хательные соли.
     - Интересная женщина, - произнес Ангел веско.
     - Тсс, сэр! Вас может услышать судья.
     - Ну и что? - удивился Ангел.
     - Он может удалить вас из зала за неуважение к суду,
     - А он не согласен с тем, что она интересная женщина?
     - Ради всего святого, замолчите, сэр, - умоляюще прошептал  гид.  -  Вы
ставите на карту счастье трех,  если  не  пяти  человек.  Глядите!  Вот  она
приподняла вуалетку. Сейчас пойдет в ход носовой платочек.
     - Не могу видеть женских слез, -  сказал  Ангел,  порываясь  встать.  -
Прошу вас, снимите эту даму с моего левого крыла.
     - Не шевелитесь! - шепнул гид даме, наклоняясь к ней за спиной  Ангела.
- Слышите, сэр? - добавил он. - Присяжные, по их словам, полностью убеждены,
что необходимое условие соблюдено:  нужное  происшествие  имело  место.  Все
хорошо: развод она получит.
     - Ура! - громко сказал Ангел.
     - Если этот шум повторится, я прикажу очистить зал суда.
     - А я его повторю, - сказал Ангел твердо. - Она красивая женщина.
     Гид почтительно прикрыл рот Ангела ладонью.
     - Ах, сэр! - сказал он успокаивающим тоном, - не портите эту прелестную
минуту! Вот, прислушайтесь! Он выносит постановление nisi {Nisi  -  если  не
(лат.). Юридический термин, означающий постановление о разводе, вступающее в
силу через шесть месяцев, если  до  этого  не  будет  отменено.}  с  оплатой
судебных издержек. Завтра это будет во  всех  газетах,  ибо  такой  материал
способствует их распространению. Взгляните! Она уходит. Теперь  и  мы  можем
идти. - И он высвободил крыло Ангела из-под дамы.
     Ангел вскочил с места и устремился к дверям.
     - Я выйду вместе с ней, - объявил он радостно.
     - Заклинаю вас, - сказал гид, поспешая  за  ним  следом,  -  помните  о
Королевском прокторе! Где ваше рыцарство? Ведь от него-то  вы  рыцарства  не
дождетесь - ни единой капли!
     - Подайте его сюда, я ему покажу! - сказал Ангел и успел послать истице
воздушный поцелуй, прежде чем она скрылась из глаз в сумраке улицы.

VII

     Когда Ангел Эфира вошел в Гостевую гостиную клуба Чужаков,  там  царило
обычное безлюдье.
     - Здесь вам будет покойно, - сказал гид, придвигая к камину два кожаных
кресла. - И удобно, - прибавил он, когда Ангел положил ногу на ногу. - После
того,  чему  мы  только  что  были  свидетелями,  я  решил  привести  вас  в
какое-нибудь место, где  вы  сможете  сосредоточиться,  тем  более  что  нам
предстоит обсудить такой серьезный вопрос, как нравственность. В самом деле,
где, как не здесь,  можно  полностью  отгородиться  от  действительности  и,
положившись единственно на свой ум, сделать важные выводы,  какими  славятся
кабинетные моралисты? Когда вы начихаетесь, - добавил он,  видя,  что  Ангел
берет понюшку, - я вам сообщу, к каким выводам я сам пришел за годы долгой и
беспорядочной жизни.
     - Прежде чем вы начнете,  -  сказал  Ангел,  -  стоит,  пожалуй,  четко
ограничить область наших исследований.
     - Извольте. Я намерен дать вам сведения о  нравственности  англичан  за
краткий период с начала Великой Заварухи - всего тридцать  три  года;  и  вы
увидите,  что  тема  моя  распадается  на  два  раздела   -   нравственность
общественная и нравственность личная. Когда я кончу, можете задать мне любые
вопросы.
     - Валяйте! - сказал Ангел и закрыл глаза.
     - Нравственность общественная, -  начал  гид,  -  бывает  превосходная,
сравнительная, положительная и отрицательная. Нравственность превосходную вы
найдете, разумеется, только в газетах. Это  прерогатива  авторов  передовиц.
