ть  такое  спокойное
лицо у человека, который сделал то, что сделал он? Ларри  почувствовал,  что
голова его прояснилась, ноги ступают легче,  и  он  быстро  зашагал  дальше.
Какое  удивительное  ощущение  угнетенности   и   облегчения   одновременно!
Стремиться к людям, к беседе, которая могла бы отвлечь его от тяжких дум,  -
и бояться людей. Как это ужасно! Она, она и Кит - теперь  единственные,  кто
не вызывает в нем страха. Нет, пожалуй, Кит не... что может  быть  общего  у
него, Ларри, с человеком, который  никогда  не  ошибается,  с  преуспевающим
праведником? Он устроен так, что ничего не знает и не хочет  знать  о  себе,
вся его жизнь - уверенные действия. Разумеется, плохо быть зыбучим песком, в
котором увязают все твои решения, но походить на Кита,  этот  сгусток  воли,
который неуклонно движется, топча все чувства и слабости?.. Никогда!  Нельзя
быть товарищем такого человека, даже если он твой  брат.  Для  Ларри  теперь
единственным в мире близким существом была  Ванда.  Только  она  понимала  и
разделяла его чувства, только она  могла  примириться  с  его  слабостями  и
любить его, что бы он ни сделал и что бы с ним ни случилось.
     Ларри вошел в чей-то подъезд, чтобы закурить сигарету.
     Внезапно у него возникло опасное желание пройти  через  арку,  куда  он
вчера отнес тело, желание пугающее, которое не имело  ни  смысла,  ни  цели,
ничего - просто безотчетная,  но  страстная  потребность  снова  увидеть  то
мрачное место.  Он  пересек  Борроу-стрит  и  вошел  в  переулок.  Там  было
пустынно, и лишь в другом конце переулка он увидел невысокую  темную  фигуру
съежившегося от ветра мужчины; человек этот направился  к  нему  в  мигающем
свете уличного фонаря. Ну и внешность! Желтое, испитое лицо, заросшее  седой
щетиной, бегающие воспаленные  глаза,  темные  испорченные  зубы.  Одетый  в
лохмотья, тощий, одно плечо  выше  другого,  немного  прихрамывает.  Лоренса
охватил порыв жалости к этому  человеку,  более  несчастному,  чем  он  сам.
Видно, есть еще более глубокие степени падения, чем та, до которой докатился
он, Ларри.
     - Ну, брат, - сказал он. - Тебе, видно, не очень везет!
     Усмешка, осветившая лицо незнакомца, была неправдоподобна,  как  улыбка
чучела.
     - Удача что-то не попадается мне на пути, - отвечал он хриплым голосом.
- Мне всегда не везло.  А  ведь  когда-то...  я  был  священником...  Трудно
поверить, правда?
     Лоренс  протянул  ему  шиллинг,  но  незнакомец  отрицательно   покачал
головой.
     - Оставьте ваши деньги у себя, - сказал он. - Поверьте, сегодня у  меня
их больше, чем  у  вас.  Но  я  благодарен  за  внимание.  Такому  пропащему
человеку, как я, это дороже денег.
     - Вы правы.
     - Да, - продолжал незнакомец. - Лучше умереть, чем жить так, как  я.  К
тому же я теперь перестал уважать себя... я часто размышлял,  надолго  ли  у
голодающего  хватит  человеческого  достоинства?   Ненадолго.   Можете   мне
поверить. - И также монотонно, скрипучим голосом он добавил:
     - Вы читали об  убийстве?  Именно  здесь  оно  и  произошло.  Я  пришел
посмотреть на это место.
     "Я тоже!" - чуть было не вырвалось у Ларри, но  он  с  каким-то  ужасом
проглотил эти слова.
     - Желаю вам удачи в жизни. Доброй ночи! - пробормотал он и быстро ушел.
Он еле сдерживал жуткий смех. Что же это,  все  в  Лондоне  уже  говорят  об
убийстве, которое он совершил? Даже это чучело?

III

     Есть люди, которые, зная, что в десять часов их повесят, в восемь могут
спокойно играть в шахматы. Люди этого типа всегда преуспевают  в  жизни,  из
них   выходят   хорошие    епископы,    редакторы,    судьи,    импрессарио,
премьер-министры, ростовщики и генералы; им, безусловно, доверяют власть над
своими согражданами. Они обладают достаточным количеством душевного  холода,
в котором отлично сохраняются их нервы. Такие люди не обладают (или обладают
в очень незначительной степени) неуловимыми, но устойчивыми  склонностями  к
тому, что обычно туманно называют поэзией, философией.  Это  люди  фактов  и
решений, люди, которые по желанию включают и выключают воображение, подчиняя
чувства рассудку... о них не вспоминаешь, когда смотришь, как колышутся  под
ветром колосья в поле, как носятся в небе ласточки.
