енные в этом  так  же  твердо,  как  автор  этих
строк. На них - вся надежда мира, надежда на то,  что  они  сумеют  учредить
своего рода опеку над человечеством - создать новый тройственный союз Науки,
Финансов и Прессы и поставить его  на  службу  новой  вере.  Нации  в  целом
никогда не подадут друг другу руки, никогда не  объединят  своих  интересов,
никогда не поймут точку зрения друг друга. У  выдающихся  специалистов  всех
стран больше шансов найти общий язык; у  них  общая  отправная  точка  -  их
специальность - и более острый глаз. Сейчас  их  разъединяет  слишком  узкий
патриотизм и, грубо говоря, деньги. Изобретателям нужно как-то существовать;
финансистам нужно жить; а газеты должны приносить доход.  Но  какая  ирония!
Хотя наука, финансы и  пресса  как  будто  в  том  и  сомневаются,  спасение
человечества - более прибыльное дело, чем его уничтожение, и сулит большие и
более постоянные доходы для этих "трех сословий". А между тем, если не будет
свободного международного обмена мыслями, мы можем не сомневаться,  что  они
по-прежнему будут добывать свой хлеб насущный на чисто национальной  основе,
а если так, то род человеческий вскоре прекратит  свое  существование,  или,
если и не прекратит вовсе, то, во всяком случае, о нем можно будет  сказать,
как о старухе у Анатоля Франса: "Он еще жив, но живет еле-еле!"

1923 г.


СИЛУЭТЫ ШЕСТИ ПИСАТЕЛЕЙ

     Перевод Г. Злобина

     Первым я хочу набросать силуэт Чарлза Диккенса, который родился в  1812
году в Лондоне и умер в Гедсхилле в 1870-м. В те в  некотором  роде  великие
годы раннего викторианства английские романисты, хотя и  горячо  возмущались
проявлениями  социальной  несправедливости,  все  же  почитали   условности,
мораль, обычаи, идеалы и  установления  своего  времени;  они  всем  сердцем
верили, что жить хорошо, общепринятые  ценности  считали  абсолютными  и  не
воспринимали действительность иронически, как трагикомедию.  Они  не  видели
снисходительной усмешки на лике  Судьбы.  В  их  творениях  ощущается  почти
величественная непосредственность. Таков был и Диккенс, подлинный сын своего
века.
     В сравнении с Диккенсом Шекспир, живший  за  двести  пятьдесят  лет  до
него, был куда более склонен к самоанализу и размышлениям.
     Диккенс-писатель чрезвычайно безыскусственный и потому всегда отдавался
на  волю  своего  таланта;  замечательный  мастер   веселых   нелепостей   и
превосходный, необычайной силы стилист. Он был прирожденным  рассказчиком  и
удивительно тонко понимал человеческую натуру и  человеческие  характеры;  в
этом  великом  художнике  было  какое-то  озорство,  как  у   школьника   на
рождественских каникулах.
     Диккенс был противником всякой фальши, страстно  ненавидел  жестокость,
нетерпимость и самодовольную тупость и на протяжении всей своей литературной
деятельности непрерывно атаковал социальное зло, которое встречал  в  жизни.
Диккенс бичевал бюрократизм, лицемерие, злоупотребление властью. Но при всей
склонности к  сатире  он  прежде  всего  приковывает  внимание  к  сюжету  и
характерам. Самобытный, стихийный и богатый  талант  его  отмечен  страстной
человечностью и широтой взгляда. "Добрые дела нужно творить ради них самих и
во имя их самих без малейшей мысли о благодарности", - сказал он однажды.
     Вероятно, Диккенс, подобно большинству романистов, считал себя  поэтом.
Но у нас мало доказательств, подтверждающих это обвинение.  В  произведениях
Диккенса нет языческого начала, не ощутимо влияние  не  только  греческой  и
латинской, но вообще какой бы то ни  было  иностранной  культуры.  Он  истый
англичанин, и по романам Диккенса даже сейчас можно понять Англию лучше, чем
по любым другим литературным произведениям. Некоторые персонажи их не  более
как фигуры, которые совершают экстравагантные  поступки,  но  тем  очевиднее
талант автора, ибо мы воспринимаем их как живых людей.  Он  писал  сочно,  с
великой жизненной убедительностью. У Диккенса добродетель - это добродетель,
порок - это порок, и они редко соединяются в одном лице, как  это  бывает  у
обычных людей, за  исключением,  разумеется,  наших  общественных  деятелей.
