Он указал рукой на приближавшийся каток.
     Хрустела щебенка под его тяжестью, и мне подумалось,  что  с  таким  же
хрустом жизнь перемалывает человеческие кости.  Кивнув  мне  седой  головой,
старик поднял красный  флажок  и  замер,  глядя  на  подъезжавшую  телегу  с
молоком.


ПРОПАЩИЙ

     Перевод О. Атлас

     Была первая октябрьская стужа. У недостроенного  дома,  перед  щитом  с
надписью "Братья Джолли, строители", стоял  человек.  Его  глаза,  казалось,
говорили: "Зимой строительство приостановится. Если уже сейчас я без угла  и
без работы, что будет со мной через два месяца?"  Повернувшись  ко  мне,  он
сказал:
     - Не найдется ли у вас для меня работы, сэр? Я согласен на любую.
     Его лица давно не касалась бритва,  одежда  была  сильно  потрепана,  и
легко было усомниться,  есть  ли  человеческое  тело  под  этими  отрепьями,
настолько он был худ. От него не пахло виски, но чувствовалось,  как  сильно
ему  хочется  выпить,  а  в  его  водянисто-голубых  глазах  было  такое  же
выражение, как в глазах бездомной собаки.
     Мы посмотрели друг на друга, и между нами начался немой разговор.
     - Какая у вас профессия? Где  работали  последний  раз?  Как  дошли  до
такого состояния? Женаты? Сколько детей? Почему не  обращаетесь  за  помощью
куда следует? У вас нет денег, а у меня есть, поэтому я имею право  задавать
вам эти вопросы.
     - Я пропащий человек.
     - У меня нет для вас работы. Если вы действительно голодны, я могу  вам
дать полшиллинга, могу вас направить в  благотворительное  общество,  -  где
займутся  вами.  Но  если  вы  покажетесь  им  человеком,   которого   жизнь
окончательно доконала, они вот так и скажут и предостерегут меня, чтобы я  и
не пытался вам помочь. Вы этого хотите?
     - Пропащий я человек!
     - Ну хорошо, но что я могу сделать?  Ведь  не  выдумаю  же  я  для  вас
работу! Я вас не знаю и  не  решусь  порекомендовать  своим  знакомым.  Если
человек попадает в такое положение, то виной тут отчасти его  безрассудство.
Ах,  вы  болели?  Да,  все  вы  говорите  это.  Разве   нельзя   было   быть
предусмотрительнее и что-нибудь отложить на черный день? Теперь-то вам ясно,
что вы должны были так сделать? А вы обращаетесь ко мне! Ко  мне  обращаются
со всех сторон - учреждения, старики, больные; к тому же налоги очень высоки
- вы это знаете - и частично по вашей вине.
     - Я конченый человек.
     - Ах,  но  добропорядочные,  благонравные,  практичные  люди,  те,  кто
никогда не знал отчаяния и голода, постоянно твердят мне, что  я  не  должен
помогать  первым  встречным.  Сами  понимаете,   это   была   бы   чистейшая
сентиментальность с моей стороны, я просто разрешил бы себе непозволительную
роскошь. Удивительно, как вы можете просить меня!
     - Пропащий я человек!
     - Я уже слышал это.  Как  будто  я  вас  не  знаю!  Я  встречал  вас  и
разговаривал с вами, с десятками таких, как  вы.  Как-то  раз  я  нашел  вас
спящим на набережной Темзы. Я дал вам полшиллинга, когда вы шли, еле  волоча
ноги, после того, как пробежали целую милю  за  кэбом,  не  получив  ничего.
Разве вы не помните, как однажды ночью на Кромвель-Род... Ну, если это  были
не вы, то точно такой  же,  как  вы,  -  мы  разговаривали  под  дождем,  вы
рассказывали историю своей жизни, и ваш  голос  относило  ветром  к  наглухо
