причины, которые  могут  представить  все  дело  в
совершенно ином свете.
     Билдер. Основательные причины? Я думаю! Я вам скажу: еще  немного  этой
свободы - распущенности, как я это называю,  -  и  вскоре  не  останется  ни
одного человека, который сможет назвать себя главой семьи.
     Репортер (в тон ему). Совершенно верно.
     Билдер. Если представители закона думают, что могут поддерживать  бунт,
они жестоко ошибаются. Я ударил свою дочь... я был взбешен, как  и  вы  были
бы...
     Репортер (так же). Ну, разумеется...
     Билдер (яростно глядя на него). Впрочем, что касается вас, -  не  знаю,
вы, кажется, размазня, - но любой человек с горячей кровью был бы!
     Репортер. Позвольте спросить, что она сделала, сэр? Нам не удалось  это
уточнить.
     Билдер. Сделала? Только я взял за руку свою жену,  пытаясь  убедить  ее
вернуться  домой  после  маленькой  семейной  размолвки,  как  эта  девчонка
налетела на меня. Я  вышел  из  себя  и  оттолкнул  ее  тростью.  А...  этот
полицейский, которого привела моя  собственная  дочь!..  Подумать  только  -
полицейского привела! Если представитель закона вторгается в частный  дом  с
целью подорвать авторитет главы семьи, до чего мы докатимся, скажите мне?
     Репортер (все так же). Ну, безусловно... безусловно!
     Билдер. Современная идиотская  сентиментальность  совершенно  разлагает
нашу страну. Человек не может быть хозяином в  собственном  доме,  не  может
призвать свою  жену  к  исполнению  ее  обязанностей,  не  может  попытаться
контролировать поведение своих дочерей без того, чтобы  не  натолкнуться  на
сопротивление и не навлечь на себя ненависть. Дело дошло до того, что хозяин
уже не может распоряжаться своими служащими;  не  может  где-либо  подавлять
бунт без того, чтобы на него не стала тявкать свора гуманистов и поклонников
распущенности!
     Репортер. Великолепно, сэр, великолепно!
     Билдер. Великолепно! Это позорно! Вот вам я - человек,  который  всегда
пытался выполнять свой долг перед семьей и перед обществом, и  мне  пришлось
предстать перед судом - о господи! - потому что я выполнял этот  долг;  быть
может, с несколько излишним рвением, но ведь я не ангел!
     Репортер. Да, да! Разумеется...
     Билдер. Настоящий англичанин никогда не бывает ангелом! Но  теперь  нет
настоящих англичан! (В ярости мечется взад и вперед по комнате.)
     Ральф (внезапно). Когда я смотрю на лица...
     Билдер (думая о своем). Что? Я сказал этому молодому человеку, что я не
ангел.
     Репортер (провоцируя его). Да, сэр, я вас понимаю.
     Билдер. Если представители закона думают, что они могут заставить  меня
стать одним из ваших мягкотелых  сентименталистов,  которые  позволяют  всем
делать, что им в голову взбредет...
     Ральф.  Есть  еще  немало  людей,  Джон,  которые  тоже  не  собираются
отказываться от своих прав.
     Билдер (думая о своем). Что? Кто там еще прав?
     Репортер. Вам, вероятно, пришлось пережить несколько неприятных  минут,
сэр.
     Билдер. Сплошные унижения. Я провел ночь в вонючей  камере.  Не  ел  со
вчерашнего утра. Неужто они думали, что я буду есть эту бурду,  которую  они
мне сунули? И все потому, что в  минуту  гнева...  о  котором  я  сожалею!..
получилось так, что я ударил собственную дочь, вмешавшуюся в мои отношения с
женой. Это было бы смешно, если б не  было  так  отвратительно!  Раньше  дом
человека был святыней. А чем он стал теперь, когда все, кому не лень, суют в
него свой нос?  (Стоит  у  камина,  нагнув  голову,  словно  не  замечая  ни
репортера, ни вообще кого бы то ни было.)
     Репортер.(собираясь уходить). Очень вам благодарен,  мистер  Билдер.  Я
уверен, что не искажу ваших мыслей.  Может  быть,  вы  захотите  просмотреть
гранки?
     Билдер (не совсем отдавая себе отчет в том, кто стоит перед ним). Что?
     Репортер. Или вы доверяете мне?
     Билдер. Я не доверяю вам ни на грош.
     Репортер (в дверях). Прекрасно, сэр,  вам  пришлют  гранки,  я  обещаю.
Всего хорошего, и еще раз благодарю вас.
     Билдер. Эй!

