к жизни!?..
   Вернуть???.... -- удивл„н меченосец. -- Лагерь не для этого. Лагерь  есть
[кара!]
   [Кара!] -- наполняет всю комнату. -- [Кара!!]
   [Карррра!!!]
   Стоит вертикальный меч -- разящий, протыкающий, не вышатнуть!
   [Ка-ра!!]
   Архипелаг был. Архипелаг оста„тся, Архипелаг -- будет!

   А иначе на ком же выместить просч„ты Передового Учения? -- что не  такими
люди растут, как задуманы.


   1. (фото 10).

   2. И лишили нас возможности открыть там в 80-е годы музей.

   3. Это не значит, что мягкости были так  повсеместны.  Сохранялись  же  и
лагпункты штрафные, вроде "всесоюзного штрафника" Андз„бы  под  Братском  --
вс„ с тем же кровавым капитаном Мишиным из Озерлага. Летом 1955 г. там  было
около 400 штрафников (в том числе Тэнно). Но и там хозяевами зоны  стали  не
надзиратели, а заключ„нные.

   4. Если не работали -- откуда деньги? Если на Севере, да еще в 55-м  году
-- откуда телевизоры? Ну, да уж я не перебивал, рад был послушать.

   5.  К  тому  же  описанное  (вместе  с  "зач„тами"  и  "условно-досрочным
освобождением")   еще   Чеховым   в   "Сахалине":   каторжные   из   разряда
исправляющихся имели право строить дома и вступать в брак.

   6. Кстати, в начале 1955 года был проект выплачивать за  все  просиженные
годы, что было вполне естественно и выплачивалось так в Восточной Европе. Но
не столько ж людей  и  не  по  столько  лет!  Подсчитали,  ахнули:  "разорим
государство!" И перешли к компенсации двухмесячной.

   7. С. Караванский -- "Ходатайство", Самиздат, 1966.

   8. А. Марченко -- "Мои показания", Самиздат, 1967.

   9. Интересно, как при публичных и неизменных похвалах деятельности  этого
учреждения,  оно  с  каким-то  внутренним  поиском  никак  не  может   долго
оставаться в шкуре одного названия, что-то тяготит его, вс„ время должно оно
переползать в обновленную шкуру. Так получили мы и МООП. Кажется  --  совсем
ново, правда, очень свежо для слуха? Но ехидный язык  непременно  обманет  и
выдаст. Министерство-то получилось [[охраны]], то есть [[охранка]]? Вот  рок
названий! Куда от них уйти?

   10.  А  как  учитывалась  при  этом  степень   "исправленности"   данного
преступника? Да никак, что' мы -- электронные машины, что ли!  Мы  не  можем
всего учесть!

   11. Еще одно сокращение прежних годов вс„  недосуг  привести:  что  такое
ОЛЖИР?! Особый Лагерь Ж„н Изменников Родины (был и такой).

   12. На одном политзанятии Ваня Алексеев еще прежде того  собрания  учудил
так. Попросил слова и сказал: "Вы -- офицеры  МВД,  а  мы,  заключ„нные,  --
преступники врем„н культа личности, мы с вами  --  враги  народа,  и  теперь
должны самоотверженным трудом заслужить  прощение  советского  народа.  И  я
серь„зно предлагаю вам, гражданин майор, взять курс на коммунизм!"  Записали
ему в дело: "нездоровые антисоветские настроения".
   Письмо этого Алексеева из Усть-Вымь-лага -- обширно, бумага истирается  и
строчки бл„клые, 6 часов я его разбирал. И чего там только нет! В  частности
такое  общее  рассуждение:  "Кто  сейчас  сидит  в  колониях  --  [[трущобах
рабства]]?  Вытесненная  из  общества  буйная  непримиримая   прослойка   из
народа... [[блок бюрократов]] пустил под откос  жизни  ту  буйную  молодежь,
которую опасно было вооружать  теорией  справедливых  отношений".  "Зэки  --
вытесненные дети пролетариата, собственность ИТЛ".