закрытым окнам высоких, крепко запертых домов. Однажды вы жили у меня  целых
шесть недель, распиливая упавшее дерево в саду. День за  днем  проводили  вы
там, и работа ваша шла очень медленно - вы всячески старались  продлить  ее.
Каждое утро вы с благодарностью показывали мне, как все туже становился  вам
пояс. Держа пилу в руках, вы с робкой улыбкой смотрели на меня, и на лице  у
вас было написано: "Вы не знаете, какой это отдых для меня  -  пилить  здесь
дрова  с  утра  до  вечера".  И  уж,  конечно,  вы   должны   помнить,   как
воздерживались от виски, пока я однажды не отлучился, и как на другое  утро,
еле ворочая языком, оправдывались: "Меня преследуют воспоминания..." Ах, это
были не вы? Допустим! Тогда точно такой же, как вы.
     - Пропащий я человек.
     - Да, да, да! Вы один из тех, кого порождают наши  порядки.  Вам  не  к
чему было родиться, и уж, во всяком случае, вы должны  были  позаботиться  о
том, чтобы родиться в буржуазной среде. Какое право  имели  вы  думать,  что
выдержите существование рабочего  человека,  что  вынесете  его  ежедневную,
ежечасную борьбу за жизнь, - вы, человек со слабостью? Вы  знали  или  вашим
родителям следовало бы знать, что вам не  по  силам  большие  испытания.  Вы
больны, если не физически, то психически. Поэтому я должен вас  оправдывать?
Если я не такой же, то это  скорее  всего  потому,  что  жизнь  недостаточно
сурово обошлась со мной. Должен я себя поэтому  оправдывать?  Никогда,  пока
жизнь меня не сломает. Вы сами выбрали себе долю (или, может быть, кто-то ее
выбрал за вас), рискнув родиться, а теперь вы  жалуетесь  на  последствия  и
просите у меня помощи. А я и сам могу когда-нибудь оказаться в нищете - если
не материальной, то моральной. Так справедливо ли и логично ли обращаться ко
мне?
     - Конченый я человек...
     - Вы мне действуете на нервы! У вас  подбородок  безвольного  человека.
Это заметно, несмотря на бороду; глаза ваши печальны и совсем не  похожи  на
пустые глаза профессиональных нищих; походка шаркающая,  отчасти,  вероятно,
из-за неудобных ботинок; на  всем  вашем  облике  печать  доброжелательства.
Можете вы положа руку на сердце сказать мне, что есть хоть малейший смысл  в
том, чтобы поставить вас на ноги и снова бросить в ряды борющихся? Можете вы
это сказать? Ах! Если бы вы могли утолить голод, надеть приличную  одежду  и
найти какую-нибудь работу! Но разве  вы  не  понимаете,  что  через  две-три
недели эта работа будет потеряна, одежда заложена и  вы  запьете!  Почему  я
должен  помочь  именно  вам,   "достойных"   так   много!   Вам   что-нибудь
инкриминируется тоже? О, наверно, ничего  особенного,  вы  не  из  тех,  кто
становится преступниками, иначе вы не попали бы  в  такое  положение.  Вы  с
радостью помогли бы товарищам, но вы не в состоянии помочь  даже  себе;  вам
чужда неблагодарность, вы привязались бы к любому,  кто  отнесся  бы  к  вам
сердечно. Но сейчас вы безнадежны, безнадежны, безнадежны!
     - Я живу, как бездомный пес.
     - А  вы  знаете,  как  мы  поступаем  с  бездомными  собаками?  Слышали
когда-нибудь о том месте, где усыпляют собак?  Настоящему  бродяге,  который
живет впроголодь, в грязи и лохмотьях, всегда  в  пути,  во  всякую  погоду,
нравится его жизнь. А вам ваше положение не нравится. Вы боитесь дней, когда