                            Но репортер уходит.
Билдер  устремляет  взгляд  на  брата,  с  лица  которого  все  еще не сошло
               выражение добродушно-насмешливого сочувствия.

     Ральф. Возьми себя в руки, дружище! Прими горячую ванну и ложись спать.
     Билдер. Им захотелось довести меня до  крайности,  теперь  пусть  несут
ответственность за последствия. Мне наплевать, что обо мне думают!
     Ральф (с грустью). Ладно, сейчас я не буду больше надоедать тебе.
     Билдер (с недобрым смешком). Что ж, приходи завтра снова.
     Ральф. Когда ты выспишься. Ради репутации всей нашей семьи, прошу тебя,
Джон, не будь опрометчив.
     Билдер. Запереть ворота конюшни? Нет, мой  милый,  поздно,  лошадь  уже
украли.
     Ральф. Так, так... (Поглядев на брата, угрюмо усевшегося за  письменный
стол, выходит в переднюю.)

Билдер   сидит,   уставившись   прямо   перед   собой.   Дверь  из  столовой
приоткрывается;  показывается  голова  Камиллы.  Увидя  его,  Камилла  хочет
                   скрыться, но он уже успел заметить ее.

     Билдер. Подите-ка сюда!

Камилла нерешительно подходит к письменному столу. Морщит лоб, словно что-то
           усиленно обдумывает. Билдер глядит на нее без улыбки.

Значит, вы хотите быть моей любовницей, а?

                        Камилла делает нервный жест.

Ну что ж, отлично. Подойдите поближе.
     Камилла (не двигаясь). Вы меня п-пугаете.
     Билдер. Вы мне дорого обошлись. Но  вы  заплатите  за  это,  вы  и  все
остальные.
     Камилла (пятясь). Нет, сегодня вы мне не нравитесь! Нет!
     Билдер. Ну, хватит ломаться!

       Она стоит достаточно близко от него, и он хватает ее за руку.

С  тех пор как я женился, я всегда держал себя в узде во имя приличий. Я был
человеком  с  твердыми  правилами,  милочка,  как  вы  вчера убедились. А им
этого  не  нужно! (Притягивает ее к себе.) Вот теперь можете сесть ко мне на
колени.
     Камилла (отшатываясь). Нет, сегодня я не хочу.
     Билдер. Но все-таки вам придется. Они сами напросились на это!
     Камилла (гибким движением  увертываясь  от  него).  Они?  Что  все  это
значит? Я не хочу никаких неприятностей.  Нет,  нет!  Не  хочу!  (Пятится  к
дверям.)

                       Билдер саркастически смеется.

О,  вы  опасный человек! Нет, нет! Это не для меня! Прощайте, мосье! (Быстро
поворачивается и уходит.)

Билдер снова мрачно смеется. Он сидит теперь один, глядя прямо в одну точку,
и  в  комнате  царит полная тишина. В окне появляется лицо мальчишки; на нем
                 все шире расплывается насмешливая улыбка.

     Мальчишка (за окном, вполголоса). Джонни Билдер!

                Билдер резко оборачивается - лицо исчезает.

Кто избил свою жену?
     Билдер бросается к окну.
     Голос (уже вдалеке и с опаской). Джонни Билдер!
     Билдер. Ах ты, дьявольское отродье! Попадись ты  мне,  окаянный,  уж  я
сверну тебе шею!
     Голос (совсем издалека). Кто подбил глаз фараону?
     Билдер не в силах совладать с собой, хватает  с  подоконника  цветочный
горшок и изо всей силы швыряет его в  окно  на  улицу.  Слышно,  как  горшок
разбивается.
     Голос (очень далеко). Э-э-э! Промазал!

Билдер высовывается из окна; его лицо побагровело; он грозит вдаль кулаком.

                  Занавес опускается на несколько секунд.


КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Вечер  того же дня. Кабинет тускло освещен, у него заброшенный вид. Окно все
еще  открыто,  хотя  уже  близится ночь. В окно падает свет уличного фонаря,
освещая  уснувшего  Билдера.  Он сидит в кресле у письменного стола, ближе к
камину,  опираясь  локтями о стол, подпирая щеку правой рукой. Он все еще не
брит,  и на нем тот же костюм. Над подоконником появляется голова мальчишки;
       кажется, что она отделена от тела и поставлена на подоконник.

     Голос мальчишки (громким шепотом). Джонни Билдер!