   13. Сбежишь, пожалуй, и на [[особый]], в полосатую шкуру!..

   14. Сам министр Охраны  Тикунов  рассказал  мне  (сейчас  будет  о  нашей
встрече) такой случай: на индивидуальном свидании (то есть, в закрытом доме,
три дня) приехавшая к сыну мать была ему [[за  жену]].  Сюжет  античный,  --
ведь и дочь кормила отца из сосцов. Но господин министр, кривясь от мерзости
этих дикарей, нисколько не думал  --  как  это  холостому  парню  не  видеть
женщины 25 лет.

   15. 3 марта 1964 г.

   16. Ну, как вообразить всех этих разнообразных  [[рецидивистов]]!  Вот  в
Тавдинской колонии сидит 87-летний бывший офицер -- царский,  да  наверно  и
белый. К 1962-му году он  отбыл  18  лет  [[второй]]  двадцатки.  Окладистая
борода,  уч„тчик  на  производстве  рукавиц.  Спрашивается:   за   убеждения
молодости -- может быть сорок лет  тюрьмы  многовато?  --  И  сколько  таких
судеб, непохожих на другие! Надо же узнать  [[о  каждом]],  чтобы  судить  о
режиме для [[всех]].

   17. Только от Марченко мы узнаем их новый при„м: вливать  кипяток,  чтобы
погубить пищевод.

   18. Тем более, как знаем мы теперь от  Марченко,  что  уже  не  ловят,  а
только пристреливают.


