атье, а не то я явлюсь к вам сама.  Моя  верхняя
губа от простуды страшно распухла, и я жалею, что  у  меня  не  растут  усы,
чтобы ее прикрыть, но зато до чего же приятно завтракать в  постели!  Мистер
Пиллин послезавтра обещает сводить нас в театр.  То-то  повеселимся!  Сейчас
буду лечиться - выпью рома с медом.
     До свидания.

                                                               Ваша Филлис".

     Значит, "валентинка", дрожавшая в его пальцах, так онемевших, что он  и
не ощущал ее, предназначалась ему! Сорок лет назад он получил  последнюю  от
бабушки этого юного существа. До чего же он, оказывается, стар!  Сорок  лет!
Неужели то был он? Неужели это он приехал сюда юношей в сорок пятом году?  И
следа не осталось от мыслей и чувств того времени.  Говорят,  тело  человека
каждые семь лет меняется. Вероятно, и ум вместе с  ним.  Во  всяком  случае,
теперь-то он дожил до последнего изменения своего тела! А "святоша" требует,
чтобы он повез это тело в Бат, и лицо у нее при этом вытягивается, оно такое
длинное, как чайный поднос, а доктор  городит  ему  всякий  вздор:  "Слишком
полнокровны... живите спокойнее... ни капли спиртного - в любую ночь  можете
умереть от удара". Умереть - нет, только не он! Впрочем, лучше  уж  умереть,
чем стать трезвенником! Когда у человека только и осталось в жизни, что  его
обед, его бутылка, его сигара и те мечты,  что  они  дарят  ему,  -  доктора
непременно норовят отнять все это. Нет уж! Carpe diem {Лови  часы  (лат.).}.
Пока жив, пользуйся жизнью! И теперь, когда он  сделал  все,  что  мог,  для
обеспечения этих ребятишек, его жизнь принадлежит ему одному; и лучше  сразу
протянуть ноги, чем перестать наслаждаться тем, что  еще  осталось,  или  не
быть уже в силах сказать: "Я буду делать то-то и то-то, и мне  наплевать  на
вас!" Не теряй мужества, пока не все  потеряно,  а  там  -  уходи  с  чистой
совестью!
     Он позвонил  два  раза  -  Молли,  а  не  Меллеру.  Горничная  вошла  и
остановилась - хорошенькая, в передничке из набивного ситца,  пышные  темные
волосы выбивались из-под чепчика. Он молча смотрел на нее.
     - Да, сэр?
     - Хотел поглядеть на тебя, вот и все.
     - Ой, а я не прибрана, сэр.
     - Неважно. Получила "валентинку"?
     - Нет, сэр. Да и кто ж мне ее пришлет?
     - Разве у тебя нет ухажера?
     - Есть вообще-то. Только он там, в нашей деревне.
     - А эта тебе нравится?
     Он  протянул  ей  открытку  с  младенцем.  Горничная  взяла  ее   и   с
благоговением рассмотрела; потом прикинулась равнодушной, сказала:
     - Да, красивенькая.
     - Хочешь взять ее себе?
     - Ой, если только она вам не нужна!
     Старый Хейторп качнул головой и указал на туалетный стол.
     - Там вон лежит соверен. Маленький подарочек для славной девочки.
     Она глубоко вздохнула.
     - Ох, сэр, больно уж много, прямо по-царски.
     - Бери.
     Она взяла монету и подошла опять, сжимая руки с открыткой  и  совереном
так, словно молилась. Старик с удовольствием смотрел на нее.
     - Люблю хорошенькие личики и терпеть не могу кислых рож! Скажи Меллеру,
чтоб приготовил мне ванну.
     Когда она вышла, он взял другое письмо -  адрес  был  написан  почерком
юриста - и, с трудом распечатав, прочел:

                                                         "13 февраля 1905 г.

     Сэр!
     Мне стали известны некоторые факты, и я  считаю  своим  долгом  созвать
специальное собрание акционеров "Британской судовладельческой Компании"  для
выяснения обстоятельств, связанных с приобретением судов у  мистера  Джозефа
Пиллина. Предупреждаю вас, что на этом собрании  будет  поставлен  вопрос  о
вашем поведении.

