о не растят?
     - Ни одного кочна, - отвечал гид. - Ни горчичного семечка, ни стебелька
салата. Разве что в городах.
     - Я вижу, что много интересного прошло мимо меня. Прошу вас,  обрисуйте
мне вкратце положение в сельском хозяйстве.
     - Да что ж, сэр, положение в сельском хозяйстве нашей страны со  времен
Великой Заварухи, когда все толковали о том, чтобы снова  заселить  деревню,
можно описать двумя словами: "рост городов". Однако,  чтобы  это  стало  вам
ясно, мне придется напомнить вам политическую историю  страны  за  последние
тридцать лет. Вы, вероятно, не помните, что в дни Великой Заварухи при  всем
кажущемся отсутствии политической борьбы уже зарождались партии будущего. Во
всех умах назревало тайное, но непреклонное решение принести в  жертву  тех,
кто играл какую-либо роль в политике до и во время только что  разыгравшейся
всемирной  трагедии,  в  особенности  же   тех,   кто   продолжал   занимать
министерские посты или упорно  задавал  вопросы  в  палате  общин,  как  это
учреждение тогда называлось.  Не  то  чтобы  их  считали  ответственными  за
трагедию, но просто нужно было успокоить нервы, а вы ведь знаете, сэр, ничто
не действует так успокоительно,  как  человеческое  жертвоприношение.  Итак,
политические деятели, как говорится, вышли из  моды.  Разумеется,  едва  был
заключен мир, как состоялись первые действительно всеобщие выборы, и прежние
партии с огорчением убедились, что их выбросили за борт. На первое  место  в
стране вышли те партии, что тихо и без шума сложились к этому времени.  Одна
из них называла себя Патриотической,  а  противники  называли  ее  Прусской;
вторая  называла  себя  Трудягами,  а  противники  называли  ее   Бродягами.
Представители их были почти все новые люди. После недолгого упоения миром, с
которым  человеческий  ум  привык   связывать   изобилие,   и   своеобразных
правительств этого периода две новые партии вышли на сцену с такими  равными
силами, что ни один  кабинет  не  мог  провести  ни  одного  мероприятия.  А
поскольку необходимо  было  изыскивать  проценты  на  государственный  долг,
достигавший 8 000  000  000  фунтов  стерлингов,  пришлось  назначить  новые
выборы. Слово "мир" в это время еще держалось, но слово "изобилие" уже давно
исчезло из обихода; и партия Трудяг, решив, что раз у нее меньше  имущества,
подлежащего  обложению  налогами,  то  она  может  меньше   церемониться   с
налогообложением,   оказалась   в   подавляющем   большинстве.   Вам   будет
небезынтересно  узнать,  сэр,  из  каких  элементов  сложилась  эта  партия.
Основную ее массу составляли бывшие солдаты и другие рабочие люди; но в виде
некоего придатка, или хвоста, в нее вошли также многие  ученые  мужи.  Люди,
преисполненные самых благих намерений, люди с головой и с  принципами,  -  в
прежние времена таких называли радикалами и передовыми либералами. Вошли они
в эту партию с горя, понимая, что иначе самое их существование окажется  под
угрозой. Такой расстановкой сил  -  и  еще  некоторыми  обстоятельствами,  о
которых вы скоро узнаете, сэр, - и  объясняется  печальная  участь  деревни.
