и - хватит! Вот те  раз!  Да  вы
уже девять лет с нами - в дождь и в ведро - все одно.
     Шелдер. Мы не хотим потерять вас, Мор. Ну, не надо! Дайте нам обещание,
и дело с концом!
     Мор. Я не даю пустых обещаний. Вы просите от меня слишком многого.

                    Пауза. Все четверо смотрят на Мора.

     Шелдер.  У  правительства  достаточно  серьезных  оснований   для   той
политики, которую оно проводит.
     Мор.  Всегда  легко  найти  серьезные   основания   для   того,   чтобы
расправиться с тем, кто слабее.
     Шел дер. Дорогой Мор, как вы можете  ратовать  за  этих  мерзавцев,  за
каких-то угонщиков скота?
     Мор. Лучше угонять скот, чем загонять в подполье свободу!
     Шелдер. Послушайте, единственное, чего мы добиваемся, - это,  чтобы  вы
не разъезжали по стране, выступая с такими речами.
     Мор. Но именно это я и считаю себя обязанным делать!

                Опять все в немом ужасе уставились на Мора.

     Xоум. К нам-то вы носа не покажете, вы уж извините меня!
     Уэйс. Ну, знаете, сэр...
     Шелдер. Время крестовых походов прошло, Мор.
     Мор. Вы так думаете?
     Бэннинг. Да нет, не в том дело, но мы не  хотим  расставаться  с  вами,
мистер Мор. Это тяжело, очень тяжело после трех избирательных кампаний.  Ну,
взгляните вы на все это попросту, по-человечески! Разве можно порочить  свою
родину теперь, после этого ужасного побоища на перевале? Подумайте хотя бы о
своей жене! Я знаю, что полк, в котором служит ее брат, сегодня отбывает. Ну
посудите сами, что она должна испытывать!

        Мор отходит к нише. Члены делегации обмениваются взглядами.

     Мор (оборачиваясь). Стараться заткнуть мне рот таким способом - это уже
слишком.
     Бэннинг. Мы только хотим уберечь вас от греха.
     Mор. Я девять лет занимал свое место в  парламенте  в  качестве  вашего
избранника, как вы говорите - и в дождь и в ведро.  Вы  все  ко  мне  всегда
хорошо относились. И я был всей душой предан своей работе, Бэннинг. Я  вовсе
не хочу в сорок лет закончить свою политическую карьеру.
     Шелдер. Совершенно верно, и мы не хотим, чтобы у вас были  такого  рода
неприятности.
     Бэннинг. Совсем уж не по-дружески было бы создавать у вас  неправильное
впечатление о том, какие чувства к вам питают. Сейчас  вам  остается  только
одно, мистер Мор: помолчать, пока не уймутся страсти. Если  уж  таковы  ваши
взгляды. Ох, и язык же у вас!.. Но вспомните, что  вы  ведь  и  нам  кое-чем
обязаны. Вы большой человек, и взгляды у вас  должны  быть  как  у  большого
человека.
     Мор. Я и стремлюсь к этому по мере сил.
     Xоум. А в чем, собственно, заключаются ваши взгляды?  Вы  уж  извините,
что я задаю этот вопрос.
     Мор (поворачиваясь к нему).  Мистер  Хоум,  великая  держава,  подобная
нашей, должна свято хранить самые высокие и благородные идеалы человечества.
Разве несколько случаев нарушения законности могут служить оправданием того,
что у этого маленького народца отнимают свободу?
     Бэннинг. Отнимают свободу? Это уж вы перехватили!
     Мор. Ага, Бэннинг, вот мы и подошли к самой сути дела. В  глубине  души
никто из вас не сочувствует этому, вы против того, чтобы  порабощать  другой
народ, будь то силой или обманом. А ведь вы отлично знаете, что мы вторглись
туда, чтобы остаться надолго, как уже делали это с другими странами, как все
великие державы делают с другими странами, если они маленькие и  слабые.  На
днях премьер-министр произнес следующие слова: "Если нас  теперь  принуждают
проливать кровь и тратить деньги, мы должны сделать так,  чтобы  нас  больше
никогда к этому не принудили". Это  может  означать  только  одно  -  призыв
проглотить эту страну.
     Шелдер. Ну что же, откровенно говоря, это было бы не так уж плохо.
     Xоум. Не нужна нам их проклятая страна,  нас  просто  вынудили  принять
такие меры.
     Мор. Нет, нас никто не вынуждал
     Шел дер. Дорогой Мор, что такое вообще цивилизация,  как  не  логически
неизбежное  заглатывание  низших  человеческих  формаций  более  высокими  и
совершенными? Разве здесь не происходит то же самое?
     Мор. Тут мы никогда не поймем  друг  друга,  Шелдер,  даже  если  будем
спорить целый день. Но дело не в том, кто из нас прав - вы или я, а дело вот
в чем: что должен делать тот, кто всем  сердцем  убежден  в  своей  правоте?
Ответьте мне, пожалуйста.

