наменами.  Обнаружено:  по
сводкам уже [несколько раз] выбрано по 100% кубатуры! -- а канал  так  и  не
кончен! Нерадивые работяги засыпают ряжи вместо камней и земли --  льдом!  А
весной это потает, и вода  прорвет!  Новые  лозунги  воспитателей:  "[Туфта]
*(25) -- [опаснейшее орудие контрреволюции]" (а тухтят блатные больше  всех:
уж л„д засыпать в ряжи -- узнаю, это их затея!).  Еще  лозунг:  "[туфтач  --
классовый  враг!]"  --  и  поручается   ворам   идти   [разоблачать   туфту,
контролировать сдачу каэровских бригад!] (лучший способ приписать  выработку
каэров -- себе). Туфта -- есть попытка  сорвать  всю  исправительно-трудовую
политику ГПУ -- вот что такое  ужасная  эта  туфта!  Туфта  --  это  хищение
социалистической собственности! --  вот  что  такое  ужасная  эта  туфта!  В
феврале 1933 года отбирают свободу у досрочно-освобожденных инженеров --  за
обнаруженную туфту.
   Такой был подъ„м, такой  энтузиазм  --  и  откуда  эта  туфта?  зачем  е„
придумали заключ„нные?.. Очевидно, это -- ставка на реставрацию капитализма.
Здесь не без ч„рной руки белоэмиграции.
   В начале 1933-го -- новый приказ Ягоды: все  управления  переименовать  в
[штабы боевых участков!] 50% аппарата -- бросить на строительство! (а  лопат
хватит?..) Работать -- в три смены  (ночь-то  почти  полярная)!  Кормить  --
прямо на трассе (остывшим)! За туфту -- судить!
   В январе -- ШТУРМ ВОДОРАЗДЕЛА! Все фаланги с кухнями и имуществом брошены
в одно место! Не всем хватило палаток, спят на снегу -- ничего, БЕРіМ! Канал
строится по инициативе...
   Из Москвы -- приказ No. 1: "до  конца  строительства  объявить[  сплошной
штурм!]" После рабочего  дня  гонят  на  трассу  машинисток,  канцеляристок,
прачек.
   В феврале -- запрет свиданий по всему БелБалтЛагу -- то ли угроза сыпного
тифа, то ли нажим на зэков.
   В апреле -- непрерывный 48-часовой штурм  --  ура-а!  --  ТРИДЦАТЬ  ТЫСЯЧ
ЧЕЛОВЕК НЕ СПИТ!
   И к 1 мая 1933 года нарком Ягода докладывает любимому Учителю, что  канал
-- готов в назначенный срок.
   В июле 1933-го Сталин, Ворошилов и Киров предпринимают приятную  прогулку
на пароходе для осмотра канала. Есть фотография  --  они  сидят  в  плетеных
креслах на палубе, "шутят, смеются, курят". (А между тем Киров уже  обреч„н,
но -- не знает).
   В августе проехали сто двадцать писателей.
   Обслуживать Беломорканал было на  месте  некому,  прислали  раскулаченных
("спецпереселенцев"), Берман сам выбирал места для их поселков.
   Большая  часть  "каналоармейцев"  поехала  строить  следующий  канал   --
Волга-Москва. *(26)

   Отвлеч„мся от Коллективного зубоскального Тома.
   Как ни мрачны казались Соловки, но соловчанам, этапированным кончать свой
срок (а то и жизнь) на Беломоре, только тут ощутилось, что шуточки  кончены,
только тут открылось, что' такое подлинный лагерь, который постепенно узнали
все мы. Вместо соловецкой тишины -- неумолкающий мат и  дикий  шум  раздоров
вперемежку  с  воспитательной  агитацией.  Даже  в  бараках  медвежегорского
лагпункта при Управлении БелБалтЛага спали на вагонках (уже изобретенных) не
по четыре, а  по  восемь  человек:  на  каждом  щите  двое  валетом.  Вместо
монастырских каменных зданий -- продуваемые временные бараки, а то  палатки,
а то и просто на снегу. И перевед„нные из Березников, где тоже по  12  часов
работали, находили, что здесь -- тяжелей. Дни рекордов.  Ночи  штурмов.  "От
нас вс„ -- нам ничего"... В густоте, в неразберихе при взрывах скал -- много
калечных и насмерть.  Остывшая  баланда,  поедаемая  между  валунами.  Какая
работа -- мы уже прочли. Какая еда -- а какая ж может  быть  еда  в  1931-33
годах? (Скрипникова рассказывает, что даже  в  медвежегорской  столовой  для
вольнона„мных подавалась мутная жижа с головками камсы и отдельными  зернами
пшена.) *(27) Одежда -- своя, донашиваемая. И только  одно  обращение,  одна
погонка, одна присказка: "Давай!.. Давай!.. Давай!.."