                                                              Остаюсь, сэр,
                                                              преданный вам
                                                              Чарлз Вентнор.

Сильванесу Хейторпу, эсквайру".

     Прочтя  это  письмо,  старый  Хейторп  несколько  минут  не  шевелился.
Вентнор,  этот  стряпчий,  который  так  вызывающе  вел  себя  на   собрании
кредиторов!
     Есть люди, которых плохие новости мгновенно  лишают  всякой  энергии  и
ясности мыслей. И есть другие, которые сначала просто не воспринимают их. До
старого Хейторпа все дошло достаточно быстро; хуже этой угрозы, исходящей от
юриста, и быть не могло! Но сразу старый мозг его лихорадочно  заработал  со
всей расчетливостью стоика. Что в действительности известно этому  субъекту?
И что именно он может предпринять? Одно было ясно: если даже он  знает  все,
не в его власти расторгнуть дарственную. О детях беспокоиться нечего. Старик
понимал, что на карту поставлено только его положение. Но, по правде говоря,
и  этого  достаточно;  имя,  известное  всем   целых   полвека,   состояние,
независимость, а может, и еще кое-что большее. В его годы и при его слабости
немного потребуется,  чтобы  все  компании,  в  которых  он  состоит  членом
правления, выбросили его. Но что известно этому субъекту? На  что  решиться?
Предоставить ему действовать - пусть из кожи лезет! - или попробовать  войти
с ним в переговоры? И ради чего  Вентнор  старается?  У  него  всего  десять
акций! Стоило ли поднимать такую кутерьму из-за покупки  судов,  тем  более,
что для компании это первоклассная сделка. Да!  Совесть  его  чиста.  Он  не
предал своей Компании, наоборот, оказал ей отличную услугу, добыл по дешевке
четыре исправных судна, и то после сильного сопротивления. То,  что  он  мог
оказать Компании услугу еще большую и купить суда всего за 54 тысячи, ничуть
его не смущало: шесть тысяч пойдут на другое дело, более путное,  а  сам  он
при этом не прикарманил ни гроша! Но  какое  побуждение  у  этого  адвоката?
Злоба? Похоже на то. Он зол, потому что ему не удается  разбогатеть,  и  вот
теперь бросает  ему  вызов.  Хм!  Если  это  так,  то,  может,  еще  удастся
вывернуться. На глаза ему случайно  попалась  розовая  записочка  с  голубой
незабудкой. Казалось, это все, что осталось ему от жизни, а письмо в  другой
руке... боже мой, можно ли пасть ниже? С глубоким,  прерывистым  вздохом  он
подумал: "Нет, не сдамся я этому типу".
     - Ванна готова, сэр.
     Смяв и сунув оба письма в карман халата, он сказал:
     - Помогите мне подняться  и  позвоните  мистеру  Фарни,  попросите  его
заглянуть ко мне...
     Через час, когда явился секретарь, его  председатель  сидел  у  камина,
внимательно просматривая бумаги Компании. И пока секретарь  ждал,  чтоб  его
заметили, и смотрел, как дрожат листы в слабой пухлой руке,  на  него  вдруг
нашло философское настроение, которое не часто посещает  людей  его  склада.
Кто-то сказал, что человек только тогда и  бывает  счастлив,  когда  его  не
одолевают страсти, не на что надеяться и не для чего  жить.  Но  удалось  ли
кому-нибудь достичь этого? У старого  председателя,  например,  до  сих  пор
осталась страсть добиваться своего, он до сих пор сохранил  свой  престиж  и
чрезвычайно дорожил им. И секретарь сказал:
     - Доброе утро, сэр. Надеюсь, этот восточный ветер не  повредил  вам?  С
покупкой судов все закончено.
     - Это лучшее, что когда-либо сделала Компания. Слыхали вы об  акционере
по фамилии Вентнор? Вы знаете его, я думаю.
     - Нет, сэр. Не знаю.
     - Ладно! Может быть, вы получите письмо,  которое  откроет  вам  глаза.
Бесстыжий мерзавец! Пишите, я продиктую.

                                                         "14 февраля 1905 г.