Билдер  вздрагивает.  Голова  мальчишки исчезает. Билдер, подняв левую руку,
машет  ею  перед  лицом,  как  бы  отгоняя комара, и просыпается. Вспоминает
все,  что  было,  и  некоторое  время сидит, мрачно уставившись перед собой.
 Дверь из передней открывается, входит Топпинг, с длинным конвертом в руке.

     Топпинг (подходя к Билдеру). Из "Кометы", сэр. Оттиск вашего  интервью,
сэр. Посыльный сказал:  будьте  любезны  просмотреть;  он  должен  сразу  же
отнести его обратно.
     Билдер (берет конверт). Хорошо. Я позвоню.
     Топпинг. Можно закрыть окно, сэр?
     Билдер. Нет еще.

                              Топпинг выходит.

(Зажигает  настольную  лампу, вскрывает конверт и начинает читать гранки. На
лице  его  постепенно  появляется выражение замешательства и растерянности.)
Разве  я  это  говорил? Мерзость! Мерзость! (Бросает гранки, сидит некоторое
время,  качая  головой  и  нервно  постукивая  рукой  по  столу, затем берет
телефонную  трубку.) Город, два сорок пять. "Комета"? Это Джон Билдер. Дайте
мне  главного  редактора.  (Пауза.)  Господин редактор? Говорит Джон Билдер.
Относительно  интервью.  Я получил оттиск. Это никуда не годится. Вычеркните
все целиком, пожалуйста. Я не желаю давать никаких заявлений. (Пауза.) Да, я
знаю,  что  сказал  все это, ничего не поделаешь. (Пауза.) Нет, я передумал.
Вычеркните,  пожалуйста.  (Пауза.)  Нет,  я  ничего  не скажу. (Пауза.) А вы
можете,  черт  подери, говорить все, что вам угодно! (Пауза.) Да, да, именно
так. Если вы припишете мне хоть одно слово, я подам на вас в суд за клевету.
Безответственнейшая  мерзость!  Я  разорвал  все  ваши  гранки. До свидания.
(Вешает  трубку  и  звонит;  затем,  взяв  гранки,  злобно рвет их на мелкие
кусочки и засовывает в конверт.)

                              Входит Топпинг.

Отдайте посыльному, живо, и пусть убирается...
     Топпинг (с некоторым удивлением, чувствуя в руке содержимое  конверта).
Слушаю, сэр. (Направляется к двери, но оборачивается.) Пришел мэр,  сэр.  Не
знаю, угодно ли вам будет...

                    Билдер встает; прошелся по комнате.

     Билдер. Я сам не знаю. Впрочем, просите.

       Топпинг выходит. Билдер стоит у камина, слегка нагнув голову.

     Топпинг (входит). Господин мэр, сэр. (Уходит направо.)

Входит  мэр,  он  в  пальто  и  даже  с цилиндром. Прежде чем заговорить, он
                        доходит до середины комнаты.

     Мэр (смущенно). Ну, Билдер?
     Билдер. Ну?
     Мэр. Не надо! Это мое предупреждение было чистой дипломатией. Мне нужно
было поддержать репутацию суда, вы же понимаете.
     Билдер. А как насчет моей репутации?
     Мэр. Вы... вы очень затруднили  мне  дело.  Черт  бы  все  это  побрал!
Поставьте себя на мое место.
     Билдер (угрюмо). Я лучше поставил бы вас на мое вчера вечером.
     Мэр. Да, да, я знаю. Но суд должен  оберегать  свою  репутацию,  он  не
должен ронять себя в глазах общественности. Я и так чуть не нарушил закон. А
вот если бы перед нами был простой  человек,  с  таким  же  обвинением  -  с
обвинением, что он ударил женщину?
     Билдер. Я ударил не женщину, я ударил свою дочь.
     Мэр. Да, но ведь она же не ребенок! И, если уж на то пошло, вы  оказали
сопротивление полиции. Ну что там! Вы ведь первый поддержали  бы  британское
правосудие. Пожмем же друг другу руки.
     Билдер. Вы за этим пришли?
     Мэр (растерянно). Д-да. Я чрезвычайно огорчен этим...
     Билдер. Бросьте! Вы пришли просить меня выйти в отставку.
     Мэр.  Все  это,  право,  очень  глупо  получилось,   Билдер.   Мы   все
чувствуем...
     Билдер. Не тратьте ваших зарядов впустую, мэр. Я уже все обдумал, после
того как написал вам ту записку. Примите мою отставку.
     Мэр (смущен, но облегченно вздыхает). Ну вот, так-то лучше!  Приходится
мужественно встречать эту неприятность, в которую вы попали.
     Билдер (с оттенком мрачного юмора). Да, да, я знаю, что это не  так  уж
трудно - мужественно встречать чужие неприятности.
     Мэр. Ну, и в конце концов так ли уж они велики?
     Билдер. Всего только великолепное одиночество. Ни жены, ни дочерей,  ни
звания члена муниципального совета, ни  звания  судьи,  ни  будущего...  (Со
смешком.) Ни даже француженки-горничной. А  почему?  Потому  что  я  пытался
как-то  утвердить  свою  власть  в  семье,  на  ее  же  пользу!  Вот  и  все
неприятности, которые вам приходится мужественно переносить, мэр.
     Мэр. Ай-ай-ай! Сколько горечи, Билдер. Конечно, вся эта  огласка  очень
неприятна. Но все забудется, и вы снова станете тем, чем были. В вас за всей
вашей  вспыльчивостью  кроется  превосходный  практический  здравый   смысл.
(Пауза.) Ну, не падайте духом! (Пауза.) Что ж, пожалуй, я прощусь с вами.
     Билдер. Завтра вы получите письменную просьбу об отставке.
     Мэр (искренне). Ну, будет! Давайте пожмем друг другу руки!