   Говорят, что в первую зиму, с 1931 на 1932 г., сто  тысяч  и  вымерло  --
столько, сколько постоянно было на канале. Отчего ж не поверить? Скорей даже
эта  цифра  преуменьшенная:  в  сходных  условиях  в  лагерях  военных   лет
смертность [один процент в день] была заурядна, известна всем.  Так  что  на
Беломоре сто тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим. А еще было одно
лето. И еще одна зима.
   Д. П. Витковский, соловчанин, работавший на  Беломоре  прорабом,  и  этою
самою тухтою, то есть приписыванием несуществующих  объ„мов  работ,  спасший
жизнь многим, рисует такую вечернюю картину:
   "После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег запорашивает  их
лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава  и  так
зам„рз. Кто-то застыл с головой  вобранной  в  колени.  Там  зам„рзли  двое,
прислонясь  друг  к  другу  спинами.  Это  --  крестьянские  ребята,  лучшие
работники, каких только  можно  представить.  Их  посылают  на  канал  сразу
десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим
батькой, разлучают. И сразу дают  им  такую  норму  на  гальках  и  валунах,
которую и летом не выполнишь. Никто не может их научить,  предупредить,  они
по-деревенски отдают все силы, быстро слабеют -- и вот замерзают,  обнявшись
по-двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики  бросают  трупы  на  сани  с
деревянным стуком.
   А летом от неприбранных вовремя трупов -- уже кости, они вместе с галькой
попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза  у  города
Беломорска и навсегда сохранятся там." *(28)
   Многотиражка  Беломорстроя  захл„бывалась,  что   многие   каналоармейцы,
"эстетически  увлеч„нные"  великой  задачей  --  в   свободное   время   (и,
разумеется,  без  оплаты  хлебом)  выкладывают  стены  канала   камнями   --
исключительно для красоты.
   Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий --  главных
подручных у  Сталина  и  Ягоды,  главных  надсмотрщиков  Беломора,  шестерых
на„мных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин  --  Берман
-- Френкель -- Коган -- Раппопорт -- Жук.
   Да приписать сюда, пожалуй, начальника ВОХРы БелБалтЛага -- Бродского. Да
куратора канала от ВЦИК -- Сольца.
   Да  всех  37  чекистов,  которые  были  на  канале.  Да   36   писателей,
восславивших  Беломор.  *(29)  Еще  Погодина  не  забыть.  Чтоб  проезжающие
пароходные экскурсанты читали и -- думали.
   Да вот беда -- экскурсантов-то нет!
   Как нет?

   Вот так. И пароходов нет. По расписанию ничто там не ходит.
   Захотел я в 1966 году, кончая эту книгу, проехать по  великому  Беломору,
посмотреть самому. Ну, состязаясь с теми ста двадцатью. Так  нельзя:  не  на
чем. Надо проситься на грузовое судно. А там документы проверяют. А  у  меня
уж фамилия накл„ванная, сразу будет подозрение: зачем еду? Итак, чтобы книга
была целей -- лучше не ехать.
   Но вс„-таки немножко я туда подобрался. Сперва --  Медвежегорск.  До  сих
пор еще -- много  барачных  зданий,  от  тех  врем„н.  И  --  величественная
гостиница с 5-этажной стеклянной башней. Ведь -- ворота канала!  Ведь  здесь
будут кишеть гости отечественные и  иностранные...  Попустовала-попустовала,
отдали под интернат.
   Дорога к Повенцу. Хилый лес, камни на каждом шагу, валуны.
   От Повенца достигаю сразу канала и долго иду вдоль него, трусь поближе  к
шлюзам, чтоб их посмотреть. Запретные зоны, сонная охрана. Но кое-где хорошо
видно.  Стенки  шлюзов  --  прежние,  из  тех  самых  ряжей,  узнаю  их   по
изображениям. А масловские ромбические ворота  сменили  на  металлические  и
разводят уже не от руки.
   Но что так тихо? Безлюдье, никакого движения ни на канале, ни  в  шлюзах.
Не копошится нигде обслуга. Не гудят пароходы. Не разводятся ворота. Погожий
июньский день, -- отчего бы?..
   Так прошел я пять шлюзов Повенчанской "лестницы" и после  пятого  сел  на
берегу. Изображенный на всех  папиросных  пачках,  так  позарез  необходимый
нашей стране -- почему ж ты молчишь. Великий Канал?
