тся  у  зэков
"удар по животу"). Там не успел письмо кончить  к  вечернему  обходу  --  на
месяц лишили ларька. Там лишили потому, что "язык не  так  подвешен".  А  из
Усть-Вымской колонии строгого режима пишут: "что ни день, то серия  приказов
на лишение ларька -- на месяц, на два,  на  три.  Каждый  четв„ртый  человек
имеет нарушения. А то бухгалтерия за текущий месяц  забыла  тебе  начислить,
пропустила в списке, -- уж это пропало". (Другое дело -- в карцер  сразу  не
посадили, это и за прошлое не пропад„т.)
   Старого зэка, пожалуй, не удивишь. Обычные черты  бесправия.  Еще  пишут:
"дополнительно два рубля в месяц могут быть выписаны за  [трудовые  успехи].
Но чтоб их получить, надо совершить на производстве героический поступок".
   Вы  подумайте  только,  как  высоко  ценится  труд  в  нашей  стране:  за
выдающиеся трудовые успехи -- два рубля в месяц!
   Вспоминают и норильскую историю, правда 1957 года --  еще  при  блаженной
передышке: какие-то неизвестные  зэки  съели  любимую  собаку  распорядителя
кредита Воронина, и за это в наказание семь месяцев (!) весь  лагерь  "летел
без зарплаты".
   Очень реально, очень по-островному.
   Возразит Историк-Марксист: это анекдотический  случай,  зачем  о  н„м?  А
нарушитель,  сами  сказали,  только  каждый  четв„ртый.  Значит,  веди  себя
примерно, и даже на строгом режиме тебе обеспечены  три  рубля  в  месяц  --
килограмм сливочного масла почти!
   Как бы не так! Вот повезло этому Историку с его "лотереей" (да и статейки
писал очень правильные) -- не побывал в лагере. Это хорошо,  если  в  ларьке
есть хлеб, деш„вые конфеты и маргарин. А то хлеб --  2-3  раза  в  месяц.  А
конфеты -- только дорогие. Какое там сливочное масло, какой  там  сахар!  --
если торговец будет ретив (но он не будет),  так  есть  Руководство  --  ему
[подсказать]. Зубной порошок, паста, щ„тки,  мыло,  конверты  (да  и  то  не
везде, а уж писчую бумагу -- нигде, ведь  на  ней  жалобы  пишут!),  дорогие
папиросы, -- вот ассортимент ларька. Да не забудьте, дорогой  читатель,  что
это -- не тот лар„к на воле, который каждое утро открывает свои  створки,  и
вы можете взять сегодня на 20 копеек и завтра на 20 копеек, нет! У нас  так:
на 2 дня в месяц откроется этот лар„к, ты простой в  очереди  три  часа,  да
зайдя (товарищи из коридора торопят) набирай сразу  на  все  свои  рубли  --
потому что их нет у тебя на руках, этих рублей, а сколько в ведомости стоит,
столько набирай сразу: бери десять пачек папирос, бери четыре тюбика пасты!
   И оста„тся бедному зэку [[норма]] -- его туземная колониальная  норма  (а
колония-то -- за Полярным Кругом): хлеба -- 700 г, сахара --  13,  жиров  --
19, мяса -- 50, рыбы -- 85. (Да это только цифры! -- и мясо  и  рыба  придут
такие, что тут же половину отрежут и выбросят). Это -- цифры, а в  миске  их
не может быть, не бывает. Баланду свою описывают с  Усть-Неры  так:  "пойло,
которое не всякая колхозная скотина будет есть".  Из  Норильска:  "магара  и
сечка господствуют по сегодняшний день". А еще есть и стол штрафников: 400 г
хлеба и один раз в день горячее.