     Во время обеда у Теллассонов Кит Даррант по необходимости вел себя, как
человек такой породы. Пробило одиннадцать, когда он вышел из  большого  дома
Теллассонов на Портлэнд-Плейс. Он не нанял кэб  и  пошел  пешкам,  чтобы  по
дороге все обдумать. Сколько жестокой иронии в его положении! Ему, уже почти
достигшему звания судьи, стать духовником убийцы! Презирая слабости, которые
доводили людей до падения, он  считал  все  это  дело  настолько  грязным  и
невероятным, что с трудом заставлял себя думать о нем. И все  же  он  должен
взять его в свои руки - из-за двух сильнейших инстинктов:  самосохранения  и
уз крови.
     Дул ветер, еще пропитанный теплотой угасшего дня, но дождя все не было.
Киту стало жарко, и он расстегнул шубу. Мрачные мысли делали  его  лицо  еще
более суровым: тонкие, красиво вырезанные губы были плотно сжаты, как  будто
для того, чтобы удержать в себе каждую мелькнувшую мысль. Он уныло  брел  по
заполненным людьми тротуарам. То таинственное и  праздничное,  что  приходит
вечерами на освещенные улицы, только раздражало Кита, и он свернул в  улицу,
где было темнее.
     Какой ужасный случай! Убежденный в его реальности,  Кит  не  мог  себе,
однако, представить, как это произошло: убийство существовало в его уме  как
неопровержимый факт, а не как живая картина. Ларри не имел злого умысла, это
несомненно. Но убийство есть убийство, что ни говори. Люди, подобные  Ларри,
безвольные, порывистые, сентиментальные, склонные к самоанализу,  разве  они
способны на хладнокровно обдуманные поступки? Убитый Уолен  вполне  заслужил
смерть, о нем и думать не  стоит!  Но  преступление...  нарушение  Закона...
отвратительно! Преступление скрыто и он, Кит, участник этого сокрытия. И все
же... предать брата... Разумеется, никто не  станет  требовать  действий  от
него, Кита! Вопрос лишь в том, что посоветовать Ларри. Молчать  и  скрыться?
Удастся ли это? Может быть... если Ларри ничего от него  не  утаил.  Но  эта
девушка! Можно ли поручиться, что она не выдаст Ларри, если  обнаружится  ее
связь  с  убитым?  Женщины  такого  сорта  все  одинаковы  -  легкомысленны,
безрассудны, переменчивы, как ветер... настоящий бич общества. А что  потом?
Все дальнейшее существование Ларри будет омрачено  этим  преступлением,  оно
будет преследовать его по пятам, куда бы он ни скрылся, висеть на нем тяжким
грузом, ожидать удобного момента, когда тайна слетит у  пьяного  с  губ.  Об
этом подумать страшно. А может быть, ему лучше сознаться?  Кит  содрогнулся:
"Брат мистера Кита Дарранта, видного Королевского адвоката..."  И  дальше  -
посещение женщины легкого поведения,  драка  с  ее  мужем,  непреднамеренное
убийство, тело, вынесенное из дома и спрятанное под  аркой.  Какой  скандал!
Если даже просить помилования, то и тогда пожизненное заключение! Неужели он
завтра утром посоветует такое Ларри?
     Ему вдруг вспомнились бритые наголо люди с землистыми лицами - то  было
в Пентонвилле, где он навещал одного заключенного. И Ларри будет среди  этих
бывших людей! Кит  помнил  его  малышом,  только  начинавшим  ходить,  потом
мальчиком, которого он опекал в школе; потом и в колледже, где Ларри  учился
с грехом пополам. Ларри стал взрослым,  он,  Кит,  частенько  одалживал  ему
деньги и при этом читал ему наставления. Ларри на пять  лет  моложе  его,  и
мать, умирая, поручила ему заботиться о нем. Так неужели же Ларри станет  на
всю жизнь одним из тех людей  в  желтой  полосатой  арестантской  одежде,  у
которых лица - как  разъеденные  болезнью  листья,  а  вместо  волос  густая
щетина,  людей,  которых,  как  стадо  баранов,  гоняют   хамы-надсмотрщики.
