обыть несколько газет. "Мы тебя  судить  будем!  Ты  настраиваешь  людей
против советской власти!" -- загремел Бакаев. (А понимают,  чего  стоит  вид
зэка!) "Разрешите  сказать,  гражданин  начальник...  Вот  Никита  Сергеевич
говорит...  Вот  товарищ  Ильич„в..."  --  "Да  он  с  нами  как  с  равными
разговаривает!" -- ахнул Бакаев. -- Лишь через полгода Недов отважился снова
достать те половинки, склеил их, отлил в баббите и через  вольного  отправил
фигуру за зону.

   Фото 10. Скульптура Недова

   Начались по ИТК-2 поиски повести. Был  общий  генеральный  шмон  в  жилой
зоне. Не нашли. Как-то Недов решил им  отомстить:  с  "Гранит  не  плавится"
Тевекеляна устроился вечером, будто  от  комнаты  загородясь  (при  стукачах
ребят просил прикрыть), а чтоб в окно было видно. Быстро  стукнули.  Вбежали
трое надзирателей (а четв„ртый извне через окно смотрел, кому он  передаст).
Овладели! Унесли в надзирательскую, спрятали в сейф. Надзиратель Чижик, руки
в боки, с огромной связкой ключей: "Нашли книгу! Ну, теперь  тебя  посадят!"
Но утром офицер посмотрел: "Эх, дураки!.. Верните".
   Так читали зэки книгу, "одобренную партией и правительством"!..



   В заявлении советского правительства  от  декабря  1964  года  говорится:
"Виновники  чудовищных  злодеяний  ни  в  коем  случае  и   ни   при   каких
обстоятельствах не должны избежать справедливого возмездия... Ни  с  чем  не
сравнимы злодеяния фашистских убийц, стремившихся уничтожить целые народы".
   Это -- к тому, чтобы в ФРГ не  разрешить  применять  сроков  давности  по
прошествии двадцати лет.
   Только вот [[самих себя]]  судить  не  хочется,  хотя  бы  и  "стремились
уничтожить целые народы".
   У нас много печатается статей  о  том,  как  важно  наказывать  сбежавших
западногерманских преступников. Есть просто специалисты  по  таким  статьям,
например Лев Гинзбург. Он  пишет  (говорят,  что  --  для  аналогии):  какая
моральная подготовка должна была быть проведена  нацистами,  чтобы  массовые
убийства показались им естественными и  нравственными?  Теперь  законодатели
ищут защиты в том, что не они же исполняли приговоры!  А  исполнители  --  в
том, что не они же издавали законы!
   Как знакомо... Мы только что прочли у наших  [практических]:  "Содержание
заключ„нных связано с исполнением приговора... Охрана не знала, кто  за  что
сидит".
   Так надо было [узнать], если вы люди! Потому вы и злодеи, что не имели ни
гражданского, ни человеческого взгляда на охраняемых людей. А разве не  было
[инструкций] и у нацистов? А разве не было у нацистов веры, что они  спасают
арийскую расу?
   Да и наши следователи не запнутся (уже не запинаются) ответить:  а  зачем
же заключ„нные сами на себя показывали? Надо было, мол, тв„рдо стоять, когда
мы их пытали! А зачем же доносчики сообщали ложные факты? Ведь мы  опирались
на них, как на свидетельские показания!
   Было короткое время -- они забеспокоились. Уже  упомянутый  В.  Н.  Ильин
(бывший ген.-лейтенант МГБ) сказал  по  поводу  Столбуновского  (следователя
генерала Горбатова, тот помянул его): "Ай, ай, как  нехорошо!  Ведь  у  него
теперь неприятности начались. А человек  хорошую  пенсию  получает".  --  Да
потому за перо взялась и А. Ф. Захарова -- взволновалась, что скоро за  всех
возьмутся;  и  о  капитане  Лихошерстове  (!),  которого  "очернил"  Дьяков,
написала горячо:  "Он  и  сейчас  капитан,  секретарь  парторганизации  (!),
[трудится] на сельхозе. И представляете, как ему трудно  сейчас  [работать],
когда о н„м такое пишут! Ид„т разговор, что Лихошерстова будут [разбирать] и
[чуть ли] не привлекать!  *(26)  Да  [за  что]?!  Хорошо,  если  это  только
разговор,  а  не  исключена  возможность,  что  и  додумаются.  Вот  уж  это
произвед„т настоящий фурор среди сотрудников МООП. Разбирать за то,  что  он
[выполнял все  указания,  которые  давались  сверху?]  А  теперь  он  должен
отчитываться за тех, кто давал эти указания?  Вот  это  здорово!  Стрелочник
виноват!"
   Но  переполох  быстро  кончился.  Нет,  [отвечать]  никому  не  придется.
[Разбирать] не будут никого.
   Может быть, вот штаты немного кое-где сократились, -- да ведь перетерпеть
-- и расширятся! А пока гебисты, кто еще не дослужил до пенсии или кому надо
к  пенсии  добрать,  пошли  в  писатели,  в  журналисты,  в   редакторы,   в
лекторы-антирелигиозники, в идеологические работники,  кто  --  в  директоры
предприятий. Сменив  перчатки,  они  по-прежнему  будут  нас  вести.  Так  и
над„жнее.  (А  кто  хочет  пребывать  на  пенсии  --  пусть  благоденствует.
Например, подполковник в  отставке  Хурденко.  Подполковник,  экий  чин!  --
небось, батальоном  командовал?  Нет,  в  1938-м  году  начинал  с  простого
вертухая, держал кишку насильственного питания.)
   А в архивных управлениях пока, не торопясь,  просматривают  и  уничтожают
все лишние документы: расстрельные списки, постановления  на  ШИзо  и  БУРы,
материалы лагерных следствий, доносы стукачей, лишние данные о  Практических
Работниках и конвоирах. Да и в санчасти, и в бухгалтерии --  везде  найдутся
лишние бумаги, лишние следы...