Дело в том, что партия Трудяг, не считая ее хвоста, на который она то ли  не
смогла, то ли не захотела  сесть  -  этого  мы  уже  никогда  не  узнаем,  -
придерживалась таких же взглядов на заселение деревни, что и Патриоты, и уже
начала проводить в жизнь некий план, на  который  в  течение  примерно  года
возлагали большие надежды. В подходящих для сельского  хозяйства  местностях
поселили множество энтузиастов и как  будто  даже  стали  добиваться  такого
положения, при котором страна могла бы сама себя прокормить. Но  не  пробыли
Трудяги у власти и полутора лет, как их хвост - а в нем, как я  уже  сказал,
были заключены почти все их принципы - заболел  этими  самыми  принципами  в
тяжелейшей форме. Они решили, что  "свобода  торговли"  -  которая,  что  ни
говорите, есть линия наименьшего сопротивления и  основана  на  "процветании
торговли" - находится в опасности, и стали агитировать против  возобновления
премий и льгот для сельского хозяйства. В результате премия  на  пшеницу  не
прошла, а вместо этого была  расширена  -  на  бумаге  -  система  небольших
наделов. Одновременно под тяжестью налогов на имущество стали  разваливаться
крупные поместья. По мере того как все очевиднее становилось  банкротство  и
истощение всей Европы, опасность новой войны казалась все менее реальной, и,
англичане  снова  перестали  заботиться  о  чем-либо,   кроме   "процветания
торговли".  Импортные  продукты  питания  опять  подешевели.  И   неизбежное
случилось. Загородные усадьбы стали непосильным грузом для своих владельцев,
фермеры фермерствовали в убыток, мелкие арендаторы, что ни день,  разорялись
и уходили куда глаза глядят, батраки устремились в города.  И  тогда  партия
Трудяг, которая непомерными налогами довела  своих  противников  до  полного
остервенения, получила, образно выражаясь, по шапке, и следующие четыре года
были  заполнены  самой  жестокой  междоусобицей,   какую   только   запомнят
журналисты. Во время этой борьбы усилилась эмиграция и сельские районы почти
опустели. Когда наконец партия  Трудяг  одержала  победу,  она,  по-прежнему
руководимая своим хвостом,  обязалась  среди  всего  прочего  делать  ставку
исключительно на города. С тех пор она так и стоит у власти, а результаты вы
сами  видели.  Все  продукты  питания  нам  доставляют  из-за  моря,  причем
значительную часть - на подводных  лодках  и  по  воздуху.  Перевозят  их  в
таблетках, а доставив на  место,  раздувают  до  первоначальных  размеров  с
помощью  хитроумного  метода,  предложенного  одним   немцем.   Деревня   же
используется лишь как тема для  сентиментальных  поэтов  и  как  место,  над
которым  летают,  либо  куда  влюбленные  субботними  вечерами  уезжают   на
велосипедах.
     - Mon Dieu  {Боже  мой!  (франц.).},  -  задумчиво  протянул  Ангел.  -
Наверно, именно в таких случаях и принято говорить: "Ах, какой сюрприз!"
     - Совершенно справедливо, сэр. Люди до сих пор не опомнятся, как  такое
могло  произойти.  Отличный  пример  того,  что   может   случиться,   когда
зазеваешься, - даже с англичанами, которым вообще-то  в  этом  смысле  очень
везло. Ведь не забывайте, все партии, даже ученые мужи, всегда  превозносили
сельскую жизнь и уверяли, будто всячески ей содействуют. Но  они  забыли  об
одной мелочи:  что  наши  географические  условия,  традиции,  воспитание  и
имущественные интересы так  способствуют  жизни  в  городах  и  "процветанию
торговли", что отклониться от этой  линии  наименьшего  сопротивления  можно
лишь ценою нешуточных и отнюдь не парламентских усилий. Да,  это  прекрасная
иллюстрация той нашей характерной черты, о которой я толковал вам  на  днях:
очень уж мы задним умом крепки. Но чего же от нас и ожидать, пока у нас есть
туман и принципы? Лучше быть хлипким горожанином без здоровья, но с высокими
политическими принципами,  чем  здоровым  продуктом  излюбленнейшей  отрасли
народного хозяйства. Но вы еще не видели другой стороны медали.
     - О чем вы? - спросил Ангел.
     - Ну как же, сэр, о грандиозном росте городов. Это я покажу вам завтра,
если пожелаете.
     - А Лондон разве не город? - шутливо заметил Ангел.
     - Лондон? - воскликнул гид. - Что вы, это всего лишь дачное местечко. В
какой настоящий город вас свозить? Хотите в Ливерчестер?
     - Куда угодно, -  сказал  Ангел,  -  лишь  бы  там  можно  было  хорошо
пообедать. - И, расплатившись с сельским населением милостивой  улыбкой,  он
расправил крылья.

III

     - Время еще не позднее, -  сказал  Ангел  Эфира,  выходя  из  ресторана
"Белый Олень" в Ливерчестере,  -  а  я,  кажется,  немного  переел.  Давайте
пройдемся, посмотрим город.
     - С удовольствием, сэр, - отозвался гид. - Сейчас между  ночью  и  днем
нет никакой разницы: ведь  для  производства  электрической  энергии  теперь
используется прилив.
     Ангел записал эти сведения в свою книжечку.
     - Чем заняты здешние предприятия? - спросил он.
