аверху,  глава  литературы  отнекивался,  не  хотел
публиковать похвал УСЛОНу. Но как же так, Алексей  Максимович?...  Но  перед
буржуазной Европой! Но [именно сейчас, именно в этот момент], такой  опасный
и сложный!.. А режим? -- мы сменим, мы сменим режим.
   И напечаталось, и  перепечаталось  в  большой  вольной  прессе,  нашей  и
западной, от имени Сокола-Буревестника, что зря Соловками пугают, что  живут
здесь заключ„нные замечательно и исправляются замечательно.

   "И, в гроб сходя, благословил"

Архипелаг... *(31)
   А насч„т режима --  это  уж  как  обещано.  Режим  исправили  --  в  11-й
карцерной роте теперь НЕДЕЛИ СТОЯЛИ ВПЛОТНУЮ. На Соловки  поехала  комиссия,
уже не Сольца,  а  следственно-карательная.  Она  разобралась  и  поняла  (с
помощью  местной  ИСЧ),  что  все  жестокости  соловецкого  режима   --   от
белогвардейцев (АдмЧасть), и вообще аристократов,  и  отчасти  от  студентов
(ну, тех самых, которые еще с прошлого века поджигали Санкт-Петербург).  Тут
еще неудавшийся вздорный побег сошедшего с ума  Кожевникова  (быв.  министра
Дальне-Восточной Республики) с  Шепчинским  и  Дегтяревым-ковбоем  --  побег
раздули  в  большой  фантастический   заговор   белогвардейцев,   будто   бы
собиравшихся захватить пароход и уплыть, -- и стали хватать, и хотя никто  в
том заговоре не признался, но дело обрастало арестами.
   Всего задались цифрою "300". Набрали е„. И в  ночь  на  15  октября  1929
года, всех разогнав и заперев по помещениям, Святые ворота, обычно запертые,
открыли для краткости пути на кладбище. Водили партиями всю ночь. (И  каждую
партию  сопровождала  отчаянным  воем  где-то   привязанная   собака   Блек,
подозревая, что именно в этой ведут е„ хозяина Багратуни. По  вою  собаки  в
ротах считали партии, выстрелы за сильным ветром были слышны хуже. Этот  вой
так подействовал на палачей, что на следующий день был застрелен  и  Блек  и
все собаки за Блека.)
   Расстреливали те три морфиниста-хлыща,  начальник  Охраны  Дегтярев  и...
начальник   Культурно-Воспитательной   Части   Успенский.   (Сочетание   это
удивительно лишь поверхностному взгляду. Этот Успенский имел  биографию  что
называется [типическую], то есть не  самую  распространенную,  но  сгущающую
суть эпохи. Он родился сыном священника -- и так застала его революция.  Что
ожидало его? Анкеты, ограничения, ссылки, преследования.  И  ведь  никак  не
сотр„шь, никак себе не изменишь отца. Нет,  можно,  придумал  Успенский:  он
УБИЛ СВОЕГО ОТЦА и объявил властям, что сделал это ИЗ  КЛАССОВОЙ  НЕНАВИСТИ!
Здоровое чувство, это уже почти и не убийство! Ему дали  легкий  срок  --  и
сразу  пошел  он  в  лагере  по  культурно-воспитательной  линии,  и  быстро
освободился, и вот уже мы застаем его вольным начальником КВЧ [Соловков].  А
на этот расстрел -- сам ли он напросился или предложили ему подтвердить свою
классовую позицию -- неизвестно. К концу той ночи видели  его,  как  он  над
раковиной, поднимая ноги, поочередно мыл голенища,  залитые  кровью.  --  На
фото (стр. 91) крайний справа, может быть, он, может быть однофамилец.)
   Стреляли они пьяные, неточно --  и  утром  большая  присыпанная  яма  еще
шевелилась.
   Весь октябрь и еще ноябрь привозили на расстрел дополнительные  партии  с
материка. *(32)
   (Вс„ это кладбище некоторое время спустя было сравнено  заключ„нными  под
музыку оркестра.)
   После тех расстрелов сменился начальник СЛОНа: вместо Эйхманса --  Зарин,
и считается, что установилась эра новой соловецкой законности.
   Впрочем, вот какова она была. Летом  1930-го  года  привезли  на  Соловки
несколько десятков сектантов, отрицавших вс„, что ид„т от антихриста: нельзя
получать никаких документов, ни паспорта, нельзя ни в ч„м расписываться,  ни
денег брать в руки нельзя. Во главе их был седобородый  старик  восьмидесяти
лет, слепой и с долгим посохом. Каждому просвещенному  человеку  было  ясно,
что этим сектантам никак не войти в социализм,  потому  что  для  того  надо
много и много иметь дела с  бумажками,  --  и  лучше  всего  поэтому  им  бы
умереть. И их послали на малый Заяцкий остров -- самый  малый  в  Соловецком
архипелаге -- песчаный, безлесный,  пустынный,  с  летней  избушкой  прежних
монахов-рыбаков. И выразили расположение дать им двухмесячный паек -- но при
условии, чтобы за  него  расписался  в  ведомости  обязательно  [каждый]  из
сектантов.  Разумеется,  они  отреклись.  Тут  вмешалась  неугомонная   Анна
Скрипникова, уже к тому времени, несмотря  на  свою  молодость  и  молодость
советской  власти,  арестованная   четв„ртый   раз.   Она   металась   между
бухгалтерией,  нарядчиками  и  самим  начальником   лагеря,   осуществлявшим
гуманный режим. Она просила сперва  сжалиться,  потом  --  послать  и  е„  с
сектантами на Заяцкие острова счетоводом, обязуясь выдавать им пищу на  день
и вести  всю  отч„тность.  Кажется,  это  никак  не  противоречило  лагерной
системе! -- а  отказали.  "Но  кормят  же  сумасшедших,  не  требуя  от  них
расписок!" -- кричала Анна. Зарин только рассмеялся. А  нарядчица  ответила:
"Может быть это установка Москвы -- мы же не знаем..." (И это, конечно, было
указание из Москвы! -- кто ж бы иначе взял ответственность?) И ИХ  ОТПРАВИЛИ
БЕЗ ПИЩИ. Через два месяца (ровно через два, потому что надо было предложить
им расписаться на следующие два месяца) приплыли на Малый  Заяцкий  и  нашли
только трупы раскл„ванные. Все на месте, никто не бежал.
   И кто теперь будет искать виновных? -- в 60-х годах нашего великого века?
   Впрочем, и Зарин был скоро снят -- за либерализм. (И кажется  --  10  лет
получил.)