Диккенс рисует нравственный облик человека широкой  кистью,  и  будь  в  его
картинах хоть малейшая претензия на искусство, они действовали  бы  на  нас,
как на быка красный цвет. Но в те дни писатели не заботились  об  искусстве.
Думаю, что на тогдашних  литературных  собраниях  пробавлялись  остротами  и
устрицами, вином и разговорами о  политике.  Теккерей,  великий  современник
Диккенса, кое-что слышал об искусстве и полагал, что оно достойно некоторого
внимания; что касается Диккенса, то он считал искусство чем-то "иностранным"
и не пускал к себе на порог.
     У Диккенса был здоровый самобытный талант, но как-то странно говорить о
нем, как о писателе, когда  меньше  чем  в  двухстах  милях  от  него  такой
совершенный художник,  как  Проспер  Мериме,  создавал  "Кармен"  и  "Венеру
Илльскую", Тургенев - "Дым" и "Вешние  воды",  когда  за  океаном  Натаниель
Готорн писал "Алую букву" и Эдгар По - свои "Страшные  рассказы".  Никто  не
подумал бы учиться у Диккенса искусству  писать  романы,  но  все  романисты
могут бессознательно перенимать у него основы стиля, ибо он был прирожденным
писателем, и заимствовать основы философии, хотя он отнюдь не был философом.
     Для меня Диккенс, бесспорно, величайший романист Англии и величайший  в
истории  романа  пример  торжества  подлинного,   буйного   таланта.   Силою
природного воображения и  художественной  выразительности  он  запечатлел  в
памяти людей  такие  яркие  и  разнообразные  представления  о  человеческой
природе, каких не встретишь ни у кого из западных романистов.
     Общая культура не может научить  писать  романы.  Образование  в  узком
смысле этого слова скорее глушит, чем развивает дар воображения. Прежде  чем
начать писать, я успел перезабыть почти все,  чему  меня  учили  в  школе  и
университете. Люди точных наук редко бывают сильными художниками: они  знают
слишком много и в то же время слишком мало. А люди с богатым воображением не
склонны тщательно изучать что бы то ни было,  кроме  жизни.  Чувство  слова,
красок и ритма речи можно развить чтением стихов и  хорошей  прозы,  но  оно
зависит преимущественно от  врожденного  вкуса  и  музыкального  слуха.  Дар
композиции тоже дается природой, равно как и дар выразительности; их  нельзя
приобрести,  можно  только  развить.  Никто  не  может  заставить   писателя
чувствовать и видеть жизнь так, а не иначе.  После  того,  как  он  научился
читать и писать, единственное, чему он может поучиться у других, это  -  как
не следует писать. Подлинный наставник писателя - сама жизнь.
     Теперь,  когда  мы,  говоря  о  романе,  так  любим  употреблять  слово
"искусство", необходимо вспомнить историю романа,  продолжающуюся  и  поныне
смену его разнообразных форм, начиная от первого великого западного романа -
"Дон Кихота" Сервантеса.
     Ранние  западные  романы  принимали  форму  авантюрного,  "плутовского"
романа;  они  представляли  собой  ряд  похождений  одного  или   нескольких
центральных персонажей, построением своим напоминая связку лука, и  зачастую
имели привкус этого овоща. Соотношение частей  и  их  единство  носило,  как
видим, примитивный характер, о них просто не заботились.  Роман  тогда  имел
длину, но не отличался ни широтой, ни глубиной. К началу XIX века роман  все
больше и больше округляется, и в ту пору, когда  писал  Диккенс,  признанной
формой его стало, фигурально выражаясь,  яйцо  -  раздавшееся  посередине  и
узкое с обоих концов, словно преуспевающий литератор. Не берусь судить,  что
обусловило это постепенное изменение, но развитие  его  сходно  с  развитием
живописи в эпоху Ренессанса. В творчестве Джейн Остин,  Диккенса,  Бальзака,
Стендаля,  Скотта,  Дюма,  Теккерея  и  Гюго  роман  приобрел   определенное
соотношение частей и целого, но нужен был писатель с еще  более  поэтическим
мировосприятием и с большей чуткостью, чтобы  довести  пропорции  романа  до
совершенства, ввести принцип отбора  материала  и  достигнуть  того  полного
единства частей и целого, которое создает то, что мы называем  произведением
искусства.  Таким  писателем  оказался  Тургенев,  настолько  же  овладевший
искусством романиста, насколько Диккенс был писателем безыскусственным.
