t  {Рождается  или  делается  (лат.).}
писатель-прозаик. Зато я хорошо знаю, что только тяжкой, многолетней работой
можно очистить собственные произведения от первородного греха.
     Присланный Вами рассказ я прочел.  Я  бы  сказал,  что  он  удачен,  но
фальшив. В связи с тем, что Вам хочется выяснить, наверно, хорошо,  что  это
так, а не наоборот. У  Вас  (для  Вашего  возраста)  есть  беглость  письма,
точность в употреблении слов - это ценно. Но в этом же  для  Вас  и  большая
опасность, потому что Вы никогда не добьетесь того,  чего  хотите,  пока  не
научитесь писать чувствами, проверяя каждое слово на верность самой  себе  и
жизни. А легкость, которая, очевидно, есть у Вас от природы, толкает Вас  на
то, чтобы писать быстро, и о том, чего Вы не прочувствовали и  не  проверили
жизнью. Советую Вам почитать русских, в особенности  Толстого,  Тургенева  и
Чехова (двух первых - в переводе Констанс Гарнет, изд. Хейнемана,  Чехова  -
"Черный монах", изд. Дакворт, Генриетта-стрит, д. 3) и роман Мопассана "Пьер
и Жан", по-французски, вместе с предисловием. Может быть,  Вы  все  это  уже
читали,  тогда  перечитайте  и  попытайтесь   уловить   искренность,   какой
проникнуты эти книги. Никаких оснований отчаиваться у Вас нет - я не побоюсь
сказать, что в Вашем возрасте никто не может писать вещи, которые стоило  бы
читать. Мне кажется, что  главный  недостаток  американской  психики  -  это
любовь  к  сокращенным  путям.  В  искусстве  сокращенных  путей  нет.   Это
неустанная тяжелая работа сознания, а еще  больше  -  души.  Нельзя  создать
ничего, что стоило бы читать, из того, что не стоило чувствовать или видеть.
Не торопитесь писать, пишите только тогда, когда иначе не можете. Если,  как
Вы говорите, жизнь вообще  и  люди  в  частности  кажутся  Вам  захватывающе
интересными, жизнь и люди вознаградят Вас материалом, но над этим материалом
нужно много думать, думать и отбирать, и не набрасываться на сюжет, пока  он
не созрел у Вас  в  сознании;  пока  он  не  стал  связным,  значительным  и
жизненным  благодаря  какой-то  общей   идее,   его   проникающей,   которая
соответствует Вашему пониманию жизни и человеческой природы.
     Видите, я говорю с Вами без обиняков, совсем  не  так,  как  полагается
говорить модному врачу.
     Повторяю, не отчаивайтесь, работайте спокойно, упорно  и  сжигайте  то,
что Вас не удовлетворит, а главное - не давайте Вашей легкости и всему,  что
из нее проистекает, погубить Вашу искренность. Желаю Вам всяческой удачи.

                                                                Искренне Ваш
                                                             Джон Голсуорси.


                                                   Уингстоун, 5 июня 1920 г.