     - Весь город, который теперь  простирается  от  прежнего  Ливерпуля  до
прежнего Манчестера (что видно из его названия), занят  расширением  пищевых
таблеток, которые доставляют в его порт из Новых Светов. Уже  несколько  лет
Ливерчестер и Бристер  (простирающийся  от  прежнего  Бристоля  до  прежнего
Глостера) удерживают монополию на расширение пищи в Соединенном королевстве.
- А как это делается? - спросил Ангел.
     - Благоприятная среда и бактериология, - отвечал гид.
     Некоторое время они шли молча, изредка  взлетая  там,  где  улицы  были
особенно грязные; потом Ангел снова заговорил:
     - Очень любопытно. Я не замечаю никакой разницы между  этим  городом  и
теми, что я видел, когда был здесь в девятьсот десятом году,  -  только  вот
улицы лучше освещены, но радости от этого мало: они страшно грязные и  полны
людей, чьи лица мне не нравятся.
     - Да, сэр, - вздохнул гид, - трудно было ожидать,  что  чудесный  мрак,
который окутывал нас во времена Великой  Заварухи,  продержится  долго.  Вот
тогда и вправду можно было тешить себя  надеждой,  что  все  дома  построены
Кристофером Реном, а все люди чистые и красивые. Поэзии теперь не осталось.
     - Ни малейшей! - подтвердил Ангел и потянул  носом.  -  Зато  атмосфера
есть, и не слишком приятная.
     - Где скапливается много людей, там всегда пахнет, - сказал гид. -  Тут
уж ничего не поделаешь.  Старое  платье,  пачули,  бензин,  жареная  рыба  и
дешевые папиросы - это пять необходимых ингредиентов человеческой  жизни,  и
перед ними атмосфера Тернера и Королевские игрушки.
     - Но разве не в вашей власти устроить жизнь в городах по своему вкусу?
     - Что вы, сэр! Это встретило бы ужасающее сопротивление. Мы сами у  них
во власти. Вы поймите, они такие большие и пользуются таким  престижем!  Да,
кроме того, - добавил он, - даже если бы у нас хватило смелости,  мы  бы  не
знали, как за это взяться. Правда, когда-то один великий  и  добрый  человек
привез нам платаны, но вообще-то мы, англичане, выше того,  чтобы  брать  от
жизни лучшее, и  мы  презираем  легкомысленный  французский  вкус.  Обратите
внимание, какому принципу подчинен весь этот жилой  район,  что  тянется  на
двадцать миль. Он был задуман в  этаком  веселеньком  стиле,  а  посмотрите,
какой получился серьезный! Сразу видно, что эти жилища  принадлежат  к  виду
"дом", и в то же время это особняки, вот так же, как все люди принадлежат  к
виду "человек" и в то же время у каждого, как  говорится,  своя  душа.  Этот
принцип был введен на Авеню-Род за  несколько  лет  до  Великой  Заварухи  и
сейчас утвердился повсеместно. Если у человека точно такой  же  дом,  как  у
кого-то  другого,  с  ним   не   знаются.   Видали   вы   что-нибудь   более
глубокомысленное и педантичное?
     - А к домам рабочих этот  принцип  тоже  относится?  -  поинтересовался
Ангел.
     - Тсс! - прошептал гид, боязливо  оглянувшись  через  плечо.  -  Это  -
опасное слово,  сэр.  Трудяги  живут  во  дворцах,  построенных  по  проекту
архитектора Халтурри, с общими кухнями и ванными.
     - И они ими пользуются? - спросил Ангел не без живости.
     - Пока еще нет, - отвечал гид, - но, кажется, подумывают об этом. Вы же
знаете, сэр, на то, чтобы внедрить обычай, нужно время.  А  тридцать  лет  -
какой же это срок?
     - Японцы - те моются каждый день, - задумчиво протянул Ангел.
     - Не христианский народ, - пожал плечами гид, - К тому же у них  там  и
грязи-то настоящей нет, не то что здесь. Не будем слишком строги - откуда же
и взяться тяге к омовениям, когда знаешь, что скоро  опять  будешь  грязным?