     Иван Тургенев родился в 1818 году  в  русском  городе  Орле  и  умер  в
Бужизале близ Парижа в 1883 году. Критики  обычно  предлинно  рассуждают  об
оторванности Тургенева от его родной русской культуры, о разнице между ним и
стихийным  гигантом  Гоголем  и  другим  аморфным  гигантом  -  Достоевским.
Старательно причисляя Тургенева к "западникам",  они  не  замечали,  что  не
столько Запад  повлиял  на  него,  сколько  он  на  Запад.  Тургенев  достиг
исключительного положения сам по себе;  он  был  поэтом  от  природы,  самым
утонченным поэтом, который когда-либо  писал  романы.  Именно  это  отличало
Тургенева от его великих русских современников и  объясняло  его  выдающееся
место в литературе и влияние на Запад. Россия не любила  Тургенева:  у  него
была  дурная  привычка  говорить  правду.  Это  свойство   всюду   считается
нежелательным, особенно у писателей. И Россия отделалась от него. Но если бы
он и не покинул России, произведения его были бы такими,  как  они  есть,  -
благодаря  его  врожденному  чувству  формы.  Тургенев  неповторимо   владел
искусством рисунка, он продумывал и разрабатывал темы до того, как  выразить
их на бумаге,  и  хотя  он  не  пренебрегал  объективной  действительностью,
художественное мышление его определялось скорее средствами  настроения,  чем
факта.  Тургенева  -   аристократа,   человека   высокой   культуры,   тонко
разбиравшегося в иностранных  литературах,  обожавшего  музыку  и  живопись,
драматурга и стихотворца - сближают с Диккенсом три общих,  но  наиважнейших
признака: глубокое понимание человеческой природы, глубокий интерес к  жизни
и глубокая ненависть к жестокости и  фальши.  Те,  кто  сомневается  в  этой
ненависти, пусть прочитают "Муму",  рассказ  о  немом  дворнике,  крепостном
Герасиме, и его собаке. Никогда еще искусство не выражало  столь  волнующего
протеста  против  деспотизма  и  жестокости.  Диккенс   как   писатель   был
нетребователен в выборе средств, Тургенев же предельно требователен. Диккенс
изобличал жестокость, злоупотребления и сумасбродство открыто или  пользуясь
откровенной  карикатурой,  а  Тургенев  облекал   свою   критику   в   форму
объективного  художественного  изображения.  Утверждают,  что   Тургенев   -
изысканный стилист, и этому нетрудно поверить, ибо даже в переводе ощущается
очарование и своеобразный аромат его стиля.  Диалог  у  Тургенева  -  живой,
легкий, естественный и в то же время содержательный и превосходно раскрывает
характеры, которые хотя и подчинены занимающей  писателя  главной  теме  или
идее, не перестают оттого быть живыми людьми. Описания природы  у  Тургенева
восхитительны. Красота "Бежина луга", "Свидания"  и  "Вешних  вод"  навсегда
пленяет нас. Все его произведения проникнуты каким-то  грустным  восторгом',
какой испытывает поэтическая натура перед лицом природы. Иные  стихотворения
в  прозе  у  Тургенева  менее  поэтичны,  чем   его   рассказы   и   романы;
преднамеренность губит истинную поэзию, которая возникает  из  настроения  и
чувства почти независимо от самого поэта. В произведениях Тургенева  заметны
еще элементы пародии, черты гротеска -  словом,  следы  того,  что  называют
"старомодным". Если учесть, однако, что с того времени, когда  расцвело  его
творчество,  прошло  уже  шестьдесят  лет,  поражаешься,  как  мало  скрипит
механизм его искусства.
