ки и зашнуровать свои падающие ботинки  --
вот на это много времени уйдет;
   3) его бритвенное лезвие заложить в  специально  приготовленное  место  в
каблуке (если поймают и бросят в первую камеру -- тут перерезать себе вены);
   4) просмотреть все документы, взять нужное;
   5) запомнить номер автомашины, найти автомобильный ключ;
   6) в его толстый портфель сунуть  сво„  же  следственное  дело,  взять  с
собой;
   7) снять с него часы;
   8) покрыть щ„ки кровавым румянцем;
   9) его тело отволочить за письменный стол или за портьеру, чтобы вошедшие
подумали, что он уш„л и не бросились бы в погоню;
   10) скатать вату в валики, подложить под щеки;
   11) надеть его пальто и шапку;
   12) оборвать провода у выключателя.  Если  кто-нибудь  вскоре  войдет  --
темно,  щелкает  выключателем  --  наверно,  перегорела   лампочка,   потому
следователь и уш„л в другой кабинет. Но даже если  ввернут  лампочку  --  не
сразу разберутся, в чем дело.
   Вот так получилось 12 дел, а тринадцатое будет сам побег... Вс„ это  надо
делать  на  ночном  допросе.  Хуже,  если  окажется,  что  книжечка  --   не
автомобильные права. Тогда он приезжает и уезжает следовательским  автобусом
(их возят специально, ведь среди ночи!), другим следователям будет  странно,
что Левшин, не дождавшись 4-5 утра, пош„л среди ночи пешком.
   Да вот еще: проходя мимо квадратного окошечка, поднести  к  лицу  платок,
будто сморкаешься; и одновременно отвести глаза на часы;  и  для  успокоения
постового крикнуть наверх: "Перов! (это его друг) Я поехал  в  министерство!
Поговорим завтра!"
   Конечно, шансов очень мало, пока видно 3-5 из  сотни.  Почти  безнад„жна,
совсем неизвестна внешняя вахта. Но не умирать здесь рабом! но не ослабнуть,
чтобы били ногами! Уж бритва-то будет в каблуке!
   И на один ночной допрос, сразу после  бритья,  Тэнно  приш„л  с  железным
прутом за спиной. Следователь в„л допрос, бранился, угрожал, а Тэнно смотрел
на него и удивлялся: как не чувствует он, что часы его сочтены?
   Было одиннадцать часов вечера. Тэнно рассчитывал посидеть часов  до  двух
ночи. В это время следователи иногда  уже  начинают  уходить,  устроив  себе
"короткую ночь".
   Тут подловить момент: или чтобы следователь  подн„с  листы  протокола  на
подпись, как он делает это всегда, и вдруг притвориться что дурно, рассыпать
листы на пол, побудить его наклониться на минутку и...  А  то  безо  всякого
протокола -- встать, покачиваясь и сказать, что  дурно,  просить  воды.  Тот
принес„т эмалированную кружку (стакан он  держит  для  себя),  отпить  е„  и
уронить, в это время правую руку поднять к затылку, это  будет  естественно,
будто кружится голова.  Следователь  обязательно  наклонится  посмотреть  на
упавшую кружку и...
   Колотилось сердце. Был канун праздника. Или канун казни.
   Но вышло вс„ иначе. Около двенадцати ночи быстро вош„л другой следователь
и стал шептать Левшину на ухо. Никогда  так  не  было.  Левшин  заторопился,
надавил кнопку, вызывая надзирателя прийти за арестованным.
   И вс„ кончилось... Тэнно вернулся в камеру, поставил прут на место.
   А другой раз следователь вызвал его заросшим (не  имело  смысла  брать  и
прута).
   А там -- допрос дневной. И пош„л как-то странно:  следователь  не  рычал,
обескуражил предсказанием, что дадут 5-7  лет,  нечего  горевать.  И  как-то
злости уже  не  было  рассечь  ему  голову.  Злость  не  оказалась  у  Тэнно
устойчивой.