     Чарлзу Вентнору, эсквайру.
     Сэр,
     я получил ваше письмо от  вчерашнего  числа,  содержание  которого  мне
непонятно. Мои стряпчие получат указания принять необходимые меры".
     "Фью! Что все это значит?" - подумал секретарь.
     - "Искренне ваш..." Давайте подпишусь.
     И на лист легли дрожащие буквы: "Сильванес Хейторп".
     - Отправьте это письмо, когда уйдете.
     - Что-нибудь еще, сэр?
     - Нет. Но дайте мне знать, если узнаете что-либо об этом типе.
     Когда секретарь вышел, старик  подумал:  "Так!  Этот  мерзавец  еще  не
созвал собрания. Если ему  нужны  деньги,  он  живо  прибежит  сюда,  подлый
шантажист!"
     - Мистер Пиллин, сэр. Подождете с завтраком или накрыть в столовой?
     - В столовой.
     При виде этого живого мертвеца старый Хейторп даже пожалел его.  Джо  и
так выглядит скверно, а эти новости совсем его доконают. Джо Пиллин взглядом
проверил, закрыты ли обе двери.
     - Как чувствуешь себя, Сильванес? Я - ужасно.  -  Он  подошел  ближе  и
зашептал: - И зачем ты заставил меня подписать эту дарственную? Я, видно,  с
ума сошел. У меня был какой-то Вентнор. Не  понравился  он  мне.  Спрашивал,
знаю ли я миссис Ларн.
     - Ха! А ты что?
     - Что я мог сказать? Я же и вправду ее не знаю. Но зачем он узнавал?
     - Пронюхал что-то.
     Джо Пиллин обеими руками ухватился за край стола.
     - Ох! - пробормотал он. - Ох! Не может быть!
     Старый Хейторп протянул ему  смятое  письмо.  Прочтя  его,  Джо  Пиллин
свалился в кресло у камина.
     - Возьми себя  в  руки,  Джо.  Тебя  они  не  тронут  и  не  смогут  ни
расторгнуть сделку, ни отменить дарственную. Они могут свалить меня,  вот  и
все.
     Губы Джо Пиллина задрожали.
     - Как ты можешь сидеть здесь как ни в чем не  бывало?  Ты  уверен,  что
меня не тронут?
     Старый Хейторп угрюмо кивнул.
     - Они сошлются на Акт, но он еще не вошел в силу.  Они  могут  обвинить
меня в злоупотреблении доверием. Но я обведу  их  вокруг  пальца.  Не  вешай
носа, уезжай за границу.
     - Да, да. Конечно. Я очень плох. Я думал ехать завтра. Но не знаю,  как
быть, - из-за того, что это висит надо мной. И еще хуже, что мой сын  знаком
с ней. Он и Вентнора знает. А я просто не смею сказать Бобу правду. О чем ты
думаешь, Сильванес? Ты на себя не похож.
     Старый Хейторп будто вышел из оцепенения.
     - Есть хочу, - сказал он. - Оставайся, позавтракаем вместе.
     - Завтракать! Да у меня кусок в рот не идет. Что же ты думаешь  делать,
Сильванес?
     - Надую подлеца.
     - А если не сможешь?
     - Куплю его. Он ведь тоже мой кредитор.
     Джо Пиллин снова поглядел на него.
     - Ты всегда был таким энергичным и храбрым, - сказал  он  с  тоской.  -
Скажи, тебе не  случалось  просыпаться  ночью  между  двумя  и  четырьмя?  Я
просыпаюсь, и все кругом черным-черно.
     - А ты хлебни чего-нибудь покрепче на ночь, мой мальчик.
     - Надо бы. Иногда и самому противно быть таким трезвенником.  Но  я  не
выношу алкоголя. Говорят, твой доктор запретил тебе пить?
     - Вот именно. Оттого я и пью.
     Задумчиво глядя в огонь, Джо Пиллин сказал:
     - Это собрание... как ты думаешь, оно состоится? Неужто этот человек  в
самом деле все знает? Если мое имя попадет в газеты...
     Но, встретившись с маленькими,  глубоко  посаженными  глазками  старого
друга, Джо умолк. - Так ты советуешь мне ехать завтра?
     Старый Хейторп кивнул,
     - Завтрак подан, сэр.
     Джо Пиллин сильно вздрогнул и встал.
     - Ну, до свидания, Сильванес, до свидания! Вряд  ли  вернусь  до  лета,
если вообще вернусь. - Он понизил голос: - Я полагаюсь на тебя. Ты  удержишь
их, да?
     Старый Хейторп приподнял руку, и  Джо  Пиллин  вложил  в  эту  отечную,
дрожащую лапу свои длинные бледные пальцы.
     - Мне бы твое мужество, - сказал он уныло. - До свидания, Сильванес.  -
И, повернувшись, вышел из комнаты.
     А  старый  Хейторп  подумал:  "Слабонервный  он,  бедняга!   Разлетелся
вдребезги при первом же ударе!" И за завтраком ел еще больше, чем обычно.

