инут. Мне  надо  поговорить  с
вами о договоре.
     Фолдер. Слушаю, сэр. (Возвращается в свою комнату.)
     Каули. Если нужно, я  могу  присягнуть,  что  этот  молодой  человек  и
получил по чеку. Это был последний чек, по которому  я  уплатил  в  то  утро
перед завтраком. Вот номера выданных банкнот; я записал их. (Кладет на  стол
листок бумаги. Отряхивает шляпу.) До свидания.
     Джеймс. До свидания, мистер Каули!
     Каули (Коксону). До свидания!
     Коксон (в оцепенении). До свидания!

Кассир  выходит  через дверь в приемную. Коксон садится на свое место, точно
 это единственный оставшийся островок среди трясины одолевающих его чувств.

     Уолтер. Что ты собираешься делать?
     Джеймс. Уличить его. Дай мне чек и корешок.
     Коксон. Я не понимаю. Я думал, юный Дэвис...
     Джеймс. Увидим.
     Уолтер. Одну минуту, отец! Ты все обдумал?
     Джеймс. Позовите его!
     Коксон (с трудом вставая и открывая дверь в  комнату  Фолдера;  говорит
хриплым голосом). Подите сюда!

                               Фолдер входит.

     Фолдер (без всякого выражения). Да, сэр?
     Джеймс (внезапно оборачивается к нему, протягивает чек).  Вам  известен
этот чек, Фолдер?
     Фолдер. Нет, сэр.
     Джеймс.  Посмотрите  на  него.  Вы  получили  по  нему  в  пятницу   на
позапрошлой неделе.
     Фолдер. А! Да, сэр, это чек, который дал мне Дэвис.
     Джеймс. Я знаю. А вы дали Дэвису деньги?
     Фолдер. Да, сэр.
     Джеймс. Когда Дэвис передал вам этот чек, он выглядел точно так же?
     Фолдер. Кажется, да, сэр.
     Джеймс. Вам известно, что мистер Уолтер выписал чек на восемь фунтов?
     Фолдер. Нет, сэр, на восемьдесят.
     Джеймс. На восемь, Фолдер.
     Фолдер (слабым голосом). Я не понимаю, сэр.
     Джеймс. Я хочу сказать, что чек подделан; вопрос - вами или Дэвисом.
     Фолдер. Я... я...
     Коксон. Не торопитесь, не торопитесь!
     Фолдер (вновь принимая свой прежний бесстрастный тон). Не мною, сэр.
     Джеймс. Мистер Уолтер передал чек Коксону  в  час  дня,  мы  знаем  это
потому, что Коксону как раз принесли завтрак.
     Коксон. Я же не мог бросить его.
     Джеймс. Конечно. Поэтому Коксон передал чек Дэвису. Вы получили по чеку
в час пятнадцать. Мы знаем это от кассира. Он помнит, что это был  последний
чек, по которому он уплатил перед своим завтраком.
     Фолдер. Да, сэр, Дэвис передал чек мне, потому что его друзья давали  в
его честь прощальный завтрак.
     Джеймс (в недоумении). Значит, вы обвиняете Дэвиса?
     Фолдер. Не знаю, сэр, все это очень странно.

            Уолтер подходит к отцу и что-то говорит ему на ухо.

     Джеймс. Дэвис не был в конторе с позапрошлой субботы?
     Коксон (всей  душой  желая  помочь  молодому  человеку  и  видя  слабый
проблеск надежды, что все еще уладится). Нет, он отплыл в понедельник.
     Джеймс. Был он здесь после субботы, Фолдер?
     Фолдер (очень слабым голосом). Нет, сэр.
     Джеймс. Очень хорошо. Как же вы объясните тот факт, что на корешке ноль
был добавлен к восьмерке не раньше вторника?
     Коксон (удивленно). Как так?

 Фолдер пошатнулся. Пытается снова овладеть собой, но он совсем раздавлен.

     Джеймс (очень сурово). Боюсь, что этим  все  сказано,  Коксон.  Чековая
книжка была в кармане мистера Уолтера, пока он не вернулся  от  Трентона  во
вторник утром. Перед лицом всех этих фактов, Фолдер, вы все  еще  отрицаете,
что подделали и чек и корешок?
     Фолдер. Нет, сэр, нет, мистер Хау! Это я, сэр, это я сделал!
     Коксон (давая волю своим чувствам). Боже мой, боже мой,  сделать  такую
вещь!
     Фолдер. Мне так нужны были деньги, сэр! Я не соображал, что делаю.
     Коксон. Ну как это могло вам прийти в голову?
     Фолдер (цепляясь за эти слова). Я сам не знаю, сэр, право же, это  была
минута безумия.
     Джеймс. Долгая минута, Фолдер! (Постукивает пальцем по  корешку  чека).
Она длилась не меньше четырех дней.
     Фолдер. Сэр, клянусь, я только потом понял, что я наделал.  А  тогда  у
меня не хватило смелости сознаться. О сэр, пощадите меня,  я  верну  деньги,
обязательно верну, даю вам слово!
     Джеймс. Идите в свою комнату.