Джентльмен, его родной брат, изо дня в день, из года в год будет влачить эту
жизнь раба, которым все помыкают? Что-то словно оборвалось в душе Кита. Нет,
невозможно! Этого он  не  посоветует.  Но  в  таком  случае  он  должен  все
проверить, все разузнать, чтобы иметь твердую почву под  ногами.  Глав-Лейн,
арка... это где-то здесь, неподалеку. Он огляделся, ища, у кого бы спросить.
На углу стоял полисмен, фонарь освещал его массивное  лицо;  сразу  видно  -
прекрасный служака, сообразительный и наблюдательный. Но  Кит  молча  прошел
мимо. Странно, что человеку становится так жутко и не по себе в  присутствии
Закона. Вот когда дошел до него мрачный смысл происшедшего!  Неожиданно  Кит
заметил, что за поворотом влево начинается Борроустрит.  Он  прошел  по  ней
вперед, пересек улицу, вернулся. Миновал номер сорок два - небольшое  здание
с вывесками деловых контор у безмолвных окон второго и третьего этажа; внизу
окна плотно занавешены... но в одном углу,  кажется,  чуть-чуть  пробивается
свет? Куда же отсюда направился Ларри, сгибаясь под тяжестью своей  страшной
ноши? Ему пришлось пройти только полсотни  шагов  по  этой  грязной  улочке,
узкой и, слава богу,  темной  и  безлюдной!  Вот  и  Глав-Лейн.  Коротенький
переулок а, там... Переулок уперся в арку - кирпичный свод, соединяющий  две
части какого-то склада. Под ней действительно было очень темно.
     - Правильно, сэр! Как раз здесь! - Киту понадобилась вся его  выдержка,
чтобы спокойно обернуться к говорящему. - Вот тут и нашли тело... оно лежало
вот так... А убийцу пока не поймали! Последние новости, сэр!
     Маленький оборванец протягивал  ему  измятую  газету,  напечатанную  на
скверной желтоватой бумаге. Сквозь  космы  спутанных  волос  смотрели  рысьи
глаза, а в голосе слышалась нотка собственника,  набивающего  цену  на  свой
товар. Кит дал ему два пенса и взял газету. Его даже  успокоило,  что  здесь
болтается этот юный полуночник: значит,  и  других  влечет  сюда  нездоровое
любопытство. При тусклом  свете  фонаря  он  прочитал:  "Тайна  удушения  на
Глаа-Лейн. Личность убитого пока не установлена.  Покрой  костюма  позволяет
предположить, что он иностранец". Мальчишка с газетами куда-то исчез, и  Кит
увидел полисмена, медленно шагавшего по этой улице - к  арке.  После  минуты
колебания полисмен остановился. Конечно, только эта "тайна"  могла  привести
его сюда, и он стал внимательно разглядывать арку.  Затем  он  поравнялся  с
Китом, и Кит увидел, что это тот самый, мимо кого он  только  что  проходил.
Как только полисмен заметил белоснежную  манишку  под  расстегнутым  меховым
воротником  Кита,  в  глазах  его  погас  холодный,  оскорбительный  вопрос.
Указывая на газету, Кит спросил:
     - Это здесь было обнаружено тело?
     - Да, сэр.
     - Пока все остается неразгаданным?
     -  Не  всегда  можно  верить  газетам.   Впрочем,   не   думаю,   чтобы
расследование подвигалось успешно.
     - Как здесь темно. Неужели тут ночуют?..
     Полисмен кивнул.
     - В Лондоне нет ни одной арки, где бы мы их не находили.
     - Мне кажется, я читал, что на трупе ничего не было?
     -  Ни  фартинга.  Карманы  были  вывернуты.  В  этом   квартале   живут
подозрительные люди - греки, итальянцы... всякие.
     Как приятен доверительный тон полисмена!
     - Ну что ж, доброй ночи! - Спокойной ночи, сэр.
     У Борроу-стрит Кит оглянулся. Полисмен все еще стоял там, подняв фонарь
и всматриваясь в проход, как будто пытался разгадать его тайну.
     Теперь, когда он сам побывал в этом мрачном и заброшенном месте,  шансы
на успех его плана показались ему гораздо выше.  "Карманы  были  вывернуты!"
