дюжины,  они
облюбовали. Разными  при„мами,  добровольно  меняясь  и  вытесняя  смехом  и
шутками тех, кто мешал ("ты -- храпишь, а ты --  ...  много"),  перетолкнули
чужих в другие секции, а своих стянули.
   Чем больше отделяли режимку от зоны, чем  больше  режимных  наказывали  и
давили -- тем больше становилось их нравственное значение  в  лагере.  Заказ
режимки был для лагеря -- первый закон, и теперь что нужно было  техническое
-- заказывали, где-то на  объектах  делалось,  с  риском  проносилось  через
лагерный шмон, а со вторым риском передавалось в режимку -- в  баланде,  при
хлебе или при лекарствах.
   Раньше всего были заказаны и получены -- ножи, точильные камни. Потом  --
гвозди,  шурупы,  замазка,  цемент,  побелка,  электрошнур,  ролики.  Ножами
аккуратно  перепилили  шпунты  тр„х  половых  досок,  сняли  один   плинтус,
прижимающий их, вынули гвозди у торцов  этих  досок  близ  стены  и  гвозди,
пришивающие их к лаге на середине комнаты. Освободившиеся три доски сшили  в
один щит снизу поперечной планкой, а главный гвоздь в эту  планку  вбит  был
сверху  вниз.  Его  широкая  шляпка  обмазывалась  замазкой  цвета  пола   и
припудривалась пылью. Щит входил в пол очень плотно, ухватить его было нечем
и ни разу его не поддевали через щели топором. Поднимался щит так:  снимался
плинтус, накидывалась проволока на  малый  зазор  вокруг  широкой  гвоздевой
шляпки -- и за не„ тянули. При каждой  смене  землекопов  заново  снимали  и
ставили плинтус. Каждый день "мыли пол" --  мочили  доски  водой,  чтоб  они
разбухали и не имели просветов, щелей. Эта  [задача  входа]  была  одной  из
главных задач. Вообще подкопная секция всегда содержалась особенно чисто,  в
образцовом порядке. Никто не лежал в ботинках на вагонке,  никто  не  курил,
предметы не были разбросаны, в тумбочке не было крошек.  Всякий  проверяющий
меньше всего задерживался здесь. "Культурно"! И ш„л дальше.
   Вторая была [задача подъ„мника], с земли на чердак. В  подкопной  секции,
как  и  в  каждой,  была  печь.  Между  нею  и  стеной   оставалось   тесное
пространство, куда еле втискивался человек. Догадка  была  в  том,  что  это
пространство надо [заделать]  --  передать  его  из  жилого  пространства  в
подкопное. В одной из пустых секций разобрали дочиста,  без  остатков,  одну
вагонку. Этими досками забрали  про„м,  тут  же  следом  обили  их  дранкой,
заштукатурили и под цвет печки побелили. Могла ли служба режима  помнить,  в
какой из двадцати комнат„нок барака печь сливается  со  стеной,  а  в  какой
немного отступает? Да и прохлопала исчезновение одной вагонки. Только мокрую
штукатурку в первые день-два мог бы надзор заметить, но для этого надо  было
обойти печь и переклониться за вагонку -- а ведь  секция-то  образцовая!  Но
если бы и попались, это еще не был бы провал  подкопа  --  это  была  только
работа для украшения секции: постоянно пылящийся про„м безобразил ей!
   Лишь когда штукатурка и побелка высохли -- прорезаны были  ножами  пол  и
потолок закрытого теперь про„ма, там поставлена была стремянка,  сколоченная
вс„ из той же раскуроченной  вагонки,  и  так  низкий  подпол  соединился  с
хоромами чердака. Это была [шахта],  закрытая  от  взглядов  надзора,  --  и
первая шахта за много лет, в которой этим молодым сильным мужчинам  хотелось
работать до жара!
   Возможна  ли  в  лагере  работа,  которая  сливается  с  мечтой,  которая
затягивает всю твою душу, отнимает сон? Да, только эта  одна  --  работа  на
побег!!
   Следующая задача была -- копать. Копать ножами и их точить, это ясно,  но
здесь много  еще  других  задач.  Тут  и  [маркшейдерский  расч„т]  (инженер
Мутьянов) -- углубиться до безопасности, но не более чем надо;  вести  линию
кратчайшим путем; определить наилучшее сечение тоннеля;  всегда  знать,  где
находишься, и верно назначить место выхода. Тут и [организация смен]: копать
как можно больше часов в сутки, но  не  слишком  часто  сменяясь,  и  всегда
безукоризненно, полным составом встречая утреннюю и вечернюю проверки. Тут и
[рабочая одежда], и умывание -- нельзя же вымазанному  в  глине  подниматься
наверх! Тут и освещение --  как  же  вести  тоннель  60  метров  в  темноте?