Вовремя Великой Заварухи, когда была введена военная дисциплина и тем  самым
отменены  касты,  многие  наивно  полагали,  что  привычка  мыться   охватит
наконец-то все население. И как же мы были удивлены, когда  случилось  нечто
совсем иное! Трудяги не стали мыться  больше,  зато  Патриоты  стали  мыться
меньше. Может быть, причиной тому было вздорожание  мыла,  а  может,  просто
человеческая жизнь в то время не очень высоко  ценилась.  Этого  мы  уже  не
узнаем. Но верно одно: лишь когда военная дисциплина была отменена, а  касты
возродились, что произошло немедленно по заключении мира, - лишь тогда те из
Патриотов, которые остались  в  живых,  снова  стали  неумеренно  мыться,  а
Трудягам предоставили держаться уровня, более соответствующего демократии.
     - Кстати, об уровне, - сказал Ангел, - как средний  человеческий  рост,
увеличивается?
     - Напротив, - отвечал гид. - По  данным  статистики,  он  за  последние
двадцать пять лет уменьшился на полтора дюйма.
     - А продолжительность жизни?
     - Ну, что до этого, так  грудных  детей  и  стариков  лечат  теперь  на
общественный счет, и те болезни, что  излечиваются  лимфой,  можно  сказать,
побеждены.
     - Значит, люди не умирают?
     - Что вы, сэр! Умирают примерно так же часто, как и раньше. Есть  много
новых болезней, так что равновесие сохраняется.
     - Какие же это болезни?
     - Целая группа их, для удобства называемая Наукоцит. Одни считают,  что
их вызывает нынешняя система питания; другие объясняют их скоплением лимфы в
организме; еще другие видят в них результат непомерного внимания,  какое  им
уделяется, - своего рода  гипноз  смерти;  четвертая  школа  приписывает  их
влиянию городского воздуха, а пятая полагает, что  они  попросту  проявление
зависти со стороны природы. Можно с уверенностью сказать, что  начались  они
со времени Великой Заварухи, когда  человеческий  ум  с  некоторой  тревогой
обращался к статистике, а младенцы были в большой цене.
     - Так, значит, население сильно увеличилось?
     - Вы хотите сказать, уменьшилось, сэр? Нет, пожалуй, не так сильно, как
можно было ожидать, но все же цифра уже достаточно низкая. Видите ли, партия
Патриотов, включая даже тех служителей церкви, чья  личная  практика  отнюдь
этому не содействовала, сразу стала ратовать за  усиленное  размножение.  Но
пропаганда их, если можно так выразиться, шла от ума, и немедленно наскочила
- простите за  грубое  слово  -  на  экономическое  положение.  Правда,  уже
родившиеся младенцы были спасены; хуже то, что младенцы  заартачились  и  не
стали рождаться. Это наблюдалось,  разумеется,  и  во  всех  других  странах
Европы, кроме той, что все еще считалась в некотором роде Россией; и если бы
эта последняя сохранила свои пищевые ресурсы, она одной  своей  численностью
скоро затопила бы всю остальную Европу. Но этого не случилось - пожалуй, оно
и к лучшему. Среди обитателей  всех  стран  Центральной  и  Западной  Европы
развилось неодолимое отвращение к тому, чтобы производить  пушечное  мясо  и
налагать на себя новое бремя, когда они и так уже были до предела обременены
налогами; и в Англии в худшие годы кривая шла  вниз  так  стремительно,  что
если бы только Патриоты хоть раз удержались у власти достаточно долго,  они,
несомненно, ввели бы зачатие под страхом смерти. Но не успели  -  к  счастью
или к несчастью, это кто как считает. И неизбежная реакция,  которая  начала
ощущаться позднее, когда население Соединенного королевства уже  сократилось
миллионов до тридцати, была вызвана причинами более естественными.  Примерно
в это время стала возрождаться торговля. Земельный вопрос уладился,  вернее,
о нем просто перестали говорить, и люди снова  увидели  впереди  возможность
содержать семью. "Процветание торговли", а также врожденное пристрастие  как
мужчин, так и женщин к мелким домашним любимцам сделали свое дело: население
стало быстро расти. Воскресла радость жизни и уверенность в том, что за  нее
не придется платить слишком дорого, и трущобы,  как  они  тогда  назывались,
снова закишели детьми, а общественные ясли заполнились.  И  если  бы  не  то
обстоятельство, что все люди, физически крепкие или любящие  свежий  воздух,
по достижении восемнадцати лет незамедлительно  эмигрировали  в  сестринские
страны, мы с вами, сэр, были бы свидетелями перенаселения,  подобного  тому,
какое существовало перед Великой Заварухой. В настоящее время эта  тенденция
еще усилилась ввиду приближения новой, Превеликой Заварухи  в  воздухе,  ибо
все ожидают бурного расцвета торговли и прироста богатства  в  тех  странах,
которым посчастливится спокойно взирать на эту "новую великую трагедию", как
ее уже рекламируют издатели.