Высокая и неоспоримая, она громко прозвучала почти во всех органах печати  в
начале Великой Заварухи, и суть ее  можно  выразить  в  одной  торжественной
фразе: "Пожертвуем на алтарь долга все до последней жизни  и  до  последнего
шиллинга  -  все,  кроме  последней  жизни  и  шиллинга  последнего   автора
передовиц". Ибо всякому ясно, что  его-то  нужно  было  сохранить,  дабы  он
обеспечил жертвоприношение и написал об этом передовицу. Можно ли вообразить
нравственность более возвышенную? И население страны не перестает скорбеть о
том, что жизнь этих патриотов и благодетелей своего рода  по  скромности  их
осталась неизвестной тем, кто захотел бы последовать их примеру. Тут  и  там
под маской обычая можно было разглядеть черты какого-нибудь героя, но наряду
с этим сколь прекрасные жизни остались от всех скрыты! Забегая вперед,  сэр,
скажу вам, что во времена Великой Заварухи эта доктрина, принесения в жертву
других, произвела огромное впечатление на государство: оно тут же начало  ей
следовать и с тех самых пор пытается проводить  ее  в  жизнь.  Да  что  там,
"другие" только потому еще и живы,  что  выказали  непонятное  отвращение  к
тому, чтобы их поголовно принесли в жертву.
     - В тысяча девятьсот десятом году, - сказал Ангел,  -  я  заметил,  что
пруссаки уже довели эту систему до  совершенства.  А  между  тем  ведь  ваша
страна, сколько помнится, воевала именно против пруссаков?
     - Совершенно верно,  -  отвечал  гид,  -  и  многие  пытались  привлечь
внимание к этому обстоятельству. А в конце Великой Заварухи реакция была так
сильна, что даже авторы передовиц некоторое время не решались  проповедовать
свою доктрину самоотречения, и нарушенная было  традиция  снова  утвердилась
лишь тогда, когда партия Трудяг прочно уселась в седло. С  тех  пор  принцип
держится крепко, но практика  держится  еще  крепче,  так  что  общественная
нравственность уже  никогда  не  достигает  превосходной  степени.  Перейдем
теперь к общественной нравственности сравнительной. В дни  Великой  Заварухи
ее исповедовали люди с именем, которые учили жить других. В  эту  большую  и
деятельную группу входили все проповедники, журналисты и политики, и  многое
указывает на то, что в ряде случаев  они  даже  сами  последовали  бы  своим
наставлениям, если бы возраст их был не столь почтенным, а руководство -  не
столь бесценным.
     -  Без-ценным,  -  повторил  Ангел  вполголоса.  -  Это   слово   имеет
отрицательное значение?
     - Не всегда, - улыбнулся гид. - Среди них  попадались,  хоть  и  редко,
люди просто незаменимые, и, пожалуй, они как раз были наименее  сравнительно
нравственны. К этой же группе, несомненно, нужно причислить людей, известных
под названием мягкотелых пацифистов {Речь идет  об  англичанах,  которые  во
время первой мировой войны отказывались от службы в  армии  по  политическим
или религиозным соображениям.}.
     - Это что же, вид моллюсков? - спросил Ангел.
     - Не совсем, - отвечал гид. - А впрочем, вы попали в  точку,  сэр:  они
действительно уползали в свои раковины, заявляя, что не желают иметь  ничего
общего с нашим испорченным миром. С них хватало голоса собственной  совести.
Бесчувственная толпа обращалась с ними очень дурно.
     - Это интересно, - сказал Ангел. - Против чего же они возражали?
     - Против войны, - отвечал гид. - "Какое нам дело до  того,  -  говорили
они, - что на свете есть варвары вроде  этих  пруссаков,  которые  плюют  на
законы справедливости и гуманности?" Эти слова, сэр, были  тогда  в  большой
моде. "Как это может повлиять на наши принципы, если грубые  чужестранцы  не
разделяют наших взглядов и задумали путем блокады нашего острова уморить нас
голодом и тем подчинить своей власти? Мы не можем не прислушиваться к голосу
своей совести, - лучше пусть все голодают; готовы ли мы голодать сами, этого
мы, конечно, не можем сказать, пока не попробовали. Но мы надеемся на лучшее
и верим, что вытерпим до конца в нежелательном обществе тех, кто с  нами  не
согласен". И надо сказать, сэр, некоторые из них, несомненно,  были  на  это
способны; ибо есть, знаете ли, особый тип людей, которые скорее  умрут,  чем
признают, что при столь крайних взглядах ни у них самих, ни у их ближних нет
никаких шансов остаться в живых.