Это значит, что либо у Ларри достало ума  поступить  предусмотрительно,  или
кто-то ограбил труп до того, как он был  обнаружен  полицией.  Второе  более
вероятно. Ну и глушь! За те пять минут, которые потребовались,  чтобы  дойти
до арки и вернуться, Ларри мог остаться незамеченным! Три часа ночи -  самое
глухое время. Теперь все зависело от этой женщины, от того, видели ли Ларри,
когда он приходил или уходил от нее, от ее  молчания,  если  обнаружится  ее
связь с убитым. На улице не видно было ни души, даже в окнах не было  света,
и тогда Кит принял отчаянное решение, на  которое  способен  лишь  тот,  кто
привык действовать быстро, полагаясь на себя. Надо пойти к  этой  девушке  и
увидеть все самому. Он подошел к подъезду дома номер сорок два - такие  дома
запираются только на ночь - и одним из ключей попробовал открыть дверь. Ключ
подошел, и Кит оказался в коридоре с  газовым  освещением,  пол  был  покрыт
линолеумом, слева - единственная дверь. Кит остановился  в  нерешительности.
Надо дать ей понять, что он все знает. Но в то же время нельзя назвать себя.
Он - один из приятелей Ларри, не больше!  Пугать  ее  не  следует,  но  надо
добиться от нее полной откровенности. Подойти к этой  опасной  свидетельнице
как к стороннице - тонкая задача!
     На его стук никто не отозвался.
     Не отказаться ли от этой рискованной, требующей напряжения всех  нервов
попытки докопаться до сути дела? Просто уйти,  а  Лоренсу  сказать,  что  он
ничего не может ему посоветовать? Хорошо, а потом? Нет,  что-нибудь  сделать
необходимо. Кит постучал  еще  раз.  Ответа  не  было.  Кита  всегда  ужасно
раздражали препятствия.  Развитию  этой  черты  способствовали  условия  его
жизни. Он нетерпеливо попробовал открыть дверь другим ключом. Ключ подошел.
     Из глубины темной  комнаты  послышался  вздох  облегчения,  и  голос  с
иностранным акцентом произнес:
     - Ах, это ты, Ларри! Зачем же ты стучал? Я так испугалась. Зажги  свет,
дорогой. Ну, входи же!
     Ища  в  полной  темноте  выключатель,  Кит  почувствовал,  как  к  нему
прижалось теплое полуодетое тело и чьи-то руки обвили его шею. Но в  тот  же
миг женщина отпрянула, и Кит услышал полный ужаса, задыхающийся шепот:
     - Кто это?
     По спине у Кита пробежала холодная дрожь.
     - Не пугайтесь! Я друг Лоренса.
     Стало так тихо, что он слышал тиканье  часов  и  движение  своей  руки,
нащупывающей  на  стене  выключатель.  Наконец  зажегся  свет,  и  у  темной
занавески, очевидно, отделявшей спальню, Кит  увидел  девушку:  она  стояла,
придерживая у самого подбородка рукой длинное черное  пальто,  и  оттого  ее
голова с копной коротко  остриженных,  вьющихся  каштановых  волос  казалась
отделенной от туловища. Лицо девушки было так бледно, что испуганные, широко
раскрытые глаза - темно-синие или карие - и приоткрытые бледно-розовые  губы
напоминали  мазки  акварели  на  гипсовой  маске.  Лицо  ее   поражало   той
удивительной тонкостью,  правдивостью  и  одухотворенностью,  какие  придает
только страдание. Даже невосприимчивый к красоте Кит почувствовал волнение.
     - Не бойтесь, я не причиню  вам  зла,  -  мягко  сказал  он,  -  скорее
напротив. Разрешите сесть и поговорить с вами?  -  Показывая  ей  ключи,  он
добавил. - Если бы Ларри не доверял мне, он не дал бы мне это, правда?
     Девушка не шевелилась, и Киту почудилось, что перед ним дух, покинувший
тело. И в то мгновение эта дикая мысль не показалась ему хоть сколько-нибудь
странной. Он огляделся: безвкусно убранная, но чистенькая комната, зеркало в
тусклой золоченой оправе, столик с мраморной доской у стены, плюшевый диван.
Больше двадцати лет он не посещал подобных мест.
     - Сядьте, прошу вас, - сказал он. - И простите, что я вас напугал.
     Девушка прошептала, не двигаясь:
     - Кто же вы?
     Испуг в ее голосе тронул Кита и, забыв осторожность, он ответил:
     - Я брат Ларри.
     Она вздохнула с облегчением, и этот вздох дошел до сердца Кита. Все так
же придерживая пальто у  подбородка,  она  подошла  к  дивану  и  села.  Кит
заметил, что ее ноги  в  ночных  туфлях  голы.  Короткие  волосы  и  наивные
испуганные глаза делали ее похожей на высокую девочку.  Кит  придвинул  себе
стул и сказал, садясь:
     - Извините меня за столь позднее посещение. Но дело в том, что  он  все
рассказал мне.
     Он ожидал, что она вздрогнет или  ахнет.  Но  она  крепко  сжала  руки,
лежавшие на коленях, и спросила:
     - Да?