Фолдер,  бросив на него быстрый умоляющий взгляд, уходит в свою комнату. Все
                                  молчат.

Хуже ничего и не придумаешь.
     Коксон. Совершить такое преступление! И где! У нас в конторе!
     Уолтер. Что нам делать?
     Джеймс. Тут думать нечего. Передадим дело полиции.
     Уолтер. Это его первый проступок.
     Джеймс (качая головой). Я  в  этом  очень  сомневаюсь.  Слишком  ловкая
подделка.
     Коксон.  Я  бы  не  удивился,  если  бы  оказалось,  что  он  подвергся
искушению.
     Джеймс. Жизнь - одно сплошное искушение. Коксон.
     Коксон. Д-да, но я говорю об искушении плоти дьяволом,  мистер  Джеймс.
Этим утром к нему приходила женщина.
     Уолтер. Та женщина, с которой  мы  встретились,  когда  пришли  сюда  с
кассиром? Это его жена?
     Коксон. Нет, и не родственница. (Хотел подмигнуть, как  сделал  бы  при
более веселых обстоятельствах, но сдерживается.) Замужняя особа.
     Уолтер. Откуда вы знаете?
     Коксон. Она привела с собой детей. (Смутился.)  Но  они  не  входили  в
контору.
     Джеймс. Пропащий человек!..
     Уолтер. Хотелось бы дать ему возможность загладить свою вину.
     Джеймс. Нет, я ему этого не прощу. Уж слишком подло он себя  вел.  Ведь
он рассчитывал, что  в  случае  обнаружения  подделки  подозрение  падет  на
молодого Дэвиса. Это же чистейшая случайность, что чековая книжка осталась у
тебя в кармане.
     Уолтер. Несомненно, он поддался минутному искушению.  У  него  не  было
времени подумать.
     Джеймс. Если у человека чистые мысли и привычки, он ни с того ни с сего
не поддается искушению. А это растленный юнец.  У  него  и  глаза  человека,
который при виде денег так и тянется к ним.
     Уолтер (сухо). Раньше мы этою не замечали.
     Джеймс  (игнорируя  его  замечание).  Видал  я  таких  на  своем  веку.
Единственный способ уберечь их от новых проступков - это упрятать  подальше.
Они безнадежны.
     Уолтер. Его пошлют на каторгу.
     Коксон. Тюрьма - прескверное место.
     Джеймс (колеблясь). Я не вижу, как можно пощадить его. О том, чтобы  он
остался в конторе, не может быть и речи. Честность - это наше sine qua non {
(Conditio) sine qua non (лат.) - непременное условие.}.
     Коксон (загипнотизированный этими словами). Да, конечно!
     Джеймс. Равным образом невозможно предоставить ему свободно общаться  с
людьми, которые ничего о нем не знают. Мы должны думать о благе общества.
     Уолтер. Но зачем же позорить его перед всеми?
     Джеймс.  Если  бы  это  была  случайная  провинность,  я  дал  бы   ему
возможность загладить ее. Но тут совсем другое дело. Он человек с  порочными
наклонностями.
     Коксон. Я бы этого не сказал, тут есть смягчающие обстоятельства.
     Джеймс. Все равно. Он самым хладнокровными образом обманул своих хозяев
и бросил тень на невинного человека. Если не дать законный ход  даже  такому
делу, то я не знаю, чем же должны заниматься суды.
     Уолтер. А все-таки, ради его будущего...
     Джеймс (насмешливо). Тебя послушать, так никого не следует отдавать под
суд.
     Уолтер (уязвленный). Мне претит сама мысль об этом.
     Коксон. Защита закона нам необходима.
     Джеймс. Все это переходит в пустую болтовню. (Направляется  к  двери  в
кабинет.)
     Уолтер. Отец, поставь себя на его место.
     Джеймс. Ты слишком многого от меня требуешь!
     Уолтер. Мы же не знаем, какие обстоятельства давили на него.
     Джеймс. Можешь быть уверен, мой милый, если человек способен  на  такую
вещь, он ее сделает, давят! или не давят на него обстоятельства. Если он  не
способен на это, ничто его не заставит.
     Уолтер. С ним это больше никогда не случится.
     Коксон (безнадежно). Может  быть,  мне  поговорить  с  ним?  Зачем  нам
поступать так жестоко с молодым человеком?
     Джеймс. Хватит, Коксон. Мое решение окончательное. (Уходит в кабинет.)
     Коксон (после минутного колебания). Нужно понять и вашего  отца.  Я  не
хочу идти против него; если он так думает, значит, он прав.
     Уолтер. Это черт знает что, Коксон! Почему вы меня  не  поддержали?  Вы
ведь сами чувствуете...
     Коксон (с достоинством). Право, я не могу сказать, что я чувствую.
     Уолтер. Мы все потом будем жалеть об этом.
     Коксон. Он должен был понимать, что делает.
     Уолтер (с горечью). "Нельзя  цедить  по  капле  милосердье"  {Фраза  из
"Венецианского купца" Шекспира.}.
     Коксон (подозрительно глядя на него). Ну-ну,  мистер  Уолтер,  надо  же
смотреть на дело разумно.
     Суидл (входит с подносом). Ваш завтрак, сэр.
     Коксон. Поставь!

