чего. Еще получите.
     - Ну хорошо. Я расскажу племяннику  обо  всем,  что  здесь  увидела,  -
сказала престарелая леди. - До свидания.
     - До свидания, - ответила юная леди, и, подняв с травы  желтую  книжку,
она опять удобно устроилась в гамаке и зажгла погасшую сигарету.

VII
               ...ПОСЕЩАЕТ РЕДАКТОРА И ОТЫСКИВАЕТ КРЕСТЬЯНИНА

     Лишь через несколько дней после падения из окна тело мистера  Левендера
начало приобретать утраченную гибкость, столь необходимую для возвращения  к
общественной жизни. Тем не менее  он  проводил  время  с  пользой,  поглощая
газеты и преисполняясь вдохновением.
     Во вторник утром, вспомнив, что ему  до  сих  пор  не  прислали  гранок
интервью, и решив, что он не может более пренебрегать столь важным делом, он
направил стопы в редакцию выдающейся газеты, от которой как он понял, исходя
из чисто  оккультных  расчетов,  -  и  приходил  корреспондент.  В  каменном
подъезде он  спросил  какого-то  молодого  человека,  как  найти  редактора,
молодой человек внимательно посмотрел на него и сказал:
     - Ах, сэр, это вы! Редактор вас ожидает! Не подниметесь ли наверх?
     Обрадованный  тем,  что  его  ожидают,  мистер  Левендер  поднялся   по
лестнице. Молодой человек провел его через  несколько  вертящихся  дверей  в
приемную, где молодая женщина печатала на машинке.
     - Одну минуточку, - сказал молодой человек и исчез за следующей дверью.
Из-за  двери  донесся  приглушенный  голос,  и  почти  тотчас  мимо  мистера
Левендера в колонну по одному прошагали вышедшие оттуда  четыре  распираемых
смехом джентльмена с блокнотами в руках.
     - Прошу вас, сэр, - сказал молодой человек.  Мистер  Левендер  вошел  в
просторную комнату с почти роскошной обстановкой, где седовласый господин  с
длинной верхней губой и туманным взором  возлежал  в  кресле  за  письменным
столом и курил сигару. Увидев посетителя, он встал и протянул руку.
     - Рад вас видеть, сэр, - сказал он. - Садитесь. Вы курите?
     Мистер Левендер покачал головой и присел  на  кончик  стула  с  зеленой
кожаной обивкой. Снова развалившись в кресле, редактор  в  знак  уважения  к
мистеру Левендеру положил  ногу  на  ногу  и,  уткнув  подбородок  в  грудь,
заговорил:
     - Относительно вашей статьи. Единственная помеха,  разумеется,  в  том,
что я сейчас из номера в номер печатаю эту штуку об  англичанах  в  плену  -
большой успех! Вероятно, вы видели?
     - Да, конечно, - ответил мистер Левендер, - я читаю вас ежедневно.
     Редактор сделал жест, показывающий, что  он  польщен,  и,  еще  сильнее
уткнув подбородок в грудь, продолжал:
     - Может быть, это будет идти еще неделю, может быть, кончится завтра  -
ничего не предугадаешь. Но пока я получаю горы писем. Огромный  читательский
интерес.
     - Да, да, - подтвердил мистер Левендер, - это весьма важно.
     - Конечно, мы могли бы напечатать и это и ваше одновременно. Но  боюсь,
они убьют друг друга. Все же...
     - Я бы не хотел... - начал мистер Левендер.
     - Знаете ли, я убежден, что публике надо давать  только  то,  чего  она
хочет, - продолжал  редактор.  -  Полагаю,  лучше  поговорить  с  редактором
последних  известий,  -  и  он  подул  в  рожок.  -  Пришлите  мне   мистера
Трескинсона. Ваше дело чревычайно важно, сэр. Думаю, что мы начнем  печатать
вас с четверга. Да-да, следует ожидать, что к тому времени публике  надоедят
англичане в плену.
     - Но не заставляйте меня... - начал мистер Левендер.
     Взгляд редактора на секунду прояснился.
     - Вы хотите отнести это куда-нибудь еще, если мы... Прекрасно! Итак,  я
думаю, мы будем печатать их одновременно. Послушайте, мистер  Трескинсон,  -
мистер
     Левендер  увидел  человечка,  похожего  на  Бетховена,  который   хмуро
смотрел, из-под очков, - как по-вашему, можем мы печатать о немецких пленных
одновременно с английскими или же они убьют друг друга?
     Изумленный мистер Левендер чуть не упал со стула.