   Взл„т настроения миновал. Представилось, что шансов мало, так не играют.
   Настроение беглеца еще капризней, может быть, чем у артиста.
   И вся долгая подготовка пропала зря...
   Но беглец и к этому должен быть готов. Он уже сотню раз  взмахнул  прутом
по воздуху, он сотню следователей уже убил. Он десять раз пережил весь  свой
побег в мелочах -- в кабинете,  мимо  квадратного  окошечка,  до  вахты,  за
вахту! -- он измучился от этого побега, а вот,  оказывается,  он  его  и  не
начинал.
   Вскоре ему сменили следователя,  перевели  на  Лубянку.  Здесь  Тэнно  не
готовил побега (ход следствия показался ему более обнад„живающим, и не  было
решимости на побег), но он неотступно  наблюдал  и  составлял  тренировочный
план.
   Побег с Лубянки? Да возможно ли это вообще?.. А если вдуматься, он, может
быть,  легче,  чем  из  Лефортова.  Скоро  начинаешь  разбираться   в   этих
длинных-длинных коридорах,  по  которым  тебя  водят  на  допрос.  Иногда  в
коридоре попадаются стре'лки: "к парадному N 2, "к парадному N 3"  (Жалеешь,
что так был беспечен на воле  --  не  обошел  Лубянку  заранее  снаружи,  не
посмотрел, где какое парадное). Здесь именно это и легче, что не  территория
тюрьмы, а министерство, где  множество  следователей  и  других  чиновников,
которых постовые не могут знать в лицо. И, значит, вход и  выход  только  по
пропускам, а пропуск у следователя в кармане. А если следователя не знают  в
лицо,  то  не  так  уж  важно  на  него  и  в  точности  походить,  лишь  бы
приблизительно. Новый следователь -- не  в  морской  форме,  а  в  защитной.
Значит, пришлось бы переодеться в его мундир. Не  будет  прута  --  была  бы
решимость. В кабинете  следователя  --  много  разных  предметов,  например,
мраморное пресс-папье. Да его не обязательно и убивать --  на  десять  минут
оглушить, и ты уже уш„л!
   Но мутные надежды на какую-то милость и разум лишают волю Тэнно  ясности.
Только в  Бутырках  разрешается  тяжесть:  с  клочка  ОСОвской  бумажки  ему
объявляют 25 лет лагерей. Он подписывает -- и чувствует, как ему  полегчало,
взыграла улыбка, как легко несут его ноги в камеру 25-летников. Это приговор
освобождает его от унижения, от сделки, от покорности,  от  заискивания,  от
обещанных нищенских пяти-семи лет: двадцать пять, такую вашу мать??? --  так
нечего от вас ждать, значит -- бежим!!
   Или -- смерть. Но разве смерть хуже, чем четверть  столетия  рабства?  Да
одну стрижку наголо после суда -- простая стрижка, кому  она  досаждала?  --
Тэнно переживает как оскорбление, как плевок в лицо.
   Теперь искать союзников. И изучать истории других побегов. Тэнно  в  этом
мире новичок. Неужели же никто никогда не бежал?
   Сколько раз мы все проходили  за  надзирателем  эти  железные  переборки,
рассекающие бутырские коридоры, -- многие ли из нас заметили то,  что  Тэнно
видит сразу: что в дверях -- запоры двойные, надзиратель же отпирает  только
один, и переборка пода„тся. А второй запор, значит  пока  бездействует:  это
три стержня, которые могут высунуться из стены и войти в железную дверь.
   В камере кто чего, а Тэнно ищет -- рассказов о побегах и  участников  их.