   С конца 20-х годов менялся облик соловецкого лагеря. Из немой западни для
обреч„нных [каэров] он вс„ больше превращался в новый тогда, а теперь старый
для  нас  вид  общебытового  ИТЛ.  Быстро  увеличивалось  в   стране   число
"особо-опасных из числа трудящихся" -- и гнали на Соловки бытовиков и шпану.
Ступали на соловецкую землю воры мат„рые и воры начинающие. Большим  потоком
полились туда воровки и проститутки  (встречаясь  на  Кемперпункте,  кричали
первые вторым: "Хоть воруем, да собой не торгуем!". И отвечали вторые бойко:
"Торгуем своим, а не краденым!") Дело в том, что объявлена  была  по  стране
(не в газетах, конечно) борьба с проституцией, и  вот  хватали  их  по  всем
крупным городам, и всем по стандарту лепили три  года,  и  многих  гнали  на
Соловки. По теории было ясно, что честный труд быстро их  исправит.  Однако,
почему-то упорно держась за свою социально-унизительную профессию,  они  уже
по пути напрашивались мыть  полы  в  казармах  конвоя  и  уводили  за  собой
красноармейцев,  подрывая  устав  конвойной  службы.  Так   же   легко   они
сдруживались и с надзирателями -- и не бесплатно,  конечно.  Еще  лучше  они
устраивались на Соловках, где такой был голод  по  женщинам.  Им  отводились
лучшие комнаты  общежития,  каждый  день  приносил  им  обновки  и  подарки,
"монашки" и другие каэрки подрабатывали от них, вышивая им нижние сорочки --
и, богатые,  как  никогда  прежде,  с  чемоданами,  полными  шелка,  они  по
окончанию срока ехали в Союз начинать честную жизнь.
   А воры затеяли  карточные  игры.  А  воровки  сочли  выгодным  рожать  на
Соловках детей: яслей там не было, и через реб„нка можно было на  весь  свой
короткий срок освободиться от работы. (До них каэрки избегали этого пути.)
   12 марта 1929 г. на Соловки поступила и первая партия несовершеннолетних,
дальше их слали и слали  (все  моложе  16  лет).  Сперва  их  располагали  в
детколонии близ Кремля с теми самыми показными топчанами  и  матрасами.  Они
прятали каз„нное обмундирование и кричали, что не  в  чем  на  работу  идти.
Затем и их рассылали по лесам, оттуда  они  разбегались,  путали  фамилии  и
сроки, их вылавливали, опознавали.
   С    поступлением    социально-здорового    контингента     приободрилась
Культурно-воспитательная Часть.  Зазывали  ликвидировать  неграмотность  (но
воры и так хорошо отличали черви от треф), повесили лозунг: "Заключ„нный  --
активный участник социалистического строительства!" и даже термин  придумали
-- [перековка] (именно здесь придумали!).
   Это был уже сентябрь 1930-го года -- обращение ЦК ко  всем  трудящимся  о
разв„ртывании соревнования и ударничества --  и  как  же  заключ„нные  могли
остаться вне? (Если уж повсюду запрягались вольные,  то  не  заключ„нных  ли
следовало в корень заложить?)
   Дальше сведения наши идут не от живых людей, а  из  книги  уч„ного-юриста
Авербаха *(33), и потому предлагаем читателю делить их  на  шестнадцать,  на
двести пятьдесят шесть, а порой брать и с обратным знаком.
   Осенью  1930-го  года  создан  был   соловецкий   штаб   соревнования   и
ударничества. Отъявленные рецидивисты, убийцы и нал„тчики вдруг "выступили в
роли бережливых хозяйственников,  умелых  техноруков,  способных  культурных