   Правда, на Севере для "занятых на особо-тяж„лых работах" выписывают некое
дополнительное питание. Но уж зная острова, знаем мы, как в тот  список  еще
попасть  (не  вс„  тяж„лое  есть  "особо-тяж„лое"),  и  что  губит  "большая
пайка"... Вот Пичугин "пока был пригоден, намывал по 40 кг золота за  сезон,
перетаскивал за день на плечах по 700-800 шпал -- но на 13-м году заключения
стал инвалидом --  и  перевед„н  на  [униженную]  норму  питания".  Неужели,
спрашивает, у такого человека стал меньше размер желудка?
   А мы вот как спросим: этот один Пичугин своими сорока килограммами золота
-- сколько дипломатов содержал? Уж посольство в Непале -- вс„ полностью! А у
них там -- не [униженная] норма?
   Из разных мест  пишут:  общий  голод,  вс„  впроголодь.  "У  многих  язвы
желудка, туберкул„з". (Иркутская обл.):  "У  молод„жи  --  туберкул„з,  язва
желудка". (Рязанская область); "Много туберкул„зников".
   И  уж  вовсе  запрещается  что-либо  сво„  варить  или  жарить,  как  это
разрешалось в Особлагах. Да и -- [из чего?]..
   Вот та древняя мера -- Голод -- какой достигнута  управляемость  нынешних
туземцев.
   А ко всему тому [[работа]],  с  нормами  увеличенными:  ведь  с  тех  пор
[производительность] (человеческих  мускулов)  [выросла].  Правда,  день  --
8-часовой. Те же бригады: зэк погоняет зэка. Да вон на  Усть-Нере  и  делать
нечего: "20 человек ходят строить колхоз  "Дружба",  долбят  м„рзлую  землю,
остальные 280 человек сидят без работы". В Каликатках наоборот: убедили  2-ю
группу инвалидов идти на работу, обещая за то применить к ним "двух-третное"
освобождение -- и безрукие, безногие кинулись занимать посты 3-й  инвалидной
группы -- а тех погнали на общие.
   Но если не хватает всем работы, но если короток рабочий  день,  но  если,
увы,  не  заняты   воскресенья,   если   [труд-чародей]   отказывается   нам
перевоспитать эти отбросы,  --  то  ведь  еще  оста„тся  у  нас  Чародей  --
[[режим]]!
   Пишут с Оймякона и из Норильска, с режима особого и с режима  усиленного:
всякие собственные свитеры, душегрейки, т„плые шапки, уж о  шубах  нечего  и
говорить -- отбираются! (Это 1963 год!  46-й  год  эры  Октября!)  "Не  дают
т„плого белья и не дают ничего т„плого надеть под страхом карцера" (Краслаг,
Реш„ты).  "Отобрали  вс„,  кроме  нательного  белья.  Выдали:  кител„к  х/б,
телогрейку, бушлат, шапку-сталинку без меха. Это на Индигирке, в Оймяконском
районе, где сактированный день --51 градусов".
   Правда же, как забыть? После Голода кто еще может  лучше  управить  живое
существо? Да Холод, конечно. Холод.
   Особенно хорошо воспитывает [особняк] -- особый режим, там, где  "ООРы  и
майоры" по новой лагерной поговорке. (ООР -- Особо-Опасный Рецидивист, штамп
местного  суда.)  *(11)  Прежде  всего  введено  полосатое  рубище:  шапочка
"домиком" и брючки и пиджачок  --  широкополосые,  синие  с  белым,  как  из
матрацного материала. Это придумали наши тюремные мыслители,  юристы  Нового
Общества, -- они придумали это на пятом десятилетии Октября! в  двух  третях
XX века! на пороге коммунизма!  --  одеть  загнанных  своих  преступников  в
клоунские шкуры. (Изо всех писем видно,  что  эта  полосатость  даже  больше
голода, холода и  остального  режима  раздосадовала  и  уязвила  сегодняшних
двадцатипятилетников.)