Билдер  долго  смотрит  на  него,  потом  протягивает руку. Они обмениваются
рукопожатием.  Резко  повернувшись,  мэр  выходит.  Билдер  с  минуту  стоит
неподвижно,  затем  снова  садится  на  прежнее  место  у письменного стола,
опустив  голову на руки. Над подоконником опять появляется голова мальчишки,
за  ней  другая  и  третья;  теперь  все  три  головы - словно отрубленные и
                            установленные в ряд.

     Голоса мальчишек (один за другим, все более  громким  шепотом).  Джонни
Билдер! Джонни Билдер! Джонни Билдер!

Билдер   встает,   поворачивается  и  смотрит  на  них.  Головы  исчезают, и
мальчишеский голос пронзительно кричит: "Джонни Билдер!" Билдер идет к окну;
голоса  теперь кричат на разные лады: "Джонни Билдер!", "Буян Билдер!", "Кто
избил   свою   жену?  Буян  Билдер!"  Билдер  стоит  совершенно  неподвижно,
уставившись  в  окно;  уличный  фонарь освещает его лицо, на котором застыло
выражение  какого-то  вызова  и  одновременно  боли.  Голоса  становятся все
громче.  Затем вдруг что-то со свистом рассекает воздух, слышен плеск воды и
                              отчаянные вопли.

     Голос Топпинга. Брысь! Черти вы этакие!

Слышен  топот  ног  и  протяжный  отдаленный  вопль:  "Мяу!"  Билдер, словно
очнувшись,  закрывает  окно,  задергивает  шторы,  идет  к креслу у камина и
садится.  Входит  Топпинг с маленьким подносом, на котором стоит кувшинчик с
какой-то  дымящейся жидкостью, стакан и печенье. Топпинг бесшумно подходит к
          креслу. Билдер шевелится и поднимает глаза на Топпинга.

     Топпинг. Извините, сэр, но после вчерашнего завтрака прошло  уже  много
времени, - без еды не проживешь, сэр!
     Билдер. Хорошо. Поставьте.
     Топпинг (ставит поднос на стол и берет  трубку  Билдера).  Я  им  задал
жару, этим паршивцам!
     Билдер. Вы славный малый.
     Топпинг (набивая трубку). Извините меня, сэр...  хозяйка...  вернулась,
сэр...

Билдер  уставился на него, и Топпинг умолкает. Он протягивает Билдеру трубку
                                 и спички.

     Билдер (вздрогнув). Затопите, Топпинг. Я что-то озяб.

Топпинг  затапливает  камин; Билдер в это время раскуривает трубку. Растопив
камин,  Топпичг  собирается уходить, но с полдороги возвращается, доходит до
          стола и смотрит на безмолвную, угрюмую фигуру в кресле.

(Говорит внезапно.) Дайте мне ту бумагу со стола. Нет, другую - завещание.

                      Топпинг передает ему завещание.

     Топпинг   (после  больших  колебаний).  Извините,  сэр.  Но,  с  вашего
разрешения, сэр, это большое мужество с их стороны - вернуться домой...

              Билдер снова уселся, как раньше, и не отвечает.

(Говорит с легким оттенком сочувствия.) Спокойной ночи, сэр.
     Билдер (не поворачивая головы). Спокойной ночи.

                              Топпинг уходит.