В то время как Суидл ставит завтрак на стол Коксона, в приемную входит сыщик
Уистер  и,  ничего  там  не  обнаружив,  идет к двери в комнату клерков. Это
человек  среднего  роста,  квадратный,  чисто  выбритый,  в синем костюме из
                плотной ткани и ботинках на толстой подошве.

     Уистер (Уолтеру). Из Скотланд-ярда, сэр. Сыщик Уистер.
     Уолтер (неодобрительно глядя на него). Хорошо. Я скажу отцу. (Уходит  в
кабинет хозяев фирмы.)

                           Оттуда выходит Джеймс.

     Джеймс. Доброе  утро.  (В  ответ  на  умоляющий  жест  Коксона.)  Очень
сожалею, я бы не возбуждал дела, если бы считал себя вправе. Откройте вон ту
дверь.

               Изумленный и испуганный Суидл открывает дверь.

Идите сюда, мистер Фолдер!

Когда Фолдер, весь сжавшись, выходит из свой комнаты, сыщик по знаку Джеймса
                            хватает его за руку.

     Фолдер (отшатываясь). О нет... нет!
     Уистер. Ну, ну, не упирайся, будь умницей!
     Джеймс. Я обвиняю его в уголовном преступлении.
     Фолдер. О сэр, я же брал не для себя...  Я  сделал  это  ради  одной...
Отпустите меня только до завтра!

Джеймс делает движение рукой. Видя этот непреклонный жест, Фолдер застывает.
Затем,  повернувшись,  послушно идет за сыщиком, который держит его за руку.
Джеймс  следует за ними, суровый, высоко держа голову. Суидл с открытым ртом
кидается к двери, затем бежит за сыщиком и Фолдером в приемную и на площадку
лестницы.  Когда  они  исчезают,  Коксон  круто поворачивается и бросается в
                                 приемную.

     Коксон (хриплым голосом). Постойте! Постойте! Что мы делаем?!

Молчание. Коксон достает платок, вытирает пот со лба. Неверной походкой идет
       к столу, садится и невидящими глазами смотрит на свой завтрак.

                                  Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Туманный  октябрьский  день;  зал  суда;  он заполнен стряпчими, адвокатами,
репортерами,   приставами   и   присяжными   заседателями.  За  внушительной
перегородкой  на  скамье  подсудимых  сидит  Фолдер,  по обе стороны от неге
стражники,  они совершенно невозмутимы и словно не замечают его присутствия.
Фолдер  сидит напротив судьи, который тоже как будто ничего не замечает и ко
всему  безразличен.  Гарольд Кливер, обвинитель, пожилой худощавый человек с
желтым  лицом. Он в заношенном парике, почти не отличающемся по цвету от его
лица.  Гектор  Фром,  защитник,  высокий  молодой человек, чисто выбритый, в
ярко-белом парике. Среди зрителей - уже давшие показания Джеймс и Уолтер Хау
          и кассир Каули. Уистер, сыщик, покидает ложу свидетелей.

