ия или даже памяти о
законодательстве предыдущем. Согласовывать  эти  ветви  предлагалось  ученым
юристам, но они занимались этим не столь усердно и не весьма успешно.
   Эта пульсация Указов привела  к  странной  картине  уголовных  и  бытовых
преступлений в стране. Можно было заметить, что ни воровство,  ни  убийства,
ни самогоноварение, ни изнасилования не совершались в стране то там, то сям,
где случатся, вследствие человеческой слабости, похоти и  разгула  страстей,
-- нет! В преступлениях по всей стране замечалось удивительное единодушие  и
единообразие. То  вся  страна  кишела  только  насильниками,  то  --  только
убийцами,   то   --   самогонщиками,   чутко    отзываясь    на    последний
правительственный указ. Каждое преступление как  бы  само  подставляло  бока
Указу, чтобы поскорее  исчезнуть!  Именно  то  преступление  и  всплескивало
тотчас же повсюду, которое только что было предусмотрено и устрожено  мудрым
законодательством.
   Указ о военизации железных дорог  погнал  через  трибуналы  толпы  баб  и
подростков, которые больше всего-то и работали в военные  годы  на  железных
дорогах, а не  пройдя  казарменного  перед  тем  обучения,  больше  всего  и
опаздывали и нарушали. Указ о невыработке обязательной нормы трудодней очень
упростил  процедуру  высылки  нерадивых  колзозников,  которые   не   хотели
довольствоваться  выставленными  им  [палочками].  Если  раньше  для   этого
требовался  суд  и  применение  "экономической  контрреволюции",  то  теперь
достаточно было колхозного постановления, подтвержд„нного райисполкомом;  да
и самим колхозникам не могло не  полегчать  от  сознания,  что  хотя  они  и
ссылались, но не зачислялись во враги народа. (Обязательная норма  трудодней
разная была для разных областей, самая льготная у кавказцев -- 75 трудодней,
но и их немало потекло на восемь лет в Красноярский край.)
   Однако,  мы  в  этой  главе  не  входим  в  пространное  и   плодотворное
рассмотрение бытовых и уголовных потоков.  Мы  не  можем  только,  достигнув
1947-го года, умолчать об одном из  грандиознейших  сталинских  Указов.  Уже
пришлось   нам   при   1932-м   годе   упомянуть   знаменитый   Закон    "от
седьмого-восьмого" или "семь восьмых", закон, по которому обильно сажали  --
за колосок, за огурец, за две картошины, за щепку, за катушку ниток *(44) --
вс„ на десять лет.
   Но потребности времени, как понимал их Сталин, менялись, и та  [десятка],
которая казалась  достаточной  в  ожидании  свирепой  войны,  сейчас,  после
всемирно-исторической  победы,  выглядела  слабовато.  И  опять  пренебрегая
кодексом или забыв, что есть уже многочисленные статьи и указы о хищениях  и
воровстве, -- 4 июня 1947 года огласили перекрывающий их всех Указ,  который
тут же был окрещен безунывными заключ„нными как Указ "четыре шестых".
   Превосходство нового Указа  во-первых  в  его  свежести:  уже  от  самого
появления Указа  должны  были  вспыхнуть  эти  преступления  и  обеспечиться
обильный поток новоосужденных. Но еще большее превосходство было  в  сроках:
если  за  колосками  отправлялась  для  храбрости  не  одна  девка,  а   три
("организованная   шайка")   за   огурцами   или   яблоками   --   несколько
двенадцатилетних пацанов, -- они получали  до  [двадцати  лет]  лагерей;  на
заводе верхний срок был отодвинут  до  [двадцати  пяти]  (самый  этот  срок,
[четвертная], был  введен  за  несколько  дней  перед  тем,  взамен  гуманно
отменяемой смертной казни. *(45) Наконец, выпрямлялась давнишняя кривда, что
только политическое недоносительство есть  государственное  преступление  --
теперь  и  за  бытовое  недоносительство  о  хищении  государственного   или
колхозного вмазывалось три года лагерей или семь лет ссылки.
   В ближайшие годы после Указа целые дивизии сельских и  городских  жителей
были отправлены возделывать острова ГУЛага  вместо  вымерших  там  туземцев.
Правда, эти потоки шли через милицию и  обычные  суды,  не  забивая  каналов
госбезопасности, и без того перенапряженных в послевоенные годы.
   Эта новая линия Сталина -- что теперь-то, после победы над фашизмом, надо
САЖАТЬ как никогда энергично,  много  и  надолго,  --  тотчас  же,  конечно,
отозвалась и на политических.
   1948-49  годы,  во  всей  общественной   жизни   проявившиеся   усилением
преследований  и  слежки,  ознаменовались  небывалой  даже  для  сталинского
неправосудия трагической комедией [повторников].
   Так названы были на языке ГУЛага те несчастные недобитыши  1937-го  года,
кому удалось пережить невозможные, непереживаемые десять лет и вот теперь, в
1947-48 годах, измученными и надорванными, ступить  робкою  ногою  на  землю
[воли] -- в надежде тихо дотянуть недолгий остаток жизни. Но какая-то  дикая
фантазия  (или  устойчивая  злобность  или  ненасыщенная   месть)   толкнула
генералиссимуса-Победителя дать приказ: всех этих калек сажать  заново,  без
новой вины! Ему было даже  экономически  и  политически  невыгодно  забивать
