еудаче иронически. Но когда  Рози  льнула  к  нему,
близость ее разгоряченной щеки, улыбающиеся губы и  загадочное  мерцание  ее
серых глаз наполняли желанием все его существо. Ему  пришлось  стоять  около
девушек, пока они говорили на непонятном  языке  с  цыганкой,  чьи  космы  и
костлявые  руки  возбуждали  у  него  законное  отвращение.  "Глупости!"   -
проворчал  он,  когда  Рози  протянула  цыганке   ладонь.   Старуха   что-то
пробормотала и бросила на него злобный взгляд. Рози вдруг отдернула  руку  и
перекрестилась. "Глупости!" - снова подумал Суизин и, подхватив девушек  под
руки, поспешно увлек их прочь.
     - Что сказала эта старая карга? -  спросил  он.  Рози  только  покачала
головой. - Неужели вы им верите?
     Глаза Рози наполнились слезами.
     - Цыганки очень мудрые, - прошептала она.
     - Ну, ну... Что же она вам сказала?
     Рози быстро оглянулась вокруг и  скользнула  в  толпу.  После  недолгих
поисков они нашли ее, но Суизин был испуган и ворчал:
     - Вы не должны убегать, это неприлично.
     На возвышении  посреди  круглой  площадки  играл  военный  оркестр.  За
привилегию попасть в этот  волшебный  круг  Суизин  уплатил  три  кроны,  но
выбрал, разумеется, лучшие места. Кроме того, он заказал  вина  и,  разливая
его по бокалам, уголком глаза наблюдал за Рози. В этой грубой, шумной  толпе
исчезла его вчерашняя покровительственная нежность. В конце концов каждый за
себя! У  Рози  порозовели  щеки,  она  смеялась  и  забавно  надувала  губы.
Неожиданно она отставила бокал.
     - Благодарю вас, - сказала она. - Больше не надо.
     Маргит,  чьи  прелестные  губы  беспрестанно  улыбались,   воскликнула:
"Lieber Gott! {Боже милостивый! (нем.).}. Разве это не чудесно -  жить?"  На
этот вопрос Суизин не считал нужным отвечать. Оркестр заиграл вальс. "Сейчас
будут танцевать! Lieber Gott! Фонарики - что за  прелесть!"  Под  деревьями,
словно рой светлячков, перемигивались фонари. Толпа гудела,  как  гигантский
улей. Перед ними появлялись и  исчезали  лица  гуляющих,  и  Рози  стояла  и
смотрела на  них,  как  зачарованная,  словно  это  доставляло  ей  огромное
удовольствие.
     Вокруг оркестра закружились пары. Рози стала покачивать головой в  такт
музыке.
     - О Маргит! - прошептала она.
     На лице Суизина появилось выражение важности и  недовольства.  Какой-то
мужчина, приподняв шляпу, предложил руку Маргит.  Оглянувшись  через  плечо,
она успокоила Суизина:
     - Это друг.
     Суизин смотрел на Рози  -  глаза  у  нее  блестели,  губы  дрожали.  Он
протянул через стол руку и дотронулся до ее пальцев.  Она  бросила  на  него
взгляд: призыв, укор, нежность - все было в этом взгляде. Чего она хотела от
него? Чтобы он пошел танцевать? Не хочет ли  она  сама  замешаться  в  толпу
этого сброда? Не желает ли, чтобы он выставил себя  напоказ  в  этой  орущей
толпе? Рядом чей-то голос произнес: "Добрый вечер!"  Перед  ними  в  наглухо
застегнутом черном сюртуке стоял Кастелиц.
     - Вы не танцуете, Rozsi Kisaszony (мисс Рози)? В таком  случае  окажите
мне честь, - и он подал ей руку.