     Дорогой мистер Дж.!
     Только что получил Ваше письмо от 30 мая. Первый мой  Вам  совет  -  не
торопитесь печататься. Если человек не составил себе какого-то представления
о жизни на основании собственной  жизни,  чувств  и  опыта,  то  ему  нечего
сказать такого, что другим стоило бы слушать. Обычно писать начинают слишком
рано, и из тех, кто  начинает  очень  молодым,  лишь  очень  редкие  чего-то
достигают.
     И дело не в том, чтобы научиться писать, дело в том,  чтобы  выработать
определенное мировоззрение и иметь что сказать.
     А  теперь  о  стиле.  Стиль  -  это  просто  ясное,  краткое  выражение
увиденного своими глазами и сугубо личных чувств. Записывайте  для  практики
все, что Вы видите и чувствуете, по  возможности  кратко  и  ясно.  Если  Вы
описываете дерево или стог сена, добивайтесь, чтобы другие  увидели  их  так
же, как Вы: именно то, как Вы их видите и ощущаете, и придаст  им  ценность.
Живите среди животных, деревьев, птиц, холмов и моря, сколько  это  в  Ваших
возможностях. Беседуйте с простыми людьми и наблюдайте их  жизнь.  Держитесь
подальше от всяких артистических групп, а  если  уж  общаетесь  с  ними,  не
относитесь к ним слишком серьезно.
     Пусть это звучит как избитая фраза, но читайте библию, Шекспира  и  _В.
X. Хадсона_, который пишет о природе. Выучите как следует французский язык и
(скажем, через три года) начинайте читать Мериме и Мопассана:  они  обладают
удивительной ясностью и умением экономить  слова.  Читайте  Анатоля  Франса,
тоже через три года. Читайте русского Тургенева (перевод Констанс Гар~  нет,
изд. Хейнемана) - не ради стиля, стиль в переводе во  многом  пропадает,  но
ради того, как он видит жизнь -  и  строит  свои  повести.  Читайте  Уолтера
Патера и Стивенсона, но остерегайтесь их  склонности  к  жеманству.  Читайте
Диккенса и  Сэмюеля  Батлера.  Пишите  стихи  -  это  хорошая  практика  для
выработки прозаического стиля. Возьмите себе за правило, что  каждая  фраза,
которую Вы пишете, должна быть  интересна.  Из  современных  поэтов  читайте
Мэйсфилда и  Сассуна.  Но  если  Вы  действительно  хотите  стать  настоящим
писателем, живите при этом  нормальной  жизнью  и  занимайтесь  каким-нибудь
нормальным  делом  еще  несколько  лет  после  того,  как  станете  взрослым
человеком. Вглядитесь в повседневный мир как он есть, прежде чем  передавать
другим свое видение или что бы то ни было.
     Желаю Вам удачи.

                                                Искренне Ваш Джон Голсуорси.