Подтянули проводку в подпол и в тоннель (еще сумей е„ подключить незаметно!)
Тут и [сигнализация]: как вызвать землекопов из  дал„кого  глухого  тоннеля,
если в барак внезапно идут? Или как они могут безопасно дать знать,  что  им
немедленно надо выйти?
   Но  в  строгости  режима  была  и  его  слабость.  Надзиратели  не  могли
подкрасться и попасть в барак незаметно -- они должны были  всегда  одной  и
той же дорогой идти между колючих оплетений к  калитке,  отпирать  замок  на
ней, потом идти к бараку и отпирать замок на н„м, громыхать  болтом  --  вс„
это легко было наблюдать из окна,  правда  не  из  подкопной  секции,  а  из
пустующей "кабинки" у входа -- и только приходилось держать там наблюдателя.
Сигналы в забой давались светом: два раза мигн„т  --  внимание,  готовься  к
выходу; замигает часто -- [атас]! тревога! выскакивай живо!
   Спускаясь в подпол, раздевались догола, вс„ снятое клали под подушки, под
матрац. После люка пролезали узкую щель, за которой и не  предположить  было
расширенной [камеры], где постоянно горела лампочка и лежали рабочие  куртки
и брюки. Четверо же других,  грязных  и  голых  (смена)  вылезали  наверх  и
тщательно мылись (глина шариками затвердевала на волосах тела, е„ нужно было
размачивать или срывать вместе с волосами).
   Все  эти  работы  уже  велись,  когда  раскрыт   был   беспечный   подкоп
режимки-барака 8. Легко понять не просто досаду, но оскорбление  творцов  за
свой замысел! Однако обошлось благополучно.
   В  начале  сентября,  после  почти  годичного  сидения  в  тюрьме,   были
переведены (возвращены) в эту же режимку Тэнно и  Жданок.  Едва  отдышавшись
тут, Тэнно стал проявлять беспокойство -- надо же было  готовить  побег!  Но
никто в режимке, самые убежд„нные и отчаянные беглецы не отзывались  на  его
укоры, что проходит лучшее время побегов, что нельзя же без дела сидеть!  (У
подкопников было три смены по четыре человека, и никто тринадцатый им не был
нужен.) Тогда Тэнно прямо предложил им подкоп! -- но они отвечали,  что  уже
думали, но фундамент слишком низкий. (Это конечно было бессердечно: смотреть
в пытливое лицо проверенного беглеца и вяло качать головами, вс„ равно,  что
умной тренированной собаке запрещать вынюхивать дичь.) Однако Тэнно  слишком
хорошо знал этих ребят, чтобы поверить в их повальное равнодушие. [Все]  они
не могли так дружно испортиться!
   И он со Жданком установил за ними ревнивое и знающее суть  наблюдение  --
такое, на которое надзиратели не были способны. Он заметил, что часто  ходят
ребята курить все в одну и ту же "кабинку" у входа и всегда по  одному,  нет
чтобы компанией. Что дн„м дверь их секции бывает  на  крючке,  постучишь  --
открывают не сразу, и всгда несколько человек крепко  спят,  будто  ночи  им
мало. То Васька Брюхин выходит из парашной мокрый. "Что  с  тобой?"  --  "Да
помыться решил".
   Роют, явно роют! Но где? Почему молчат?.. Тэнно ш„л к одному, другому,  и
[прикупал] их: "Неосторожно, ребята, роете, неосторожно! Хорошо  --  замечаю
я, а если бы стукач?"
   Наконец, они устроили толковище и  решили  принять  Тэнно  с  [достойной]
четв„ркой. Ему они предложили  обследовать  комнату  и  найти  следы.  Тэнно
облазил и обнюхал каждую половину и стенки  --  и  не  нашел!  --  к  своему
восхищению и восхищению всех ребят. -- Дрожа от радости, полез  он  под  пол
работать [на себя]!
   Подпольная смена распределялась так: один  л„жа  долбил  землю  в  забое;
другой, скорчась за ним, набивал отрытую землю в специально сшитые небольшие
парусиновые мешки; третий ползком же таскал мешки (лямками через  плечи)  по
тоннелю назад, затем подпольем к шахте и по одному цеплял эти мешки за крюк,
спущенный с чердака.  Четв„ртый  был  на  чердаке.  Он  сбрасывал  порожняк,
поднимал мешки наверх, разносил их, тихо ступая, по всему чердаку и рассыпал
невысоким слоем, в конце же смены этот грунт забрасывал шлаком, которого  на
чердаке было очень много. Потом внутри смены менялись, но не всегда,  потому
что  не  каждый  мог  хорошо  и  быстро  выполнять  самые  тяж„лые,   просто
изнурительные работы: копку и оттаску.