     Суизин не смотрел на них. Уходя с  Кастелицем,  Рози  бросила  на  него
взгляд, который говорил яснее слов:  "А  вы?"  Вместо  ответа  Суизин  отвел
глаза, а когда опять посмотрел в ее сторону, Рози уже не было.  Он  заплатил
по счету и стал пробираться через толпу. Глубоко дыша и разрумянившись, Рози
в танце приближалась к нему, как бы пытаясь  его  остановить.  Суизину  даже
показалось, что на глазах у нее были слезы. Потом он  снова  потерял  ее  из
виду. Бросить его в первую же минуту, как только  они  остались  наедине,  и
ради кого? Ради этого выскочки с маленькой головой и бегающими глазами!  Это
уж слишком! Вдруг он подумал, что Рози  осталась  одна  с  Кастелицем,  одна
ночью и так далеко от дома.
     "А мне-то какое дело? - думал Суизин, проталкиваясь через толпу. -  Так
мне и надо, нечего путаться с такими людьми". Он  ушел  с  карнавала,  но  с
каждым шагом все сильнее разжигал свое негодование,  все  яснее  представлял
себе ее измену и все больше ревновал ее. "Барон, а нищий", - думал он.
     Неожиданно рядом с ним откуда-то появился Болешске. Суизин все понял, с
первого взгляда. Опять пьян! Это была последняя капля.
     К несчастью, Болешске узнал его. Он был сильно взволнован:
     - Где они? Где мои дочери? - начал он. Суизин  хотел  пройти  мимо,  но
Болешске схватил его за руку. - Послушай, брат! - сказал он. - Вести с  моей
родины! Послезавтра...
     - Оставьте меня в покое! - прорычал Суизин и вырвал руку.
     Он пошел прямо к себе на  квартиру  и,  не  зажигая  света,  улегся  на
жестком диване  в  темной  гостиной,  предаваясь  горьким  размышлениям.  Но
надутые губки Рози, ее лукавые, умоляющие глаза, ее гибкая фигура долго  еще
преследовали Суизина, несмотря на весь его гнев.

VIII

     Наутро карету заказать не удалось, и Суизину пришлось отложить  отъезд.
День был пасмурный и туманный, Суизин бродил по городу,  глядя  на  прохожих
напряженным и вопрошающим взглядом заблудившейся собаки.
     К вечеру он  вернулся  домой.  В  углу  гостиной  стояла  Рози.  Суиэин
почувствовал радость и облегчение, но  лишь  едва  заметно  улыбнулся.  Рози
молчала, закрыв лицо руками. От этого молчания Суизину стало не по себе. Она
принуждала его заговорить первым!  Отчего  она  скрывается?  Его  лицо  ведь
открыто! Почему она молчит? Зачем она здесь, и одна? Тут явно что-то не так.
     И вдруг Рози опустила руки - все лицо ее пылало  и  дрожало,  казалось,
одно слово, даже одно движение - и слезы польются ручьем.
     Суизин отошел к окну. "Надо дать ей время прийти в себя", - подумал он,
но, охваченный безотчетным ужасом перед этим молчанием, быстро повернулся  и
схватил ее за руки. Рози откинулась назад, потом подалась вперед  и  уронила
голову ему на грудь...
     Полчаса спустя Суизин задумчиво ходил взад и вперед по комнате, где еще
сохранился аромат розовых лепестков. На полу валялась перчатка. Он поднял ее
и долго стоял, держа ее в руке. Мысли и чувства  его  безнадежно  спутались.
Эта минута после того, как она ему отдалась,  была  минутой  самого  чистого
самоотречения в его жизни. Но преклонение перед ее  пламенным  самозабвением
сменилось чувством неловкости и мелкого торжества. Он все еще держал в  руке
маленькую перчатку, когда в комнату кто-то вошел. Это был Кастелиц.
     - Чем могу служить? - иронически осведомился Суизин.
     Венгр был возмущен. Почему Суизин не выполнил своих обязанностей  вчера
вечером? Чем он может оправдать свой поступок? И  как  можно  назвать  такое
поведение?