   Глава 3. Закон сегодня

   Как уже видел читатель сквозь всю эту книгу, в нашей  стране,  начиная  с
самого раннего сталинского времени, не было [политических].  Все  миллионные
толпы, прогнанные перед вашими глазами, все миллионы Пятьдесят Восьмой  были
простые [уголовники.]
   А тем более говорливый вес„лый  Никита  Сергеевич  на  какой  трибуне  не
раскланивался: политических? Нет!! У [[нас]]-то -- [[не]]-[[ет]]!
   И ведь вот -- забывчивость горя,  обминчивость  той  горы,  заплывчивость
нашей кожи: почти и верилось! Даже старым зэкам. Зримо  распустили  миллионы
зэков -- так вроде и не осталось политических, как будто  так?  Ведь  мы  --
вернулись, и к нам вернулись, и наши  вернулись.  Наш  городской  умственный
круг как будто восполнился и замкнулся. Ночь  переспишь,  просн„шься  --  из
дома никого не увели, и знакомые звонят, все на  местах.  Не  то,  чтобы  мы
совсем поверили, но приняли так: политические сейчас,  ну,  в  основном,  не
сидят. Ну, нескольким стам прибалтийцам и сегодня (1968) не дают вернуться к
себе в республику. Да вот еще с крымских татар  заклятья  не  сняли  --  так
наверно скоро... Снаружи, как всегда (как и при Сталине) --  гладко,  чисто,
не видно.
   А Никита с трибун не слазит: "К таким явлениям и делам возврата нет  и  в
партии и в стране" (22 мая 1959 г. -- еще до Новочеркасска). "Теперь  все  в
нашей стране свободно дышат... спокойны за  сво„  настоящее  и  будущее"  (8
марта 1963 г., уже после Новочеркасска).
   Новочеркасск! Из роковых городов России. Как будто мало было  ему  рубцов
гражданской войны -- посунулся еще раз под саблю.
   Новочеркасск! Целый город, целый городской мятеж так начисто  слизнули  и
скрыли! Мгла всеобщего неведения так густа осталась и при  Хрущ„ве,  что  не
только не узнала о  Новочеркасске  заграница,  не  разъяснило  нам  западное
радио,  но  и  устная  молва  была  затоптана  вблизи,  не  разошлась  --  и
большинство  наших  сограждан  даже  по  имени  не  знает  такого   события:
Новочеркасск, 2 июня 1962 года.
   Так изложим здесь вс„, что' нам удалось собрать.
   Не преувеличим, сказав, что тут завязался важный  узел  новейшей  русской
истории. Обойдя крупную (но с мирным концом) забастовку ивановских ткачей на
грани 30-х годов, -- Новочеркасская вспышка  была  за  сорок  один  год  (от
Кронштадта  и  Тамбова)   первым   народным   выступлением   --   никем   не
подготовленным, не возглавленным, не придуманным -- криком души, что  дальше
так жить нельзя!
   В пятницу 1 июня было опубликовано по Союзу одно  из  выношенных  любимых
хрущ„вских постановлений о повышении цен на  мясо  и  масло.  А  по  другому
экономическому плану, не связанному с первым,  в  тот  же  день  на  крупном
новочеркасском электровозостроительном заводе (НЭВЗ) также и снизили рабочие
расценки -- процентов до тридцати. С утра рабочие двух цехов  (кузнечного  и
металлургического), несмотря на всю послушность,  привычку,  втянутость,  не
могли заставить себя работать -- уж так припекли  с  обеих  сторон!  Громкие
разговоры их и возбуждение перешли в стихийный митинг. Будничное событие для
Запада, необычайное для нас.  Ни  инженеры,  ни  главный  инженер  уговорить
рабочих не могли. Приш„л директор завода Курочкин. На вопрос рабочих "на что
теперь будем жить?" этот сытый выкормыш ответил: "Жрали пирожки с  мясом  --
теперь будете с повидлом!" Едва убежали от растерзания и он,  и  его  свита.
(Быть может, ответь он иначе -- и угомонилось бы.)
   К полудню забастовка охватила весь огромный  НЭВЗ.  (Послали  связных  на
другие заводы, те мялись, но не  поддержали.)  Вблизи  завода  проходит  ж-д
линия Москва-Ростов. Для того ли, чтоб о событиях скорее узнала Москва,  для
того ли, чтобы помешать подвозу войск и танков, -- женщины во множестве сели
на рельсы задержать поезда; тут же мужчины стали разбирать рельсы  и  делать