   Оттаскивали сперва по  два,  потом  по  четыре  мешка  сразу,  для  этого
[закосили] у поваров деревянный поднос и тянули его  лямкой,  а  на  подносе
мешки. Лямка шла по шее сзади, а потом  пропускалась  подмышками.  Стиралась
шея, ломили плечи, сбивались колени, после одного рейса человек был в  мыле,
после целой смены можно было [врезать дубаря].
   Копать приходилось в очень неудобном положении. Была  лопата  с  короткой
ручкой, которую точили каждый день. Ею  надо  было  прореза'ть  вертикальные
щели на глубину штыка, потом полулежа, опираясь  спиной  на  вырытую  землю,
отваливать куски земли и бросать их через себя.  Грунт  был  то  камень,  то
упругая глина. Самые большие камни приходилось миновать, изгибая тоннель. За
восемь-десять часов смены проходили не больше двух метров в длину,  а  то  и
меньше метра.
   Самое тяж„лое было --  нехватка  воздуха  в  тоннеле:  кружилась  голова,
теряли  сознание,  тошнило.  Пришлось  решать  еще  и  [задачу  вентиляции].
Вентеляционные отверстия можно было просверлить  только  вверх  --  в  самую
опасную, постоянно просматриваемую полосу -- близ зоны. Но  без  них  дышать
было не под силу. Заказали "пропеллерную" стальную пластинку, к ней  попер„к
приделали палку, получилось вроде коловорота -- и так  вывели  первое  узкое
отверстие на белый свет. Появилась тяга, дышать стало легче.  (Когда  подкоп
ш„л уже за забором, вне лагеря, сделали второе.)
   Постоянно делились опытом -- как лучше какую работу делать, подсчитывали,
сколько прошли.
   Лаз или тоннель нырял под ленточный фундамент, затем уклонялся от  прямой
только из-за камней или неточного забоя. Он имел ширину полуметровую, высоту
девяносто сантиметров и полукруглый свод. Его потолок, по расч„там,  был  от
земной поверхности метр тридцать -- метр сорок. Боковины тоннеля укреплялись
досками, вдоль него, по мере продвижения, наращивался шнур и вешались  новые
и новые электрические лампочки.
   Смотреть вдоль -- это было метро, лагерное метро!..
   Уже прош„л тоннель на десятки метров, уже копали за  зоной.  Над  головой
бывал  ясно  слышен  топот  проходящего  развода  караула,  слышен   лай   и
повизгивание собак.
   И вдруг... и вдруг однажды после утренней проверки, когда  дневная  смена
еще не опустилась и (по строгому закону беглецов) ничего порочащего не  было
снаружи, -- увидели свору надзирателей, идущих к бараку во главе с маленьким
резким  лейтенантом  Мачеховским,  начальником   режима.   Сердца   беглецов
опустились: заметили? Продали? Или проверяют наугад?
   Раздалась команда:
   -- Собирай личные вещи! Вы-ходи из барака все до одного!
   Команда выполнена. Все заключ„нные выгнаны и на прогулочном дворике сидят
на своих [сидорах]. Изнутри барака  слышен  плоский  горохот  --  сбрасывают
доски вагонок. Мачеховский кричит: "Тащи  сюда  инструмент!"  И  надзиратели
волокут внутрь ломики и топоры. Слышен натужный скрип отдираемых досок.
   Вот и судьба беглецов! -- столько ума, труда, надежд, оживления -- и  вс„
не только зря, но опять карцеры, побои, допросы, новые сроки...
   Однако  --  ни   Мачеховский,   никто   из   надзирателей   не   выбегают
ожесточенно-радостно, потрясая руками. Идут вспотевшие, отряхиваясь от грязи
и пыли, отдуваясь, недовольные, что ишачили впустую. "Па'д-ходи по  одному!"
-- разочарованная  команда.  Начинается  [шмон]  личных  вещей.  Заключ„нные
возвращаются в барак. Что за погром! -- в нескольких местах (там, где  доски
были плохо прибиты или явные щели) вскрыт пол. В секциях вс„  разбросано,  и
даже вагонки перевернуты со зла. Только в [культурной]  секции  не  нарушено
ничего!
   Непосвящ„нных в побег разбирает:
   -- И что им не сидится, собакам?! Что они ищут?