у вас не будет куска хлеба, боитесь ночей, когда вам негде будет  приклонить
голову, боитесь пойти на преступление, боитесь даже просить о помощи  -  уже
два раза с тех пор, как мы стоим здесь,  вы  оглядывались  кругом.  Если  вы
знали, что так будете всего бояться,  что  заставило  вас  сойти  со  "стези
добродетели"? Что-то нашло на вас? Почему вы этого не побороли? Еще и сейчас
это на вас находит? Вы устали, вам захотелось чего-то нового, хоть  капельку
непохожего на прежнее? Всем нам, мой друг, хочется лучшего, мы  ищем  его  и
иногда находим. Но мы не можем признать, что люди, подобные вам, тоже  имеют
на это право. Вы же видите, что из этого получается.
     - Пропащий я человек, значит...
     - Вы говорите это так, словно считаете, что для богатых и бедных законы
разные. Вы ошибаетесь. Если  меня  и  вас  привлекут  к  ответственности  за
нищенство, мы оба одинаково угодим за решетку. То, что мне нет нужды  красть
или просить милостыню, то, что я  могу  себе  позволить  пить  и,  когда  не
хочется, не работать, едва ли имеет значение  -  поймите  это!  Не  слушайте
сентиментальных болтунов: если мы предстанем перед судьей, то оба  одинаково
понесем наказание. Я, может быть, в такое положение никогда и не попаду,  но
это уже только случайность. Нет,  пожалуйста,  не  повторяйте  этой  ужасной
фразы! Я хочу вам помочь. Вот, Канада... Но вы там не нужны. Я бы послал вас
куда угодно, только бы ваши глаза не преследовали меня, но  вы  не  нужны...
Где вы нужны? Назовите это место, и вы туда поедете.
     - Я бездомный пес...
     - Вы напоминаете мне ту, похожую на тень,  белую  в  коричневых  пятнах
собаку,  которую  я  с  моим  спаньелем  подобрали  однажды  вечером,  когда
возвращались домой.
     "Хозяин, - сказал мой спаньель, - какую забавную дворняжку  я  встретил
там, на дороге".
     "Веди себя прилично! Не заводи знакомств с первой попавшейся собакой".
     "Хозяин, я знаю - это тощая и грязная дворняжка, но она не  отстает  от
меня".
     "Следуй за мной! Бедняжка заблудится, если  ты  уведешь  ее  далеко  от
дома".
     "О хозяин, самое забавное то, что нет у нее никакого дома".
     И, как маленькое привидение, белая собака плелась за  нами.  Мы  хотели
прочитать, что написано на ее ошейнике, но ошейника не было. Мы  привели  ее
домой. Как она ела, как пила! Но мой спаньель сказал мне:
     "Хозяин, что толку от того, что мы приютили эту  собаку?  Разве  вы  не
видите, какая она? Съела все мое мясо, опорожнила мою миску, а  теперь  спит
на моей подстилке".
     Я ответил ему:
     "Мой милый, ты должен был  бы  с  радостью  уступить  все  этой  бедной
собаке".
     А он сказал:
     "Хозяин, я не хочу! Она  никуда  не  годится,  эта  собака.  Я  чище  и
упитаннее ее. И разве вы не знаете, что для такого рода собак есть место  по
ту сторону Темзы? Когда мы ее поведем туда?"
     Я ответил ему:
     "Мой милый, не спрашивай меня. Я не знаю..."
     И вы, с вашими грустными глазами, слабовольным подбородком и  дрожащими
коленями,  вы,  стоящий  перед  этим  недостроенным  домом,  с   мыслями   о
надвигающейся зиме, напоминаете ту собаку. А  я  похож  на  моего  спаньеля,
который знает, что есть надлежащее место для таких, как вы.
     Что мне делать с вами?
     - Пропащий я человек...