     Тревога и раздражение снова овладели Китом.
     - Ужасное дело!
     Ее шепот был, как эхо:
     - Да! Ужасное, ужасное!
     У Кита внезапно  мелькнула  мысль,  что  тот  человек,  наверное,  упал
мертвым как раз здесь, где сидит он. И он замолк, глядя в пол.
     - Да, - прошептала девушка, - здесь. Я все время вижу, как он падает!
     Как это было сказано! С каким непонятным и трогательным отчаянием!  Что
в этой женщине, которая вела дурную жизнь и принесла им такую большую  беду,
вызывало у него невольное сострадание?
     - У вас такой юный вид, - проговорил он.
     - Мне двадцать лет.
     - Вы... любите моего брата?
     - Ради него я пойду на смерть.
     Нет, нельзя было сомневаться в искренности  ее  голоса,  в  искренности
этих глубоких глаз славянки, темно-карих, а не  синих,  как  ему  показалось
вначале. Либо жизнь  этой  женщины  еще  не  успела  наложить  на  нее  свой
отпечаток, либо страдания последних часов и,  может  быть,  привязанность  к
Ларри стерли следы прошлого, - лицо ее было прекрасно.  И  сидя  перед  этим
двадцатилетним ребенком, Кит, сорокалетний,  многоопытный  мужчина,  в  силу
своей профессии знакомый со всеми сторонами человеческой натуры,  чувствовал
себя неуверенно. Немного запинаясь, он сказал:
     - Я пришел выяснить, что вы можете сделать, чтобы спасти его.  Слушайте
и отвечайте на мои вопросы.
     Она сжала руки и тихо сказала:
     - Хорошо! Я отвечу на все ваши вопросы.
     - Этот... ваш... муж был дурной человек?
     - Ужасный!
     - Сколько времени вы не видели его до того, как он вчера пришел к вам?
     - Полтора года.
     - Где вы жили с ним?
     - В Пимлико.
     - А кто-либо здесь знает вас как миссис Уолен?
     - Нет. Я приехала сюда после смерти моей девочки. С тех пор вела плохую
жизнь. Я живу одна. У меня нет знакомых.
     - Если его опознают, то полиция станет разыскивать его жену?
     - Не знаю. Он никому не говорил, что мы женаты. Я была слишком  молода.
Он, наверное, со многими поступал так, как со мной.
     - Как вы думаете, известен он полиции? Она покачала головой.
     - Он был очень хитрый.
     - Какое имя вы теперь носите?
     - Ванда Ливинска.
     - Так вас звали до замужества?
     - Ванда - мое настоящее имя. А фамилию Ливинска... я себе придумала.
     - С тех пор, как вы переехали сюда?
     - Да.
     - Ларри до вчерашнего вечера когда-нибудь видел этого Уолена?
     - Ни разу.
     - Но вы рассказали Ларри, как он обращался с вами?
     - Да. И, кроме того, Уолен первый кинулся на Ларри.
     - Да. Я заметил у Ларри ссадину. Кто-нибудь видел, как Ларри  пришел  к
вам?
     - Не знаю. Ларри говорит, что нет.
     - А как вы думаете, видели его, когда он нес... это?
     - Я смотрела в окно. На улице никого не было.
     - А когда он возвращался? - Никого.
     - Может быть, видели, как он уходил утром?
     - Вряд ли.
     - А вам кто-нибудь прислуживает?
     - Каждое утро в девять часов приходит уборщица.  Она  бывает  здесь  не
больше часа.
     - Она знает Ларри?
     - Нет.
     - У вас есть друзья, знакомые?
     - Нет, никого. Я люблю быть одна. А с тех пор, как встретилась с Ларри,
и вовсе никого не вижу. Ко мне давно уже, кроме него, никто не приходит.
     - Сколько времени?
     - Вот уже пять месяцев.
     - Вы сегодня выходили из дому?
     - Нет.
     - Что же вы делали?
     -  Плакала,  -  с  пугающей  простотой  ответила  она  и,  сжав   руки,
продолжала:
     - Из-за меня он в опасности. Я так боюсь за него. Успокоив  ее  жестом,
Кит сказал:
     - Посмотрите на меня!
     Она устремила на него свои темные  глаза.  Накинутое  на  плечи  пальто
распахнулось, и Кит увидел, как от волнения дергалось ее горло.
     - Если случится худшее и поиски преступника приведут полицию  сюда,  вы
уверены, что не выдадите Ларри?
     Глаза ее заблестели. Она встала и подошла к ка