                      Некоторое время царит молчание.

     Бэннинг  (просто).  Я  все  время  думаю  об  этих  беднягах,  о  наших
несчастных солдатах на перевале.
     Мор. Они у меня перед  глазами,  так  же  как  и  у  вас,  Бэннинг!  Но
вообразите себе такую  картину:  в  нашем  собственном  графстве,  допустим,
где-нибудь  в  Черной  Долине...  тысяча   бедняг-иностранцев,   мертвых   и
умирающих... и уже вороны вьются над ними. В  нашей  собственной  стране,  в
нашей родной долине - в нашей,  нашей  поруганной,  оскверненной.  Разве  вы
стали бы горевать о них, называть их "несчастными"? Нет, для вас  это  будут
захватчики, вторгшиеся на чужую землю, вороватые псы! Убить  их,  уничтожить
их! Вот как вы бы к этому отнеслись, и я тоже.

Страстность  этих  слов потрясает и берет за живое сильнее всяких логических
                            доводов. Все молчат.

Ну  вот,  видите!  В чем же тут разница? Мне не настолько чужды человеческие
чувства,  чтобы  мне  тоже  не хотелось стереть позорное пятно катастрофы на
перевале!  Но что было, то было, и несмотря на все мои добрые чувства к вам,
несмотря  на  все  мои  честолюбивые  стремления, - а они занимают далеко не
последнее  место  (очень тихо), - несмотря на мучения моей жены, я должен от
всего этого отрешиться и возвысить голос против войны.
     Бэннинг (говорит медленно и как бы советуясь  взглядом  с  остальными).
Мистер Мор, никого на свете я так не уважаю, как вас. Я не знаю, что они там
скажут, когда мы вернемся, но я лично чувствую, что  я  больше  не  в  силах
принуждать вас отказаться от своих убеждений.
     Шелдер. Мы не отрицаем, что по-своему вы правы.
     Уэйс. Да, безусловно.
     Шелдер.  Я  полагаю,  что  каждый  должен  иметь  возможность  свободно
высказывать свое мнение.
     Мор. Благодарю вас, Шелдер.
     Бэннинг. Ну что же, ничего не поделаешь! Надо брать вас таким, какой вы
есть; но чертовски жаль, что все так получилось, - будет тьма неприятностей.

Его   глаза   останавливаются   на   Хоуме,   который   наклонился  вперед и
вслушивается,  приложив  ладонь  к уху. Издалека очень слабо доносятся звуки
           волынок. Все сейчас же улавливают их и прислушиваются.

     Xоум. Волынки!

Фигурка  Олив  промелькнула мимо двери на террасу. Кэтрин оборачивается, как
                        бы желая последовать за ней.

     Шелдер. Шотландцы! (Встает.)

Кэтрин быстро выходит на террасу. Один за другим все подходят к окну и в том
же   порядке   выходят   на   террасу.  Мор  остается  один  в  комнате.  Он
поворачивается  к нише. Звуки музыки нарастают, приближаются. Мор отходит от
окна,  его  лицо искажено внутренней борьбой. Он шагает по комнате, невольно
                            впадая в ритм марша.
Музыка  медленно  замирает  в  отдалении,  уступая  место  барабанному бою и
тяжелой  поступи  марширующей  роты. Мор останавливается у стола и закрывает
лицо  руками.  Депутация  возвращается  с  террасы.  Их  лица  и  манеры уже
            совершенно другие. Кэтрин останавливается в дверях.

     Xоум (странным, почти угрожающим тоном). Так не  годится,  мистер  Мор.
Дайте нам слово, что вы будете молчать.
     Шелдер. Да ну же! Не упрямьтесь, Мор!
     Уэйс. Да, действительно, действительно.
     Бэннинг. Мы должны получить от вас обещание...
     Мор (не поднимая головы). Я... я...

                Слышна барабанная дробь марширующего полка.

     Бэннинг. Неужели вы можете слышать это равнодушно, когда  вашей  родине
только что нанесен удар?