   Вот еще об [особом]  режиме:  бараки  в  реш„тках  и  на  замках;  бараки
подгнивают, зато построен кирпичный вместительный БУР (хотя, кроме чифиря, в
лагере не осталось и нарушений: нет ни скандалов, ни драк, ни даже карт). По
зоне -- передвижение в строю, да так, чтобы в струночку, иначе  не  впустят,
не отпустят. Если надзиратель выследит в строю курение  --  бросается  своей
разжиревшей фигурой на жертву,  сбивая  с  ног,  вырывает  окурок,  тащит  в
карцер. Если не вывели на работу -- не вздумай прилечь отдохнуть:  на  койку
смотри как на выставку и не  притрагивайся  до  отбоя.  В  июне  63-го  года
поступил приказ выполоть вокруг бараков траву, чтоб и там не лежали.  А  где
трава еще осталась -- дощечка  с  надписью:  лежать  запрещается  (Иркутская
область).
   Боже, как знакомо! Где это мы читали? Где это мы совсем недавно слышали о
таких лагерях? Да не бериевские ли Особлаги? [Особ -- Особ]...
   Особый режим под Соликамском: "малейший шумок -- в кормушку  суют  стволы
автоматов".
   И конечно везде любой произвол с посадкою в ШИзо. Поручили  И-ну  грузить
автомашину плитами (каждая -- 128 кг) в одиночку. Он  отказался.  Получил  7
суток.
   В мордовском лагере в 1964 году один молодой зэк  узнал,  что  кажется  в
Женеве  и  кажется  в  1955   году   подписано   соглашение   о   запрещении
принудительного труда в местах заключения -- и отказался от работы!  Получил
за свой порыв -- 6 месяцев одиночки.
   Вс„ это -- [[геноцид]], пишет Караванский.
   А левые лейбористы возьмутся назвать это иначе? (Боже мой, не цепляйте вы
левых лейбористов! Ведь если они останутся нами недовольны --  погибла  наша
репутация!..)
   Но что ж вс„ мрачно да мрачно? Для  справедливости  дадим  оценить  режим
молодому Практическому Работнику, выпускнику Тавдинского училища МВД (1962):
"Раньше (до 1961) на лекциях по  десять  надзирателей  стояло  --  не  могли
справиться. Сейчас -- муху слышно, друг другу делают замечания. Боятся, чтоб
их не перевели на более  строгий  режим.  [Работать]  стало  гораздо  легче,
особенно после Указа (о расстреле). Уже к  паре  [применили].  А  то  бывало
прид„т на вахту с ножиком: берите, я гада убил... Как работать?"
   Конечно, чище стал воздух. Подтверждает это  и  учительница  колониальной
школы: "За хихиканье во время политбесед -- лишение досрочного освобождения.
Но если ты [актив], то будь хоть хам из хамов, лишь следи, чтобы  другой  не
бросил окурка, не был в шапке --  и  тебе  работа  легче,  и  характеристика
лучше, и окажут потом помощь в прописке".
   Совет Коллектива, Секция Внутреннего Порядка (от  Марченко  узна„м:  Сука
Вышла Погулять), -- это как бы дружинники, у них красная повязка: не проходи
мимо нарушений! [Помогай надзирателям!] А Совет имеет право [ходатайствовать
о  наказаниях!]  У  кого  [статья  трети'тся]  (применимы  две  трети)   или
[половинится] -- непременно  надо  идти  помогать  СВП,  иначе  не  получишь
"условно-досрочного". У кого [статья глухая] -- не идут, им не нужно. И.  А.
Алексеев пишет: "основная масса  предпочитает  медленную  казнь,  но  в  эти
советы и секции не ид„т".
   А уже мы начинаем воздух ощущать, правда? [[Общественная деятельность]] в
лагере! Какие лучшие чувства она воспитывает (холуйство, донос, отталкивание
соседа) -- вот и светлая лестница, ведущая в небо исправления! Но и  как  же
она скользка!