     - Как любопытно! - воскликнул Ангел. - Такие люди есть и сейчас?
     - О да, - отвечал гид, -  и  всегда  будут.  И  мне  сдается,  что  для
человечества в целом это не так уж плохо  -  ведь  они  являют  собой  некое
предостережение: по ним мы видим, как опасно уходить от  действительности  и
гасить  безо  времени  пламя  человеческой  жизни.   А   теперь   рассмотрим
нравственность положительную. Во времена Великой  Заварухи  ее  представляли
люди, которые нарочно пили чай без сахара и все  свои  деньги  вкладывали  в
пятипроцентный военный заем, не дожидаясь выпуска выигрышных облигаций,  как
они тогда назывались. Это тоже была большая группа, очень здравомыслящая; ее
интересовала  не  столько  война,  сколько  торговля.  Но  шире  всего  была
распространена нравственность отрицательная. Она охватывала тех, кто,  грубо
говоря, "тянул лямку". И могу вам сказать по опыту, сэр, не всегда это  было
легкое занятие. Сам я в то время был судовым стюардом и не один раз  глотнул
соленой воды - из-за подводных лодок. Но я не отступался и, едва ее успевали
выкачать из меня, снова нанимался на корабль. Нравственность наша была чисто
отрицательного, чтобы не сказать низкого, свойства. Мы  действовали  как  бы
инстинктивно  и  часто  восхищались  теми  благородными  жертвами,   которые
приносили люди, выше нас стоящие. Большинство из нас были  убиты,  либо  так
или иначе искалечены, но  какая-то  слепая  сила  владела  нами  и  помогала
держаться. Простодушный мы были народ. -  Гид  умолк  и  устремил  взгляд  в
пустой камин. - Не скрою от вас, - добавил он, помолчав,  -  что  почти  все
время нам было до крайности противно; и все-таки мы не  могли  остановиться.
Чудно, правда?
     - Я жалею, что меня не было с вами, - сказал  Ангел,  -  потому  что...
употреблю слово, без которого вы, англичане,  кажется,  ничего  не  способны
выразить, - потому что вы были герои.
     - Сэр, - сказал гид, -  вы  нам  льстите.  Боюсь,  мы  отнюдь  не  были
воодушевлены духом коммерции, мы были самые обыкновенные мужчины и  женщины,
и не было у нас ни времени, ни охоты вдумываться в свои мотивы и поступки, а
также  обсуждать  или  направлять  поведение  других.  Чисто   отрицательные
создания, сэр, но в каждом, вероятно, было немножко человеческого мужества и
немножко человеческой доброты. Да что  говорить,  все  это  давно  миновало.
Теперь, сэр, прежде чем я перейду к нравственности личной, можете задать мне
любые вопросы.
     - Вы упомянули о мужестве и доброте, - сказал Ангел. - Как эти качества
котируются в настоящее время?
     - Мужество сильно упало в цене во время Великой Заварухи и  с  тех  пор
так до конца и не реабилитировано. Ибо  тогда  впервые  было  замечено,  что
физическое мужество - качество донельзя банальное; по всей вероятности,  это
просто результат  торчащего  подбородка,  особенно  распространенного  среди
народов, говорящих на английском языке. Что же касается мужества морального,
то его так затравили, что оно по сей день где-то  скрывается.  Доброта,  как
вам известно, бывает двух видов: та, которую люди проявляют по  отношению  к
себе и своей собственности, и та, которую они, как правило, не проявляют  по
отношению к другим.
     - После того как мы побывали на бракоразводном процессе, - сказал Ангел
глубокомысленно, - я много думал. И мне кажется,  что  по-настоящему  добрым
может быть только тот, кто прошел через семейные неурядицы, в особенности же
если он при этом столкнулся с законом.
     - Это для меня новая мысль, - заметил гид, внимательно его выслушав.  -
Очень возможно, что вы правы, - ведь только оказавшись отщепенцем, можно как
следует почувствовать чужую нетерпимость. Однако вот мы и подошли к  вопросу
о личной нравственности.
     - Верно! - сказал Ангел с облегчением. - Я утром  забыл  вас  спросить,
как теперь рассматривается древний обычай брака.
     - Только не как таинство, - отвечал гид. -  Такая  точка  зрения  почти
исчезла  уже  ко  времени  Великой  Заварухи.  А  между  тем  она  могла  бы
сохраниться, если бы высшее духовенство в те дни не так противилось  реформе
закона о разводе. Когда принцип слишком долго  противится  здравому  смыслу,
неизбежна перегруппировка сил.