Находится даже такой, кто был в заварушке с этими тремя стержнями -- Мануель
Гарсиа. Это случилось несколькими месяцами раньше. Заключенные одной  камеры
вышли на оправку, схватили надзирателя (против устава,  он  был  один,  ведь
годами же ничего не случается, они привыкли  к  покорности!),  раздели  его,
связали, оставили в уборной, один арестант надел  его  форму.  Ребята  взяли
ключи, побежали открывать все камеры коридора (а в этом же коридоре  были  и
смертники, тем это было очень кстати!). Начался вой, восторги, призывы  идти
освобождать другие коридоры и взять в руки всю тюрьму. Забыли  осторожность!
Вместо того, чтобы тихо приготовиться по камерам к  выбегу,  а  по  коридору
дать ходить только одетому в надзирателя --  вывалили  массой  в  коридор  и
шумели. На шум посмотрел в глазок переборки (они там в обе стороны устроены)
надзиратель из соседнего коридора -- и нажал кнопку тревоги. По этой тревоге
с центрального поста перекрываются все вторые замки переборок, и нет  к  ним
ключей в надзирательских связках. Мятежный коридор  был  отъединен.  Вызвали
множество охраны; став шпалерами, пропускали всех  мятежников  по  одному  и
избивали; нашли зачинщиков и их  увели.  А  им  уже  было  по  [четвертаку].
Повторили срок? Расстреляли?
   Этап в лагерь. Известная арестантам "сторожка" на  Казанском  вокзале  --
отступя, конечно, от людных мест. Сюда привозят на воронках, здесь загружают
"вагон-заки" перед тем, как цеплять их к  поездам.  Напряж„нные  конвоиры  с
обеих сторон рядками. Рвущиеся к горлу собаки. Команда: "Конвой --  к  бою!"
-- и смертный лязг затворов. Тут не шутят.  Так,  с  собаками,  ведут  и  по
путям. Побежать? Собака догонит.
   (Но у беглеца убежд„нного, всегда перебрасываемого за побеги из лагеря  в
лагерь, из тюрьмы в тюрьму, еще много будет этих вокзалов и конвоирования по
путям.  Будут  водить  и  без  собак.  Притвориться  хромым,  больным,   еле
волочиться,  еле  вытягивать  за  собой  [сидор]  и  бушлат,  конвой   будет
спокойнее. И если много будет составов на путях -- то между ними  как  можно
петлять! Итак: бросить вещи, наклониться и рвануть под вагоны! Но  когда  ты
уже наклонишься, ты увидишь там, за  составом,  сапоги  шагающего  запасного
конвоира... Вс„ предусмотрено. И остается тебе сделать вид, что ты падал  от
слабости и потому обронил вещи. -- Вот если б счастье такое -- быстро ш„л бы
рядом проходной поезд! Перед самым паровозом перебежать --  никакой  конвоир
не побежит! ты рискуешь из-за свободы, а он? -- и пока поезд промчится, тебя
нет! Но для этого нужно двойное счастье: вовремя поезд и вынести ноги из-под
кол„с.)
   С Куйбышевской пересылки открытыми  грузовиками  на  вокзал  --  собирают
большой [красный] этап.  На  пересылке,  от  местного  воришки,  "уважающего
беглецов", Тэнно получает два местных адреса, куда можно  прийти  за  первой
поддержкой.  С  двумя  охотниками  бежать  он  делится  этими   адресами   и
договаривается: всем троим стараться сесть в  задний  ряд,  и  когда  машина
снизит скорость на повороте (а бока Тэнно незря уже ехали сюда с  вокзала  в
т„мном воронке, они отметили этот поворот, хотя глазами он его не узнает) --
разом прыгать всем троим! -- вправо, влево и назад! -- мимо конвоиров,  даже
свалив их! Будут стрелять, но всех тр„х не застрелят. Да еще  будут  ли?  --
ведь на улицах народ. Погонятся? -- нет, нельзя бросить остальных в  машине.
Значит, будут кричать, стрелять в воздух. Задержать может  вот  кто:  народ,
наш советский народ, прохожие. Напугать их, будто нож в руке! (Ножа нет.)