ДЕМОС

     Перевод З. Масленниковой

     - Жена она мне все-таки или не жена?
     Он взялся за тачку, как бы желая уйти от человека, неспособного  понять
его точку зрения, прокатил ее два ярда и остановился.
     - Что я с ней делаю, это никого не касается, слышите?
     Он повернул ко мне свое рыбье лицо, и его тусклые  глаза  вдруг  ожили,
засветились злыми желтыми огоньками, будто вырвалось наружу пламя, таившееся
в его душе.
     - Из нее давно следовало вышибить дух, и я не прикончу, только попадись
она мне.
     - Не сходите с ума.
     - Слушайте, имеет человек право на свою собственную жену  и  детей  или
нет? - Его толстая, отвисшая нижняя губа задрожала. - Ответьте мне.
     - Все зависит от вашего поведения. Раз вы ее бьете, нельзя рассчитывать
на то, что она станет жить с вами.
     - Она получала по заслугам. Ей еще мало попадало.
     - Я много раз видел у нее на лице синяки.
     - И я опять ей фонарей наставлю, это как пить дать.
     - Ну, вот видите, вы же сами говорите.
     - Если человек поучит жену, когда малость заложит за воротник, это  еще
не значит, что она должна удирать из дому да притом забирать с собой  ребят.
Верно говорю?
     - Нет, неверно.
     - Ладно, доберусь я до нее...
     - Надеюсь, вам это не удастся.
     Он вытянул шею - желтизна его глаз обозначилась резче и стала как будто
расползаться по лицу.
     - Слушайте, вы! Муж и жена - это муж и жена, и если кто встрянет промеж
них, так ему не поздоровится.
     - Я сказал вам свое мнение.
     - Думаете, я не знаю законов? По закону дети мои, а не жены.
     - Не стоит нам это обсуждать.
     - Не стоит? По-вашему, раз я не джентльмен, так мне и прав  никаких  не
дано? Я-то, небось, знаю закон. Муж - хозяин над женой и над детьми.
     - Вы не станете отрицать, что пьете?
     - Вы бы тоже  запили  от  такого  житья;  думаете,  это  так  весело  -
день-деньской таскаться с тачкой?
     - Вы не отрицаете, что часто били жену?
     - Чего вы суете свой нос в наши с ней дела? Может, вы  еще  явитесь  ко
мне домой и начнете командовать, что мне делать?
     - Но, полагаю, вам известно, что ваша жена может получить развод,  если
обратится в суд?
     По лицу его скользнула усмешка.
     - Развод? Поможет он ей, как же! Вы что думаете, если  она  разведется,
так уйдет из моих рук? Небось, она понимает, что я с ней сделаю, если только
она подаст на меня в суд.
     - А что же именно сделаете?
     - В другой раз ей не захочется разводиться.
     - Вас посадят, если вы не оставите ее в покое после развода.
     - Посадят? Но ей-то уже не придется выступать на суде.
     - Понятно.
     - Она знает, что с ней тогда будет.
     - Вы ее так запугали, что она боится обратиться в суд, боится и жить  с
вами под одной крышей. Что же ей остается делать? Только уйти от вас.
     - Да на кой черт она мне нужна? Пусть убирается. Мне дети нужны.
     - Вы в самом деле в ней не нуждаетесь?
     - Никогда я ни за одну бабу не цеплялся.
     - Но вы же знаете, что она своим трудом содержала вас всех?
     - А я вам говорю: ни в одной бабе я никогда не нуждался.
     - Скажите, вы в состоянии содержать детей?
     - Кабы подвернулась подходящая работенка...
     - Но можете ли вы получить хорошую работу?
     - А кто тут виноват: я, что ли?
     - Ну, у вас не раз была возможность...
     - Кому какое дело! Я всегда был хорошим отцом моим детям.  Ради  них  я
работал, ради них попрошайничал и крал! Все соседи  скажут,  что  я  был  им
хорошим отцом.
     - Но ведь все же приходу придется взять на себя заботу о них?
     - Идите вы с вашим приходом! Пусть денег  у  меня  нет,  но  зато  есть
честь, а она дороже денег. Человеку вовсе не нужно иметь полный  карман  для
того, чтобы знать, что хорошо и что плохо.
     - Ну, ну, не петушитесь!
     - Ведь ребятки - мои, все до единого. По-вашему, это честно -  отбирать
у отца родных детей? А вы еще ее защищаете.
     Взгляд его блуждал, как у раненого животного, и голос  охрип,  будто  к
горлу подкатил ком.
     - Послушайте! Я к этим детишкам привязан больше, чем можно подумать.  Я
места себе не найду, пока не узнаю, где они.
     - Как я могу вам это сказать, не сообщив, где мать?
     - Они мои, по закону мои. Кто вы такой, чтобы нарушать закон?
     - Вы уже об этом говорили.
     - Когда она выходила за меня, она шла на все - на горе  и  на  радость,
так ведь? Мужу и жене  самим  следует  улаживать  свои  дела.  Нечего  чужим
встревать между ними!
     - Вы хотите  вернуть  ее  затем,  чтобы  делать  с  ней  все,  что  вам
заблагорассудится?  И  вы  надеетесь,  что  кто-то   станет   вам   в   этом
содействовать?
     - Слушайте! По-вашему, мне все это приятно? Зайдешь  в  пивную,  а  там
судачат насчет того, что у меня  жена  сбежала.  Мало  у  меня  и  без  того
неприятностей!
     - Вам следовало призадуматься над этим  раньше  и  не  доводить  ее  до
ухода.