завалы. Размах забастовки -- нерядовой, по масштабу  всей  истории  русского
рабочего движения. На заводском здании появились лозунги: "Долой  Хрущ„ва!",
"Хрущ„ва -- на колбасу!".
   К заводу (он стоит вместе со своим пос„лком в 3-4 километрах от города за
р. Тузлов) в тех же часах стали стягиваться войска и милиция. На мост  через
р. Тузлов вышли и стали танки. С вечера и  до  утра  в  городе  и  по  мосту
запретили  всякое  движение.  Пос„лок  не  утихал  и  ночью.  За  ночь  было
арестовано и отвезено  в  здание  городской  милиции  около  30  рабочих  --
"зачинщиков".
   С утра 2 июня бастовали и другие предприятия города (но далеко  не  все).
На НЭВЗе -- общий стихийный митинг, решено  идти  демонстрацией  в  город  и
требовать освобождения арестованных рабочих.  Шествие  (впрочем,  по  началу
лишь  человек  около  тр„хсот,  ведь  страшно!)  с  женщинами  и  детьми,  с
портретами Ленина и мирными  лозунгами  прошло  мимо  танков  по  мосту,  не
встретив  запрета,  и  поднялось  в  город.  Здесь  оно   быстро   обрастало
любопытствующими, одиночками с других предприятий и мальчишками. Там  и  сям
по городу люди останавливали грузовики и с них  ораторствовали.  Весь  город
бурлил. Демонстрация  НЭВЗа  пошла  по  главной  улице  (Московской),  часть
демонстрантов стала ломиться в запертые двери городского отделения  милиции,
где  предполагали  своих  арестованных.  Оттуда  им  ответили  стрельбой  из
пистолетов. Дальше улица выводила к памятнику Ленина *(1) и, двумя суженными
обходами сквера, -- к горкому партии (бывшему атаманскому дворцу, где кончил
Каледин). Все улицы были забиты людьми, а здесь, на  площади  --  наибольшее
сгущение. Многие мальчишки взобрались на деревья сквера, чтобы лучше видеть.
   А горком партии оказался пуст -- городские власти бежали в  Ростов.  *(2)
Внутри -- разбитые ст„кла, разбросанные по полу бумаги, как при  отступлении
в гражданскую войну. Десятка  два  рабочих,  пройдя  дворец,  вышли  на  его
длинный балкон и обратились к толпе с беспорядочными речами.
   Было около 11 часов утра. Милиции в городе совсем не стало, но вс„ больше
войск.  (Картинно,  как  от  первого  л„гкого  испуга   гражданские   власти
спрятались за армию.) Солдаты заняли почтамт, радиостанцию,  банк.  К  этому
времени весь Новочеркасск вкруговую был уже обложен войсками,  и  прегражден
был всякий доступ в город или выход из него.  (На  эту  задачу  выдвинули  и
ростовские офицерские  училища,  часть  их  оставив  для  патрулирования  по
Ростову.) По Московской улице, тем же пут„м, как прошла  демонстрация,  туда
же, к горкому, медленно поползли танки. На них  стали  влезать  мальчишки  и
затыкать смотровые щели. Танки дали холостые пушечные выстрелы  --  и  вдоль
улицы зазвенели витринные и оконные  стекла.  Мальчишки  разбежались,  танки
поползли дальше.
   А студенты? Ведь Новочеркасск -- студенческий город! Где  же  студенты?..
Студенты Политехнического и других институтов и нескольких техникумов  [были
заперты]  с  утра  в  общежитиях  и  институтских  зданиях.  Сообразительные
ректоры! Но, скажем: и не очень гражданственные студенты.  Наверно,  и  рады
были такой отговорке. Современных западных бунтующих  студентов  (или  наших
прежних русских), пожалуй дверным замком не удержишь.
   Внутри горкома возникла какая-то потасовка, ораторов постепенно втягивали
внутрь, а на балкон выходили военные, и вс„ больше. (Не  так  ли  с  балкона
управления Степлага наблюдали и за кенгирским мятежом?). С маленькой площади
близ самого дворца цепь автоматчиков начала теснить толпу назад,  к  реш„тке
сквера, (Разные свидетели в один голос говорят, что [[эти]] солдаты были  --
нацмены, кавказцы, свежепривез„нные с другого конца военного округа,  и  ими
заменили стоявшую  перед  тем  цепь  из  местного  гарнизона.  Но  показания