     Несмотря  на  то,  что  английский  роман,   быть   может,   богаче   и
разнообразнее, чем роман любой другой страны, он все же - от  "Клариссы"  до
"Улисса" - был  склонен,  фигурально  выражаясь,  прощать  себе  собственные
недостатки и частенько отправлялся спать навеселе. И если теперь  английский
роман обладает какими-то манерами и изяществом,  то  этим  прежде  всего  он
обязан Тургеневу. Я, во всяком случае, в большом долгу перед  Тургеневым.  У
него и у Мопассана я проходил духовное и  техническое  ученичество,  которое
проходит каждый молодой писатель у того или иного старого мастера,  влекомый
к нему каким-то внутренним сродством. Даже Флобер,  апостол  рефлектирующего
искусства, не оказал на английских писателей такого  сильного  влияния,  как
Тургенев:  в  произведениях  Флобера  ощущается  определенная   замкнутость,
камерное настроение. В этом никогда не упрекали Тургенева, не упрекали  даже
после 1907 года, когда в Англии стало модно говорить о нем с пренебрежением,
потому что иные наши критики  открыли  (увы,  с  запозданием)  новый  светоч
русской литературы -  Достоевского.  Казалось,  для  обоих  талантов  хватит
места, но в литературном мире принято гасить  один  светильник,  прежде  чем
зажигать другой. Теперь это уже отошло в прошлое, и имя Тургенева вновь, как
и прежде, знаменито в Англии, но он утратил былое влияние на умы. Для  новой
эпохи Тургенев слишком уравновешен и поэтичен.
     Перехожу к третьему силуэту, силуэту писателя,  которого,  как  говорят
одни, все еще читают на его родине, во Франции, хотя другие утверждают,  что
книги его давно поставили на полку.
     Великие литературные достижения Ги  де  Мопассана,  который  родился  в
1850-м и умер в 1893 году, относятся к небольшому периоду в двенадцать  лет.
Мопассан известен преимущественно как новеллист, но, по-моему, талант  этого
писателя в полной мере проявляется в романе и повестях, таких, например, как
"Пышка" и "Иветта". Все его произведения, большие и малые, рисующие  события
трагические или повседневные, драматичны в своей  основе,  и  хотя  Мопассан
мало писал для театра, он обладал качествами большого драматурга. В вопросах
стиля он верховный учитель. Никто пока не превзошел его в  наблюдательности,
остроте мысли, в умении облечь их в  краткую  и  четкую  форму.  Лучше,  чем
кто-либо другой, Мопассан научил нас выбрасывать лишнее из  наших  книг.  Он
лучше, чем кто-либо, следовал завету Флобера: "Изучайте предмет до тех  пор,
пока не постигнете существенных его отличий от других предметов и не сумеете
выразить  их  словами".  Творчество  Мопассана  -   живой   укор   путанице,
поверхностному экспрессионизму и расплывчатому  субъективизму,  что  нередко
принимают  за  искусство.  Будучи  художником  дисциплинированным  до  мозга
костей, он  сумел,  однако,  проникнуть  в  глубины  человеческих  чувств  и
показать их. Его язвительной натуре были ненавистны предрассудки и глупость,
и в редком писателе сыщешь такое неподдельное и  горячее  сочувствие  людям,
жгучую любознательность, такую прозорливость и чуткость. Все это помогло ему
верно воссоздавать жизнь.
     Порой Мопассан писал рассказы, которые недостойны его  пера.  Иные  его
произведения кажутся вымученными. Душевная  болезнь,  омрачившая  конец  его
жизни, губительно сказалась на некоторых поздних его вещах. Но, несмотря  на
это, я, вслед за Толстым, ставлю Мопассана выше его учителя, Флобера, как  в
вопросах стиля, так и по оригинальности.
     Под пером Мопассана достигает вершины  совершенный  по  форме  рассказ,
прозрачная  проза,  которая   призвана   посредством   объективного   метода
раскрывать  загадочные  глубины  и  отмели  человеческой  души;   та   форма
беспристрастного и строгого искусства,  когда  темперамент  автора  свободен
только в выборе тем  и  характеров.  В  Англии  Мопассана  когда-то  считали
жестоким реалистом. Для нынешней же литературной молодежи он не более как...