   Трое маневрируют на шмоне и выжидают так, чтоб не сесть в  машину  раньше
сумерок, чтобы сесть в последнюю машину.  Приходит  и  последняя,  но...  не
трехтонка с низкими бортами, как все предыдущие, а  студебекер  с  высокими.
Даже Тэнно, севши, -- макушкой ниже борта. Студебекер ид„т быстро.  Поворот!
Тэнно оглянулся на соратников -- на лицах страх. Нет, они не  прыгнут.  Нет,
это не убежд„нные беглецы. (Но стал ли уже убежд„нным ты сам?..)
   В темноте, с фонарями, под смешанный  лай,  рев,  ругань  и  лязганье  --
посадка в телячьи вагоны. Тут Тэнно изменяет себе -- он не успевает оглядеть
снаружи своего вагона (а убежд„нный беглец должен видеть вс„ вовремя, ничего
не разрешается ему пропустить!).
   На остановках тревожно простукивают вагоны  молотками.  Они  простукивают
каждую доску. Значит, боятся они -- чего? [Распиливания]  доски.  Значит  --
надо пилить!
   Наш„лся (у воров) и маленький кусок  отточенной  ножовки.  Решили  резать
торцевую доску под нижними  нарами.  А  когда  поезд  будет  замедляться  --
вываливаться в пролом, падать на  рельсы,  пролежать,  пока  поезд  пройд„т.
Правда, знатоки говорят, что в конце телячьего арестантского  поезда  бывает
[драга] -- металлический скребок, его зубья  идут  низко  над  шпалами,  они
захватывают тело беглеца, волочат его по шпалам, и беглец умирает так.
   Всю ночь, залезая по очереди  под  нары,  держа  тряпкой  эту  пилочку  в
несколько сантиметров, режут доску  стены.  Трудно.  Вс„  же  сделан  первый
прорез. Доска начинает немного ходить. Отклонив е„, они уже утром  видят  за
загоном белые неоструганные доски. Откуда белые? Вот что: значит к их вагону
пристроена дополнительная  конвойная  площадка.  Тут,  над  прорезом,  стоит
часовой. Доску выпиливать нельзя.

   Побеги узников,  как  и  всякая  человеческая  деятельность,  имеют  свою
историю, имеют свою теорию. Неплохо знать их, прежде чем браться самому.
   История -- это побеги уже бывшие. Об их технологии  оперчекистская  часть
не изда„т популярных брошюр, она копит опыт  для  себя.  Историю  ты  можешь
узнать от других беглецов, пойманных.  Очень  дорог  их  опыт  --  кровяной,
страдательный,  едва  не  стоивший  жизни.  Но  подробно,  шаг   за   шагом,
расспрашивать о побегах одного беглеца, и  третьего,  и  пятого  --  это  не
невинная шутка, это очень опасно. Это не намного безопаснее, чем спрашивать:
кто знает,  через  кого  вступить  в  подпольную  организацию?  Ваши  долгие
рассказы могут слушать и стукачи.  А  главное  --  сами  рассказчики,  когда
истязали их после побега, и выбор был -- смерть или жизнь -- могли дрогнуть,
завербоваться, и теперь уже быть приманкой, а не единомышленниками. Одна  из
главных задач [кумовь„в] -- определить заранее, кто  симпатизирует  побегам,
кто интересуется ими -- и, опережая зата„нного беглеца,  сделать  пометку  в
его формуляре, и уже он в режимной бригаде, и бежать ему много трудней.
   Но от тюрьмы к тюрьме, от  лагеря  к  лагерю  Тэнно  жарко  расспрашивает
беглецов. Он совершает побеги, его ловят, а в лагерных тюрьмах  он  и  сидит
как раз с беглецами, там-то их и расспрашивать. (Не  без  ошибок.  Степан**,
героический беглец, прода„т его кенгирскому оперу Беляеву, и  тот  повторяет
Тэнно все его расспросы.)