     - Вы что... - сказал он. - Разве это?..
     Человечек, похожий на Бетховена, икнул и хрипло выговорил:
     - Поток писем уменьшается.
     - Вот оно что, - пробормотал редактор, - полагаю, мы прикроем эту штуку
к четвергу. Новую пустим со  вторника.  На  видном  месте,  Трескинсон.  Это
подогреет чувства и направит их.  Все  к  лучшему,  все  к  лучшему.  Мнение
созрело. - Затем он, казалось, на мгновение засомневался, и  его  подбородок
вновь опустился на грудь. - Не знаю, - бормотал он, - конечно, это может...
     - Пожалуйста, - начал мистер Левендер, поднимаясь;  человечек  в  очках
снова икнул. Эти два движения, видимо, придали редактору решимость.
     - Все в порядке, сэр, - сказал он, тоже  поднимаясь,  -  все  в  полном
порядке. Мы говорим "четверг", и мы рискнем. Четверг,  Трескинсон.  -  И  он
протянул руку мистеру Левендеру. - До свидания, сэр, до  свидания.  Рад  был
видеть вас. Так вы не хотите печатать под  своим  именем?  Впрочем,  это  не
имеет значения, все равно, только вы могли  написать  так.  Фраза  закручена
превосходно!  Вас  и  так  узнают.  -  И  мистер  Левендер  в  сопровождении
Трескинсона оказался в приемной.
     "Как ошеломляюще быстро он решил все вопросы, - думал он. - И притом не
только решал, он все это время отдыхал! Но не произошло ли ошибки?"
     Мистер Левендер хотел было спросить об этом у своего спутника, но  тот,
икнув где-то в отдалении, исчез из виду.  Оставшись  в  одиночестве,  мистер
Левендер подумал, не стоит ли вновь попроситься на прием к редактору,  но  в
это время четыре  джентльмена  с  блокнотами  в  руках  колонной  по  одному
прошагали в кабинет.
     - Моя фамилия Левендер, - решительно сказал он молодой женщине. - Здесь
не произошло недоразумения?
     - Нет, - ответила она, не поднимая головы.
     Мистер Левендер тихонько вышел из приемной.
     "Быть может, в интервью я сказал больше, чем сейчас помню, - думал  он.
- В следующий раз я обязательно потребую гранки. А может быть,  они  приняли
меня за какого-нибудь другого общественного деятеля?"
     Но эта мысль была ему настолько неприятна, что он  постарался  выкинуть
ее из головы и вышел на улицу.
     В четверг - это как раз  был  день,  когда  мистер  Левендер  собирался
возобновить  свои  ораторские  поездки  -  он  с   волнением   раскрыл   уже
упоминавшуюся выдающуюся газету. На первой же странице над третьим  столбцом
стоял заголовок: "Великий Деятель призывает  нас  исполнить  долг".  Статья,
занимавшая один столбец драгоценной  газетной  полосы,  начиналась  призывом
столь  волнующим,  что,  не  прочитав  и  двадцати  строк,  мистер  Левендер
совершенно убедился в том, что ее автор не кто иней, как он сам;  скажи  ему
кто-нибудь, будто данное излияние чувств не принадлежит ему,  он  тотчас  же
объявил бы сказавшего это лжецом. Статья бросала читателя в жар и в холод  и
заканчивалась  страстным  призывом  к  англичанам   уморить   голодом   всех
германских военнопленных. Сияя от восторга, мистер Левендер  положил  газету
на стол.
     "От слов я перейду к делу,  -  подумал  он,  -  я  немедленно  поеду  в
какой-либо сельский район, где работают пленные немцы, и добьюсь, чтобы наши
крестьяне исполнили свой долг".
     От волнения позабыв позавтракать,  он  сунул  газету  в  карман,  надел
пыльник и широкополую шляпу и вышел к поданному автомобилю,  в  котором  уже
сидела Блинк, не успевшая позабыть печальный опыт недавнего путешествия.
     -  Мы  поедем  в  сельскую  местность,  Джо,  -  сказал  он,  влезая  в
автомобиль.
     - Отлично, сэр,  -  ответил  Джо,  и,  не  замеченные  населением,  они
углубились в марево жаркого июньского утра.
     - Что же дальше, сэр? - спросил Джо после трехчасовой езды. - Мы  вроде
приехали.
     Мистер Левендер, завороженный красотой сменявшихся пейзажей, очнулся от
грез и сказал:
     - Я ищу германских военнопленных. Джо, когда  вы  увидите  крестьянина,
остановитесь.