                                Д. Жантиева

                                Послесловие

     Помещенные в шестнадцатом томе статьи  Голсуорси  за  исключением  лишь
одной - "Создание характера в литературе",  так  же,  как  и  его  письма  и
сатирические произведения, публикуются на русском языке впервые.
     В статьях Голсуорси, написанных им в начале XX века, - "Почему  нам  не
нравятся вещи как они есть",  "Нужно  учиться",  "Соломинка  на  ветру",  "О
законченности и определенности" и других писатель ведет большой  разговор  о
высоком назначении литературы, протестует против тенденции поставить  ее  на
службу   реакции,   против   тенденции   фальсификации   жизни,    слащавого
морализирования, коммерческого подхода к искусству. Эти  положения  получают
развитие и в более поздних статьях.
     Первая мировая война потрясла  многих  лучших  представителей  западной
интеллигенции своей  жестокостью.  В  данном  томе  представлены  те  статьи
Голсуорси, в которых он обнаруживает  понимание  истинных  мотивов  политики
своей  страны  и  других  капиталистических  стран  еще  начиная  с  периода
подготовки  войны.  (Статьи  "Воля  к  миру"-1909,  "Мир  в  воздухе"-1911.)
Отношение Голсуорси к войне резко  отличает  его  от  писателей-модернистов,
которые, следуя ущербной философии своего времени, утверждали, что  война  -
проявление зверских инстинктов человека  и  что  ее  разрушительная  техника
положит конец цивилизации. Руководимый верой в человека, Голсуорси в  статье
"Искусство и война" (1915) выражал твердое убеждение в том, что  война  "при
всем ее размахе  и  ужасе"  не  может  уничтожить  понимания  между  людьми,
подавить их духовно, "не может вырвать ни один из корней дерева искусства  -
дерева, которое все растет и растет, с тех самых пор, как в глазах  человека
засветилась  душа".  Чрезвычайно  актуально  звучат  в   наши   дни   мысли,
высказанные в этой статье. Голсуорси осуждает в ней правящие  круги  воюющих
стран, "так называемых мужественных людей, для которых  нестерпимо  движение
человечества по пути к взаимному пониманию" и которым  достаточно  "поиграть
на страхах и патриотических чувствах широких масс, чтобы  разжечь  пожар  на
целом континенте".
     Страстным  стремлением  к  тому,  чтобы  не  повторился   "безобразный,
кровавый  кошмар",  проникнуты  статьи  Голсуорси,  написанные  после  войны
1914-1918 гг., - "Дети и война", "Военные фильмы и суровая действительность"
и другие, в которых он  выражает  протест  против  разжигания  новой  войны.
Отразившиеся, в частности в статье "Искусство и война", иллюзии Голсуорси  о
том, что Англия, вступив в  войну,  стала  бороться  за  идеалы  демократии,
уступают место прозрению, которое дает ему возможность в статье "К  чему  мы
пришли"  (1920)  четко  определить  войну  как  результат  "грубой   системы
конкуренции", сделать вывод о том, что "теория объединения наций"  останется
прекрасной теорией и судьба человечества будет мрачной,  если  не  изменится
самый дух прогресса, если не будет в корне изменено воспитание подрастающего
поколения. Единственное соревнование, которое, по мнению  Голсуорси,  должно
быть  между  народами,  -  это  соревнование  в  области  культуры  во   имя
благоденствия  всего  человечества.  Развивая   это   положение   в   статье
"Международная мысль" (1923), он возлагает надежды на создание  единодушного
международного общественного мнения,  противостоящего  губительной  политике
тех, кто рассматривает силу как закон, управляющий обществом.
     Размышляя о судьбах мира, Голсуорси,  правда,  не  учитывает  при  этом
огромной роли народов; он считает, что  средство  предотвращения  войн  -  в
руках у инженеров и изобретателей, придает  самодовлеющее  значение  прессе,
питает иллюзии о том, что финансисты всего  мира  могут  договориться  между
собой и улучшить экономические условия жизни людей.
     Неверие в силы народа, в его духовные возможности - вот  причина  того,
что  смелая  мысль  Голсуорси  часто  наталкивается  на  некий   предел,   и
положительный его идеал выглядит отвлеченным и  ограниченным.  Мы  наблюдали
это уже в одной из его ранних статей -  "Туманные  мысли  об  искусстве",  в
которой  Голсуорси  рассматривал   искусство   как   единственное   средство
установления гармонии в  отношениях  между  людьми,  уничтожения  социальных
противоречий вне классовой борьбы. В этой же статье он выражал  мнение,  что
Толстой, "низложив всех старых судей и всяческие академии" и утверждая,  что
величайшее искусство то, которое доступно самому большому числу людей,  "тем
самым возводит массы в ранг  новой  Академии  или  нового  судьи,  столь  же
деспотичного и ограниченного, как те, которых он низложил".
     В неверии Голсуорси в силы народа надо  искать  и  причину  того,  что,
мечтая о социальной справедливости, писатель  вместе  с  тем  опасался  силы
рабочего движения в Англии, причину того, что он  не  смог  понять  сущности
великих событий в России, где в 1917 году народ взял судьбу  страны  в  свои
руки. Революционная Россия представлялась ему чем-то  чуждым,  опасным,  как
можно видеть по замечанию гида в "Гротесках", по вскользь брошенной фразе  в
статье  "К  чему  мы  пришли".  Этим  же  непониманием  продиктован   весьма
произвольный вывод о характере русского народа в  разделе  о  Чехове  статьи
"Еще четыре силуэта писателей".
     Голсуорси не смог преодолеть своих заблуждений, но до конца  жизненного
пути искренне пытался разобраться в сложных проблемах  времени,  побуждаемый
заботой о благе человечества, тревогой за его будущее.
     Большое значение имеют статьи Голсуорси о литературе, написанные в 20-х
и начале 30-х годов, в особенности  "Литература  в  жизнь",  "Силуэты  шести
писателей",  "Создание  характера  в  литературе",   в   которых   Голсуорси
отстаивает принципы реалистической эстетики. Зная обстановку, сложившуюся  в
литературной жизни Англии после первой мировой войны, можно уловить  в  этих
статьях полемику против модернистской литературы, выдвинувшейся в  то  время
на авансцену. Возражения Голсуорси против этой литературы воспринимаются как
нечто  актуальное  и  сейчас,  ввиду  тесного  родства  с  ней  произведений
современных западных модернистов.
     Восставая против позиции модернистов,  которые  выдвигали  концепцию  о
"чистом художнике", провозглашали право писателя на  безответственность,  на
уход от жизни, Голсуорси высказывает твердое убеждение в том, что  подлинный
писатель - всегда критик действительности: он в ответе перед обществом,  его
долг - воздействовать на этические нормы  своей  эпохи.  На  свой  вопрос  в
статье "Литература и жизнь" - "Ради чего мы отдаемся искусству? -  Голсуорси
отвечает: "Ради большего блага и величия человека".
     Приветствуя движение искусства вперед, поиски новых путей, Голсуорси  в
то же время восстает против бесплодной погони за модой, стремления  к  новой
форме ради новизны, к  формалистическим  вывертам,  "словесным  узорам".  Он
защищает роман от посягательств  модернистов,  которые,  стремясь  разрушить
его, объявляют мертвым и похороненным то, что составляет  его  специфику,  -
повествование,  сюжет,  характеры.  Интересны  мысли  Голсуорси   в   статье
"Создание характера в литературе" о творческой лаборатории писателя, который
извлекает из "склада" памяти, - то, что Голсуорси называет  подсознанием,  -
впечатления, накопившиеся в  процессе  жизненного  опыта,  сплавляя  воедино
"разрозненные кусочки" и претворяя их в  образы.  Порой,  однако,  Голсуорси
склонен  придавать  самодовлеющее   значение   "подсознанию";   отсюда   его
утверждение, что  Шекспир  будто  бы  создавал  некоторые  характеры,  почти
полностью подчиняясь подсознанию, и "направляющая мысль"  у  него  при  этом
отсутствовала.  Так,  в  частности,  по  мнению  Голсуорси,  родился   образ
Фальстафа, которого  он  считает  не  типом,  но  только  индивидуальностью.
Думается, что здесь проведено слишком резкое разграничение  между  понятиями
"индивидуальность" и "тип". О неправомерности такого подхода свидетельствуют
прежде всего лучшие образы самого  Голсуорси,  например,  старики  Форсайты:
каждый из них - тип и в то же время резко выраженная  индивидуальность.  Что
касается  несправедливого  утверждения  об  отсутствии  порой   у   писателя
направляющей мысли при создании  характера,  то  Голсуорси  сам  опровергает
себя, когда говорит далее, что создание характера - процесс, хотя и ничем не
скованный,  но  всегда  целеустремленный.  Исходя   из   творческого   опыта
Голсуорси, как и всякого большого писателя, можно сказать, что этот  процесс
обусловлен взглядами автора на жизнь, организующей идеей,  которая  лежит  в
основе его произведения. С этим согласуется высказанная  Голсуорси  в  конце
статьи мысль  о  том,  что  характеры,  созданные  писателем,  "усиливают  и
обогащают  непрестанный  процесс  этической  оценки,  неотделимый  от   всей
человеческой жизни".
     Отстаивая   в   своих   статьях   критерий    этической    оценки,    в
противоположность модернистам, проповедующим аморализм, Голсуорси  ссылается
на творчество великих  писателей-гуманистов.  Видное  место  занимают  здесь
представители русской литературы.
     Большой интерес в данном томе представляет раздел писем Голсуорси.  Они
вводят в творческую лабораторию  писателя,  свидетельствуют  о  раздумьях  и
упорном труде, с которыми было связано создание  его  произведений,  об  его
исключительной честности, требовательности к себе, готовности прислушиваться
к критическим замечаниям.
     О принципах, которыми руководствовался  Голсуорси  в  своем  творческом
труде, лучше всего говорит  следующая  его  фраза  в  письме  к  начинающему
писателю: "В искусстве сокращенных путей нет. Это неустанная тяжелая  работа
сознания, а еще больше - души".