глотательную машину е„ же отработками. Но Сталин  распорядился  именно  так.
Это был случай, когда историческая личность  капризничает  над  исторической
необходимостью.
   И всех их, едва прилепившихся к новым местам или новым семьям,  приходили
[брать]. Их брали с той же ленивой усталостью, с какой шли и они. Уж они вс„
знали заранее -- весь крестный путь.  Они  не  спрашивали  "за  что?"  и  не
говорили  родным  "вернусь",  они  надевали  од„жку  погрязней,  насыпали  в
лагерный кисет махорки и шли подписывать протокол.  (А  он  и  был  всего-то
один: "Это вы сидели?" -- "Я". -- "Получите еще [десять]".)
   Тут хватился Единодержавец, что это мало  --  сажать  уцелевших  с  37-го
года! И [[детей]] тех своих врагов заклятых -- тоже ведь надо  сажать!  Ведь
растут, еще  мстить  задумают.  (А  может  поужинал  крепко  да  сон  дурной
приснился с этими детьми). Перебрали, прикинули -- сажали  детей,  но  мало.
Командармских детей сажали, а троцкистских -- не сплошь! И  потянулся  поток
[детей-мстителей].  (Попадали  в  таких  детей  17-летняя  Лена  Косарева  и
35-летняя Елена Раковская).
   После великого европейского смешения Сталину удалось к 1948-му году снова
надежно  огородиться,  сколотить  потолок  пониже  и   в   этом   охваченном
пространстве сгустить прежний воздух 1937-го года.
   И потянулись в 1948-м, 49-м и 50-м
   --   мнимые   шпионы   (10    лет    назад    германо-японские,    сейчас
англо-американские);
   -- верующие (на этот раз больше сектанты);
   -- недобитые генетики и селекционеры вавиловцы и менделисты;
   -- просто интеллигентные думающие люди  (а  особо  строго  --  студенты),
недостаточно отпугнутые от Запада. Модно было давать им:
   ВАТ -- восхваление американской техники,
   ВАД -- восхваление американской демократии,
   ПЗ -- преклонение перед Западом.
   Сходные были с 37-м потоки, да не сходные были [сроки]: теперь стандартом
стал уже не  патриархальный  [червонец],  а  новая  сталинская  четвертная].
Теперь уже [десятка] ходила в сроках [[детских]].
   Еще  немалый   поток   пролился   от   нового   Указа   о   разгласителях
государственных  тайн  (а  тайнами   считались:   районный   урожай,   любая
эпидемическая статистика; чем занимается любой цех и фабрич„нка;  упоминание
гражданского   аэродрома;   маршруты    городского    транспорта;    фамилия
заключ„нного, сидящего в лагере). По этому Указу давали 15 лет.
   Не забыты были и потоки национальные. Вс„ время лился взятый сгоряча,  из
лесов  сражений,  поток  бендеровцев.  Одновременно  получали  [десятки]   и
[пятерки] лагерей и ссылок все западно-украинские сельские жители,  как-либо
к партизанам прикасавшиеся: кто пустил их переночевать, кто накормил их раз,
кто не дон„с о них. С 50-го примерно года заряжен был и  поток  бендеровских
ЖЕН -- им лепили по  десятке  за  недоносительство,  чтобы  скорей  доконать
мужей.
   Уже кончилось к тому времени сопротивление в Литве и Эстонии. Но  в  1949
году  оттуда  хлынули  мощные  потоки  новой   социальной   профилактики   и
обеспечения  коллективизации.  Целыми  эшелонами   из   трех   прибалтийских
республик  везли  в  сибирскую  ссылку  и  городских  жителей  и   крестьян.
(Исторический ритм искажался в этих республиках. В краткие  стиснутые  сроки
они должны были теперь повторить путь всей страны.)
   В 48-м году прошел в ссылку еще один национальный поток  --  приазовских,
кубанских и сухумских [греков]. Ничем не запятнали они себя  перед  Отцом  в
годы войны, но теперь он мстил им за неудачу в Греции, что-ли? Кажется, этот
поток тоже был плодом его  личного  безумия.  Большинство  греков  попало  в
среднеазиатскую ссылку, недовольные -- в политизоляторы.
   А около 1950 года в ту же месть за проигранную войну или для равновесия с
уже сосланными -- потекли на Архипелаг и сами повстанцы  из  армии  Маркоса,
переданные нам Болгарией.
   В последние годы  жизни  Сталина  определ„нно  стал  намечаться  и  поток
[евреев] (с 1950-го года они уже понемногу тянулись как [космополиты]).  Для
того было затеяно и дело [врачей]. Кажется, он  собирался  устроить  большое
еврейское избиение. *(46)
   Однако, это стало его первым в жизни сорвавшимся замыслом. Велел ему  Бог
-- похоже, что руками человеческими -- выйти из р„бер вон.
   Предыдущее изложение должно было,  кажется,  показать,  что  в  выбивании
миллионов   и   в   заселении   ГУЛага    была    хладнокровно    задуманная
последовательность и неослабевающее упорство.
   Что ПУСТЫХ тюрем у нас не бывало никогда,  а  бывали  либо  полные,  либо
чрезмерно переполненные.
   Что пока вы в сво„ удовольствие занимались безопасными  тайнами  атомного
ядра, изучали влияние Хейдеггера на Сартра и  коллекционировали  репродукции
Пикассо, ехали купейными вагонами на  курорт  или  достраивали  подмосковные
дачи, -- а воронки' непрерывно  шныряли  по  улицам,  а  гебисты  стучали  и
звонили в двери.
   И, я думаю, изложением этим доказано, что Органы  никогда  не  ели  хлеба
зря.