     Суизин, очень похожий в ту минуту на  бульдога,  спросил  у  Кастелица,
какое ему до всего этого дело.
     - Какое дело? Дело джентльмена! По какому праву  англичанин  преследует
девушку?
     - Преследую? - проговорил Суизин. - Значит, вы шпионили за мной?
     - Шпионил? Я, Кастелиц... Маурус Иоганн Кастелиц? Это оскорбление!
     - Оскорбление, - издевался над ним Суизин. - Вы хотите сказать, что  вы
не торчали здесь под окном?
     Кастелиц прошипел в ответ:
     - Если вы не уедете сами, я заставлю  вас  это  сделать  своей  шпагой,
понятно?
     - А если вы немедленно не уберетесь отсюда, я вышвырну вас в окно!
     Несколько  минут  Кастелиц  говорил  по-венгерски,  а  Суизин  ждал   с
натянутой улыбкой,  глядя  на  него  остановившимся  взглядом.  Он  не  знал
венгерского.
     - Если завтра вечером вы еще  будете  в  городе,  -  закончил  Кастелиц
по-английски, - я плюну вам в лицо на улице.
     Суизин смотрел в окно на удаляющегося Кастелица, который  заставил  его
так сердиться и беспокоиться, но в то же время забавлял его. "Ну  что  ж,  -
решил он. - А ведь мне, пожалуй, не поздоровится".
     Думать об этом было неприятно, но эта  мысль  не  покидала  его  и  еще
больше укрепила его решимость. Теперь он думал только  о  том,  как  увидеть
Рози: в нем кипела кровь от ее поцелуев.

IX

     На другой день Суизин долго раздумывал, как быть. И решил пойти к  Рози
не раньше пяти часов. "Нельзя унижаться", - думал он. Было  начало  шестого,
когда он наконец вышел на улицу и с замирающим  сердцем  направился  к  дому
Болешске. Подходя, он был почти уверен, что увидит Рози в  окне,  но  ее  не
было. К его удивлению, окно  было  закрыто;  даже  цветы  под  ним  казались
привядшими. Он постучал. Никто не ответил.  Тогда  он  принялся  колотить  в
дверь кулаками. Наконец вышел  мужчина  с  рыжеватой  бороденкой  и  желчным
лицом, которое чаще всего можно встретить у сапожников, ведущих свой род  от
тевтонов.
     - Что за шум? Чего вам надо? - спросил он по-немецки.
     Суизин указал на лестницу. Человек усмехнулся и покачал головой.
     - Мне нужно пройти наверх, - сказал Суизин.
     Сапожник пожал плечами, и Суизин бросился вверх по лестнице. В комнатах
никого не было. Мебель стояла на месте,  но  нигде  ни  души.  Один  из  его
букетов увядал в стеклянной вазе; зола в камине  остыла,  и  каминная  полка
была усыпана мелкими клочками бумаги. В комнате  уже  стоял  нежилой  запах.
Суиэин прошел в спальню, где долго и бессмысленно глядел на кровати девушек,
стоявшие рядом у стены. На глаза ему попалась лента; он поднял ее и  положил
в карман, словно хотел сохранить  доказательство  того,  что  Рози  когда-то
существовала. Перед зеркалом были разбросаны булавки и рассыпана  пудра.  Он
посмотрел на свое взволнованное лицо и тоскливо  подумал:  "Меня  обманули".
Голос сапожника вернул его к жизни:
     - Tausend Teufel! Eilen Sie, nur! Zeit  ist  Geld.  Kann  nicht  langer
warten! {Тысяча чертей! Что вы там застряли!  Время  -  деньги!  Я  не  могу
больше ждать! (нем.).}
     Суизин медленно спустился по лестнице.
     - Куда они уехали? - с трудом спросил Суизин.  -  Даю  фунт  за  каждое
слово, сказанное по-английски, фунт стерлингов! - И  он  изобразил  пальцами
кружочек.