   ...Мы прид„м и молча сядем на пиру.
   Мы живые были вам не ко двору.
   А сегодня мы безмолвны и мертвы,
   Но и м„ртвых нас еще боитесь вы!
   (Виктория Г., колымчанка)

   Заикн„мся: а что, правда, вс„ стрелочники да стрелочники?  А  как  --  со
Службой Движения?  А  [повыше],  чем  вертухаи,  практические  работники  да
следователи? Те, кто только  указательным  пальцем  шевелил?  Кто  только  с
трибуны несколько слов...
   Еще раз, как это? -- "виновники  чудовищных  злодеяний...  ни  при  каких
обстоятельствах...  справедливого  возмездия...  ни  с  чем  не  сравнимы...
стремившихся уничтожить целые народы..."
   Тш-ш-ш! Тш-ш-ш! Потому-то в августе 1965 года с  трибуны  Идеологического
Совещания (закрытого совещания о Направлении наших умов) и было  возглашено:
"[Пора восстановить] полезное и правильное понятие [враг народа!]"


   1.  Этот  пенсионер  --  не  тот  ли  Успенский,  который  отца   своего,
священняка, убил -- и сделал на том лагерную карьеру?

   2. Ну да, простые беспартийные, военнопленные.

   3. Еще сколько!.. Побольше ваших!

   4. Какая интеллектуальная глубина  думы!  Кстати,  не  так  уж  молча:  с
непрерывными раскаяниями и просьбами помиловать.

   5. Железняк  и  меня  самого  [[помнит]]:  "прибыл  в  кандальном  этапе,
выделялся склочным характером; потом был отправлен в Джезказган и сам вместе
с Кузнецовым был во главе восстания"...

   6. Мы? -- "только выполняли приказ", "мы не знали".

   7. Очень важное свидетельсгво!

   8. Верно, что -- легион, верно. Только впопыхах не проверили по Евангелию
цитату. Легион-то -- [[БЕСОВ]]...

   9. На всякий случай тоже  прячется:  чорт  его  знает,  куда  еще  рван„т
ветер!..

   10. "Московская правда" -- 8 декабря 1962 года.

   11. "Казахстанская правда" -- 6.10.64, письмо дипломата А. Гудзенко.

   12. "Казахстанская правда" -- 27.8.64.

   13. "Красноярский рабочий" -- 27.9.64.

   14. 25 апреля 1964 г.

   15. В. Вяткин -- "Человек рождается дважды".

   16. Часть III, глава 11.

   17. Такое впечатление, что А.-Сем„нов знает  быт  вольных  начальников  и
места те видал, а вот быт заключ„нных знает плохо, то и дело у него  клюквы:
баптисты у него -- "бездельничают", татарин-конвоир подкормил татарина-зэка,
и [[поэтому]] решили зэки, что парень -- стукач! Да не могли так решить, ибо
конвой однодневен и стукачей не держит.

   18. "Тюменская правда", 13.8.64.

   19. Волгин. "Солдаты революции" -- "Красноярский рабочий" -- 27.9.64.

   20. М. Чарный. "Коммунисты остаются коммунистами"  --  "Лит.  газета"  --
15.9.64.