   1. "Вестник НКВД", 1917, N 1, стр. 4

   2. Ленин, Собрание соч., 5 изд., т. 35, стр. 68

   3. там же, стр. 204

   4. там же, стр. 204

   5. там же, стр. 203

   6. Вестник НКВД, 1918, N 21-22, стр. 1

   7. Декреты советской власти, т.4, М. 1968, стр. 627

   8. М. Я. Лацис -- "2 года борьбы на внутреннем фронте". Популярный  обзор
деятельности ЧК. -- ГИЗ, М, 1920, стр. 61.

   9. там же, стр. 60

   10. Ленин, 5 изд., т.51, стр. 47, 48

   11. там же, стр. 48

   12. там же, стр. 49

   13.  "Самая  трудолюбивая   часть   народа   положительно   искоренялась"
(Короленко, письмо Горькому от 10-8-21)

   14. Журнал "Война и революция" -- 1926, N 7/8. Тухачевский --  "Борьба  с
контрреволюционными восстаниями".

   15. Короленко писал Горькому (29.6.21):  "история  когда-нибудь  отметит,
что с искренними революционерами  и  социалистами  большевистская  революция
расправлялась теми же средствами, как и царский режим."

   16. Иногда прочтешь в газете статейку и дивишься  ей  до  головотрясения.
"Известия" 24.5.59: через год после прихода  Гитлера  к  власти  Максимилиан
Хауке арестован за  принадлежность  к...  не  к  какой-нибудь  партии,  а  к
коммунистической. Его уничтожили? Нет, осудили на [[два]] года. После этого,
конечно, новый срок? Нет выпустил на волю. Вот и  понимай,  как  знаешь!  Он
тихо жил потом, создавал подполье, в связи с чем и статья о его бесстрашии.

   17.  Видимо,  этот  монархист  мстил   Войкову   персонально:   уральский
Облкомпрод П. Л.  Войков  в  июле  1918  г.  руководил  уничтожением  следов
расстрела царской семьи (разрубкой и распилкой трупов, сожжением  и  сбросом
пепла).

   18. А. Ф. Величко, военный инженер,  бывший  профессор  военной  академии
генштаба,  генерал-лейтенант,  в  царском  военном  министерстве   руководил
Управлением военных сообщений. Расстрелян. Ох, как пригодился бы в 1941-м!