     - Какого сорта крестьянина? - спросил Джо.
     - Разве они бывают разных сортов? - улыбаясь, возразил мистер Левендер.
     Джо подмигнул.
     - Вы никогда не жили в деревне, сэр?
     - Не долее, чем по нескольку недель, Джо, если  не  считать  Рочестера.
Разумеется, я прекрасно знаю Истберн.
     - Я знаю Истберн насквозь, - сказал Джо, уклоняясь от темы разговора, -
я там однажды был официантом.
     - Жизнь официанта, вероятно, очень интересна.
     - Еще бы. Только терпением запастись приходилось.  Говорят,  терпеливым
все в жизни дается. А насчет крестьян вы узнаете много неожиданного, сэр.
     - Я  всегда  готов  к  этому,  Джо,  ведь  представить  в  деталях  все
разнообразие общественной деятельности просто невозможно.
     -  Я  вам  сейчас  расскажу   о   крестьянах.   Мне   как-то   пришлось
путешествовать на своих двоих.
     - И чем вы только не занимались, Джо!
     - Что  верно,  то  верно,  сэр.  Я  был  моряком,  бродячим  торговцем,
официантом, рабочим сцены, кочегаром, и  я  не  знаю,  что  из  этого  можно
назвать  тепленьким  местечком.  Но  опять  же  о  крестьянах:  есть  старый
английский тип, такой ходит в плисовых  штанах,  -  обходите  его  подальше,
может укусить. Есть современный научный фермер, но, чтобы найти такого,  нам
пришлось бы поискать недельку. И  есть  жалкий,  обшарпанный  мужичонка,  не
думаю только, чтобы такой мог вам пригодиться.
     - Что же мне делать? - спросил мистер Левендер.
     - Закусить, - ответил Джо.
     Мистер Левендер вздохнул: чувство голода  в  нем  боролось  с  чувством
долга.
     - Мне бы хотелось сначала отыскать крестьянина, - сказал он.
     - Ладно, сэр, мы подъедем вон к тем букам, вы там походите, поищете,  а
я тем временем приготовлю завтрак.
     - Это превосходная мысль.
     - Еще одна вещь, - сказал Джо, когда его хозяин собрался на  поиски,  -
не принимайте каждый дом за ферму. Это  теперь  в  основном  коттеджи  нашей
знати, в них живут одни психи.
     - Я буду очень осторожен, - заверил мистер Левендер.
     "О прекрасная земля! --думал он,  удаляясь  от  буков  в  сопровождении
Блинк. - Как радостно видеть, что  под  влиянием  военной  необходимости  ты
вновь  даешь  нам  обильные  урожаи!  Наш  крестьянин,  безусловно,   должен
чувствовать себя счастливым человеком, ибо он благородно трудится  на  благо
отечества, позабыв о собственном благосостоянии. Как дружно цветут эти бобы!
- размышлял он, глядя на картофельное поле. -  Раз  уж  я  здесь,  я  должен
призвать крестьян не только исполнить долг по отношению к пленным немцам, но
и увеличить производство продуктов питания". - Блинк!
     Блинк задержалась у ворот, мимо которых он уже прошел. Возвратившись  к
собаке, мистер Левендер увидел, что мудрое животное смотрит сквозь штакетины
на спину крестьянина, который неподвижно стоит на поле ярдах в  тридцати  от
ворот.
     - Скажите, вы не... - живо начал мистер  Левендер.  -  У  вас  работают
германские военнопленные, сэр?
     Крестьянин, видимо, не слышал его слов.
     "Это, должно быть, старый английский тип, флегматик", - подумал  мистер
Левендер.
     Крестьянин, который действительно был  в  котелке  и  плисовых  штанах,
продолжал  озирать  свои  владения,  даже  не  поглядев  в  сторону  мистера
Левендера.
     - Я хочу задать вам вопрос, сэр, - сказал мистер Левендер  погромче.  -
Но как бы патриотически ни увлекал вас вид возделанной вами  земли,  все  же
нет оснований быть невежливым.
     Крестьянин и ухом не повел.
     - Сэр, - вновь заговорил исполненный терпения мистер Левендер, - хотя я
слыхал, что изо всех  людей  на  свете  английский  крестьянин  менее  всего
поддается воздействию новых идей, я никогда не верил этому; и я убежден, что
стоит вам  меня  выслушать,  как  все  ваши  взгляды  на  будущее  сельского
хозяйства Англии в корне изменятся.