   Некто в гражданском ко мне подошел, глаза проверяющие. Я  простодушно:  у
кого бы рыбки купить? да как по каналу уехать? Оказался он начальник  охраны
шлюза. Почему, спрашиваю, нет пассажирского сообщения? Да что ты, удивляется
он, разве можно? Да американцы так сразу и попрут.  До  войны  еще  было,  а
после войны -- нет. -- Ну, и пусть едут. -- Да разве можно  им  показывать?!
-- А почему вообще не идут никто? -- Идут. Но мало. Видишь, мелкий он,  пять
метров. Хотели реконструировать, но  наверно  будут  рядом  другой  строить,
сразу хороший.
   Эх, начальничек, это мы давно знаем:  в  1934  году,  только  успели  все
ордена раздать -- уже был проект реконструкции. И пункт первый был: углубить
канал. А второй: параллельно нынешним шлюзам построить  глубоководную  нитку
океанских. Скоро ношено -- слепо рожено. Из-за того-то [срока], из-за тех-то
[норм] и  наврали  глубину,  и  снизили  пропускную  способность:  какими-то
тухтяными кубометрами  надо  ж  было  работяг  кормить.  (Вскоре  эту  тухту
навязали на инженеров: дали им новые [десятки].) А 80 километров  мурманской
железной дороги перенесли, освобождая трассу. Хорошо хоть тачечных кол„с  не
потратили. И -- куда что возить? Ну, вот вырубили  ближний  лес,  --  теперь
откуда возить? Архангельский -- в Ленинград? Так его и в Архангельске купят,
издавна там иностранцы и покупают. Да полгода  канал  подо  льдом,  если  не
больше. Какая была в н„м необходимость? Ах да, военная. Перебрасывать флот.
   -- Такой мелкий, -- жалуется начальник охраны, --  даже  подводные  лодки
своим ходом не проходят: на баржи их кладут, тогда перетягивают.
   А как насч„т крейсеров?.. О, тиран-отшельник!  Ночной  безумец!  В  каком
бреду ты это вс„ выдумал?!
   И куда спешил ты, проклятый?  Что  жгло  тебя  и  кололо  --  в  двадцать
месяцев? Ведь эти четверть миллиона могли остаться  жить.  Ну,  эсперантисты
тебе в горле стояли, -- а крестьянские ребята  сколько  б  тебе  наработали!
сколько б раз ты еще в атаку их поднял -- за родину, за Сталина!
   -- Дорого обошелся, -- говорю я охраннику.
   -- Зато быстро построили! -- уверенно отвечает он.
   На твоих бы косточках!..
   В тот день пров„л  я  около  канала  восемь  часов.  За  это  время  одна
самоходная баржа прошла от Повенца к Сороке и одна, того же типа, от  Сороки
к Повенцу. Номера у них были разные, и только по номерам я их различил,  что
эта -- не возвращалась. Потому что нагружены они были совершенно  одинаково:
одинаковыми сосновыми бр„внами, уже лежалыми, годными на дрова.
   А вычитая, получим ноль.
   И четверть миллиона в уме.



   А за Беломор-Балтийским шел канал Волга-Москва, сразу все туда поехали  и
работяги, и начальником лагеря Фирин,  и  начальником  строительства  Коган.
(Ордена Ленина за Беломор застали их обоих уже там.)
   Но этот канал хоть оказался нужен. А  все  традиции  Беломора  он  славно
продолжил и развил, и здесь мы еще лучше  пойм„м,  чем  отличался  Архипелаг
периода  бурных  метастазов  от  застойного  соловецкого.  Вот  когда   было
вспомнить и пожалеть  о  молчаливых  жестоких  Соловках.  Теперь  не  только
требовали работы, не только бить слабеющим кайлом неподатливые  камни.  Нет,
забирая жизнь, еще прежде того влезли в грудь и обыскивали душу.
   Вот  что  было  самое  тяжелое  на  каналах:  от  каждого  требовали  еще
[чирикать]. Уже  в  [фитилях],  надо  было  изображать  общественную  жизнь.
Коснеющим  от  голода  языком  надо  было   выступать   с   речами,   требуя
перевыполнения  планов!  И  выявления  вредителей!  И  наказания  враждебной
пропаганды, [кулацких]  слухов  (все  лагерные  слухи  были  [кулацкие]).  И
озираться, как бы змеи недоверия не оплели тебя самого на новый срок.
   Беря  сейчас  бесстыдные  эти  книги,  где  так  гладко   и   восторженно
представлена жизнь обреч„нных, -- почти уже поверить нельзя, что это всерь„з
писалось и всерь„з же читалось. (Да осмотрительный Главлит уничтожил тиражи,
так что и тут нам достался экземпляр из последних.)