   19. А Орджоникидзе, рассказывают, разговаривал со старыми инженерами так:
клал на письменный стол по пистолету справа и слева.

   20. Тот самый Суханов, на квартире которого в Петрограде на р. Карповке с
его ведома (экскурсоводы лгут  сейчас,  что  [[без]])  10  октября  1917  г.
собрался большевистский ЦК и принял решение о вооруженном восстании.

   21. А может быть и получше бы тех, кто  эту  должность  потом  сорок  лет
занимал. -- И вот человеческий жребий! Дояренко был принципиально всегда вне
политики! Когда дочь его приводила в  дом  студентов  высказывающих  как  бы
эсеровские мысли -- он их из дому выгонял!

   22. Присужд„нный к тюремному изолятору, Кондратьев заболел там психически
и умер. Умер и Юровский. Чаянов после 5 лет изолятора был выслан в Алма-Ату,
в 1948 посажен вновь.

   23. Этот крестьянский тип и судьба его бессмертно  представлены  Степаном
Чаусовым в повести С. Залыгина.

   24. Хорошо помню, что в юности нам это слово  казалось  вполне  логичным,
ничего неясного.

   25. Уж этот-то безотказный  поток  подхватывал  кого  угодно  и  в  любую
назначенную минуту. Но для видных интеллигентов в 30-е годы  иногда  считали
более   изящным   подстряпать   какую-нибудь   постыдную   статейку   (вроде
мужеложества; или будто бы проф. Плетнев, оставаясь  с  пациенткой  наедине,
кусал ей грудь. Пишет центральная газета -- пойди опровергни!)

   26.  "От  тюрем  к  воспитательным  учреждениям"  --  Сборник   Института
Уголовной   Политики.   --   под   ред.   Вышинского.   Изд-во    "Советское
законодательство", М, 1934, стр. 36.

   27. А пожалуй, шпиономания не была только узколобым пристрастием Сталина.
Она  сразу  пришлась  удобной  всем,  вступающим  в  привилегии.  Она  стала
естественным  оправданием  уже  назревшей  всеобщей   секретности,   запрета
информации, закрытых дверей, системы пропусков,  огороженных  дач  и  тайных
распределителей. Через броневую защиту шпиономании народ не мог проникнуть и
посмотреть, как бюрократия сговаривается, бездельничает, ошибается, как  она
ест и как развлекается.

   28. Ленин, 5 изд., т.45, стр. 190

   29. Это звучит перебором, фарсом -- но не мы сочиняли  этот  фарс,  мы  с
этими людьми -- сидели.

   30. Есть психологические основания подозревать И. Сталина  в  подсудности
также и по этому пункту 58-й статьи. Далеко не  все  документы  относительно
этого рода  службы  пережили  февраль  1917  г.  и  стали  широко  известны.
Умиравший на Колыме В. Ф. Джунковский, бывший директор Департамента полиции,
уверял, что поспешный поджог полицеских архивов  в  первые  дни  Февральской
революции был дружным порывом некоторых заинтересованных революционеров.

   31. Как не случайно и Большой Дом в Ленинграде был закончен в 1934  году,
как раз к убийству Кирова.

   32. 25-летний же срок появился к 30-летию Октября -- 1947 году.

   33. Теперь, видя китайскую культурную революцию (тоже на 17-м году  после
окончательной победы), мы  можем  с  большой  вероятностью  заподозрить  тут
историческую закономерность. И даже Сталин начинает казаться лишь  слепой  и
поверхностной исполнительной силой.

   34. Рассказано Н. Г-ко.

   35. Из них пятеро замучены на следствии, умерли до суда. Двадцать  четыре
умерло  в  лагерях.  Тридцатый  --  Иван   Аристаулович   Пунич,   вернулся,
реабилитирован. (Умри и он, мы пропустили бы здесь всех этих тридцать, как и
пропускаем миллионы.) Многочисленные "свидетели" по  их  делу  --  сейчас  в
Свердловске  и  благоденствуют:   номенклатурные   работники,   персональные
пенсионеры. Дарвиновский отбор.

   36. Кто помнит их?! Часами, ежедневно, оглупляюще  одинаковые!  Вероятно,
диктор Левитан хорошо  их  помнит:  он  их  читал  с  раскатами,  с  большим
чувством.

   37. Сборник "От тюрем...", стр. 63

   38. Мне едва не пришлось испытать этот Указ на себе: я стал в  очередь  к
хлебному магазину, милиционер вызвал меня и пов„л  для  сч„ту.  Начинать  бы
было мне сразу ГУЛаг вместо войны, если б не счастливое заступничество.