   Вот  из  Тираспольского  ИТК-2  жалуется  Олухов   (коммунист,   директор
магазина,  сел  за   злоупотребление):   выступил   на   сл„те   передовиков
производства, кого-то разоблачал, "призывал  заблудившихся  сынов  Родины  к
добросовестному труду", зал ответил громкими аплодисментами. А когда сел  на
свою скамейку, к нему подош„л зэк и сказал: "если бы ты, падло, выступил так
10 лет назад, я б тебя зарезал прямо на трибуне. А сейчас законы мешают,  за
тебя, суку, расстрел дадут".
   Чувствует  читатель,  как  вс„  диалектически   взаимосвязано,   единство
противоположностей, одно переходит в  другое?  --  с  одной  стороны  бурная
общественная деятельность, с  другой  опирается  на  расстрельный  Указ?  (А
[сроки] чувствует читатель? "10 лет назад" -- и вс„ там же  человек.  Прошла
эпоха -- и нет эпохи, а он вс„ там же...)
   Тот  же  Олухов  рассказывает  и  о  заключ„нном  Исаеве,  бывшем  майоре
(Молдавия, ИТК-4). Исаев был "непримирим к нарушителям режима,  выступал  на
Совете  Коллектива  против  конкретных  заключ„нных",  то  есть  требуя   им
наказаний и отмены льгот. И что же? "На другую ночь  у  него  пропал  яловый
военный сапог -- один из пары. Он надел ботинки  --  но  на  следующую  ночь
пропал и  один  ботинок".  Вот  какие  недостойные  формы  борьбы  применяет
загнанный классовый враг в наше время!..
   Конечно, общественная жизнь  --  это  острое  явление  и  им  надо  умело
руководить. Бывают случаи и совершенно разлагающие заключ„нных, как например
с Ваней Алексеевым. -- Назначили первое общелагерное собрание на  20  часов.
Но и до 22 часов играл оркестр,  а  собрание  не  начиналось,  хотя  офицеры
сидели на сцене. Алексеев попросил  оркестр  "отдохнуть",  а  начальство  --
ответить, когда будет собрание. Ответ: не будет. Алексеев:  в  таком  случае
мы, арестанты, сами провед„м собрание на тему [О ЖИЗНИ И ВРЕМЕНИ]. Арестанты
загудели о сво„м согласии,  офицеры  сбежали  со  сцены.  Алексеев  вышел  с
тетрадкой на трибуну и  начал  с  культа  личности.  Но  несколько  офицеров
налетели,  отняли  трибуну,   выворачивали   лампочки   и   сталкивали   тех
заключ„нных, которые успели  забраться  сюда.  Надзирателям  было  приказано
арестовать Алексеева, но Алексеев сказал:  "Граждане  надзиратели,  ведь  вы
комсомольцы. Вы слышали -- я говорил правду, на кого ж вы руку поднимаете --
на совесть ленинской  идеи?"  Вс„  же  арестовали  бы  и  совесть  идеи,  но
зэки-кавказцы взяли Алексеева в свой барак и тем  на  одну  ночь  спасли  от
ареста. Потом он отсидел карцер, а после карцера  оформили  его  выступление
как антисоветское. Совет Коллектива ходатайствовал перед  администрацией  об
изоляции Алексеева за антисоветскую агитацию. На основании этого ходатайства
администрация обратилась в  нарсуд  --  и  дали  Алексееву  3  года  [крытой
тюрьмы].
   Для  верного  направления  умов  очень  важны  установленные  в  нынешних
колониях  еженедельные  [[политзанятия]].  Их  проводят  начальники  отрядов
(200-250 ч.), офицеры. Избирается каждый раз определ„нная тема, ну например:
гуманизм нашего строя, превосходство нашей системы, успехи  социалистической
Кубы, пробуждение колониальной Африки. Эти вопросы живо захватывают туземцев
и помогают им лучше выполнять колониальный режим и лучше работать. (Конечно,
не все понимают правильно. Из Иркутска: "В голодном лагере  нам  говорят  об
изобилии в стране продуктов. Говорят о внедрении механизации повсюду,  а  мы
на производстве только и видим кайло, лопату, носилки, да применяем  горб".)