     - Да кто говорит, что я ее довел? Просто, воротит от всей  той  чепухи,
что о ней болтают. Она потеряла стыд. По-вашему, мне это приятно?
     - Не думаю.
     - То-то и оно!
     Он бросил тачку и теперь  стоял  у  края  мостовой,  как  бык,  готовый
ринуться в бой.
     - Слушайте, вы! Раз она моя, значит, могу делать с  ней,  что  хочу.  Я
первый никого не обижаю. Но ежели кто меня обидит, он такое от меня получит,
что ему небо с овчинку покажется.
     - Да кто вас обижает?
     - И не воображайте, что  я  боюсь  полиции.  Меня  никакая  полиция  не
удержит.
     - Ну, а дальше что?
     - Все вы слушаете ее одну. Знали бы вы, сколько у меня накипело!..
     - Вы бьете жену и просите, чтоб я помог вам ее разыскать.
     - Я прошу сказать, где дети.
     - Это одно и то же. Да  разве  вам  не  ясно,  что  никакой  порядочный
человек вам не скажет?
     Он схватился рукой за горло и стоял молча, как будто вдруг  понял,  что
мрак вокруг него не рассеется.
     - Это какой-то  заговор!  Ежели  они  не  вернутся,  мне  жизнь  станет
невмоготу.
     - Но что тут можно поделать?
     - Все вы на ее стороне. Дрянь она, раз увела  детей  из  дому  и  хочет
отнять их у родного отца.
     - Она же их родила.
     - Ну, попадись она мне! Проклянет день, когда сама на свет родилась!  Я
покажу, кто ей хозяин! Другой раз не забудет. Она моя, и дети мои!
     - Ну, я ничем не могу вам помочь.
     - Закон за меня. По закону они мои, и я  их  не  уступлю.  Она  малость
соображает и в суд не подаст: ей тогда не жить.
     - Будьте здоровы!
     Он опять схватился за шею и с силой втиснул каблук башмака в  мостовую.
Тяжело было видеть, как блуждают его глаза.
     - С ума можно  сойти!  Я  места  себе  не  найду,  пока  не  отыщу  их.
Послушайте! Скажите мне, где они, сэр?
     - К сожалению, не могу.
     На  неподвижном  рыбьем  его  лице  тусклые  выпученные   глаза   снова
загорелись странным желтым пламенем. Из них словно выглянул  дух,  обитающий
там, куда никогда не проникает свет, дух, правящий темными толпами,  которые
не знают иной власти, кроме  власти  силы,  не  знают,  что  такое  разум  и
доброта, ибо никогда не  встречают их на своем пути. Они  знают  одно:  надо
удержать те крохи, что у них есть, ибо то, чего у них  нет,  так  огромно  и
желанно; с сотворения  мира  они  живут,  перебиваясь  случайными  подачками
судьбы, и, подобно псу, припавшему к земле над вонючей  костью,  ощериваются
на тех, кто может отнять у них их жалкую добычу.
     - Я муж ей, и она будет моей, живая или мертвая!
     И я понял, что это говорил не человек, слова эти  вырвались  из  самого
нутра жестокого зверя,  таящегося  под  поверхностью  нашего  общества;  это
говорило само нутро посаженного на цепь чудовища, которого терзает природный
инстинкт обладания, а человек ударами кнута отгоняет от вожделенной цели.  И
за  этой  фигурой  на  широкой,  пестреющей  цветами  улице  мне  мерещилось
несметное скопище ей подобных,  выползающих  из  мрака  трущоб,  задворок  и
мерзких жилищ бесконечным потоком полузвериной плоти, и  лица  у  всех  были
скроены на один лад. Эти люди запрудили улицу, и все окрест кишело ими, и  в
воздухе стоял гул прибывающих новых толп. Люди всех возрастов, в  лохмотьях,
всех мастей. На каждом лице выражение, говорящее: "Всю жизнь я получал ровно
столько, чтобы не издохнуть  с  голоду,  столько  и  ни  куска  больше.  Что
досталось на мою долю, то мое, никому не вырвать его у меня  из  зубов.  Моя
жизнь хуже собачьей, ну, и буду поступать, как собака! Я дикий зверь; есть у
меня время, возможность, деньги учиться благородству и  доброте?  Дайте  мне
жить! Не трогайте доставшихся мне обглоданных костей!"
     Вот оно передо мной, великое темное море, которого не окинуть взглядом;
призраки безмолвны, губы их сжаты, но глаза горят знакомым желтым  пламенем,
и я знаю, что если отведу от них взгляд, они кинутся на меня.
     - Так, вы, значит, против меня, хозяин?
     - Приходится.
     - Ну, погоди, ты мне еще попадешься, тогда и деньги тебе не помогут! Ты
у меня тогда узнаешь!
     Он взялся за тачку и медленным, неровным шагом, не глядя  по  сторонам,
покатил ее прочь. А за ним по улице с ее садами и красивыми домами двинулись
миллионы его собратьев, и, проходя  в  полном  молчании,  каждый,  казалось,
говорил:
     - Ну, погоди, ты мне еще попадешься, ты у меня тогда узнаешь!
     Улица, освещенная солнцем, снова была пуста; няни катили по ней коляски
с младенцами, с кустов сирени облетал цвет, полицейские на углах неторопливо
записывали что-то в свои книжечки.
     Ничто не напоминало о случившемся.


СТАРОСТЬ

     Перевод В. Рогова

     Он выбежал из темноты и сразу же заговорил:
     - Пойдите проведайте мою бедную мать,  сэр.  Пойдите  проведайте  моего
бедного отца и мать!
     Была снежная полночь; при свете уличного фонаря  человек,  обратившийся
ко мне с этой странной просьбой, казался оборванным и ненормальным.
     - Они жи