     Сапожник усмехнулся:
     - Geld! PffI Eilen Sie, nur! {Деньги! Пфф! Торопитесь же! (нем.).}
     В душе Суизина поднималась мрачная злоба.
     - Если не скажешь, тебе будет хуже! - закричал он.
     - Sind ein Komicher Kerl, - сказал сапожник. - Hier ist meine Frau  {Вы
шутник... Вот моя жена, (нем.).}.
     По коридору торопливо шла старая женщина и кричала по-немецки:
     - Не отпускай его!
     Сапожник сердито проворчал  что-то,  повернулся  спиной  к  Суизину  и,
шаркая ногами, ушел.
     Женщина быстро сунула в руку Суизину письмо и так же  быстро  отошла  в
сторону. Письмо было от Рози.

     "Простите, что я, уезжаю, не  попрощавшись.  Сегодня  отец  получил  из
нашего родного города вызов, которого мы так долго ждали, -  писала  она.  -
Через два часа мы уедем. Я молюсь святой деве, чтобы  она  оберегала  вас  и
чтобы вы не совсем забыли меня. Ваш друг, который никогда вас не забудет.

                                                                      Рози".

     Прочитав записку, Суизин почувствовал, что земля уходит у  него  из-под
ног, но тут же в нем заговорило упрямство. "Я  не  сдамся",  -  подумал  он.
Показав соверен, он попытался объяснить женщине,  что  она  получит  монету,
если скажет, куда уехал Болешске. В конце концов она написала несколько слов
в его записной книжке. Суизин отдал ей монету и поспешил в "Золотые  Альпы",
где был официант, знавший английский язык;  он  перевел:  "В  три  часа  они
уехали в карете по направлению к Линцу. У них плохие лошади.  Господин  едет
верхом на белой лошади".
     Суизин немедля нанял экипаж и помчался по дороге к Линцу.  Около  парка
Мирабель он увидел Кастелица и насмешливо усмехнулся: "Ну, этого я  все-таки
провел. Болтать эти чужеземцы мастера, -но что они умеют делать?"
     Настроение у него поднялось, но скоро он опять приуныл. Догонит  ли  он
их? Прошло три часа с тех пор, как они уехали. Правда,  последние  две  ночи
шли дожди и дороги испортились, кроме того, у них плохие лошади и багаж, а у
него лошади отличные, кучер получил на чай, так что часам к десяти вечера он
может их нагнать. Но хочет ли он этого? Какой же он дурак, что не взял своих
вещей, тогда у него был бы  приличный  вид.  Хорош  же  он  будет,  не  имея
возможности переменить сорочку и побриться!  Он  с  ужасом  представил  себя
заросшим щетиной и в несвежем белье. Подумают, что он сошел с  ума.  "Я  сам
себя подвел, - промелькнуло у него в голове. - Ну что,  черт  возьми,  я  им
скажу?" Он мрачно уставился в спину кучера. Затем он снова перечитал  письмо
Рози - оно еще сохранило аромат ее духов. Так он ехал в наступающей темноте,
страдая от тряски, угрызений совести и неодолимой страсти.
     Вскоре совсем стемнело. Стало холодно, и Суизин поднял воротник пальто.
Ему вспомнилась Пикадилли, и вдруг вся эта сумасбродная погоня представилась
ему каким-то опасным и нелепым делом. А там -  освещенные  улицы,  приятели,
комфорт. "Довольно! - размышлял он. - Почему они не оставят меня  в  покое?"