*(12)
   Еще очень важно [[радио]], если его правильно использовать (не музыку, не
пьесы про любовь, а воспитательные передачи).
   Как и вс„ дозируется по режимам, так и радио: от 2-3  часов  для  особого
режима до полного дня вещания для общего режима. *(13)
   А еще бывают и [[школы]] (а как  же!  мы  же  готовим  их  к  возврату  в
общество!) Только "вс„ построено на формальности,  это  для  отвода  глаз...
Идут  туда  ребята  из-под  палки,  охоту  учиться  отбивают   БУРом";   еще
"стесняются вольных учительниц, так как одеты в рвань".
   А увидеть живую женщину -- слишком важное событие для арестанта.
   Нечего и говорить, что  правильное  воспитание  и  исправление,  особенно
людей взрослых, особенно если оно длится  десятилетиями,  может  происходить
только на основе сталинско-бериевского послевоенного  [[разделения  полов]],
которое и  признано  на  Архипелаге  незыблемым.  Взаимовлияние  полов,  как
импульс к улучшению и развитию, принятый во вс„м человеческом роде, не может
быть принят на Архипелаге, ибо  тогда  жизнь  туземцев  станет  "похожею  на
курорт". И чем ближе мы подходим под светлое зарево коммунизма, залившее уже
полнеба, тем настойчивее надо преступников отделять от преступниц  и  только
через эту изоляцию дать им как следует помучиться и исправить их. *(14)
   Над всей стройной системой колониального исправления в нашу  небезгласную
и небесправную эпоху существует надзор общественности, да,  [[наблюдательные
комиссии]] -- читатель же не забыл о них? их никто не отменял.
   Они составляются "от  местных  органов".  Но  практически  там,  в  диких
местах, в этих вольных пос„лках -- кто пойд„т  и  попад„т  в  эти  комиссии,
кроме ж„н администрации? Это -- просто бабский комитет, выполняющий то,  что
говорят их мужья.
   Однако, в больших городах эта система изредка  может  дать  и  результаты
внезапные. Коммунистке Галине Петровне Филипповой райком поручил состоять  в
наблюдательной комиссии одесской тюрьмы. Она отбивалась: "Мне  нет  никакого
дела до преступников!" -- и только партийной дисциплиною е„ заставили пойти.
А там она --  увлеклась!  Она  увидела  там  людей,  да  сколько  среди  них
невинных, да сколько среди них раскаявшихся. Она  сразу  установила  порядок
разговаривать с заключ„нными без  администрации  (чему  администрация  очень
противилась). Некоторые зэки месяцами смотрели на не„ злыми  глазами,  потом
мягчели. Она  стала  ездить  в  тюрьму  два,  три,  четыре  раза  в  неделю,
оставалась в тюрьме до отбоя, отказывалась от отпуска -- уж не рады были те,
кто е„  сюда  послал.  Кинулась  она  в  [инстанции]  толковать  о  проблеме
25-летников (в кодексе такого срока  уже  нет,  а  на  людей  навешено),  об
устройстве на работу освобождающихся, о поселениях. На верхах встречала  или
полное недоумение (начальник  Управления  Мест  Заключения  РСФСР,  генерал,
уверял е„ в 1963 году, что 25-летников [вообще] в стране не существует --  и
самое смешное: он-таки кажется и [не знал!]), или полную осведомл„нность  --
и тогда озлобленное противодействие.  Стали  е„  преследовать  и  травить  в
украинском министерстве и по партийной линии. Разогнали и всю комиссию их за
письменные ходатайства.