     Кливер.  На  этом  обвинение  заканчивает  допрос  свидетелей,  милорд.
(Садится, подбирая мантию.)
     Фром (вставая и кланяясь судье). Ваша милость, господа присяжные! Я  не
стану оспаривать тот  факт,  что  подсудимый  подделал  чек,  но  я  намерен
представить  вам  доказательства,  свидетельствующие  о  состоянии  рассудка
подсудимого, и убедить вас, что  было  бы  ошибочно  думать,  будто  он  мог
отвечать за свои  поступки  в  момент  совершения  преступления.  Я  намерен
доказать  вам,  что  он  совершил  это  преступление  в  момент  умственного
помрачения, достигавшего  степени  временного  помешательства  и  вызванного
сильным потрясением. Джентльмены, подсудимому всего лишь двадцать три  года.
Я вызову сюда, в качестве свидетельницы, женщину, от которой  вы  узнаете  о
событиях, приведших его к преступному акту. Вы услышите  из  ее  собственных
уст о трагических обстоятельствах ее жизни и о еще более трагической  любви,
которую она внушила подсудимому. Эта женщина,  джентльмены,  влачила  жалкое
существование при муже, который обращался с ней самым ужасным образом  и  от
которого она в конце концов ушла, опасаясь за  свою  жизнь.  Конечно,  я  не
скажу, что  следует  поощрять  и  хвалить  человека,  который  влюбляется  в
замужнюю женщину. Я не  скажу  также,  что  он  был  обязан  спасать  ее  от
изверга-мужа. Ничего подобного я утверждать не стану. Но все мы  знаем  силу
страсти, и я прошу вас,  джентльмены,  слушая  ее  показания,  помнить,  что
связанная с вечно пьяным, грубым, как зверь, мужем, она не имела возможности
избавиться от него; как вам известно, чтобы женщине добиться развода,  побои
мужа - недостаточное основание, нужно,  чтоб  он  совершил  более  серьезное
преступление, а в таковом ее муж, по-видимому, не виновен.
     Судья. Относится ли это к делу, мистер Фром?
     Фром. Безусловно, относится, милорд! И сейчас я постараюсь доказать это
вашей милости.
     Судья. Очень хорошо.
     Фром. Какой же у нее оставался выход при  сложившихся  обстоятельствах?
Она могла или продолжать жить с этим пьяницей, в постоянном страхе  за  свою
жизнь, или же она могла обратиться в суд за разрешением жить раздельно.  Но,
джентльмены, по опыту других подобных дел я знаю, что суд  был  бы  для  нее
очень слабой защитой от жестокого мужа. И если бы  даже  ее  прошение  имело
успех, ей, весьма вероятно, пришлось бы идти в работный дом  или  на  улицу,
потому что, - как она сама сейчас видит, -  нелегко  женщине,  не  обученной
какому-либо ремеслу, не имеющей средств к существованию, прокормить  себя  и
детей, не прибегая к помощи закона о бедных или,  если  уж  говорить  вполне
откровенно, не продавая свое тело.
     Судья. Вы довольно далеко отклонились от сути, мистер Фром!
     Фром. Я сию минуту перейду к существу дела, милорд!
     Судья. Будем надеяться.
     Фром. Итак, джентльмены, я говорил все это для того, чтобы вы отнеслись
с особым вниманием к словам этой  женщины.  Она  скажет  вам,  а  подсудимый
подтвердит, что, оказавшись перед таким  выбором,  она  возложила  все  свои
надежды на обвиняемого, зная чувства, которые он  к  ней  питает.  Выход  из
своего печального положения она  видела  в  бегстве  с  ним  куда-нибудь  за
границу, где оба они были бы никому не известны и могли бы сойти за  мужа  и
жену. Это было отчаянное и, как,  несомненно,  скажет  мой  коллега  Кливер,
безнравственное решение, но, как бы то ни было,  мысли  их  обоих  постоянно
обращались к такому исходу. Одно прегрешение не оправдывает другого, и те из
вас, кому не грозит опасность очутиться в подобном положении, пожалуй, имеют
право  воздевать  руки  к  небу,  -  об  этом  я  предпочитаю  молчать.  Но,
джентльмены, какова бы ни была  ваша  точка  зрения  на  эту  часть  истории
обвиняемого, каково бы ни было ваше мнение о праве этих  молодых  людей  при
сложившихся обстоятельствах самим устанавливать для себя законы, несомненным
остается то, что молодая женщина, в глубоком отчаянии,  и  молодой  человек,
почти мальчик, который так преданно любил ее, избрали известный вам и,  если
угодно, достойный порицания план совместного бегства. Но для этого, конечно,
им нужны были деньги, а  денег  не  было.  Что  же  касается  действительных
событий, происшедших в утро седьмого июля, когда был подделан чек,  событий,
которые, я надеюсь, позволят мне доказать невменяемость моего  подзащитного,
то я предоставляю этим событиям говорить за  себя  устами  моих  свидетелей.
Роберт Коксон! (Оборачивается, смотрит вокруг, берет лист бумаги и ждет.)

