9 лет его
жизни, после закрытия  журнала  "Искра"  были  для  него  "годами  подлинной
агонии": он остался БЕЗ СВОЕГО ОРГАНА ПЕЧАТИ! А мы, о СВОіМ органе печати  и
мечтать не смеющие, до дикости не понимаем: комната  у  него  была,  тишина,
стол, чернила, бумага, и шмонов не было, и написанного никто не  отбирал  --
почему, собственно, агония?

   2. Случай такого "творчества" описывает Дьяков: Дмитриевский и Четвериков
излагают начальству сюжет задуманного  романа  и  получают  одобрение.  Опер
следит, чтоб не посылали на [[общие]]! Потом их [[тайком]] выводят  из  зоны
("чтоб бендеровцы не растерзали"),  там  они  продолжают.  Тоже  поэзия  под
плитой. Да где ж этот роман?

   3. "Пир победителей".

   4. Преследование их в хрущ„вские времена лишь в сроках послабело, но не в
сути. (см. часть VII)

   5. А впрочем -- скоро умр„т как  простой  смертный  от  простого  разрыва
сердца.

   6. С тех пор прошло много лет.  Раппопорт  свой  трактат  забросил,  и  я
пользуюсь его разрешением.

   7. А что' не опасно читать в  Особлаге?  Александр  Стотик,  экономист  в
Джезказганском отделении, тайком по вечерам читал  адаптированного  "Овода".
Вс„ же был на него донос. На обыск приш„л сам начальник  отделения  и  свора
офицеров: "Американцев  жд„шь?"  Заставил  его  читать  по-английски  вслух.
"Сколько сроку осталось?" -- "Два года." -- "Будет двадцать!" Да еще и стихи
нашли: "Любовью интересуешься?.. Создайте ему такие условия, чтобы у него не
только английский, но и  русский  из  головы  вылетел!"  (Рабы-придурки  еще
шипели на Стоика: "И нас подводишь! Еще и нас разгонят!")

   8. Когда же после смерти Сталина Янош был  реабилитирован,  то,  говорят,
щекотало его любопытство  попросить  копию  приговора  на  венгерском,  чтоб
узнать, [[за что]] ж он 9 лет сидел? Но побоялся: "еще подумают --  а  зачем
это мне? А мне и действительно это уже не очень нужно..." Он  понял  [[наш]]
дух: а зачем бы в самом деле ему теперь знать?..

   9. Пусть разъяснят мне: это поведение  в  какую  укладывается  идеологию?
(Сравните  коммунистическую  санчасть  у  Дьякова:  "Что,  зубки   заболели,
бендеровская твоя харя?")

   10. От иностранцев я слышал не раз, что Лермонтов им дороже всех  русских
поэтов. Все-таки Пушкин, говорили они, мог написать "Клеветникам России".  А
Лермонтов не сослужил самодержавию ни на пятнышко.

   11. Всех венгров отпустили домой после смерти  Сталина,  и  Янош  избежал
судьбы Мцыри, к которой вполне уже был готов.
   Прошло двенадцать лет, среди  них  --  и  1956-й.  Янош  --  бухгалтер  в
маленьком городочке Надьканижа, где никто не  знает  русского  и  не  читает
русских книг. И что же пишет он мне теперь?
   "Уже после всех событий я искренне твержу, что не отдал бы назад  прошлое
мо„. Узнал я сурово то, что другим недоступно... При освобождении  я  обещал
оставшимся товарищам, что  русского  народа  никогда  не  забуду,  и  не  за
выносивших страдания, а за доброе сердце... Зачем в газетах с участием слежу
за новостями бывшей  моей  "родины"?..  Произведение  русских  классиков  --
полный полк в моей библиотеке и на русском сорок один томов, а на украинском
четыре (Шевченко)... Другие читают от русских, как от англичан, от немцев, а
я читаю русских по-другому. Для меня Толстой ближе Томаса Манна, а Лермонтов
куда ближе Г„те.
   Ты не угадаешь, как я тоскую безгласно о многом. Иногда меня  спрашивают:
что ты за чудак? Что ты там хорошего видал, почему тебя тянет  к  русским?..
Как объяснить, что вся молодость моя прошла там, а жизнь это вечное прощание
от убегавших дней... Как же отвернуться мальчишком обиженной -- ведь  девять
лет моя судьба совпадала с вашими. Как объяснить, почему  вздрогнет  сердце,
когда услышу по радио русскую народную песню? Пропою  сам  вполголоса:  "Вот
мчится тройка удалая..." -- и так больно становится,  что  дальше  петь  нет
сил. А дети просят научить их по-русски. Подождите дети, разве кому  собираю
я русских книг?.."