разноречат: получила ли перед тем стоявшая цепь солдат  приказ  стрелять,  и
верно ли, что приказ был не выполнен из-за того, что капитан, принявший его,
не скомандовал солдатам, а кончил с собой перед  строем.  *(3)  Самоубийство
офицера не вызывает сомнения, но не ясны рассказы об обстоятельствах и никто
не знает фамилии этого героя совести.) Толпа пятилась, однако никто не  ждал
ничего дурного. Неизвестно, кто отдал команду, *(4) --  но  [[эти]]  солдаты
подняли автоматы и дали первый залп поверх голов.
   Может быть, генерал [Плиев] и не собирался сразу расстреливать  толпу  --
да события развились по себе: данный поверх голов залп пришелся по  деревьям
сквера и по мальчишкам, которые стали оттуда падать. Толпа  видимо  взревела
-- и тут солдаты, по приказу ли, в кровяном ли безумии или в испуге -- стали
густо стрелять уже  по  толпе,  [притом  разрывными  пулями].  *(5)  (Кенгир
помните? Шестнадцать на вахте?) Толпа в панике  бежала,  теснясь  в  обходах
сквера -- но [стреляли и  в  спины  бегущих].  Стреляли  до  тех  пор,  пока
опустела вся большая площадь за сквером, за ленинским  памятником  --  через
бывший Платовский проспект и до Московской улицы.  (Один  очевидец  говорит:
впечатление было, что вс„ завалено трупами. Но, конечно, там и раненых  было
много. По разным данным довольно дружно сходится,  что  убито  было  человек
70-80. *(6) Солдаты стали искать и задерживать автомашины, автобусы, грузить
туда убитых и раненых и отправлять в военный госпиталь,  за  высокую  стену.
(Еще день-два ходили те автобусы с окровавленными сиденьями.)
   Так же, как и в Кенгире,  была  применена  в  этот  день  кино-фотосъ„мка
мятежников на улицах.
   Стрельба прекратилась, испуг прош„л, к площади снова нахлынула толпа и по
ней [снова стреляли].
   Это было от полудня до часу дня. Вот что видел внимательный  свидетель  в
два часа дня: "На площади перед горкомом стоят  штук  восемь  танков  разных
типов. Перед ними -- цепь солдат. Площадь почти безлюдна, стоят лишь  кучки,
преимущественно молод„жь  и  что-то  выкрикивают  солдатам.  На  площади  во
вмятинах асфальта  --  лужи  крови,  не  преувеличиваю,  до  тех  пор  я  не
подозревал, что столько крови вообще может быть. Скамьи в сквере перепачканы
кровью, кровавые пятна на песчаных дорожках сквера,  на  побеленных  стволах
деревьев. Вся площадь исполосована танковыми  гусеницами.  К  стене  горкома
прислон„н  красный  флаг,  который  несли  демонстранты,  на  древко  сверху
наброшена серая кепка, забрызганная бурой кровью. А  по  фасаду  горкома  --
кумач„вое полотнище, давно висящее там: "Народ и партия -- едины!"
   Люди ближе подходят к солдатам, стыдят и проклинают их: "Как вы  могли?!"
"В кого вы стреляли?" "В народ стреляли!" Они оправдываются: "Это не мы! Нас
только что привезли и поставили. Мы ничего не знали".
   Вот расторопность наших убийц (а говорят  --  неповоротливые  бюрократы):
[[тех]] солдат уже успели убрать, а поставить недоумевающих  русских.  Знает
дело генерал Плиев...
   Постепенно,  часам  к  пяти-шести,  площадь  снова  наполнилась  народом.
(Храбрые  новочеркассцы!  По  городскому  радио  вс„  время:  "граждане,  не
поддавайтесь на провокацию, расходитесь по домам!" Тут автоматчики стоят,  и
кровь не смыта --  а  они  снова  напирают.)  Выкрики,  больше  --  и  снова
стихийный митинг. Уже известно, что в город прилетело (да наверно --  еще  к
первому расстрелу?) шесть высших членов ЦК, в  том  числе,  конечно,  Микоян
(специалист по будапештским  ситуациям),  Фрол  Козлов  (остальных  называют
неточно).  Они  остановились,  как  в  крепости,  в  здании  КУККС,  бывшего
кадетского  корпуса.  И  делегация  молодых  рабочих  НЭВЗа  послана  к  ним
рассказать о происшедшем. В толпе гудят: "Пусть Микоян приедет  сюда!  Пусть