работников"  (Г.  Андреев  вспоминает:  били  по  зубам  --  "давай  кубики,
контра!"). Воры и бандиты, едва прочтя обращение ЦК, отбросили свои  ножи  и
карты и загорелись жаждой создать  [коммуну].  По  уставу  записали:  членом
может быть происходящий из бедняцко-середняцкой и  рабочей  среды  (а,  надо
сказать,  все  блатные  записывались  Уч„тно-Распределительной  Частью   как
"бывшие рабочие" -- почти сбывался лозунг Шепчинского "Соловки -- рабочим  и
крестьянам!") -- и ни в коем случае не Пятьдесят Восьмая. (И еще  предложили
коммунары:  все  их  сроки  сложить,  разделить  на  число  участников,  так
высчитать средний срок и по его истечению всех разом освободить! Но несмотря
на коммунистичность предложения, чекисты  сочли  его  политически-незрелым.)
Лозунги Соловецкой коммуны были: "Отдадим  долг  рабочему  классу!",  и  еще
лучше "ОТ НАС -- ВСі,  НАМ  --  НИЧЕГО!"  *(34)  Придумано  было  вот  какое
зверское наказание для провинившихся членов коммуны: [запрещать] им выходить
на работу! (Нельзя наказать вора суровее!!)
   Впрочем,    соловецкое    начальство,    не    столь    горячась,     как
культвоспитработники,  не  шибко  положилось  на  воровской   энтузиазм,   а
применило ленинский принцип: "ударная  работа  --  ударное  снабжение"!  Это
значит: коммунаров переселили в отдельные общежития, мягче постелили, теплей
одели и стали отдельно и лучше питать (за сч„т остальных,  разумеется).  Это
очень понравилось коммунарам, и они оговорили, чтоб никого уже не разлучать,
из коммуны не выбрасывать.
   Очень понравилась  такая  коммуна  и  [не]  коммунарам  --  и  все  несли
заявления в коммуну. Но решено было в коммуну их не принимать,  а  создавать
2-й, 3-й, 4-й "трудколлективы", уже без таких льгот. И ни в  один  коллектив
не принималась Пятьдесят Восьмая, хотя самые развязные из шпаны через газету
поучали е„: пора, мол, пора понять, что лагерь есть трудовая школа!
   И повезли самол„тами доклады в ГУЛаг: соловецкие чудеса!  бурный  перелом
настроения блатных! вся горячность преступного мира вылилась в ударничество,
в соревнование, в выполнение промфинплана! Там удивлялись  и  распространяли
опыт.
   Так и стали жить Соловки:  часть  лагеря  в  трудколлективах,  и  процент
выполнения у них не просто вырос, а -- вдвое! (КВЧ  это  объясняло  влиянием
коллектива, мы-то понимаем, что -- обычная лагерная тухта. *(35))
   Другая  часть  лагеря  --  "неорганизованная"  (да   ненакормленная,   да
неодетая, да на тяжких работах) -- и, понятно, с нормами не справлялась.
   В феврале 1931-го года конференция соловецких ударных бригад постановила:
"широкой волной соцсоревнования ответить на  новую  клевету  капиталистов  о
принудительном труде в СССР". В марте ударных  бригад  было  уже  136.  А  в
апреле вдруг  потребовалась  их  генеральная  чистка,  ибо  "классово-чуждый
элемент  проникал  для  разложения  коллективов".  (Вот  загадка:  Пятьдесят
Восьмую с  порога  не  принимали,  кто  ж  им  разлагал?  Надо  так  понять:
раскрылась  тухта.  Ели-пили,  веселились,  подсчитали  --  прослезились,  и
кого-то надо гнать, чтоб остальные шевелились.)
   А за радостным гулом шла бесшумная работа отправки этапов: из материнской
соловецкой опухоли слали Пятьдесят Восьмую в далекие гиблые места  открывать
новые лагеря.