   12. Свобода! -- Совершить или умереть!


   Глава 6. Убежденный беглец

   Когда Георгий Павлович Тэнно рассказывает теперь  о  прошлых  побегах  --
своих, и товарищей,  и  о  которых  только  знает  понаслышке,  то  о  самых
непримеримых  и  настойчивых  --  об  Иване  Воробьеве,  Михаиле  Хайдарове,
Григории  Кудле,  Хафизе  Хафизове,  он  с  похвалой   говорит:   "Это   был
[убежд„нный] беглец!"
   Убежд„нный беглец! -- это тот, кто ни минуты не сомневается, что человеку
жить за реш„ткой нельзя! -- ни  даже  самым  обеспеченным  придурком,  ни  в
бухгалетерии, ни в КВЧ, ни в хлеборезке! Тот, кто, попав в  заключение,  вс„
дневное время думает о  побеге,  и  ночью  во  сне  видит  побег.  Тот,  кто
[подписался] быть непримиримым, и все свои действия подчиняет только  одному
-- побегу! Кто ни единого дня не сидит в лагере просто так: всякий  день  он
или готовится к побегу, или  как  раз  в  побеге,  или  пойман,  избит  и  в
наказание сидит в лагерной тюрьме.
   Убежд„нный беглец! -- этот тот, кто знает, на что ид„т. Кто видел и трупы
застреленных беглецов,  для  показа  разложенные  у  развода.  Кто  видел  и
привез„нных живыми --  синекожего,  кашляющего  кровью,  которого  водят  по
баракам и заставляют кричать: "Заключ„нные! Смотрите, что' со мной!  Это  же
будет и с вами!" Кто знает, что чаще всего труп беглеца слишком тяж„л, чтобы
его доставлять в лагерь. А поэтому приносят в вещмешке только голову или (по
уставу так  верней)  --  еще  правую  руку,  отрубленную  по  локоть,  чтобы
спецчасть могла проверить отпечаток пальцев и списать человека.
   Убежд„нный беглец! -- это тот, против которого и  вмуровывают  реш„тки  в
окна; против которого и обносят  зону  десятками  нитей  колючей  проволоки,
воздвигают вышки, заборы, заплаты, расставляют секреты, засады, кормят серых
собак багровым мясом.
   Убежд„нный беглец -- это еще и тот, кто  отклоняет  расслабляющие  упреки
лагерных обывателей: из-за беглецов другим  будет  хуже!  режим  усилят!  по
десять раз на проверку! баланда жидкая! Кто отгоняет от  себя  ш„пот  других
заключ„нных не только о  смирении  ("и  в  лагере  можно  жить,  особенно  с
посылками"), но даже о  протестах,  о  голодовках,  ибо  это  не  борьба,  а
самообман. Изо всех средств борьбы он видит один, он верит одному, он служит
одному -- побегу!
   Он -- просто  не  может  иначе!  Он  так  создан.  Как  птица  не  вольна
отказаться от сезонного перел„та, так убежд„нный беглец не может не бежать.
   В промежутках между двумя неудавшимися побегами Георгия Тэнно  спрашивали
мирные лагерники: "И что тебе не сидится? Что  ты  бегаешь?  Что  ты  можешь
найти на воле, особенно на теперешней?" -- "Как -- что? -- удивлялся  Тэнно.
-- Свободу! Сутки побывать в тайге не в кандалах -- вот и свобода!
   Таких, как он, как Воробь„в, ГУЛаг и Органы не  знали  в  сво„  [среднее]
время -- время кроликов. Такие арестанты встречались только в  самое  первое
время, а потом уж только после войны.
   Вот таков Тэнно. Во всяком новом лагере (а его этапировали частенько)  он
был вначале подавлен, грустен -- пока не созревал у него план побега.  Когда
же план появлялся -- Тэнно весь просветляется, и улыбка торжествовала на его
губах.
   И когда, вспоминает он, начался всеобщий пересмотр дел и реабилитации, он
упал духом: он ощутил, что надежда на  реабилитацию  подрывает  его  волю  к
побегу.