   Беглецы же теперь понимают, как это  мудро,  что  у  них  под  полом  нет
насыпанных куч грунта: их сейчас могли бы заметить в проломы. А на чердак  и
не лазили -- с чердака ведь можно только лететь на крыльях!  Впрочем,  и  на
чердаке вс„ забросано аккуратно шлаком.
   [Не доп„рла псарня], не доп„рла!  Ах,  радость!  Если  трудиться  упорно,
следить за собой строго -- не может  не  быть  плодов.  Теперь-то  докопаем!
Осталось шесть-восемь метров до обводной траншеи. (Последние метры надо рыть
особенно точно, чтоб выйти на дно траншеи -- не ниже, не выше.)
   А что будет дальше? Коновалов, Мутьянов, Гаджиев и Тэнно к этому  времени
уже разработали план, принятый  всеми  шестнадцатью.  Побег  вечером,  около
десяти часов, когда проведут  по  всему  лагерю  вечернюю  проверку,  надзор
разойд„тся по домам или уйд„т в штабной барак, а караул на вышках  сменится,
разводы караулов пройдут.
   В подземный ход по одному за другим спуститься всем. Последний  наблюдает
из "кабинки" за зоной; потом с предпоследним они вынимаемую  часть  плинтуса
прибивают наглухо к доскам люка, так что, когда они за собой опустят люк, --
станет на место и плинтус. С широкою шляпкою гвоздь  втягивается  до  отказа
вниз и еще приготовляются сысподу пола задвижки, которыми люк будет намертво
закреплен, даже если его рвать кверху.
   И еще: перед побегом снять реш„тку с одного из коридорных окон. Обнаружив
на утренней поверке недостачу  шестнадцати  человек,  надзиратели  не  сразу
решат, что это подкоп и побег, а кинутся искать по зоне, подумают: режимники
пошли сводить сч„ты со стукачами. Будут искать еще в другом лагпункте --  не
полезли ли через стену туда. Чистая работа! -- подкопа не найти,  под  окном
-- нет следов, шестнадцать человек -- ангелами взяты на небо!
   Выползать в обводную траншею, затем по дну траншеи  отползать  по  одному
дальше от вышки (выход тоннеля слишком близок к ней); по одному же  выходить
на дорогу; между четверками делать перерывы, чтобы не вызывать подозрений  и
иметь время осмотреться. (Самый последний опять применяет  предосторожность:
он закрывает ход лаза [снаружи] заранее заготовленной деревянной горловиной,
измазанной глиной, приминает е„ к лазу своим телом, забрасывает  земл„й!  --
Чтоб и из траншеи нельзя было утром обнаружить следов подкопа!)
   По пос„лку идти группами с громкими  беззаботными  шутками.  При  попытке
задержать -- дружный отпор, вплоть до ножей.
   Общий сборный пункт -- около железнодорожного переезда, который  проходят
многие машины. Переезд взгорблен над дорогой, все ложатся вблизи на землю, и
их не видно. Переезд этот плох (ходили через него на работу, видели),  доски
уложены кое-как, грузовики с угл„м и порожние тут  переваливаются  медленно.
Двое должны поднять руки, остановить машину сразу за  переездом,  подойти  к
кабине с двух сторон. Просить подвезти. Ночью шоф„р скорее всего  один.  Тут
же вынуть ножи, взять шоф„ра [на прихват], посадить его в  середину,  Валька
Рыжков садится за руль, все прыгают в кузов  и  --  ходу  к  Павлодару!  Сто
тридцать -- сто сорок километров  наверняка  можно  отскочить  за  несколько
часов. Не доезжая парома, свернуть вверх по течению (когда везли сюда, глаза
охватили кое-что), там в кустах шоф„ра связать,  положить,  машину  бросить,
через Иртыш переплыть на лодке, разбиться на группы и -- кто куда!  Как  раз
идут заготовки зерна, на всех дорогах полно машин.
   Должны были кончить работы 6 октября. За два дня,  4  октября,  взяли  на
этап двух участников: Тэнно и Володьку Кривошенина, вора. Они хотели  делать
[мостырку], чтобы остаться любой ценой, но опер обещал повезти в наручниках,
хоть при смерти. Решили, что лишнее упорство вызовет подозрение. Жертвуя для
друзей, подчинились.
   Так Тэнно не воспользовался своей настойчивостью влиться в подкоп. Не  он
стал  тринадцатым  --  но   введ„нный   им,   покровительствуемый,   слишком
расхлябанный д„рганый Жданок. Степан Коновалов и его друзья в  худую  минуту
уступили и открылись Тэнно.
   Копать кончили, вышли правильно,  Мутьянов  не  ошибся.  Н