   1. И только сами монахи показались ему для Соловков  грешными.  Был  1908
год, и  по  тогдашним  либеральным  понятиям  невозможно  было  вымолвить  о
духовенстве одобрительно. А нам, прошедшим Архипелаг, те  монахи  пожалуй  и
ангелами   покажутся.   Имея   возможность   есть   "от   пуза",    они    в
Голгофско-Распятском скиту даже рыбу, постную пищу, разрешали себе  лишь  по
великим праздникам.  Имея  возможность  привольно  спать,  они  бодрствовали
ночами и (в том же скиту) круглосуточно, круглогодно, кругловременно  читали
псалтырь с поминовением всех православных христиан живых и умерших.

   2. Специалисты истории техники говорят, что Филипп  Колычев  (возвысивший
голос против Грозного) внедрил в  XVI  веке  технику  в  сельское  хозяйство
Соловков так, что и через три века не стыдно было бы повсюду.

   3. И пришлось-таки монастырю стоять против англичан в 1808-м, и в 1854-м,
и выстоять, а против никоновцев в 1667-11  предал  Кремль  царскому  боярину
монах Феоктист, открыв тайный ход.

   4. Сколько вер  разбило  в  человечестве  это  тюремное  совместительство
христианских монастырей!

   5. Государственная тюрьма в Соловках существовала с 1718 г. В 80-х  годах
XIX в. командующий войсками С.-Петербургского военного округа великий  князь
Владимир  Александрович,  посетив  Соловки,  нашел  воинскую   команду   там
совершенно излишней и [[убрал солдат с  Соловков]].  С  1903  г.  соловецкая
тюрьма прекратила сво„  существование.  (А.  С.  Пругавин.  --  Монастырские
тюрьмы. -- изд. "Посредник". стр. 78, 81.)