   Сложная жизнь его не помещается в эту книгу. Но жилка беглеца у  него  от
рождения. Реб„нком он из Брянского интерната бежал "в Америку", то  есть  на
лодке по Десне; из пятигорского детдома зимой  --  в  нижнем  белье  перелез
через железные ворота -- и к бабушке. И  вот  что  самобытно:  в  его  жизни
переплетаются мореходная линия и цирковая.  Он  кончил  мореходное  училище,
ходил матросом на ледоколе, боцманом  на  тральщике,  штурманом  в  торговом
флоте. Кончил военный институт иностранных языков, войну провел  в  Северном
флоте, офицером связи на английских конвойных судах ходил  в  Исландию  и  в
Англию ([фото 4]). Но и он же с детства занимался  акробатикой,  выступал  в
цирках при НЭПе и позже в промежутках  между  плаваниями;  был  тренером  по
штанге; выступал с номерами "мнемотехники", "запоминанием" множества чисел и
слов, "угадыванием" мыслей на расстоянии. А цирк и  портовая  жизнь  привели
его и к небольшому касанию с блатным миром: что-то от их языка, авантюризма,
хватки, отчаянности. Сидя потом с блатарями в многочисленных режимках --  он
еще и еще черпает что-то от них. Это тоже  вс„  пригодится  для  убежд„нного
беглеца.
   Весь опыт человека складывается в человеке -- так получаемся мы...
   В 1948 году его внезапно демобилизовали. Это был уже сигнал с того  света
(знает языки,  плавал  на  английском  судне,  к  тому  же  эстонец,  правда
петербургский) -- но ведь нас питают надежды  на  лучшее.  В  рождественский
канун  того  же  года  в  Риге,  где  Рождество  еще  так  чувствуется,  так
празднично, -- его арестовали и привели в подвал на  улице  Амату,  рядом  с
консерваторией. Входя в первую свою  камеру,  он  не  удержался  и  зачем-то
объяснил равнодушному молчуну-надзирателю: "Вот на это самое время у  нас  с
женой были билеты на "Графа Монте-Кристо". Он боролся за свободу, не смирюсь
и я".
   Но рано еще было бороться. Ведь  нами  всегда  владеют  предположения  об
[ошибке]. Тюрьма? -- за что? -- не может быть! [Разберутся]! Перед этапом  в
Москву его  еще  даже  нарочно  успокоили  (это  делается  для  безопасности
перевозки),  начальник  контрразведки  полковник   Морщинин   даже   приехал
проводить на вокзал, пожал руку: "поезжайте спокойно!".  Со  спецконвоем  их
получилось четверо, и они ехали в отдельном купе  мягкого  вагона.  Майор  и
старший лейтенант, обсудив, как они  весело  проведут  в  Москве  Новый  год
(может быть для таких командировок и придумывается спецконвой?), залегли  на
верхние полки и как  будто  спали.  На  другой  нижней  лежал  старшина.  Он
шевелился всякий раз, когда арестованный  открывал  глаза.  Лампочка  горела
верхняя синяя. Под головой у Тэнно  лежала  первая  и  последняя  торопливая
передача жены -- локон е„ волос и плитка шоколада. Он лежал и  думал.  Вагон
приятно стучал. Любым смыслом и любым предсказанием вольны мы наполнить этот
стук. Тэнно он наполнял надеждой: "разберутся". И поэтому серь„зно бежать не
собирался. Только примеривался, как бы это можно было сделать. (Он потом еще
вспомнит не раз эту ночь и только будет покрякивать с досады. Никогда уже не
будут так легко убежать, никогда больше воля не будет так близка!)