     - Так что же теперь представляет собою брак?
     - Чисто гражданскую  сделку.  Давно  отошло  в  прошлое  и  дозволенное
законом раздельное жительство супругов.
     - Ах, да, - сказал Ангел, - это, кажется, был  такой  обычай,  согласно
которому мужчина становился монахом, а женщина монахиней?
     - В теории так, сэр, на практике же, как вы можете  догадаться,  ничего
подобного. Но представители высшего  духовенства  и  женщины,  старые  и  не
старые, которые их поддерживали, могли опереться лишь на очень  ограниченный
жизненный опыт и искренне полагали, будто наказывают  все  еще  женатых,  но
согрешивших лиц, которым закон разрешал разъехаться. Лица же эти,  напротив,
в большинстве случаев исходили  из  того,  что  их  случайные  связи  отныне
оправданы, и даже не старались от них  воздерживаться.  Так  всегда  бывает,
когда великие законы природы нарушаются в угоду высшей доктрине.
     - А дети еще рождаются вне брака?
     - Да, но на них уже не возлагают вину за поведение родителей.
     - Значит, общество стало более гуманным?
     -  Как  вам  сказать,  сэр,  до  идеала  в  этом  смысле  еще   далеко.
Зоологические сады все еще не под запретом, и не далее  как  вчера  я  читал
письмо одного шотландца, в котором он  с  гневом  обрушивается  на  гуманное
предложение, чтобы заключенным раз в  месяц  разрешали  видеться  со  своими
женами не через решетку и без свидетелей - можно подумать, что  мы  все  еще
живем в дни Великой Заварухи. Скажите,  почему  такие  письма  всегда  пишут
именно шотландцы?
     - Это что, загадка? - спросил Ангел.
     - Действительно, загадка, сэр.
     - Я их не люблю. Ну, а вообще-то вы довольны состоянием  добродетели  в
вашей стране теперь, когда, как вы  мне  вчера  говорили,  она  стала  чисто
государственным делом?
     - Сказать вам по правде, сэр, я не берусь судить моих  ближних,  -  мне
хватает собственных пороков. Но одно я заметил:  чем  менее  добродетельными
выставляют себя люди, тем они обычно добродетельнее. Цветы  расцветают  там,
куда не достает свет рампы. Вы, вероятно, и сами замечали, что те,  кто  изо
дня в день бодро переносит самые серьезные неприятности  и  притом  помогает
своим ближним, поступаясь и своим временем и деньгами, бывают готовы плакать
от умиления, получив соверен от богача, и в мыслях возводят его  на  престол
как милостивейшего из монархов?  Истинную  добродетель,  сэр,  нужно  искать
среди низов. Сахар и снег видны на поверхности, но соль земли скрыта на дне.
     - Я вам верю, - сказал Ангел. - Должно быть, тому, на кого падает  свет
рампы, труднее приобщиться к добродетели, чем добродетельному выйти на  свет
рампы. Ха-ха! А сохранился ли добрый старый обычай покупать ордена и титулы?
     - Нет, сэр. Ордена  дают  теперь  только  тем,  кто  шумит  уже  совсем
невыносимо, и награжденный обязуется воздержаться от  публичных  выступлений
на срок  не  свыше  трех  лет.  Этот  приговор,  самый  строгий,  дается  за
герцогский титул. Считается, что мало кто способен молчать так долго  и  все
же остаться в живых.
     - Что-то мне сомнительно, такой ли уж нравственный этот новый обычай, -
сказал Ангел. - По-моему,  это  похоже  на  капитуляцию  перед  грубостью  и
бахвальством.
     - Скорее перед докучливостью, сэр, а это не всегда одно  и  то  же.  Но
давать ли награды за принесенную пользу, или за доставленное беспокойство  -
в обоих случаях достигается относительное бездействие, что и  требуется:  вы
ведь, вероятно, замечали, как достоинство отягощает человека.
     - А женщин тоже награждают таким образом?
     - Да, очень часто;  ибо,  хотя  достоинства  у  них  и  без  того  хоть
отбавляй, языки у них длинные, и, выступая публично, они почти не испытывают
стыда и не знают, что такое нервы.
     - А что вы скажете об их добродетели?