        Теперь слышится нестройный говор толпы, провожающей войска.

     Mор. Я даю вам...

Затем  ясно  и отчетливо над всеми другими звуками раздаются слова: "Задайте
им  жару,  ребята! Оботрите сапоги об их паршивую землю! Утопите все в крови
         до последнего акра!" И взрыв хриплых возгласов одобрения.

(Вскинув голову.) Вот она, реальная действительность! Клянусь небом! Нет!
     Кэтрин. О!
     Шелдер. В таком случае мы удаляемся.
     Бэннинг. Вы это серьезно? Тогда вы потеряете наши голоса.

                               Мор кланяется.

     Хоум. Тем лучше для нас! (Мечет злобные  взгляды  то  на  Мора,  то  на
Кэтрин.) Поездите-ка со своими дурацкими речами по всей стране! Вы  увидите,
что о вас думают! Уж вы меня извините!

Молча  один  за  другим  они  выходят  в  переднюю,  только  Бэннинг еще раз
оглядывается.  Мор  садится  за  стол  перед грудой газет. Кэтрин неподвижно
           стоит в дверях. Олив входит с террасы и идет к матери.

     Олив. Какие славные солдатики! А  за  ними  столько  грязных  людей,  а
некоторые совсем чистые, мамочка. (По лицу матери видит -  произошло  что-то
серьезное; глядит на отца, затем  тихонько  подходит  к  нему.)  Папа,  дядя
Хьюберт уехал и тетечка Элен плачет и... посмотри на мамочку!

                      Мор поднимает голову и смотрит.

Ну,  перейди  же  на нашу сторону, папочка, пожалуйста! (Трется щекой об его
щеку.  Видя,  что  он  не отвечает ей тем же, отходит от него и с удивлением
глядит то на него, то на мать.)

                                  Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Мощенный  булыжником  переулок  без  тротуара,  куда  выходит  задний  фасад
пригородного  театра.  Высокая  Грязно-желтая  стена  без  окон вся заклеена
обрывками   старых  театральных  афиш  и  объявлениями  "Сдается  в  наем!",
несколькими  разорванными  и  одной  еще  не  тронутой  афишей  со следующим
объявлением:  "1 октября. Антивоенный митинг. Выступят Стивен Мор, эсквайр и
другие". На мостовой - мусор, обрывки бумаги. Три каменные ступеньки ведут к
двери  за  кулисы. Вечер. Темно. Свет падает только от уличного фонаря около
стены.  Слышен  слабый,  неясный  шум,  похожий  на  отдаленное  гиканье или
улюлюканье.   Внезапно   в  ту  сторону,  откуда  доносится  шум,  пробегает
мальчишка,  за  ним  спешат  две  вульгарного вида девицы. Некоторое время в
переулке  опять  никого  нет.  Затем  дверь  открывается, и швейцар, высунув
голову, озирается кругом. Он исчезает, но через секунду появляется вновь, за
               ним следуют три джентльмена в черных костюмах.

     Швейцар. Никого нет. Вы можете уходить,  джентльмены.  Сначала  налево,
потом сразу направо за угол.
     Трое (отряхиваются от пыли и  поправляют  галстуки).  Большое  спасибо!
Спасибо!
     Первый джентльмен в черном. А где Мор? Он еще не уходит?

            К ним присоединяется четвертый джентльмен в черном.

     Четвертый  джентльмен  в  черном.  Идет  вслед  за  мной.   (Швейцару.)
Благодарю вас.

Они  торопливо уходят. Швейцар скрывается за дверью. Мимо пробегает еще один
          юнец. Затем дверь снова открывается. Выходят Стил и Мор.
Мор  в  нерешительности  стоит  на  ступеньках. Затем поворачивается, как бы
                              желая вернуться.

     Стил. Идемте же, сэр, идемте!
     Мор. Не по душе мне это, Стил!
     Стил (берет Мора под руку  и  почти  тащит  его  вниз  по  ступенькам).
Идемте, нельзя подводить тех, кто сдал вам помещение.

                          Мор все еще колеблется.

Мы  рискуем  застрять  здесь еще на час, а вы обещали миссис Мор быть дома в
половине  одиннадцатого.  Не  заставляйте ее волноваться. Ведь она не видела
вас уже полтора месяца.
     Мор. Ну, хорошо. Не вывихните мне руку.

Они  спускаются  по  ступенькам  и  идут налево, когда в переулке появляется
бегущий   мальчишка.   Увидев   Мора,  он  останавливается,  как  вкопанный,
поворачивается  кругом, потом с пронзительным криком: "Он здесь! Это он! Вот
                           он!" - мчится обратно.