   Джон Голсуорси
   Верность


----------------------------------------------------------------------------
     Переводы с английского под редакцией Т. Озерской.
     Перевод О. П. Холмской
     Джон Голсуорси. Собрание сочинений в шестнадцати томах. Т. 15.
     Библиотека "Огонек".
     М., "Правда", 1962
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

     Чарлз Уинзор, владелец имения Мелдон Корт, вблизи Ньюмаркета.
     Леди Адела, его жена.
     Фердинанд Де Левис, молод, богат, недавно принят в светском обществе.
     Трежер, дворецкий Уинзора.
     Генерал Кэниндж, непререкаемый авторитет во всем, что касается скачек.
     Маргарет Орм, светская девица.
     Капитан Рональд  Дэней, офицер в отставке,  имеет  орден  "За  отличную
службу".
     Мейбл, его жена.
     Инспектор Дийд, из местной полиции.
     Роберт, лакей Уинзора.
     Молодой полицейский, помощник Дийда.
     Огестес Борринг, клубный завсегдатай.
     Лорд Сент Эрс, пэр Англии.
     Лакей в клубе.
     Майор Колфорд, однополчанин Дэнси.
     Эдвард Грэвитер, юрист.
     Молодой клерк.
     Джильмен, крупный бакалейщик.
     Джекоб Твисден, старший компаньон  в  юридической  конторе  "Твисден  и
Грэвитер".
     Рикардос, итальянец, торгует винами.