   21. Если говорить о [[личном]] тоне этих сочинений, то наиболее умеренный
тон у Шелеста -- он вс„-таки коснулся боком лиха (хоть  может  быть  большую
часть срока и откантовался, как его герой Заборский). В его  рассказах  есть
реальные черты лагеря. -- Наиболее неприятный тон у Дьякова. И здесь не одна
круглая котиковая шапка (в Особом лагере!) и одеколон, и  жалоба,  что  ему,
видите ли, "холодно" в капт„рке личных вещей, -- но явная ложь, чтобы скрыть
свои лагерные удачи ("в лагере должностей не раздают, кого  куда  --  решает
статья обвинения и срок" -- но  больше  того  --  [[кум]]!);  при  переделке
"Записок" -- искажение мотивов, по которым тянулся  устроиться  в  санчасть;
задним  числом  приписывание  себе  невероятной  смелости  в  разговорах   с
надзирателями, операми, и будто бы даже начальника КВЧ обозвал лгуном  --  и
все-таки был конферансье на ближайшем концерте (так может в ногах валялся?).

   22. Вспомним А. Захарову: [[все те же и остались]]!

   23. "Литературная газета" -- 5.9.64.

   24. Касюков и Мончанская. -- "Человек за реш„ткой". "Советская Россия" --
27.8.60. -- Инспирированная правительственными  кругами  статья,  положившая
конец недолгой  (1955-1960)  мягкости  Архипелага.  Авторы  считают,  что  в
лагерях созданы "благотворительные условия", в них "забывают  о  каре";  что
"з/к не хотят знать своих  обязанностей",  "[[у  администрации  куда  меньше
прав, чем у заключ„нных]]", (?)  Уверяют,  что  лагеря  --  это  "бесплатный
пансионат" (почему-то не взыскивают денег за смену  белья,  за  стрижку,  за
комнаты свиданий). Возмущены, что в лагерях -- только  40-часовая  неделя  и
даже  будто  бы  "для  заключ„нных  труд  не  является  обязательным"  (??).
Призывают: "к суровым  и  трудным  условиям",  чтобы  преступник  [[боялся]]
тюрьмы (тяж„лый труд, ж„сткие нары  без  матрацев,  запрет  вольной  одежды,
"никаких ларьков с конфетками" и т. д., к отмене досрочного освобождения ("а
если нарушишь режим -- [[сиди  дальше]]!")  И  еще  --  чтобы  "отбыв  срок,
заключ„нный не рассчитывал на милосердие".

   25. Чем кончилась история -- так и не знаю.

   26. Она не допускает -- "судить", этого и язык не выговорит.


   Глава 2. Правители меняются, Архипелаг оста„тся

   Надо думать, Особые лагеря были из  любимых  детищ  позднего  сталинского
ума. После стольких воспитательных и наказательных исканий наконец  родилось
это зрелое совершенство:  эта  однообразная,  пронумерованная  сухочлен„нная
организация, психологически уже изъятая из тела матери-Родины, имеющая вход,
но не выход, поглощающая только  врагов,  выдающая  только  производственные
ценности и трупы. Трудно даже себе представить ту  авторскую  боль,  которую
испытал бы Дальновидный Зодчий, если бы стал свидетелем  банкротства  еще  и
этой своей великой системы. Она уже при  н„м  сотрясалась,  давала  вспышки,
покрывалась трещинами -- но вероятно докладов о том не было сделано  ему  из
осторожности.  Система  Особых  лагерей,  сперва  инертная,   малоподвижная,
неугрожающая, -- быстро испытывала внутренний разогрев  и  в  несколько  лет
перешла в состояние вулканической лавы. Проживи Корифей еще год-полтора -- и
никак не утаить было бы от него этих взрывов, и на его утомл„нную старческую
мысль легла бы тяжесть еще нового решения: отказаться  от  любимой  затеи  и
снова перемешать лагеря,  или  же  напротив,  завершить  е„  систематическим
перестрелом всех литерных тысяч.
   Но, навзрыд оплакиваемый. Мыслитель  умер  несколько  прежде  того.  *(1)
Умерев же, вскоре с грохотом потащил за собою костенеющей рукой и своего еще
румяного, еще  полного  сил  и  воли  сподвижника  --  министра  этих  самых
обширных, запутанных, неразрешимых внутренних дел.
   И падение Шефа Архипелага  трагически  ускорило  развал  Особых  лагерей.
(Какая это была историческая непоправимая ошибка! Разве можно было потрошить
министра интимных дел! Разве можно было ляпать мазут на небесные погоны?!)