   Приведена фотография. "4. Георгий Павлович Тэнно" -- прим. А. К.

   Дважды за ночь Тэнно выходил  в  уборную  по  пустому  ночному  коридору,
старшина ш„л с ним. Пистолет у него висел на длинной подвеси, как  всегда  у
моряков. Вместе с арестованным он втиснулся в саму уборную. Владея  приемами
дзюдо и борьбы, ничего не стоило [прихватить] его  здесь,  отнять  пистолет,
приказать молчать и спокойно уйти на остановке.
   Во второй раз старшина побоялся войти в тесноту, остался  за  дверью.  Но
дверь была закрыта, пробыть можно было сколько угодно  времени.  Можно  было
разбить стекло, выпрыгнуть на полотно. Ночь! Поезд не  ш„л  быстро  --  48-й
год, делал частые остановке. Правда, зима, Тэнно без пальто и с собой только
пять рублей, но у него не отобраны еще часы.
   Роскошь спецконвоя закончилась в Москве на вокзале. Дождались,  когда  из
вагона вышли все пассажиры, и в вагон вош„л старшина с голубыми погонами, из
воронка: "Где он?"
   При„м, бессоница, боксы,  боксы.  Наивное  требование  скорее  вызвать  к
следователю. Надзиратель зевнул: "Еще успеешь, надоест".
   Вот и следователь. "Ну, рассказывай о своей преступной деятельности."  --
"Я ни в ч„м не виноват!" -- "Только папа Пий ни в ч„м не виноват."
   В камере -- вдво„м с наседкой. Так и [подгораживается]:  а  что  было  на
самом деле? Несколько допросов -- и вс„ понятно: разбираться  не  будут,  на
волю не выпустят. И значит -- бежать!
   Всемирная слава Лефортовской тюрьмы не удручает Тэнно. Может быть, это --
как новичок на фронте, который ничего не испытав, ничего и не  боится?  План
побега подсказывает следователь -- Анатолий Левшин. Он подсказывает его тем,
что становится злобен, ненавистлив.
   Разные мерки у людей, у народов. Сколько  миллионов  переносило  бить„  в
этих стенах, даже не называя это пытками. Но для  Тэнно  сознание,  что  его
могут безнаказанно бить -- невыносимо. Это -- надругательство, и лучше тогда
не жить. И когда Левшин после  словесных  угроз  в  первый  раз  подступает,
замахивается -- Тэнно вскакивает и отвечает с яростной дрожью: "Смотри,  мне
вс„ равно не жить! А вот [глаз] один или два я тебе сейчас [вытащу]!  Это  я
смогу!"
   И следователь отступает. Такая мена своего хорошего глаза за гиблую жизнь
арестанта не подходит  ему.  Теперь  он  изматывает  Тэнно  карцерами,  чтоб
обессилить. Потом инсценирует, что женщина,  кричащая  от  боли  в  соседнем
кабинете -- жена Тэнно, и если он не  признается  --  е„  будут  мучить  еще
больше. Он опять не рассчитал, на кого  напал!  Как  удара  кулаком,  так  и
допроса жены Тэнно вынести не мог.  Вс„  ясней  становилось  арестанту,  что
этого следователя придется убить. Это соединилось  и  с  планом  побега!  --
майор Левшин носил  тоже  морскую  форму,  тоже  был  высокого  роста,  тоже
блондин. Для  вахт„ра  следственного  корпуса  Тэнно  вполне  мог  сойти  за
Левшина. Правда  у  него  было  лицо  полное,  лощенное,  а  Тэнно  выхудал.
(Арестанту нелегко себя увидеть в зеркало. Даже если с допроса попросишься в
уборную, там  зеркало  завешено  ч„рной  занавеской.  Лишь  при  удаче  одно