     - Тут со времени Великой Заварухи кое-что изменилось. Теперь они не так
легко продают ее, разве что за обручальное кольцо,  а  многие  даже  выходят
замуж по любви. Женщины  вообще  нередко  проявляют  прискорбный  недостаток
коммерческого духа, и хотя многие из них теперь занимаются  коммерцией,  так
до сих пор и не сумели перестроиться. Некоторые мужчины даже считают, что их
участие в деловой жизни вредит торговле и тормозит развитие страны.
     - Женщины - очень занятный пол, - сказал Ангел.  -  Они  мне  нравятся,
только уж очень большое значение придают младенцам!
     - Да, сэр, это  их  главный  изъян.  Материнский  инстинкт  -  как  это
опрометчиво, как вредит  коммерции!  Впору  подумать,  что  они  любят  этих
малявок ради них самих.
     - Да, - сказал Ангел, - это дело без будущего. Дайте мне сигару.

VIII

     - Так как же определяется теперь добро? - спросил Ангел Эфира,  взлетая
с Уотчестерского собородрома в направлении Столичной Скинии.
     - На это существует множество разноречивых взглядов,  сэр,  -  просипел
гид, у которого от встречной струи воздуха  заложило  нос.  -  Положение  не
более оригинальное в наше время, чем когда вы были здесь в девятьсот десятом
году. Крайней правой позиции  придерживаются  экстремисты,  полагающие,  что
добро осталось тем, чем было, - что оно всесильно, однако по какой-то еще не
выясненной причине терпит присутствие зла; что  оно  вездесуще,  хотя,  надо
полагать, отсутствует там, где присутствует зло; таинственно, хотя полностью
открыто людям; грозно, однако  исполнено  любви;  вечно,  однако  ограничено
началом и концом. Таких людей немного, но все они  на  виду,  и  главная  их
особенность - полная нетерпимость по отношению к тем, кто  не  разделяет  их
взглядов; и они не допускают даже попыток проанализировать природу  "добра",
считая, что она установлена на все времена, в том виде, как  я  вам  сказал,
лицами, давно умершими. Как вы  легко  можете  себе  представить,  люди  эти
оказались весьма далеки от науки  (какая  она  ни  на  есть)  и  в  обществе
вызывают любопытство, но не более того.
     - Этот тип хорошо известен на небе, - сказал Ангел. - Но  скажите,  они
пытают тех, кто с ними не согласен?
     - Физически - нет. Этот обычай вывелся еще до  Великой  Заварухи,  хотя
трудно сказать, как повернулось бы дело, если  бы  Патриотической,  то  есть
Прусской, партии удалось подольше продержаться у власти. А так они применяют
лишь пытки духовного свойства: презрительно взирают на всех инакомыслящих  и
обзывают их еретиками. Однако было бы большой ошибкой недооценивать их силу,
ибо человеческая природа любит авторитеты, и многие готовы следовать хоть на
смерть за всяким, кто на него презрительно взирает и говорит: "Я-то знаю!" К
тому же, сэр, примите во внимание, как утомляет  это  самое  "добро",  когда
начинаешь над ним размышлять, и как  отдохновительна  вера,  избавляющая  от
таких размышлений.
     - Это верно, - протянул Ангел задумчиво.
     - Правое крыло центра, - продолжал гид,  -  это  небольшая,  но  шумная
Пятая партия. Члены ее  играют  на  кларнете  и  тамбурине,  на  барабане  и
аккордеоне, это - потомки Древнего Пророка, а также последние из  тех,  кто,
следуя за пророком более молодым, примкнул к ним  в  дни  Великой  Заварухи.
Меняя свои формулировки с каждым новым открытием в  науке,  они  утверждают,
что "добро" - это сверхчеловек, бесплотный, но телесный, с началом,  но  без
конца. Это очень привлекательная теория, она позволяет им говорить  Природе:
"Je m'en fiche de tout  cela!  {Плевать  мне  на  все!  (франц.).}  Обо  мне
позаботится мой старший брат - во как!!!" Ее можно назвать  антропоморфином,
ибо она особенно успокаивающе действует на сильную  личность.  Каждому,  как
говорится, свое; и я меньше всего склонен расхолаживать  тех,  кто  пытается
найти "добро", закрывая один глаз, а не оба, как крайние правые.
     - Вы очень терпимы, - заметил Ангел.
     - Сэр, - сказал гид, - к старости все