Коксона  вызывают  в  зал  суда. Он входит в свидетельскую ложу, держа перед
                                собой шляпу.
                          Его приводят к присяге.

Как ваше имя?
     Коксон. Роберт Коксон.
     Фром. Вы старший клерк юридической конторы, где служил подсудимый?
     Коксон. Д-да.
     Фром. Долго ли подсудимый был на службе в этой конторе?
     Коксон. Два года. Нет, ошибаюсь, два года без семнадцати дней.
     Фром. Все это время он был под вашим наблюдением?
     Коксон. Кроме воскресений и праздничных дней.
     Фром. Понятно. Мы хотели бы услышать,  что  вы  можете  сказать  о  его
поведении на протяжении этих двух лет.
     Кокс он (обращаясь к присяжным доверительно,  таким  тоном,  словно  он
немного удивлен, что его спрашивают). Он  славный  молодой  человек,  с  ним
приятно было  поговорить.  Я  не  могу  сказать  про  него  ничего  дурного,
напротив, я был потрясен, когда он сделал такую вещь.
     Фром.  Давал  ли  он  вам  когда-нибудь   повод   подозревать   его   в
бесчестности?
     Коксон. Нет, что вы! Нечестность в нашей конторе -  такого  и  быть  не
может!
     Фром. Я не сомневаюсь,  что  присяжные  высоко  оценят  ваши  принципы,
мистер Коксон.
     Коксон. Каждый деловой человек знает, что честность - это самое важное.
     Фром. Значит, вы даете ему вполне хорошую характеристику,  так  или  не
так?
     Коксон (оборачиваясь к судье).  Конечно.  Нам  всем  работалось  хорошо
вместе, пока не случилась эта история. Она меня просто потрясла.
     Фром. Теперь перейдем к событиям утра седьмого июля, когда был подделан
чек. Что вы можете сказать о поведении подсудимого в то утро?
     Коксон (оборачиваясь к присяжным). Если вы хотите знать мое мнение,  он
был не в себе, когда сделал это. Так мне кажется.
     Судья (резко). Вы хотите сказать, что он был невменяем?
     Коксон. Не в себе.
     Судья. Нельзя ли немного поточнее?
     Фром  (успокаивающе).  Расскажите  нам,  мистер  Коксон,  в   чем   это
проявлялось?
     Коксон (несколько раздраженно). По моему  мнению  (смотрит  на  судью),
если кому интересно, он в это время был как  потерянный.  Присяжные  поймут,
что я хочу сказать.
     Фром. Не скажете ли вы нам, как вы пришли к такому заключению?
     Коксон. Да,  скажу.  Мне  приносят  завтрак  из  ресторана,  котлету  с
картошкой - это экономит время. В тот день только принесли - и тут  как  раз
мистер Уолтер Хау дал мне чек. А я не люблю, когда еда остывает.  Поэтому  я
пошел в комнату клерков и поручил Дэвису, нашему второму клерку, получить по
этому счету. Я заметил, что Фолдер все время ходит взад и вперед по комнате.
Я сказал ему: "Здесь не зверинец, Фолдер!"
     Фром. Вы помните, что он вам ответил?
     Коксон. Д-да. "Боже мой, в зверинце было  б  лучше!"  Ясно,  что  такой
ответ показался мне странным.
     Фром. Вы заметили еще что-нибудь необычное?
     Коксон. Заметил.
     Фром. Что именно?
     Коксон. У него был расстегнут воротничок. А я люблю, чтобы наши молодые
люди были одеты аккуратно. Я сказал ему: "У вас воротничок расстегнут".
     Фром. А что он ответил?
     Коксон. Посмотрел на меня в упор. Мне даже стало как-то не по себе.
     Судья. Посмотрел на вас? Что же в этом необыкновенного?
     Коксон. Д-да, конечно...  Но  в  его  глазах  было  какое-то  особенное
выражение, я не могу объяснить... Чудное выражение!
     Фром. Замечали ли вы когда-нибудь прежде такое выражение в его глазах?
     Коксон. Нет. Если бы я заметил, я сказал бы об этом хозяевам.  В  нашем
деле не должно быть никаких странностей.
     Фром. Говорили ли вы с ними по этому поводу?
     Коксон (доверительно). Мне не хотелось  тревожить  их  без  достаточных
оснований.
     Фром. Но все-таки это произвело на вас сильное впечатление?
     Коксон. Д-да. Клерк Дэвис сказал бы вам то же самое.
     Фром. Наверное. Очень жаль, что его здесь нет. Теперь расскажите мне  о
том утре, когда была обнаружена подделк