Но было неясно, что он подразумевал под словом "они": условности,  семейство
Болешске, свои чувства или эти преследовавшие его воспоминания о Роэи.  Если
бы он захватил хоть один чемодан! Что он скажет? Чего он добивается?  Суизин
не находил ответа. Даже тьма вокруг  казалась  не  такой  мрачной;  как  его
чувства. Он то и дело вынимал часы. В каждой деревне кучер останавливался  и
наводил справки. Было  уже  начало  одиннадцатого,  когда  он  резко  осадил
лошадей. Холодно мерцали звезды,  у  дороги  виднелось  заросшее  тростником
озеро, освещенное луной. Суизин вздрогнул. Дорогу экипажу преградил всадник,
но он упрямо приказал: "Погоняй!" Оказалось, что всадник на костлявой  белой
лошади, похожей на какое-то крылатое существо, -  это  Болешске.  Он  стоял,
преграждая путь, в руке у него был пистолет.
     "Актеришка", - с нервной улыбкой подумал  Суизин,  делая  вид,  что  не
узнал его. Болешске  на  своей  кляче  медленно  подъехал  ближе  и,  увидев
Суизина, выразил удивление и радость.
     - Это вы? - удивленно  воскликнул  Болешске,  хлопнув  себя  по  худому
бедру, и нагнулся к Суизину так низко, что почти коснулся его бородой. -  Вы
едете с нами?
     - Выходит, так, - пробормотал Суизин.
     - Вы хотите разделить нашу судьбу! Возможно ли? Вы... вы  странствующий
рыцарь!
     - Боже правый! - только и мог вымолвить Суизин.
     Погоняя свою клячу, Болешске ускакал куда-то в лунном свете.  Скоро  он
вернулся со старым плащом и настоял, чтобы Суизин надел его. Потом он  подал
Суизину объемистую флягу.
     - Озябли? - проговорил он. - Удивительно! Вы, англичане, - удивительные
люди. - Болешске ни на минуту не спускал с Суизина благодарных глаз.
     Они нагнали другой экипаж, но Суизин, закутанный  в  плащ,  не  пытался
даже разглядеть, кто был впереди.  Благодарность  венгра  возмущала  его  до
глубины души. С иронией, которая осталась незамеченной, он сказал:
     - Вы как будто очень торопитесь!
     - Мы летели бы на крыльях, будь они у нас, - отозвался Болешске.
     - На крыльях! - проворчал Суиэин. - Нет уж, с  меня  вполне  достаточно
ног.

Х

     Когда они подъехали к постоялому  двору,  где  им  предстояло  провести
ночь, Суизин не спешил выйти из кареты, рассчитывая проскользнуть в дом  без
"сцены", но когда он наконец вылез наружу, обе девушки ожидали его в дверях,
и  Маргит  приветствовала  его  восхищенным   щебетанием,   однако   Суизину
показалось, что он различает в нем иронические  нотки.  Бледная  и  дрожащая
Рози с испуганным видом подала ему руку и, быстро отняв  ее,  спряталась  за
спину сестры. Когда  обе  девушки  ушли  в  свою  комнату,  Суизин  разыскал
Болешске. Настроение его значительно поднялось, и он сказал:
     - Велите хозяину подавать ужин, а мы пока разопьем бутылочку за будущие
успехи.
     Окна комнаты выходили в сторояу соснового леса. Деревья подступали  так
близко, что до них почти можно было дотянуться рукой. Комнату наполнял запах
хвои.  Но  Суизин  отвернулся  от  душистой  темноты  за  окном  и  принялся
раскупоривать бутылку. Хлопнула пробка,  и  словно  по  волшебству  появился
Болешске. Он вошел весь забрызганный грязью и пахнущий конюшней.  Следом  за
ним вошла Маргит, свежая и спокойная, как всегда. Рози не показывалась.
     - - А где ваша сестра? - спросил Суизин.
     Рози сказалась усталой.
     - Но ей надо подкрепиться, - настаивал Суизин.
     - Она должна выпить за  родину,  -  пробормотал  Болешске  и  пошел  за
дочерью.
     Маргит последовала за ним, а Суизин стал разрезать курицу.  Вскоре  они
вернулись без нее. У Рози была "мигрень".