движение, отклонил занавеску -- о, как измучен и бледен!  Как  жалко  самого
себя!)
   Тем временем из камеры убрали бесполезного стукача. Тэнно  исследует  его
оставшуюся кровать. Поперечный металлический стержень в  месте  крепления  с
ножкой койки -- проржавлен, ржавчина выела часть толщины, закл„пка  держится
плохо. Длина стержня -- сантиметров семьдесят. Как его выломать?
   Сперва надо... отработать в себе мерный сч„т секунд. Потом подсчитать  по
каждому надзирателю, каков  промежуток  между  двумя  его  заглядываниями  в
глазок (само собой, кто из надзирателей дежурит --  надо  представлять  так,
будто ты вольно ходишь по коридору). Промежуток -- от сорока пяти секунд  до
шестидесяти пяти.
   В один такой промежуток -- усилие, и стержень хрустнул  с  проржавленного
конца. Второй -- целый, ломать его трудней. Надо встать на него двумя ногами
-- но он загремит о пол. Значит,  в  промежутке  успеть:  на  цементный  пол
подложить подушку, стать, сломить, подушку на место, и стержень -- пока хотя
бы в свою кровать. И вс„ время считать секунды.
   Сломано. Сделано!
   Но это не выход: войдут, найдут, погибнешь  в  карцерах.  Двадцать  суток
карцера -- потеря сил не только  для  побега,  но  даже  от  следователя  не
отобь„шься. А вот что: надпороть ногтями матрац. Оттуда вынуть немного ваты.
Ватой обернуть концы стержня  и  вставить  его  на  прежнее  место.  Считать
секунды! Есть, поставлен!
   Но и это -- не надолго. Раз в 10 дней -- баня, а за время бани -- обыск в
камере. Поломку могут обнаружить. Значит действовать  быстрей.  Как  вынести
стержень на допрос?.. При выпуске из тюрьмы не обыскивают. Прохлапывают лишь
по возвращению с допроса и то -- бока и грудь,  где  карманы.  Ищут  лезвия,
боятся самоубийств.
   На Тэнно под морским кителем -- традиционная тельняшка, она греет тело  и
дух. "Дальше в море --  меньше  горя!"  Попросил  у  надзирателя  иголку  (в
определ„нное время е„ дают), якобы -- пришить пуговицы, сделанные из  хлеба.
Расстегнул китель, расстегнул брюки, вытащил край тельняшки и на  ней  внизу
изнутри зашил рубец -- получился как карманчик (для нижнего  края  стержня).
Еще загодя оторвал кусочек  тес„мки  от  кальсон.  Теперь,  делая  вид,  что
пришивает пуговицу к кителю, пришил эту тесемку с изнанки тельняшки на груди
-- это будет петля, направляющая для прута.
   Теперь тельняшка оборачивается задом напер„д, и день за  дн„м  начинаются
тренировки. Прут устанавливается на спину, под тельняшку: продевается  через
верхнюю  петлю  и  упирается  в  нижний  карманчик.  Верхний   конец   прута
оказывается на уровне шеи, под воротником кителя. Тренировка в  том,  чтобы,
от заглядывания до заглядывания: забросить руку к затылку -- взять  прут  за
конец, туловище отогнуть назад -- выпрямиться с наклоном вперед, как  тетива
лука, одновременно вытягивая прут  --  и  резким  махом  ударить  по  голове
следователя. И снова вс„  на  место!  Заглядывание.  Арестант  перелистывает
книгу.
   Движение получалось вс„ быстрей и быстрей, прут уже  свистел  в  воздухе.
Если удар и не будет насмерть -- следователь свалится без сознания.  Если  и