   Фото 10. На воркутинской свалке. Так проходит слава мира...

   Величайшее открытие лагерной мысли  XX  века  --  лоскуты  номеров,  были
поспешно отпороты, заброшены и забыты! Уже от этого Особлаги  потеряли  свою
строгую единообразность. Да что там, если реш„тки с барачных окон и замки  с
дверей тоже были сняты, и Особлаги потеряли приятные  тюремные  особенности,
отличавшие их от ИТЛ. (С реш„тками наверное поспешили! --  но  и  опаздывать
было нельзя, такое время, что надо было отмежеваться!)
   Как  ни  жаль,  --  но  экибастузский  каменный  БУР,  устоявший   против
мятежников, -- теперь сломали и снесли вполне официально... *(2) Да что там,
если внезапно  освободили  начисто  из  Особлагов  --  австрийцев,  венгров,
поляков, румын, мало считаясь с их ч„рными  преступлениями,  с  их  15-ти  и
25-летними сроками и тем самым подрывая в глазах заключ„нных  всю  весомость
приговоров. И сняты были ограничения переписки, благодаря которым  только  и
чувствовали себя особлаговцы по настоящему заживо умершими. И даже разрешили
свидания! -- страшно сказать: свидания!.. (И даже в мятежном  Кенгире  стали
строить  для  них  отдельные  маленькие  домики).  Ничем   не   удерживаемый
либерализм  настолько  затопил  недавние  Особые  лагеря,  что   заключ„нным
разрешили носить прич„ски (и алюминиевые миски с кухни  стали  исчезать  для
переделки на  алюминиевые  гребешки).  И  вместо  лицевых  сч„тов  и  вместо
особлаговских бон туземцам разрешили  держать  в  руках  общегосударственные
деньги и рассчитываться ими как зазонным людям.
   Беспечно, безрассудно разрушали ту систему, от которой сами же  кормились
-- систему, которую плели, вязали и скручивали десятилетиями!
   А закоренелые  эти  преступники  --  хоть  сколько-нибудь  смягчились  от
поблажек? Нет! Напротив! Выявляя свою испорченность и  неблагодарность,  они
усвоили глубоко-неверное, обидное и  бессмысленное  слово  "бериевцы"  --  и
теперь всегда, когда что-нибудь им не нравилось, в  выкриках  честили  им  и
добросовестных конвоиров, и терпеливых надзирателей, и  заботливых  опекунов
своих --  лагерное  руководство.  Это  не  только  было  обидно  для  сердец
Практических Работников, но сразу  после  падения  Берии  это  было  даже  и
опасно, потому что кем-то могло быть принято как исходная точка обвинения.
   И поэтому начальник одного из кенгирских лагпунктов  (уже  очищенного  от
мятежников и пополненного экибастузцами) вынужден был с  трибуны  обратиться
так: "Ребята! (на эти  короткие  годы  с  54-го  до  56-го  сочли  возможным
называть заключ„нных "ребята") Вы обижаете  надзорсостав  и  конвой  криками
"бериевцы"! Я вас прошу это прекратить". На что выступавший маленький В.  Г.
Власов сказал: "Вы вот за несколько месяцев обиделись. А я от  вашей  охраны
18-лет кроме "фашист" ничего не слышу. А нам не обидно?" И обещал  майор  --
пресечь кличку "фашисты". Баш на баш.
   После всех этих злоплодных разрушительных реформ можно считать  отдельную
историю Особлагов законченной 1954-м годом, и дальше не отличать их от ИТЛ.
   Повсюду на разворошенном Архипелаге с 1954-го по 1956-й год  установилось
льготное время -- эра невиданных поблажек, может быть самое свободное  время
Архипелага, если не считать бытовых домзаков середины 20-х годов.
   Одна инструкция перед другой, один инспектор перед другим выкобенивались,
как бы еще пораздольнее развернуть в лагерях либерализм. Для женщин отменили
лесоповал! -- да, было признано, что лесоповал для женщин якобы тяж„л  (хотя
тридцатью непрерывными годами доказано было, что  нисколько  не  тяж„л).  --
Восстановили условно-досрочное освобождение для отсидевших две трети  срока.
-- Во всех лагерях стали платить деньги, и заключ„нные хлынули в  ларьки,  и
не  было  разумных  режимных  ограничений  этих  ларьков,  да  при   широкой
бесконвойности какой ему режим?  --  он  мог  на  эти  деньги  и  в  пос„лке
покупать. -- Во все бараки повели радио, насытили их газетами, стенгазетами,
назначили агитаторов по бригадам. Приезжали товарищи лекторы (полковники!) и
читали лагерникам на разные темы  --  даже  об  искажении  истории  Алексеем