     Суизин помрачнел,
     - Ну, ладно, - сказал он. - Я пойду и попытаюсь уговорить ее. Начинайте
без меня.
     - Да, да, - печально отозвался Болешске, опускаясь в кресло. - В  самом
деле, брат, попытайтесь уговорить ее.
     Суизин шел по коридору, и сердце странно и сладко падало и  замирало  у
него в груди. Он постучался в дверь, через минуту выглянула Рози и удивленно
посмотрела на него. Волосы у нее были распущены.
     Суизин неуверенно проговорил:
     - Рози, почему ты боишься меня теперь, когда...
     Рози смотрела ему прямо в глаза, но молчала.
     - Почему ты не хочешь выйти к ужину?
     Все так же молча она вдруг протянула к  нему  обнаженную  руку.  Суизин
прижался к ней лицом. Вздрагивая, как от озноба, Рози прошептала у него  над
ухом: "Сейчас приду", - и тихо закрыла дверь.
     Суизин, бесшумно ступая, подошел к дверям гостиной  и,  чтобы  овладеть
собой, на минуту остановился у входа. Вид Болешске, сидевшего с  бутылкой  в
руке, успокоил его.
     - Она сейчас придет, -  сказал  Суизин,  и  действительно  Рози  вскоре
вошла. Ее густые волосы были небрежно заплетены в косу.
     Суизин сидел между  девушками,  но  разговаривал  мало:  он  был  очень
голоден. Болешске тоже молчал, погруженный в мрачное раздумье.  Рози  сидела
как немая, и только Маргит щебетала без умолку:
     - Правда, вы едете с нами? В наш город? Мы все, все вам покажем. Правда
ведь, покажем, Рози?
     Рози сделала рукой жест, как бы приглашая его, и проговорила:
     - Мы все вам покажем!
     После этих слов к ней как бы  вернулся  дар  речи,  и  обе  девушки,  с
горящими  щеками  и  ярко  блестящими   глазами,   не   переставая   жевать,
затараторили о своем "милом родном городе", "о милых  друзьях"  и  о  "милом
родном доме".
     "Наверное,   какая-нибудь   дыра",   -   невольно    подумал    Суизин.
Восторженность  всегда  казалась  ему  вульгарной,  однако  он   притворился
заинтересованным и был вознагражден за это быстрыми взглядами  сияющих  глаз
Рози.
     По мере того как пустела бутылка, Болешске все больше мрачнел, и только
изредка лицо его светлело. Наконец он встал и заговорил.
     - Не надо забывать, - сказал он, - что мы идем, может быть, на  лишения
и нищету, а может быть, и на смерть... Идем, потому что это нужно  родине...
Для меня и для вас, мои дочери, это не заслуга. Я говорю об  этом  достойном
англичанине... Поблагодарим бога за то, что он даровал ему такое благородное
сердце! Он едет не к себе на родину, не за славой, не за деньгами,  а  чтобы
помочь слабым и  угнетенным.  Выпьем  за  него!  Поднимем  бокалы  за  героя
Форсайта!
     Наступила мертвая тишина, и  Суизин  взглянул  на  Рози.  В  ее  глазах
светилась едва заметная усмешка. Он посмотрел на венгра. Не издевается ли он
над ним? Но Болешске, осушив бокал, опять опустился в кресло и, ко всеобщему
удивлению, захрапел.
     Маргит встала и, склонившись над ним, как  мать,  прошептала:  "Он  так
устал с дороги". Своими сильными руками она подняла его на  ноги.  Болешске,
опираясь на ее плечо и пошатываясь, вышел из комнаты. Рози и Суизин остались
одни. Он протянул руку к ее руке, что лежала так близко  на  грубом  полотне
скатерти. Ее рука как бы ждала его прикосновения. Все,  что  сковывало  его,
исчезло, и он начал говорить; слова лились  сами,  словно  вода,  прорвавшая
плотину. На какой-