     Действие первое.
     Картина первая.  -  Спальня  Чарлза  Уинзора  в  Мелдон  Корте,  вблизи
Ньюмаркета, ночью в начале октября.
     Картина вторая.  -  Спальня  Де  Левиса  в  Мелдон  Корте,  несколькими
минутами позже.

     Действие второе.
     Картина первая. - Карточная комната в одном из лондонских клубов  между
четырьмя и пятью часами дня, три недели спустя.
     Картина вторая. - Гостиная в квартире Дэнси, на следующее утро.

     Действие третье.
     Картина первая.  -  Кабинет  мистера  Джекоба  Твисдена  в  юридической
конторе "Твисден и Грэвитер" в Линкольне Инн Филдсе в четыре часа пополудни,
три месяца спустя.
     Картина вторая. - Там же на следующее утро, в половине одиннадцатого.
     Картина третья. - Гостиная в квартире Дэнси, часом позже.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Спальня  Чарлза  Уинзора, владельца поместья Мелдон Корт, вблизи Ньюмаркета;
половина  двенадцатого  ночи.  Светло-серые  стены,  без украшений. В задней
стене  стеклянная дверь, задернутая портьерой. Вдоль правой стены кровать. В
глубине  слева  дверь  в  спальню леди Аделы; рядом дверь в длинный коридор,
куда  выходят также двери остальных спален, вытянутых в ряд и занимающих все
левое крыло дома. Слева от задернутой портьерами двери туалетный столик; над
ним  настенная  лампа. На постели край одеяла откинут и разложена пижама; на
ковре  ночные  туфли.  Обычная  обстановка  комфортабельной  спальни.  Чарла
Уинзор, высокий, статный, белокурый мужчина лет 38, снимает домашнюю куртку.

     Уинзор. Адела!..
     Голос леди Аделы (из ее спальни). Что?..
     Уинзор. Легла?
     Голос леди Аделы. Нет еще.

Она показывается в дверях, уже раздетая, в халатике. Она тоже белокурая, лет
                 35-ти, изящная, в нежных фарфоровых тонах.

     Уинзор. Выиграла в бридж?
     Леди Адела. Да, как же!
     Уинзор. А кто выиграл?
     Леди Адела. Лорд Сент Эре и Ферди Де Левис,
     Уинзор. Этому молодому вертопраху непозволительно  везет.  Сегодня  его
лошади выиграли в двух заездах. А сам богат, как Крез.
     Леди Адела. Да-а? А когда я ему платила, он  так  держался,  как  будто
продавал мне ковер.
     Уинзор (снимает башмаки и надевает туфли). Его  отец  и  в  самом  деле
торговал коврами. Оптовая фирма в Сити.
     Леди Адела. Правда? А  ты  еще  говоришь,  что  у  меня  нет  интуиции.
(Прикладывает палец к губам.) Тсс! Там Морисон.
     Уинзор (подходит к двери и затворяет ее). Ронни Дэнси все ж таки сорвал
с него десятку перед обедом.
     Леди Адела. Не может быть! Как?
     Уинзор. Держал пари, что  вспрыгнет  без  разбега  на  книжный  шкафчик
высотой в четыре фута. Ну и пришлось Де  Левису  раскошелиться,  хоть  он  и
съязвил насчет тех, кто добывает средства фокусами в гостиных. Не вызывает к
себе симпатии этот еврейчик.
     Леди Адела. А это у тебя не предубеждение?
     Уинзор. Ничуть. Я люблю евреев. В наше время это  для  него  не  минус,
скорее наоборот. Но он чересчур  о  себе  возомнил,  всюду  хочет  пролезть.
Генерал  говорит,  что  он  спит  и  видит,  как  бы  пройти  в  Жокей-клуб.
(Развязывает галстук.) Смешно смотреть, как он обхаживает старика Сент Эрса.
     Леди Адела. Если лорд Сент Эрс и  генерал  Кэниндж  его  поддержат,  он
пройдет, хотя бы даже и сам продавал ковры.
     Уинзор. Лошадки у  него  есть  хорошие,  ничего  не  скажешь.  (Снимает
жилет.) Ронни Дэнси, видно, оп