   Теперь нашим Виргилием будет прилежный ученик Вышинского И.  Л.  Авербах.
*(30)

   Даже  ввинчивая  простой  шуруп,  надо  вначале  проявить  старание:   не
отклонить ось, не вышатнуть шуруп в сторону. А уж когда  малость  войд„т  --
можно и вторую руку освободить, только вкручивай да посвистывай.
   Читаем Вышинского: "Именно  благодаря  [воспитательной]  задаче  наш  ИТЛ
принципиально противоположен буржуазной тюрьме, где  царит  голое  насилие".
*(31) "В противоположность буржуазным государствам у нас насилие в борьбе  с
преступностью играет второстепенную  роль,  а  центр  тяжести  перенес„н  на
организационно-материальные,           культурно-просветительные           и
политико-воспитательные мероприятия". *(32) (Надо мозги наморщить, чтобы  не
проронить: вместо  палки  --  шкала  [пайки]  плюс  агитация.)  И  вот  уже:
"...успехи  социализма  оказывают  сво„  волшебное  (!  так   и   вылеплено:
волшебное!) влияние и на... борьбу с преступностью" *(33)
   Вслед  за  своим  учителем   поясняет   и   Авербах:   задача   советской
исправтрудполитики -- "превращение [наиболее скверного  людского  материала]
([сырье]-то помните? [насекомых] помните? -- А. С.) в  полноценных  активных
сознательных строителей социализма".
   Только вот --  коэффициентик...  четверть  миллиона  скверного  материала
легло, 12 с  половиною  тысяч  активных  сознательных  освобождено  досрочно
(Беломор)...
   Да ведь это, оказывается, еще VIII  съезд  партии,  в  1919  году,  когда
пылала гражданская война, еще ждали Деникина  под  Ор„л,  еще  впереди  были
Кронштадт и Тамбовское восстание, -- VIII съезд определил: заменить  систему
наказаний (то есть вообще никого не наказывать?) -- системой [воспитания!]
   "[Принудительного]" --  теперь  добавляет  Авербах.  И  риторически  (уже
припася нам разящий ответ) спрашивает:  но  КАК  же?  Как  можно  переделать
сознание в пользу социализма, если оно уже на воле сложилось ему  враждебно,
а лагерное принуждение ощущается как насилие и может только усилить вражду?
   И мы с читателем в тупике: ведь верно?..
   Не тут-то было, сейчас он нас ослепит:  да  производительным  осмысленным
трудом с [высокой целью!] -- вот чем будет переделано всякое враждебное  или
неустойчивое сознание. А для этого, оказывается, нужна: "концентрация  работ
на гигантских объектах, поражающих воображение своей  грандиозностью"!  (Ах,
вот оно, вот оно зачем Беломор-то, а мы лопухи, ничего  не  поняли!..)  Этим
достигается  "наглядность,  эффективность  и  пафос  строительства".  Причем
обязательно "работа от ноля до завершения" и "каждый лагерник" (еще  сегодня
не  умерший)  "чувствует  политический  резонанс   своего   личного   труда,
зинтересованность всей страны в его работе".
   А вы замечаете, как шуруп уже плавно  пошел?  Может  и  косовато,  но  мы
теряем способность ему сопротивляться? Отец по карте трубочкой провел, а  об
оправдании его ли забота? Всегда найдется  Авербах:  "Андрей  Януарьевич,  у
меня вот такая мысль, как вы думаете, я в книге проведу?"
   Но это -- только цветочки. Надо,  чтобы  заключ„нный,  еще  не  выйдя  из
лагеря, уже "воспитался к высшим социалистическим формам труда".
   А что нужно для этого?.. Застопорился шуруп.
   Ах, бестолочь! Да [соревнование] и [ударничество]!! Какое, милые,  у  нас
тысячелетье на дворе! "Не просто работа, а работа героическая!" (Приказ ОГПУ
No. 190).
   picture: Оркестр на канале
   Соревнование за переходящее красное знамя центрального  штаба!  районного
штаба! отделенческого штаба! Соревнование между  лагпунктами,  сооружениями,
бригадами! "Вместе с переходящим красным  знаменем  присуждается  и  духовой
оркестр! -- он целыми днями играет победителям во время работы  и  во  время
вкусной еды"! (Вкусной еды  на  снимке  не  видно,  но  вы  видите  также  и
прожектор. Это -- для  ночных  работ,  Волгоканал  строится  круглосуточно.)