   6. И на этот пожар  тоже  ссылался  "Антирелигиозная  бацилла",  объясняя
почему так трудно теперь найти вещественно прежние каменные мешки и пыточные
приспособления.

   7. Их убрали с Соловков лишь около 1930 г. -- и с  тех  пор  прекратились
уловы: никто больше не мог той сел„дки в море найти, как  будто  она  совсем
исчезла.

   8. По-фински это место называется Вегеракша, т. е. "жилище ведьм".

   9. В честь председателя московской тройки ОГПУ,  недоучившегося  молодого
человека:

   "Он был студент, и был горняк,
   Зач„ты же не шли никак."

   (из "дружеской эпиграммы" в журнале "Соловец. о-ва", 1929, No. 1. Цензура
глупая была и не понимала, что пропускает.)

   10. 1930 г. No. 1.

   11. Все ценности с  годами  перепрокидываются  --  и  то,  что  считается
привилегией в лагере  Особого  Назначения  20-х  годов  --  носить  каз„нную
одежду, то станет докукой в Особом лагере 40-х годов: там у нас  привилегией
будет [[не]] носить казенной, а хоть что-нибудь сво„,  хоть  шапку.  Тут  не
только экономическая причина, тут и волны эпохи: одно  десятилетие  видит  в
идеале как бы пристать к Общему, другое -- как бы от него отстать.

   12. Перетащили сюда ж-д Старая Русса -- Новгород.

   13.  Не  путать  с  вольным  Дегтяревым,  начальником  войск  Соловецкого
архипелага.

   14. И тут же оборвалось: как-то показывал  сам  режим,  что  не  до  этих
шуток. В 1929 г. после крупных соловецких событий  и  общего  поворота  всех
лагерей к перевоспитанию, журнал возобновился и выходил до 1932 г.

   15. А сейчас на камнях, где вот так волокли, в этом месте двора, укромном
от  соловецкого   ветра,   жизнерадостные   туристы,   приехавшие   повидать
пресловутый остров, часами [[кикают]] в волейбол. Они не знают. Ну, а если б
знали? Да так же бы и [[кикали]].

   16. Соловецкий при„м, странным образом повторенный на  катынских  трупах.
Кто-то вспомнил -- традицию? или свой личный опыт?

   17.   Вот   немногие   соловчане,    сохран„нные    памятью    уцелевших:
Ширинская-Шахматова,  Шереметева,  Шаховская,  Фитцтум,   И.   С.   Дельвиг,
Багратуни, Ассоциани-Эрисов, Гошерон де ла  Фосс,  Сивере,  Г.  М.  Осоргин,
Клодт, Н. Н. Бахрушин, Аксаков, Комаровский,  П.  М.  Воейков,  Вадбольский,
Вонлярлярский, В. Левашов, О. В. Волков, В.  Лозино-Лозинский,  Д.  Гудович,
Таубе, В. С. Муромцев. Бывший кадетский лидер Некрасов (он  ли?).  Финансист
проф. Озеров. Юрист проф. А. Б.  Бородин.  Психолог  проф.  А.  П.  Суханов.
Философы -- проф. А. А. Мейер, проф. С. А. Аскольдов, Е. Н.  Данзас,  теософ
М„бус. Историки Н. П. Анциферов, М.  Д.  Приселков,  Г.  О.  Гордон,  А.  И.
Заозерский, П. Г. Васиенко. Литературоведы Д. С. Лихачев, Цейтлин,  лингвист
И. Е. Аничков, востоковед Н. В. Пигулевская. Орнитолог Г. Поляков. Художники
Браз,  П.  Ф.  Смотрицкий.  Акт„ры  И.  Д.   Калугин   (Александринка),   Б.
Глубоковский. В. Ю.  Короленко  (племянник).  В  30-е  годы  уже  при  конце
Соловков здесь побывал и о. Павел А. Флоренский.