   А теория побегов -- она очень простая: как  сумеешь.  Убежал  --  значит,
знаешь теорию. Пойман -- значит, еще не овладел. А букварные  начала  такие:
бежать можно с объектов и бежать можно из жилой зоны. С объектов  легче:  их
много, и не так устоялась там охрана, и у  беглеца  бывает  там  инструмент.
Бежать можно одному -- это  трудней,  но  никто  не  продаст.  Бежать  можно
нескольким, это легче, но вс„ зависит, на подбор вы друг ко другу  или  нет.
Еще есть положение в теории: надо географию так знать,  чтобы  карта  горела
перед глазами. А в лагере карты не увидишь. (Кстати, воры  совсем  не  знают
географии, севером считают ту пересылку, где было прошлый раз холодно.) Есть
еще положение: надо  знать  народ,  среди  которого  ляжет  побег.  И  такое
методическое указание: ты должен постоянно готовить побег [по плану],  но  в
любую минуту быть готовым и бежать совсем иначе -- [по случаю].
   Вот, например, что такое -- по  случаю.  Как-то  в  Кенгире  всю  режимку
вывели из тюрьмы -- делать саман.  Внезапно  налетел  пыльный  буран,  какой
бывает в Казахстане: вс„ темнеет, солнце скрывается, горстями пыли и мелкого
камня больно бь„т в лицо, так что нельзя держать открытыми  глаз.  Никто  не
был готов бежать так внезапно, а Николай Крыков подбежал к зоне,  бросил  на
проволоку телогрейку, перелез, весь исцарапавшись, за зону и  скрылся.  Буря
прошла. По телогрейке на проволоке поняли, что -- убежал. Послали погоню  на
лошадях: на поводках у всадников собаки. Но холодная буря начисто смела  все
следы. Крыков пересидел погоню в куче мусора. Однако на другой день  надо  ж
было идти! И машины, разосланные по степи, поймали его.
   Первый лагерь Тэнно был  --  Новорудное,  близ  Джезказгана.  Вот  --  то
главное место, где обрекают  тебя  погибнуть.  Именно  отсюда  ты  должен  и
бежать! Вокруг -- пустыня, где в солончаках и барханах, где  --  скрепленная
д„рном или верблюжьей колючкой. Местами  кочуют  по  этой  степи  казахи  со
стадами,  местами  нет  никого.  Рек  нет,  набрести  на  колодец  --  почти
невозможно. Лучшее время для побегов -- апрель и май, кое-где еще  держаться
озерки от таяния. Но это отлично знают и охранники. В это время  устрожается
обыск выходящих на работу, и не дают с собой вынести ни  лишнего  куска,  ни
лишней тряпицы.
   Той осенью, 1949 года, три беглеца -- Слободянюк, Базиченко  и  Кожин  --
рискнули рвануть на юг: они  думали  пойти  там  вдоль  реки  Сары-Су  и  на
Кзыл-Орду. Но река пересохла вся. Их поймали при смерти от жажды.
   На опыте их Тэнно решил, что осенью не побежит. Он аккуратно ходит в  КВЧ
-- ведь он не беглец, не бунтарь,  он  из  тех  рассудительных  заключ„нных,
которые надеются [исправиться] к концу своего двадцатипятилетнего срока.  Он
помогает, чем может, он обещает самодеятельность, акробатику,  мнемотехнику,
а пока, перелистав вс„, что в КВЧ есть, находит плохонькую карту Казахстана,
не обереж„нную кумом. Так. Есть старая караванная дорога на Джусалы,  триста
пятьдесят километров, по ней может попасться и колодец. И на север  к  Ишиму
четыреста, здесь возможны луга. А  к  озеру  Балхаш  --  пятьсот  километров
чистой пустыни Бет-Пак-Дала. Но в этом направлении вряд ли погонятся.
   Таковы расстояния. Таков выбор...