     - Во всем этом есть что-то нечистоплотное, - сказал Ангел Эфира.
     - Сэр, - возразил гид серьезно, - замечание ваше характерно для  жителя
неба, где народ не создан  из  плоти  и  крови,  не  платит,  насколько  мне
известно, налогов и не пережил опустошительных последствий войны. Я  отлично
помню - в моей молодости, до Великой Заварухи,  и  даже  еще  несколько  лет
после ее начала, как бойко руководители общественного  мнения  рассуждали  о
прогрессе человечества и как  они  недооценивали  того  обстоятельства,  что
прогресс в известной степени связан со средой. Вспомните,  ведь  со  времени
этого важного и, как многие до сих  пор  считают,  в  общем-то  трагического
события среда была очень зыбкой, а Утопия все больше растворялась в  тумане.
Уже не раз было отмечено, что руководители общественного  мнения  не  всегда
оказываются пророками. Новому миру, о котором так  авторитетно  вещали  наши
мудрецы, скоро исполнится тридцать лет, и я лично  считаю,  что  он  мог  бы
получиться еще куда хуже. Но, простите, я, кажется, пустился  в  отвлеченные
рассуждения.  Это   пагубное   влияние   пригородов:   они   располагают   к
философствованию. Давайте-ка лучше двинемся дальше и посмотрим Трудяг за  их
трудом, который теперь никогда не прерывают  такие  случайные  явления,  как
ночь.
     Ангел прибавил скорости, и вскоре они опустились на  землю  среди  леса
высоких труб, чьи гудки пели, как целый хор соловьев.
     - Сейчас новая смена, - сказал гид. - Постоим здесь,  сэр.  Мы  увидим,
как они входят и выходят.
     Трудяги  шли  не  торопясь,  перебрасываясь  короткими  словами:   "Как
жизнь?", "Всего!" и "Пока!".
     Некоторое время Ангел смотрел на них молча, потом сказал:
     - Я сейчас вспомнил, как они разговаривали в  девятьсот  десятом  году,
когда отделывали мою квартиру.
     - Будьте добры, сэр, изобразите, - попросил гид. Ангел позой и  жестами
показал, будто красит дверь.
     - "Уильям, - заговорил он, подражая голосам из прошлых времен, -  много
тебе платят?"
     "Ого".
     "Раз так, Уильям, бросай-ка инструмент да иди туда, где платят лучше. Я
и то собираюсь".
     "Ага".
     "Я вот тут же, за углом, могу получить больше и  кончать  буду  раньше.
Очень надо работать за гроши, когда можно получить  больше!  А  Генри  много
получает?"
     "Ого".
     "Получать, сколько сейчас, - это, по-моему, дело нестоящее".
     "Ага".
     Тут Ангел умолк и задвигал рукой, мастерски изображая движения маляра.
     - Очень сомнительно, сэр, - сказал гид, - что вам разрешили бы  в  наши
дни так часто отвлекаться от разговора ради  работы:  правила  теперь  очень
строгие.
     - Значит, тред-юнионы до сих пор существуют? - спросил Ангел.
     - Тред-юнионов нет, -  ответил  гид,  -  но  зато  есть  комитеты.  Эта
привычка, возникшая во время Великой Заварухи, с тех пор только  укрепилась.
Статистика показывает, что в стране почти не найти человека  в  возрасте  от
девятнадцати до  пятидесяти  лет,  который  не  состоял  бы  в  каком-нибудь
комитете. Во время Великой Заварухи все комитеты считались активными; сейчас
есть и активные и пассивные.  В  каждой  отрасли  промышленности,  в  каждой
профессии руководит небольшой активный комитет; а большой пассивный комитет,
куда  входят  все  остальные,  противится  этому  руководству.  И  можно   с
уверенностью сказать, что пассивные комитеты активны, а  активные  пассивны;
это гарантия против слишком интенсивной работы. В самом деле, если бы  почти
все функции руки не перешли к  языку  и  элект