     Ему внезапно пришло в голову, что  не  скоро  еще  может  представиться
случай сказать перед сельской аудиторией  речь  об  увеличении  производства
продуктов питания, не мог же он упустить такой  случай.  Крестьянин  тем  не
менее по-прежнему стоял к нему спиной, уделяя его словам внимания не  более,
чем жужжанию мухи.
     - Вы обязаны меня выслушать, - закричал мистер Левендер, бессознательно
подражая некоему оратору прошлого, и,  уловив,  как  ему  показалось,  звуки
хихиканья, он выбросил правую руку вперед и воскликнул:
     - Трава, джентльмены, трава - вот основа основ. Мы взялись  за  рукояти
плуга, - при этих словах его воображение взыграло, и он продолжал свою  речь
голосом, рассчитанным на огромную толпу крестьян, которые, как ему казалось,
стояли к нему спиной, - и мы не выпустим: их до тех  пор,  пока  каждый  акр
нашей родины не будет распахан. В будущем мы  должны  прокормить  не  только
себя, но и наших собак, наших лошадей, наших детей, мы должны вернуть  нашей
стране ее былую славу в области древнейшего труда.  Не  пытайтесь  возражать
мне, - продолжал он, очаровательно улыбнувшись, ибо вспомнил, что, говоря  с
сельской публикой, надо проявлять добродушие, - и  не  пытайтесь  намазывать
мне хлеб маслом, потому что в будущем нам придется подумать и  о  маргарине.
Одним словом, давайте оставим все предрассудки  и  отринем  малодушие,  пока
наша страна вновь не расцветет, как сплошное  пшеничное  поле  с  несметными
стадами коров. Господи, я вообще не против традиций, только сначала  давайте
решим стоящую перед  нами  проблему,  не  отступая  ни  на  шаг  от  великих
принципов  Свободной  Торговли,  Частной  Собственности  и  Личной  Свободы,
которые превратили наши города в  огромнейшие,  населеннейшие  и  богатейшие
места под солнцем, которое, как известно, никогда не заходит над  Британской
империей. Нам следует постоянно изучать эту проблему в деталях  и  в  целом,
только тогда мы добьемся полного переворота в жизни страны,  не  пожертвовав
ни одним принципом и ни единым пенни. Верьте мне, джентльмены, мы непременно
добьемся того, что наши волки будут сыты и овцы целы.
     Мистер Левендер  перевел  дух,  и  в  глазах  его  запрыгали  заголовки
завтрашних газет с его  речью:  "Кризис"  -  "Волки  сыты  и  овцы  целы"  -
"Важнейший  вывод".  Ветер,  несколько  окрепший  за  время   речи   мистера
Левендера, вздул в этот миг одежду крестьянина, и она издала  звук,  похожий
на шорох, пробегающий по взволнованной аудитории.
     - Ах! - воскликнул мистер Левендер.  -  Я  вижу,  что  взволновал  вас,
джентльмены. Клеветники, кто называет вас равнодушными! Да  и  разве  вы  не
становой хребет отечества, заключающий в  себе  спинной  мозг,  по  которому
проходят соки, питающие головной мозг? И разве вы не сразу  же  откликнетесь
на призыв, столь простой и столь жизненно важный? Уверяю  вас,  джентльмены,
здесь нечего раздумывать, чем  меньше  вы  будете  думать,  тем  лучше,  ибо
раздумья лишь уменьшили бы вашу решимость и отвлекли бы вас от  поставленной
цели. Ваш долг - смело идти твердой поступью вперед, идти, пылая очами. Лишь
так победим мы нашего общего врага.
     Выкрикнув эти слова, мистер Левендер вдруг  остановился,  как  часы,  в
которых кончился завод, и протер глаза.
     Блинк, во время речи хозяина рыскавшая по полю, встретила неведомое  ей
четвероногое, называемое кроликом, и, в  ужасе  бросившись  прочь  от  него,
ткнулась в ноги крестьянину, отчего его штаны упали наземь,  обнажив  палки,
на которых они держались. Увидев это, мистер Левендер громко воскликнул:
     - Сэр, вы обманули меня. Я принял вас за человека. Теперь я  вижу,  что
вы самовлюбленный автомат, занятый лишь своими делами  и  лишенный  малейшей
частицы патриотического чувства. Прощайте же!

VIII
                          ...МОРИТ ГОЛОДОМ НЕМЦЕВ

     Расставшись с пугалом, голодный мистер Левендер приходил в отчаяние  от
того, что не встретил ни одного пленного немца.  И  вдруг  он  увидел  перед
собою небольшой карьер и в нем трех человек. У этих одетых в грубые  куртки,
насквозь пропыленных рабочих было в лице нечто столь безошибочно тевтонское,
что мистер Левендер остановился как вкопанный. Они не придали его  появлению
никакого значения, а может, не заметили его совсем, и  продолжали  мрачно  и
молчаливо  просеивать  щебенку.  Мистер  Левендер  уселся  напротив  них  на
придорожный камень, и сердце его сжалось.