   А пусть не мешают  хозяевам  Архипелага!  Пусть  не  мешают  Практическим
Работникам! Вы помните, от них самих мы только что узнали: "[эти  же  люди],
что работали тогда, работают  и  сейчас,  может  быть  добавилось  процентов
десять".
   Но вот что, не произош„л ли в них душевный перелом? Не пропитались ли они
любовью к несчастным своим подопечным? Да, все газеты и все журналы говорят,
что -- пропитались. Я уж не отбирал специально,  но  прочли  мы  (гл.  1)  в
"Литературной газете" о нынешних заботливых лагерщиках на ст. Ерцево. А  вот
опять "Литературная газета" *(15) да„т высказаться начальнику колонии:
   "Воспитателей легко ругать -- гораздо  труднее  им  помочь  и  уж  совсем
трудно  их   найти:   живых,   образованных,   интеллигентных   (обязательно
интеллигентных), заинтересованных и одар„нных  людей...  Им  надо  создавать
хорошие условия для жизни и работы... Я знаю, как скромен их заработок,  как
необъятен их рабочий день..."
   И как бы гладко нам на этом  кончить,  на  этом  и  порешить!  Ведь  жить
спокойней, можно отдаться искусству, а  еще  безопаснее  науке,  --  да  вот
письма заклятые, измятые, ист„ртые, "по левой" посланные из лагерей!  И  что
же пишут, неблагодарные, о тех, кто сердце на  них  надрывает  в  необъятный
рабочий день?
   И-н: "Говоришь с воспитателем о сво„м наболевшем и видишь, что слова твои
рикошетят о серое сукно шинели. Невольно хочется  спросить:  "Простите,  как
поживает ваша коровка?", у которой в хлеву он проводит больше времени, чем у
своих воспитанников". (Краслаг, Реш„ты)
   Л-н: "Те же тупицы надзиратели, начальник режима -- типичный Волковой.  С
надзирателем спорить нельзя, сразу карцер".
   К-н: "Отрядные говорят с нами на жаргоне, только и слышно:  падло,  сука,
тварь", (ст. Ерцево, какое совпадение!)
   К-й: "Начальник режима -- родной брат  того  Волкового,  бь„т  правда  не
плетью, а кулаком, смотрит как волк из-под лба... Начальник отряда -- бывший
опер, который держал у себя  вора-осведомителя  и  платил  за  каждый  донос
наркотическими средствами...  Все  те,  кто  бил,  мучил  и  казнил,  просто
переехали из одного лагеря  в  другой  и  занимают  несколько  иные  посты".
(Иркут. область)
   И. Г. П-в: "У начальников колоний только прямых помощников --  шесть.  На
всех стройках дармоедов разгоняют, вот они  и  бегут  сюда...  Все  лагерные
тупицы... и поныне работают, добивают стаж до пенсии, да и  после  этого  не
уходят. Они не похудели. Заключ„нных они не считали и не считают за людей",
   В. И. Д-в: "В Норильске п/я  288  нет  ни  одного  "нового";  все  те  же
берианцы. Уходящих на пенсию заменяют они же (те,  которые  были  изгнаны  в
1956 году)... У них -- удвоение стажа,  повышенные  оклады,  продолжительные
отпуска, хорошее питание. Ид„т им 2 года за год и они  додумываются  уходить
на пенсию в 35 лет..."
   П-н: "У нас на участке 12-13 здоровых парней, одетых в дубл„ные шубы чуть
не до пят, шапки меховые, валенки армейские. Почему б им не пойти на  шахту,
в рудник, на целину и там найти сво„ призвание, а здесь уступить место более
пожилым? Нет, их и цепью с волжского парохода туда не затащишь. Наверно  вот
эти трутни так информировали вышестоящие органы, что  зэ-ка  неисправимы  --
ведь если зэ-ка станет меньше, то сократятся их штаты".
   И  так  же  попрежнему  зэки  сажают  картошку  на  огородах  нача