сам посмотрит на эту кровь!" Нет, Микоян не  приедет.  Но  вертол„т-дозорщик
низко облетает площадь часов около шести, рассматривает. Улетел.
   Скоро  из  КУККСа  возвращается  делегация  рабочих.   Это   согласовано:
солдатская цепь пропускает делегатов и в сопровождении офицеров  их  выводят
на балкон горкома. Тишина. Делегаты передают толпе, что были  у  членов  ЦК,
рассказывали им  про  эту  "кровавую  субботу",  и  [Козлов  плакал],  когда
услышал, как от первого залпа посыпались дети с деревьев. (Кто  знает  Фрола
Козлова -- главу ленинградских партийных воров и жесточайшего сталиниста? --
он плакал!..) Члены ЦК  пообещали,  что  расследуют  эти  события  и  сурово
накажут виновных (ну, так же и в Особлагах нам обещали), а сейчас необходимо
всем разойтись по домам, чтобы не устраивать в городе беспорядков.
   Но  митинг  не  разош„лся!  К  вечеру  он  густел  еще  более.  Отчаянные
новочеркассцы! (Есть слух,  что  бригада  политбюро  в  этот  вечер  приняла
решение [выселить вс„ население города поголовно!] Верю,  ничего  б  тут  не
было дивного после высылок народов. Не тот же ли Микоян и  тогда  был  около
Сталина?)
   Около 9 вечера попробовали разогнать народ танками  от  дворца,  Но  едва
танкисты завели моторы, люди облепили  их,  закрыли  люки,  смотровые  щели.
Танки заглохли. Автоматчики стояли, не пытаясь помочь танкистам.
   Еще через час  появились  танки  и  бронетранспорт„ры  с  другой  стороны
площади, а на их броне сверху -- прикрытие автоматчиков. (Ведь у  нас  какой
фронтовой опыт! Мы же победили фашистов!) Идя на большой скорости (под свист
молод„жи с тротуаров, студенты к вечеру освободились), они очистили проезжую
часть Московской и б. Платовского.
   Лишь около полуночи автоматчики стали стрелять трассирующими в воздух  --
и толпа стала расходиться.
   (Сила  народного  волнения!  Как  быстро   ты   меняешь   государственную
обстановку! Накануне -- комендантский час и так страшно, а  вот  весь  город
гуляет и свистит. И неужели под корою полустолетия так близко это  лежит  --
совсем другой народ, совсем другой воздух?)
   3 июня городское радио передало речи Микояна и Козлова. Козлов не плакал.
Не обещали уже и искать виновников  (верхо'вых).  Говорилось,  что  [события
спровоцированы врагами] и [враги будут сурово  наказаны].  (Ведь  с  площади
люди уже разошлись.) Еще сказал Микоян, что [разрывные пули  не  приняты  на
вооружение советской армии -- следовательно их применяли враги].
   (Но кто же эти враги?..  На  каком  парашюте  они  спустились?  Куда  они
делись? -- хоть бы увидеть одного!  О,  как  мы  привыкли  к  дурачению!  --
"враги", и как будто что-то понятно... Как бесы для средневековья...) *(7)
   Тотчас же  обогатились  магазины  сливочным  маслом,  колбасой  и  многим
другим, чего давно здесь не было, а только в столицах бывает.
   Все раненые пропали без  вести,  никто  не  вернулся.  Напротив,  [семьи]
раненых и убитых (они же искали своих!..) были [высланы в Сибирь]. Так же  и
многие причастные, замеченные,  сфотографированные.  Прошла  серия  закрытых
судов над участниками демонстрации. Было  и  два  суда  "открытых"  (входные
билеты -- парторгам предприятий и  аппарату  горкома).  На  одном  судили  9
мужчин (к расстрелу) и двух женщин (к пятнадцати годам).
   Состав горкома остался прежним.
   В  следующую  субботу,  после  "кровавой",   радио   объявило:   "рабочие
электровозостроительного дали обязательство  досрочно  выполнить  семилетний
план".
   ...Если б не был царь слаба'к, догадался бы и он 9-го января в Петербурге
ловить  рабочих  с  хоругвями  и  лепить  им  бандитизм.   И   никакого   бы
"революционного движения" как не бывало.
   Вот и в г. Александрове в 1961  г.,  за  год  до  Новочеркасска,  милиция
забила насмерть задержанного и потом помешала нести  его  на  кладбище  ми