*(34) В каждой бригаде заключ„нных -- тройка  по  соревнованию.  Учет  --  и
резолюции! Резолюции -- и учет! Итоги штурма перемычки за первую пятидневку!
за вторую пятидневку! Общелагерная газета "Перековка". Ее лозунг:  "[Потопим
свое прошлое на дне канала!]" Ее  призыв:  "Работать  без  выходных!"  Общий
восторг, общее согласие! Передовой ударник  сказал:  "Конечно!  Какие  могут
быть выходные дни? У [Волги-то выходных нет], вот-вот разольется". А  как  с
выходными  у  Миссисипи?..  --  Хватайте  его,  это  кулацкий  агент!  Пункт
обязательств:   "сбереженье   здоровья   каждым   членом   коллектива".   О,
человечность! Нет, это вот для чего -- "чтобы сократить число  невыходов  на
работу". "Не болеть -- и  не  брать  освобождений!"  Красные  доски.  Черные
доски. Доски показателей: дней до сдачи; что  сделано  вчера,  что  сегодня.
Книги почета.  В  каждом  бараке  --  почетные  грамоты,  "окна  перековки",
графики,  диаграммы  (это  сколько  лоботрясов  бегает  и  пишет!).   Каждый
заключ„нный  должен  быть  в  курсе  производственных   планов!   И   каждый
заключ„нный должен быть в курсе всей политической жизни страны!  Поэтому  на
разводе  (за  счет   утреннего   времени,   конечно)   --   производственная
пятиминутка, после возврата в лагерь (когда ноги не держат) --  политическая
пятиминутка. В часы обеда не давать расползаться по щелям, не  давать  спать
-- политические читки! Если на воле -- Шесть  Условий  товарища  Сталина  --
каждый  лагерник  должен  зубрить  их  наизусть!  *(35)  Если  на  воле   --
постановление Совнаркома об увольнении за прогул, --  здесь  разъяснительная
работа: всякий сегодняшний отказчик и  симулянт  после  своего  освобождения
будет [заклеймен презрением оветского Союза. Такой  порядок:  для  получения
звания ударника -- мало одних  производственных  достижений!  Еще  надо:  а)
читать газеты, б) [любить свой канал], в) уметь рассказывать о его значении.
   И -- чудо! О, чудо! О, преображение и вознесение! --  "ударник  перестает
ощущать дисциплину и труд как нечто, навязанное извне,  (это  понимают  даже
лошади), а -- как [внутреннюю необходимость]". (Ну верно, ну  конечно,  ведь
свобода же -- не свобода,  а  осознанная  решетка!)  Новые  социалистические
формы поощрения! -- выдача значков ударника. И что бы вы думали, что  бы  вы
думали? "Значок ударника расценивается работягами [выше,  чем  пайка!]"  Да,
выше, чем пайка! И целые бригады "[самовольно] выходят  на  работу  [за  два
часа до развода]" (ах, какой произвол! и  что  же  делать  конвою?)  "и  еще
остаются там после окончания рабочего дня"!
   О, пылание! О, спички! Думали, что вы будете гореть -- десятилетия...
   Вот она, ударная работа! Уже гроза, но будем трудиться!  но  перевыполним
дневной план! Обратите внимание на технику, мы о ней говорили и на Беломоре:
на подъеме прицепляется к тачке спереди  крючковой  --  а  как  е„  вскатишь
наверх?  Иван   Немцев   вдруг   [решил]   делать   работу   [за   пятерых!]
Сказано-сделано: набросал за смену... 55 кубометров земли! *(36) (Посчитаем:
это 5 кубометров в час, кубометр в 12 минут -- даже самого  легкого  грунта,
попробуйте!). Обстановка такая: насосов нет, колодцы не готовы  --  побороть
воду своими руками! *(37) А женщины? Поднимали в одиночку камни по  4  пуда!
*(38) Переворачивались тачки, камни  летели  в  головы  и  в  ноги.  Ничего,
[берем!] То -- "по пояс в воде", то -- "непрерывные 62 часа работы",  то  --
"три дня 500 человек долбили обледеневшую землю" -- и оказалось  бесполезно.
Ничего, [берем!]

   Мы лопатой нашей боевою
   Откопали счастье под Москвою!

Та "особая веселая напряженность", которую принесли с ББК. "Шли на штурм с буйными веселыми песнями"...

   В любую погоду
   Шагайте к разводу!

   picture: Ударники
   А вот и сами  [ударники],  они  приехали  на  сл„т.  Сбоку  у  поезда  --
начальник  конвоя,  слева  еще   там   один   конвоир.   Посмотрите,   какие
воодушевленные счастливые лица, эти женщины не думают ни о детях, ни о