жену посадили -- никого вас не жаль!
   Еще заготавляются два ватных валика -- вс„ из того же матраца.  Их  можно
заложить в рот за зубы и создать полноту лица.
   Еще, конечно, надо быть  побритым  к  этому  дню  --  а  обдирают  тупыми
бритвами раз в неделю. Значит день не безразличен.
   А как сделать румянец на лице? Чуть натереть щ„ки кровью. [Его] кровью.
   Беглец не может смотреть и слушать "просто  так",  как  другие  люди.  Он
должен смотреть и слушать со своей особой бегляцкой целью. И никакой  мелочи
не пропускать, не дав ей истолкования. Ведут ли его на допрос, на  прогулку,
в уборную -- его ноги считают шаги, его ноги считают ступеньки (не  вс„  это
понадобится, но -- считают);  его  туловище  отмечает  повороты;  глаза  его
опущенной по команде головы рассматривают пол -- из чего  он,  цел  ли,  они
ворочаются по крайним доступным окружностям --  и  разглядывают  все  двери,
двойные, одинарные, какие на них ручки, какие на них замки, в какую  сторону
открываются;  голова  оценивает  назначение  каждой  двери;  уши  слушают  и
сопоставляют: вот этот звук уже доносился ко мне в камеру, а означает он вот
что.
   Знаменитый лефортовский  корпус  буквою  "К"  --  прол„т  на  все  этажи,
металлические галереи,  регулировщик  с  флажками.  Переход  в  следственный
корпус. Допрашивают попеременно в разных кабинетах -- тем лучше! --  изучить
расположение всех коридоров и дверей  следственного  корпуса.  Как  попадают
сюда следователи снаружи?  Вот  мимо  этой  двери  с  квадратным  окошечком.
Главная проверка их документов, конечно, не здесь, а  на  внешей  вахте,  но
здесь тоже они как-то отмечаются или  наблюдаются.  Вот  спускается  один  и
кому-то наверх говорит: "Так я поехал в министерство!"  Отлично,  эта  фраза
подойд„т беглецу.
   Как они дальше идут потом на вахту --  это  надо  будет  догадаться,  без
колебания пойти правильно. Но наверно ж  протоптана  в  снегу  дорожка.  Или
асфальт должен быть темней и грязней. А как они проходят  вахту?  Показывают
сво„ удостоверение? Или при входе оставили его у вахтера, а теперь  называют
фамилию и забирают? Или всех знают в лицо, и называть фамилию будет  ошибка,
надо только руку протянуть?
   На  многое  можно  ответить,  если  не  вникаешь  во   вздорные   вопросы
следователя, а хорошо наблюдаешь за ним. Чтобы починить карандаш, он доста„т
бритвенное лезвие из какого-то своего  удостоверения  в  нагрудном  кармане.
Сразу вопросы:
   -- это -- не пропуск. А пропуск -- на вахте?
   --  книжечка  очень  похожа  на  автомобильные  права  вождения.  Так  он
приезжает на автомобиле? Тогда с ним и ключ? Ставит он машину перед воротами
тюрьмы?  Надо  будет  здесь,  не  выходя  из  кабинета,  прочесть  номер  на
техническом талоне, чтобы не путать там.
   Раздевалки у них нет. Морское пальто и шапку он вешает здесь, в кабинете.
Тем лучше.
   Не забыть, не упустить ни одного важного дела, и вс„ уложить в 4-5 минут.
Когда он уже будет лежать, поверженный, -1) сбросить свой китель, надеть его
более новый с погонами;
   2) снять с него ботиночные шнур