2

     Придя в свою контору и разобрав корреспонденцию, Вентнор, как и ожидал,
нашел письмо от "этого старого проходимца". Из  содержания  письма  Вентнору
было ясно, что надо твердо решать, чего же ему добиваться. К счастью, он  не
примешивал к этим расчетам заботу о собственном достоинстве - просто ему  не
хотелось оказаться в дураках. Вопрос был в том,  что  ему  дороже  -  деньги
или... справедливость?  Если  справедливость,  то  надо  созвать  экстренное
собрание и сообщить ему, что м-р Пиллин, продавший свои  суда  за  60  тысяч
фунтов, сделал дарственную запись на шесть  тысяч  фунтов  на  имя  дамы,  с
которой даже незнаком, - а она приходится дочерью,  опекаемой  или  еще  бог
знает кем председателю Компании, который, кстати, заявил на общем  собрании,
что от этой сделки зависит, останется ли он в правлении; надо  лишь  сделать
это и потребовать, чтоб  старик  объяснил  такое  поразительное  совпадение.
Убежденный, что объяснения его делу не  помогут,  Вентнор  не  сомневался  в
скорой гибели этого старого чучела, к  тому  же  навеки  погибнет  репутация
старого Пиллина и его многообещающего сына. Но,  с  другой  стороны,  триста
фунтов - большие деньги, и если старый Хейторп скажет ему:  "Зачем  затевать
весь этот шум? Вот примите мой должок!", - может ли человек дела, умудренный
житейским опытом, позволить чувству  справедливости  (хоть  у  него  и  было
сильное желание удовлетворить его) взять  верх  над  тем,  что,  в  конечном
итоге, тоже было справедливо - ведь старик чертовски  давно  не  платит  ему
своего долга. При этих обстоятельствах решающую  роль  сыграли  слова:  "Мои
стряпчие  получат  указания",  -  потому  что  Вентнор  недолюбливал  других
стряпчих и был хорошо знаком с законом о клевете; если же, паче чаяния, дело
сорвется, он, Чарлз Вентнор, сядет в лужу, а этого он терпеть не мог как  по
роду занятий, так и по складу характера.  Тем  не  менее  после  напряженных
размышлений он наконец ответил Хейторпу следующее:

                                                         "15 февраля 1905 г.

     Сэр,
     Я получил ваше письмо. Полагаю, что до того, как предпринять дальнейшие
шаги в этом направлении, будет правильно просить вас  лично  разъяснить  мне
обстоятельства, которые я имею в виду. Позвольте посетить вас завтра в  пять
часов в вашем доме.

                                                              Искренне ваш,
                                                              Чарлз Вентнор.

     Сильванесу Хейторпу, эсквайру".