   18. Как поживаете?

   19. Интересно, как на заре Архипелага с  того  самого  начинают,  к  чему
верн„мся и мы в поздних Особых лагерях: с удара по стукачам.

   20. Необычно название горы и скита, оно не встречается нигде  больше.  По
преданию  (рукопись  XVIII  века,  Государст.  Публич.  Биб-ка,   Соловецкий
патерик) 18 июня 1712 г. иеромонаху Иову под этою  горой  во  время  ночного
молитвенного бдения явилась Богоматерь "в небесной славе"  и  сказала:  "сия
гора  отселе  будет  называться  Голгофою  и  на  ней  устроится  церковь  и
Распятский скит. И убедится она страданиями неисчислимыми".  Так  назвали  и
построили так, но более  двухсот  лет  предсказание  казалось  холостым,  не
предвиделось ему оправдаться. После соловецкого лагеря этого уже не скажешь.

   21. Сборник "От тюрем...", стр. 115

   22. "Соловец. о-ва", 1930 г., No. 2-3, стр. 56--57.

   23. Там же, стр. 57.

   24. Г. Фридман -- "Сказочная быль", журн. "Соловец. о-ва", 1930,  No.  4,
стр. 43-44.

   25. О, Бертран Рассел! О, Хьюлет Джонсон! О, где  была  ваша  пламенеющая
совесть [[тогда]]?

   26. Всегда у нас [[как никогда]], слабее не бывает.

   27. Журн. "Соловец. о-ва", 1930, No. 2-3, стр. 60.

   28. И е„ вы тоже не читали, сэр Бертран Рассел?..

   29. Гепеушница, спутница Горького, тоже упражняясь пером,  записала  так:
"Знакомимся с жизнью Соловецкого лагеря.  Я  иду  в  музей...  Все  едем  на
"Секир-гору". Оттуда открывается изумительный вид на  озеро.  Вода  в  озере
холодного темно-синего цвета, вокруг озера -- лес, он кажется заколдованным,
меняется освещение, вспыхивают верхушки сосен, и зеркальное озеро становится
огненным.  Тишина  и  удивительно  красиво.  На  обратном   пути   проезжаем
торфоразработки. Вечером слушали концерт.  Угощали  нас  местной  соловецкой
селедочкой, она небольшая, но поразительно нежная и вкусная, тает  во  рту".
-- "М. Горький и сын". изд-во "Наука", М., 1971, стр. 276. (Примечание  1972
г.)

   30. Журн. "Соловец. о-ва", 1929, No. 1, стр. 3 (В собрании сочинений этой
записи нет.)

   31. Жалкое поведение Горького после возвращения из Италии и до  смерти  я
приписывал его заблуждениям и неуму.  Но  недавно  опубликованная  переписка
20-х годов да„т толчок объяснить  это  ниже  того:  корыстью.  Оказавшись  в
Сорренто, Горький с удивлением не обнаружил вокруг  себя  мировой  славы,  а
затем -- и денег (был же у него целый двор  обслуги).  Стало  ясно,  что  за
деньгами и оживлением славы надо возвращаться в Союз и принять все  условия.
Тут стал он добровольным пленником  Ягоды.  И  Сталин  убивал  его  зря,  из
перестраховки: он воспел бы и 37-й год.

   32. В какой-то из при„мов был расстрелян и Курилко.

   33. И. Л. Авербах -- "От преступления  к  труду",  под  ред.  Вышинского,
изд-во "Советское законодательство", 1936.

   34. Этот лозунг, уже вполне зрелый, достоин был, пожалуй,  и  всесоюзного
распространения.

   35. Меня корят, что надо писать туфта, как правильно по-воровски, а туХта
есть крестьянское переиначивание, как Хв„дор.  Но  это  мне  и  мило:  туХта
как-то сроднено с русским языком, а туфта совсем  чужое.  Принес