   39. А о крови судили по фамилии, и инженер-конструктор Василий  Окороков,
находя неудобным так подписываться на  проектах  и  переназвавшийся  в  30-е
годы, когда еще было можно, в Роберта Штеккера  --  красиво!  и  графическую
роспись разработал -- теперь ничего не успевал  доказать,  и  взят  был  как
немец. -- "Это ваше истинное  имя?  Какие  задания  получили  от  фашистской
разведки?".. -- А тот тамбовец Коверзнев,  еще  в  1918  г.  сменивший  свою
неблагозвучную фамилию на Кольбе, -- когда он разделил судьбу Окорокова?..

   40. Это не сразу так ясно обозначилось, и еще в 1943 году  были  какие-то
отбившиеся ни на кого не похожие потоки  вроде  "африканцев",  долго  так  и
называвшиеся в воркутских стро„вках. Это были русские военнопленные,  взятые
американцами из армии Роммеля в Африке ("hiwi") и в 1948 г. отправленные  на
студебекерах через Египет-Ирак-Иран на родину. В пустынной бухте Каспийского
моря их сразу же расположили за колючей проволокой, содрали с  них  воинские
различия, освободили их от дар„ных американских вещей (разумеется, в  пользу
[[сотрудников]], а  не  государства)  и  отправили  на  Воркуту  до  особого
распоряжения, не  дав  еще  по  неопытности  ни  срока,  ни  статьи.  И  эти
"африканцы" жили на Воркуте в межеумочных условиях: их не охраняли,  но  без
пропусков они не могли сделать по Воркуте ни шагу,  а  пропусков  у  них  не
было;  им  платили  зарплату  вольнона„мных,  но   распоряжались   ими   как
заключ„нными. А особое распоряжение так и не шло. О них забыли...

   41. С этой группой произошел потом анекдот. В лагере  они  уже  о  Швеции
помалкивали, опасаясь получить за не„ второй  срок.  Но  в  Швеции  прознали
как-то об их судьбе и напечатали клеветнические сообщения в прессе.  К  тому
времени ребята были рассеяны по разным ближним и дальним  лагерям.  Внезапно
по спецнарядам их всех стянули в ленинградские Кресты, месяца два кормили на
убой, дали отрасти их прическам. Затем одели их со  скромной  элегантностью,
отрепетировали, кому что говорить,  предупредили,  что  каждая  сволочь  кто
пикнет  иначе,  получит  "девять  грамм"  в  затылок,   --   и   вывели   на
прессконференцию перед приглашенными иностранными журналистами и  теми,  кто
хорошо знал всю группу по Швеции. Бывшие  интернированные  держались  бодро,
рассказывали где живут, учатся, работают, возмущались буржуазной клеветой, о
которой [[прочли]] в западной печати (ведь она  прода„тся  у  нас  в  каждом
киоске) -- и вот списались и съехались в Ленинград (расходы на дорогу никого
не смутили). Свежим  лоснящим  видом  своим  они  были  лучшее  опровержение
газетной утке. Посрамл„нные журналисты поехали писать  извинения.  Западному
воображению  было  недоступно  объяснить  происшедшее  иначе.  А  виновников
интервью тут же повели в баню, остригли, одели в прежние отрепья и разослали
по тем же лагерям. Поскольку они вели себя достойно -- вторых сроков не дали
никому.

   42. Не зная подробностей, я тем не менее уверен, что бо'льшая часть  этих
японцев не могла быть судима законно. Это был акт мести  и  способ  удержать
рабочую силу на дольший срок.

   43.  Поразительно,  что  на  Западе,   где   невозможно   долго   хранить
политические тайны, они неизбежно прорываются в публикации, разглашаются, --
именно  тайна   [[этого]]   предательства   отлично,   тщательно   сохранена
британскими и американскими правительствами  --  воистину,  последняя  тайна
Второй мировой войны или из последних. Много встречавшись с этими  людьми  в
тюрьмах и лагерях, я четверть века поверить не мог  бы,  что  общественность
Запада [[ничего]] не знает об этой грандиозной  по  своим  масштабам  выдаче
западными правительствами простых людей России на расправу и гибель.  Только
в 1973 г. (Sunday Oklahoman 21 янв.) прорвалась публикацию Юлиуса  Эпштейна,
которому здесь я осмеливаюсь передать благодарность от массы погибших  и  от
немногих живых. Напечатан разрозненный малый документ из скр