   Что только не протеснится через голову пытливого беглеца! Иногда заезжает
в лагерь ассенизационная машина -- цистерна с  кишкой.  Горловина  кишки  --
широка, Тэнно вполне мог  бы  в  не„  влезть,  внутри  цистерны  --  стоять,
согнувшись, и после этого пусть бы шоф„р набирал жидких нечистот, только  не
до самого верху.  Будешь  весь  в  нечистотах,  по  пути  может  захлебнуть,
затопить, задушить -- но это не  кажется  Тэнно  таким  гадким,  как  рабски
отбывать свой срок. Он  проверяет  себя:  готов  ли?  Готов.  А  шоф„р?  Это
пропускник-краткосрочник, бытовик. Тэнно курит с ним, присматривается.  Нет,
это не тот человек. Он не рискн„т своим пропуском, чтобы помочь  другому.  У
него психология исправительно-трудовых: помогает другому -- дурак.
   За эту зиму Тэнно составляет и план и подбирает себе  четыр„х  товарищей.
Но пока согласно теории ид„т терпеливая подготовка по плану,  его  один  раз
нечаянно выводят на только что открытый объект -- каменный карьер. Карьер --
в холмистой местности, из лагеря не виден. Там еще нет ни  вышек,  ни  зоны:
забиты колья, несколько рядков проволоки.  В  одном  месте  в  проволоке  --
перерыв, это  "ворота".  Шесть  конвоиров  стоят  снаружи  зонки,  ничем  не
приподнятые над землей.
   А дальше за ними -- апрельская степь в еще свежей зел„ной траве, и  горят
тюльпаны, тюльпаны!  Не  может  сердце  беглеца  вынести  этих  тюльпанов  и
апрельского воздуха! Может  быть,  это  и  есть  Случай?..  Пока  ты  не  на
подозрении, пока ты еще не в режимке -- теперь-то и бежать!
   За это время Тэнно уже многих узнал в  лагере  и  сейчас  быстро  сбивает
звено из четверых: Миша Хайдаров (был в советской морской пехоте в  Северной
Корее, от военного трибунала бежал через 38-ю параллель;  не  желая  портить
хороших  прочных  отношений  в   Корее,   американцы   выдали   его   назад,
[четвертная]);  Яздик,  шоф„р-поляк  из  армии   Андерса   (свою   биографию
выразительно излагает по двум своим непарным сапогам: "сапо'ги --  о'дин  от
Гитле'ра, о'дин от Стали'на"); и еще железнодорожник из Куйбышева Сергей.
   Тут приш„л грузовик с настоящими столбами  для  будущей  зоны  и  мотками
колючей проволоки -- как раз к началу обеденного перерыва. Звено Тэнно, любя
каторжный труд, а особенно укреплять зону,  взялось  добровольно  разгружать
машину и в перерыв. Залезли в кузов.  Но  так  как  время-то  вс„-таки  было
обеденное -- шевелились еле-еле и соображали. Шофер отошел в  сторонку.  Все
заключ„нные лежали кое-где, грелись на солнышке.
   Бежим или нет? С собой -- ничего: ни ножа, ни  снаряжения,  ни  пищи,  ни
плана. Впрочем, если на машине, то по мелкой карте  Тэнно  знает:  гнать  на
Джезды и потом на Улутау. Загорелись ребята: случай! Случай!
   Отсюда к "воротам", на часового, получается уклон.  И  вскоре  же  дорога
сворачивает за холм. Если выехать быстро -- уже не застрелят. И  не  оставят
же часовые своих постов!
   Разгрузили -- перерыв еще не кончился. Править --  Яздику.  Он  соскочил,
полазил около  машины,  трое  тем  временем  лениво  легли  на  дно  кузова,
скрылись, может не все часовые и  видели,  куда  они  делись.  Ядзик  прив„л
шоф„ра: не задержали разгрузкой -- так дай закурить. З