чувствительный, детски наивный романтик, а слог его  находят  старомодным  и
драматичным. Позволю себе привести цитату из его предисловия к роману  "Пьер
и Жан":
     "En somme, le public est compose de groupes nombreux qui  nous  crient:
"Consolez-moi",    "Amusez-moi",    "Attristez-moi",     "Attendrissez-moi",
"Faites-moi rever",  "Faites-moi  rire",  "Faites-moi  fremir",  "Faites-moi
pleurer", "Faites-moi penser". Seuls, quelques esprits d'elite  demandent  a
l'artiste:  Faites-moi  quelque  chose  de  beau,  dans  la  formequi   vous
conviendra le mieux, suivant votre temperament. L'artiste  essaie,  reuissit
ou echoue" {"В  сущности,  читающая  публика  состоит  из  множества  групп,
которые  кричат  мам:  "Утешайте  меня",  "Позабавьте  меня",   "Дайте   мне
погрустить", "Растрогайте меня", "Дайте мне помечтать",  "Рассмешите  меня",
"Заставьте меня содрогнуться", "Заставьте  меня  плакать",  "Заставьте  меня
размышлять".
     И  только  немногие  избранные  умы  просят  художника:  создайте   нам
что-нибудь прекрасное, в той  форме,  которая  всего  более  присуща  вашему
темпераменту. И художник берется за  дело  и  достигает  успеха  или  терпит
неудачу".}.
     Идеалом Мопассана было создать прекрасное произведение, отвечающее  его
темпераменту.  Поскольку  вокруг,  слова  "прекрасное"  ведутся  бесконечные
споры, да будет мне  позволено  воздержаться  от  определений.  Одно  скажу:
художник, который создает правдивое, живущее своей жизнью произведение, тоже
достигает  высот  прекрасного  -  я  пришел  к  этому  выводу  после  долгих
размышлений. Мопассану не раз удавалось поймать  пугливую  птицу,  именуемую
Красотой.
     Примечательно,  что  Толстой,  который  так   непохож   на   Мопассана,
восхищался им.
     Лев Толстой родился в 1828 году в Ясной Поляне  и  умер  в  Астапове  в
1910-м. У него была деятельная и  полная  впечатлений  юность,  и  он  начал
писать в возрасте двадцати четырех лет. Толстой  служил  в  армии  во  время
Крымской войны, и написанные  им  тогда  "Севастопольские  рассказы"  быстро
принесли ему известность. Главные шедевры этого писателя - "Война и  мир"  и
"Анна Каренина" - были созданы в годы 1864-1873.
     Толстой являет собой волнующую  загадку.  Пожалуй,  невозможно  указать
другой пример, когда в одном лице так  совмещаются  художник  и  реформатор.
Толстой-проповедник, которого мы знаем  в  последние  годы  его  жизни,  уже
заслонял Толстого-художника в "Анне  Карениной".  Да  и  в  последней  части
монументального романа "Война и мир" кое-где автор выступает как моралист.
     Пожалуй, и все творчество Толстого  отмечено  духовной  раздвоенностью.
Оно как бы поле битвы, на котором видишь приливы и отливы постоянной борьбы,
напряженную схватку гигантских противоречий. Если верить современной теории,
развитие характера определяется состоянием желез,  поэтому  объяснение  этой
загадочной двойственности мы предоставим врачам: они  утверждают,  что  если
железы человека выделяют большое количество гормонов, то он  художник,  если
малое, то, по-видимому, моралист.
     Если бы любители ярлыков во  всякого  рода  опросниках  осведомились  у
меня, какой роман можно назвать "величайшим из всего написанного", я бы,  не
колеблясь, назвал "Войну и мир". В  этой  книге  Толстой  разрабатывает  две
темы, напоминая циркового наездника, который вольтижирует на двух лошадях  и
чудом достигает конюшни целым и  невредимым.  Благодаря  творческой  энергии
Толстого каждая страница этой книги  удивительно  содержательна,  и  в  этом
секрет успеха писателя. Роман вшестеро длиннее  обычного,  он  ни  в  единой
части не растянут и не  утомляет  читателя;  создаваемая  писателем  картина
человеческих страстей,  исторических  событий,  быта  и  общественной  жизни
поистине огромна.
     В  "Войне  и  мире",  как  и  в  других  своих  произведениях,  Толстой
пользуется собирательным методом: он дает бесконечное количество  явлений  и
живописных деталей. В противоположность Тургеневу, который полагается больше
на отбор фактов  и  расположение  материала,  на  настроение  и  поэтическое
равновесие, Толстой заполняет все промежутки, ничего не оставляя воображению
читателя, и дела