     "Какие они худые и грустные! - подумал он. - Я бы ни за  что  не  хотел
оказаться в плену вдали от родины, среди враждебного  народа,  где  ни  одна
женщина не улыбнется тебе и ни одна собака не помашет хвостом. Бедняги! Хотя
и необходимо ненавидеть немцев, все же, мне кажется,  нельзя  забывать,  что
все мы люди. Это слабость, - сдерживал он себя, - которой ни  один  редактор
не допустит ни на секунду. Я должен бороться с ней, если хочу исполнить свой
долг и убедить наш народ морить их голодом. Но у них уже такой голодный вид,
такие впалые щеки! Я должен быть твердым. Быть может, дома у них есть жены и
дети, которые сейчас думают о них. Но в конце концов они же гунны.  Как  это
сказал наш великий писатель? "Червь - существо не более достойное сожаления,
чем тигр или крыса". Как это верно! И все же... Блинк!  -  Собака,  сидевшая
перед ним, глядела на него с пристальностью, изобличавшей желание поесть.  -
Да, - продолжал мистер Левендер, - жалость - свойство слабых. Этот порок был
некогда - широко распространен в нашей стране;  война  произвела  в  нас  по
крайней мере одну благодетельную перемену -  мы  все  более  приближаемся  к
мужественной, ничего не прощающей  натуре  тигра  и  крысы!  Да  здравствует
жестокость! Вот единственный полезный урок, который нам преподали  германцы,
мы ведь совсем позабыли искусство быть  жестокими.  О,  какой  опасности  мы
подвергались! Слава богу, сегодня в наших рядах снова  стоят  знатоки  этого
дела. - Глубокая морщина появилась у него  между  бровями.  -  Да,  истинные
знатоки! Как я преклоняюсь  перед  славными  газетчиками  и  великой  толпою
очевидцев, которые превозмогли жалость, этот пагубный порок.  "Гунны  должны
быть стерты с лица земли, вырваны с корнем, уничтожены в зародыше -  в  этом
главнейший долг великого человеколюбивого  народа  Британии.  Записывайтесь,
леди и джентльмены, записывайтесь!" Великие мысли -  великие  слова!  И  все
же...
     Лоб мистера Левендера покрылся испариной; немцы  продолжали  просеивать
щебенку,  а  Блинк,  не  отрываясь,  глядела  на  него  своими   немигающими
блестящими глазами.
     "Как ужасно быть человеком, - подумал  он.  -  Если  бы  я  был  только
общественным деятелем и мог бы отринуть  все  человеческое,  индивидуальное,
как легко бы мне стало! Когда же ты не только  общественный  деятель,  но  к
тому же и человек, положение твое затруднительно. У человека есть чувства, и
это  мешает,  мешает!  Не  должно  быть  никакой  связи  между   исполнением
гражданского долга  и  человеческими  чувствами!  Надо,  чтобы  ты  мог,  не
дрогнув, уморить голодом своего врага, чтобы ты, не моргнув,  мог  смотреть,
как он тонет. Короче говоря, надо стать  настоящим  гунном.  Мы  все  должны
стать гуннами. Блинк, дорогая, мы все должны быть гуннами! Я должен закалять
волю!" - И мистер Левендер отер испарину со лба; хотя его и посетила великая
идея, ему все же не хватало зверского героизма осуществить ее. "Мой долг,  -
подумал он, - приказать этим голодным, несчастным людям следовать  за  мной,
чтобы они видели, как я завтракаю. Это мой долг. Боже, придай мне силы!  Ибо
пока я не принесу  в  жертву  свое  мягкосердечие,  я  недостоин  называться
общественным деятелем, недостоин печатать свои мысли в газетах. En avant, de
Bracy!" {Вперед, де Браси! (франц.).}.  Приняв  это  решение,  он  поднялся,
Блинк тоже встала. Перейдя через дорогу, он стиснул кулаки  и  визгливым  от
волнения голосом спросил:
     - Голодны ли вы, друзья мои?
     Немцы перестали просеивать щебенку и взглянули на  него.  Один  из  них
кивнул.
     - Хотите ли вы пить?
     На этот раз все трое закивали головами.
     - Следуйте за мной, -