     Стил. Быстрее, сэр, быстрее!
     Мор. Это уже предельный конец, как выразился один иностранный посол.
     Стил (тащит его назад к двери). Ну, тогда хотя бы вернитесь назад!

  Слева, толкая друг друга, выбегают мужчины, мальчишки и несколько девиц.
Это  пестрая,  жаждущая  развлечений  толпа:  праздные гуляки, ремесленники,
чернорабочие,  девицы явно вульгарного вида. Похожи на стаю псов, увлеченных
погоней  и  уже  отведавших  крови.  Они  толпятся вокруг ступенек, пока еще
обнаруживая   нерешительность   и   любопытство,  которое  возникает,  когда
начинается   новый  этап  любой  травли.  Мор,  стоя  на  нижней  ступеньке,
                   поворачивается и обводит их взглядом.
     Девица (с краю). Который из них он? Старый или молодой?

           Мор поворачивается и поднимается на верхнюю ступеньку.

     Высокий юноша (с прилизанными черными волосами и  в  котелке).  Эй  ты,
проклятый предатель!

Мор оборачивается, чтобы встретить лицом к лицу залп насмешек и издевок; хор
злобных  выкриков  сперва  нарастает,  затем  постепенно  стихает, как будто
                хулиганы поняли, что они портят себе забаву.

     Одна из девиц. Не пугайте бедняжку!

                 Девица, стоящая за нею, визгливо хохочет.

     Стил (упорно тянет Мора за руку). Пойдемте, сэр.
     Мор (вырывает руку и обращается к толпе). Ну, чего же вы хотите?
     Голос. Речь!
     Мор. Вот как! Это новость!
     Грубый голос (откуда-то сзади). Смотрите, как он  труса  празднует.  По
лицу видно.
     Огромный чернорабочий (впереди). Заткнись! Дайте человеку высказаться!
     Высокий юноша. Молчать перед проклятым изменником?!

Какой-то  юноша  заиграл  на  концертино,  раздается  смех,  затем  внезапно
                            наступает молчание.

     Mор. Я скажу все в двух словах!
     Мальчишка  из  лавки  (швыряет  скорлупу  от  грецкого  ореха,  которая
попадает Мору в плечо). Ага! Попал!
     Мор. Идите домой и поразмыслите как следует. Если бы  к  нам  вторглись
иноземцы, разве вы не стали бы драться не на жизнь, а на смерть, как дерутся
там сейчас горцы?
     Высокий юноша. Подлые собаки! Почему они не хотят драться в открытую?
     Мор. Они сражаются, как могут.

Новый  взрыв свиста и улюлюканья; заводилой выступает солдат в хаки, стоящий
                                  с краю.

Мой  друг  в хаки взял на себя труд первым начать сейчас вой и гиканье. Но я
не  сказал  ни  слова  против наших солдат. Если я кого-нибудь обвиняю, то в
первую  очередь  правительство  за  то,  что  оно посылает в огонь солдат, и
газеты  за то, что они подстрекают правительство, и вас всех за то, что вы у
них  на поводу и творите такое, чего каждый из вас сам по себе никогда бы не
сделал.

Высокий  юноша  начинает,  а  толпа не очень дружно подхватывает новый поток
                          проклятий и ругательств.

Я утверждаю, что ни один из вас не полезет в драку против слабейшего!

                         Раздаются голоса в толпе.

     Грубый голос. Нечего трепаться!
     Женский голос. Подмазывается!
     Голос высокого юноши. Омерзительный трус!
     Чернорабочий (внезапно проталкиваясь вперед). Эй вы, мистер! Нечего вам
лаять  на  тех,  у  кого  на  войне  друзья!   Убирайтесь-ка   лучше   домой
подобру-поздорову!
     Язвительный голос. И пусть вам жена заткнет уши ватой.

                                Взрыв смеха.

     Дружеский  голос  (откуда-то  издали).  Стыд  и  позор!   Браво,   Мор!
Держитесь!

                   Начавшаяся драка заглушает этот крик.

     Мор (неистово). Перестаньте! Перестаньте! Вы...
     Высокий юноша. Предатель!
     Ремесленник. Штрейкбрехер!
     Человек средних лет. Расстрелять - и все! Он помогает врагам родины.
     Mор. Неужели вы не понимаете, что эти горцы защищают свои дома?!
     Два голоса. Слушайте, слушайте!