(Сидит  и  курит,  озаренный  с  одной  стороны  огнем  камина,  с  другой -
настольной  лампой.  Потом  вынимает  изо  рта трубку; по его лицу пробегает
судорога.  Полусердитым  жестом  он  трет  рукой глаза.) Мужество! Мужество!
(Губы  его  снова  дрогнули. Он крепко сжимает их, затем опять сует трубку в
рот и, взяв завещание, швыряет его в огонь и помешивает кочергой золу.)

В  это  время дверь из передней тихо открывается, и входит миссис Билдер; он
не  слышит,  как она вошла. У нее в руках мешочек с рукоделием. Она медленно
подходит  к  столу,  останавливается  и смотрит на Билдера. Затем, подойдя к
шторам,  машинально поправляет их, не сводя глаз с Билдера, снова подходит к
столу  и  наливает  ему  обычный  стакан  грога.  Билдер,  уже заметивший ее
присутствие,  поворачивается  в  кресле  в то время, как она протягивает ему
стакан.  Он  сидит  некоторое  время  неподвижно, затем берет у нее стакан и
благодарно  пожимает  ей руку. Миссис Билдер молча подходит к своему стулу у
камина  и,  вынув спицы, принимается за вязанье. Билдер пытается заговорить,
      но это ему не удается, и он продолжает сидеть, посасывая трубку.

                                  Занавес
1921 г.



   Джон Голсуорси
   Старший сын


                           Драма в трех действиях

----------------------------------------------------------------------------
     Перевод с английского под редакцией И. Бернштейна.
     Перевод Н. Дехтеревой
     Джон Голсуорси. Собрание сочинений в шестнадцати томах. Т. 14.
     Библиотека "Огонек".
     М., "Правда", 1962
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

     Сэр Уильям Чешир, баронет.
     Леди Чешир, его жена.
     Билл, их старший сын
     Гарольд, их второй сын.
     Рональд Кит, их зять, улан.
     Кристина, их старшая дочь, жена Рональда Кита.
     Дот, их вторая дочь.
     Джоан, их младшая дочь.
     Мейбл Лэнфарн, их гостья.
     Преподобный Джон Лэттер, жених Джоэн,
     Старый Стаденхэм, старший егерь.
     Фрэда Стаденхэм, горничная леди Чешир,
     Данинг, младший егерь.
     Роза Тэйлор, деревенская Девушка.
     Джексон, дворецкий.
     Чарлз, лакей.

   Действие происходит в начале нашего столетия, 7 и 8 декабря в одном из
                  английских графств, в поместье Чеширов.

     Действие первое. Сцена 1. Холл; перед  обедом.  Сцена  2.  Холл;  после
обеда.
     Действие второе. Будуар леди Чешир; после завтрака,
     Действие третье. Диванная; время чая, 5 часов. Между  первым  и  вторым
действиями проходит ночь.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Сцена  представляет  собой  ярко  освещенный  просторный  холл,  с  дубовыми
панелями и широкой дубовой лестницей. Он производит впечатление уютной жилой
комнаты.  В  холл  ведут  двери  из  столовой,  гостиной  и  бильярдной; под
лестницей  дверь в помещение прислуги. В большом камине горит огонь. На полу
тигровые  шкуры,  на  стенах оленьи рога. У стены напротив камина письменный
                                   стол.
У  лестницы  стоит  Фрэда  Стаденхэм, миловидная девушка, бледная, с темными
глазами.  На  ней  черное платье горничной, В одной руке у нее букетик белых
роз,  в другой - желтых. Слышно, как наверху закрывается дверь и по лестнице
сходит  сэр  Уильям  Чешир.  Он  во  фраке. Это человек крепкого сложения, с
короткой  толстой  шеей,  серыми глазами и здоровым цветом лица. Ему лет 58.
Под  легким  налетом светской сдержанности чувствуется властный, вспыльчивый
                                 характер.

     Сэр Уильям (начинает говорить еще на лестнице).  А,  Фрэда.  Прелестные
розы! Для кого же они?
     Фрэда. Миледи велела мне передать желтые розы миссис Кит, сэр Уильям, а
белые - мисс Лэнфарн, по случаю их приезда.
     Сэр Уильям. Превосходно. (Направляется в гостиную.) Твой  отец  сегодня
приедет?
     Фрэда. Да, сэр.
     Сэр Уильям. Передай ему, чтоб пришел непременно. После обеда.
     Фрэда. Да, сэр Уильям.
     Сэр Уильям. И, кстати, пусть захватит охотничий реестр, если он у  него
готов.  (Уходит  в  гостиную;  Фрэда  нервно  постукивает  ногой  по  нижней
ступеньке. По лестнице, шелес