Толстым, но не  так  просто  было  руководству  собрать  аудиторию,  палками
загонять  нельзя,  нужны  косвенные  методы  воздействия  и   убеждения.   А
собравшиеся гудели о сво„м и не слушали лекторов. --  Разрешили  подписывать
лагерников на за„м, но кроме благонамеренных никто не был этим растроган,  и
воспитателям просто за руку каждого приходилось тянуть к  подписному  листу,
чтобы выдавить из него какую-нибудь десятку  (по  хрущ„вски  --  рубль).  По
воскресеньям стали устраивать совместные спектакли мужских и женских зон  --
сюда валили охотно, даже галстуки покупали в ларьках.
   Оживлено было многое из золотого фонда Архипелага -- та самозабвенность и
самодеятельность, которою он жил во времена великих  Каналов.  Созданы  были
"Советы Актива"  с  секторами  учебно-производственным,  культурно-массовым,
бытовым, как местком, и с главною задачей -- бороться за  производительность
труда и за дисциплину. Воссоздали "товарищеские суды"  с  правами:  выносить
порицание, налагать штраф и просить об усилении режима, о неприменении [двух
третей].
   Мероприятия эти когда-то хорошо служили  Руководству  --  но  то  было  в
лагерях, не прошедших выучку особлаговской резни и мятежей. А  теперь  очень
просто: первого же предсовета (Кенгир) зарезали, второго избили --  и  никто
не хотел идти в Совет Актива. (Кавторанг Бурковский работал в  это  время  в
Совете  Актива,  работал  сознательно  и   принципиально,   но   с   большой
осторожностью,  вс„  время  получая  угрозы  ножа,  и  ходил   на   собрания
бендеровской бригады выслушивать критику своих действий.)
   А безжалостные удары либерализма вс„ подкашивали  и  подкашивали  систему
лагерей. Устроены были "лагпункты облегч„нного  режима"  (и  в  Кенгире  был
такой!): по  сути,  в  зоне  только  спать,  потому  что  на  работу  ходить
бесконвойно, любым маршрутом и в любое время (все и старались пораньше уйти,
попозже вернуться). В воскресенье же третья часть зэков увольнялась в  город
до обеда, третья часть после  обеда,  и  только  одна  треть  оставалась  не
удостоенной прогулки. *(3)
   Пусть читатель поставит себя в положение лагерных руководителей и скажет:
можно ли в таких условиях [работать?] и на какой успех можно рассчитывать?
   Один офицер МВД, мой спутник по сибирскому поезду в 1962  году,  всю  эту
лагерную эпоху до 1954-го описал так: "Полный разгул! Кто не хотел --  и  на
работу не ходил. За свои деньги покупали телевизоры". *(4) У  него  остались
очень мрачные воспоминания от той короткой недоброй эпохи.
   Потому что не может быть добра, если воспитатель стоит  перед  арестантом
как проситель, не имея позади себя ни пл„тки, ни БУРа, ни шкалы голода!
   Но еще как будто было мало этого всего!  --  еще  двинули  по  Архипелагу
тараном [зазонного содержания]: арестанты вообще уходят жить за зону,  могут
обзаводиться домами и семьями, зарплата им выплачивается, как  вольным,  вся
(уже не удерживается на зону, на конвой, на  лагерную  администрацию),  а  с
лагерем у них только та оста„тся связь, что раз в две  недели  они  приходят
сюда отмечаться.
   Это был уже конец!.. Конец света или конец Архипелага, или того и другого
вместе! -- а юридические органы еще восхваляли это зазонное  содержание  как
гуманнейшее и новейшее открытие коммунистического строя! *(5)
   После этих ударов оставалось, кажется, только распустить лагеря -- и вс„.
Погубить великий Архипелаг, погубить, рассеять и  обескуражить  сотни  тысяч
[практических работников] с их ж„нами, детьми и домашним скотом,  свести  на
ничто их выслугу лет, их звания, их беспорочную службу!
   И кажется это уже началось: стали приезжать в лагеря  какие-то  "Комиссии
Верховного  Совета"  или  проще   "разгрузочные"   и,   отстраняя   лагерное
руководство, заседали в штабном бараке и выписывали ордера на освобождение с
такой л„гкостью и безответственностью, будто это были ордера на арест.
   Над всем сословием Практических Работников  нависла  смертельная  угроза.
Надо было что-то предпринимать! Надо же было [бороться!]



   Всякому важному общественн