                     Их насильно заставляют замолчать.

     Высокий юноша. Шут гороховый!
     Мор (с внезапной яростью). Защищают свои дома! А не накидываются толпой
на безоружных людей.

                       Стил снова тянет его за руку.

     Хулиган. Заткнись, не то мы тебя пристукнем!
     Мор (вновь обретая хладнокровие). Ага! Ну что ж, пожалуйста! Да вы этим
нанесли бы такой  удар  по  всякой  подлой,  трусливой  толпе,  какого  наше
поколение не забудет!
     Стил. Ради бога, сэр!
     Мор (вырывая руку). Ну что же вы?

Начинается  яростный  натиск  толпы, но несколько человек, стоявших впереди,
падают,  прижатые  к  нижней  ступеньке,  и  не дают пройти остальным. Толпа
отступает.  Недолгое  затишье, во время которого Мор спокойно смотрит на них
                                сверху вниз.

     Язвительный голос. А язык у него неплохо подвешен! Экий говорун!

Несколько  ореховых  скорлупок  и кусок апельсинной корки летит Мору прямо в
                   лицо. Он не обращает на это внимания.

     Грубый голос. Так его! Расшевелите его еще немножко!

От  презрительной  улыбки  Мора  издевательский  смех  замирает  и сменяется
                                  гневом.

     Высокий юноша. Изменник!
     Голос. Что ты там застыл, как заколотый боров?
     Хулиган. Давай тащи его оттуда вниз!  (Осмелев  от  шумного  одобрения,
которыми были встречены эти слова, он хлестнул Мора ремнем по ногам.)

Стил  бросается  вперед.  Мор,  протянув  руку,  отводит  его  назад и снова
обращает  спокойный и пристальный взгляд на толпу; от сознания того, что это
          молчание расстраивает их планы, людей охватывает ярость.

     Толпа. Говори или слезай! Сойди оттуда! Убирайся  прочь,  вон,  или  мы
тебя заставим! Давай, живо!

                          Мор остается недвижным.

     Юноша (улучив минуту, когда в толпе  замешательство).  Я  заставлю  его
говорить! Глядите!

Он  выскакивает  вперед  и  плюет Мору прямо на руку. Мор отдернул руку, как
будто  его  ужалили,  но  затем  продолжает  стоять  так  же спокойно, как и
раньше.  Легкий взрыв смеха угасает и сменяется дрожью отвращения, вызванной
таким  поступком.  Но  при  взгляде на презрительное лицо Мора чувство стыда
                   сменяется у них новой вспышкой ярости.

     Высокий юноша. Катись отсюда! А то получишь...
     Голос. Уноси свою харю подальше.
     Хулиган. Дай-ка я вдарю ему!

Два  брошенных камня попадают в Мора. Он шатается и чуть не падает, но снова
                               выпрямляется.

     Голос девицы. Как не стыдно!
     Дружеский голос. Браво, Мор! Держитесь!
     Хулиган. А ну-ка, подбавь ему еще!
     Голос. Нет!
     Голос девицы. Оставьте его в покое! Пошли,  Билли,  нечего  тут  больше
глазеть!

Все  еще  не  отрывая  глаз  от Мора, толпа погружается в неловкое молчание,
нарушаемое  лишь  шарканьем ног. Затем огромный чернорабочий в переднем ряду
              поворачивается и прокладывает себе путь в толпе.

     Чернорабочий. Оставьте его, ребята!

С  угрюмым  и  пристыженным  видом  толпа  постепенно  расходится;  переулок
                                  пустеет.

     Мор (как бы приходя в себя от оцепенения, вытирает  руку  и  отряхивает
костюм). Ну что ж, Стил, пошли!

И  в  сопровождении Стила он спускается по ступенькам и уходит. Проходят два
полисмена,   замечают   разбитый   фонарь.  Один  из  них  останавливается и
               начинает что-то записывать в записную книжку.

                                  Занавес


КАРТИНА ВТОРАЯ

Спальня  Кэтрин:  комната,  панелированная  светлым деревом. Свет от четырех
свечей   падает   на   Кэтрин,  которая  сидит  перед  серебряным  зеркалом,
поставленным  на  старинный  дубовый туалетный столик, и расчесывает волосы.
Дверь  налево приотворена. У стены возле окна стоит еще одно дубовое кресло.
В  окно видна голубая ночь и туман, стелющийся по деревьям; лишь там и сям в
лунном  свете  маячат темные массы ветвей. Когда занавес поднимается, Кэ