     Отправив письмо и подытожив в уме изобличающие, хоть и косвенные улики,
им собранные, он ждал назначенного часа без колебаний, ибо в натуре  его  не
было недостатка в британской самоуверенности. Однако он  особенно  тщательно
оделся в этот день, надел  жилет  в  белую  и  голубую  полоску  и  кремовый
галстук, выгодно оттенявшие его рыжеватые бакенбарды и ярко-голубые глаза; и
позавтракал он плотнее обычного, ел более острый сыр и выпил кружку особого,
Клубного эля. Он намеренно опоздал, рассчитывая показать старику, что приход
его уже сам по себе - акт милосердия. В холле сильно пахло гиацинтами, и м-р
Вентнор, большой любитель цветов, наклонился над роскошным букетом, невольно
вспомнив при этом о миссис Ларн. А ведь жаль, что приходится расставаться  в
этой жизни с изящными женщинами и со многим другим! Очень  жаль!  Эта  мысль
своевременно пробудила его гнев, и он последовал  за  слугой,  не  собираясь
выслушивать никакой чепухи от "этого паралитика, старого мошенника".
     Вентнор  вошел  в  комнату,  освещенную   ярким   пламенем   камина   и
электрической лампой с  оранжевым  абажуром,  стоявшей  на  черной  атласной
скатерти. Он увидел тускло мерцавшие на  стенах  картины,  старинный  медный
канделябр без свечей, тяжелые темно-красные занавеси, почувствовал смешанный
запах горелых желудей, кофе, сигар и старческого тела.
     В глубине, у камина, он заметил светящееся пятно, - это пламя  освещало
пышные седины старого Хейторпа.
     - Мистер Вентнор, сэр.
     Светящееся пятно зашевелилось. Голос сказал: "Садитесь".
     Мистер Вентнор сел в кресло по другую сторону камина и, ощущая какую-то
сонливость, ущипнул себя. Надо быть начеку!
     Старик заговорил обычным своим  угасшим  голосом,  и  Вентнор  довольно
раздраженно прервал его:
     - Простите, ничего не разберу.
     Голос старого Хейторпа прозвучал с неожиданной силой:
     - Ваши письма для меня - китайская грамота.
     - Вот как! Ну, ничего, скоро мы переведем их на английский.
     - Чем скорее, тем лучше.
     Вентнор  испытал  минутную  нерешимость.  Выкладывать  карты  на  стол?
Рисковать было не в его привычках. Но, зная, что можно в любой момент  взять
карты обратно, так как игра идет без свидетелей, он решился.
     - Так вот, мистер Хейторп, коротко говоря, дело вот  в  чем:  наш  друг
мистер Пиллин заплатил вам десять  процентов  комиссионных  за  покупку  его
судов. Да,  да,  я  знаю!  Он  закрепил  деньги  не  за  вами,  а  за  вашей
родственницей  миссис  Ларн  и  ее  детьми.  Известно  ли  вам,  что  это  -
злоупотребление доверием Компании?
     Слова старика:  "Откуда  вы  выкопали  эту  бессмыслицу?"  -  заставили
адвоката вскочить на ноги.
     - Так дело не пойдет, мистер Хейторп. У  меня  есть  свидетели:  мистер
Пиллин, миссис Ларн и мистер Скривен.
     - Зачем же вы пришли ко мне - шантажировать?
     Вентнор оправил жилет; лицо  его  покраснело  от  прилива  оскорбленной
гордости.
     - Ах, вот вы как? - сказал он. - Рассчитываете, что  можете  заправлять
всем, как вам вздумается?  Ну,  так  очень  ошибаетесь.  Будьте  повежливей!
Советую вам учесть ваше положение, не то я пущу вас по миру. К тому же я  не
убежден, что ваш поступок - не уголовное преступление.
     - Вздор!
     Чарлз Вентнор от ярости замолчал, потом его прорвало:
     - Никакой не вздор! Вы должны мне триста фунтов, должны уже много  лет,
и у вас еще хватает нахальства разговаривать со мной таким тоном! Я  никогда
не хвалюсь попусту. Скажу,  что  думаю.  Слушайте.  Или  немедленно  платите
деньги, или я созову собрание, и оно все узнает. Тогда увидите, что будет. И
поделом вам - такому беспринципному, бессовестному... - Он задохнулся.
     В возбуждении он не  заметил,  как  изменилось  лицо  старика.  Бородка
встала дыбом, багровый румянец разлился со щек до  самых  корней  его  седых
волос. Он вцепился в подлокотники, пытаясь встать; распухшие руки дрожали, в
углу рта показалось немного слюны. И слова его прозвучали так, будто у  него
лязгали зубы:
     - Значит... значит... вы... вы... грозите мне!
     Увидев, что стадия переговоров нарушена,  Вентнор  сурово  взглянул  на
противника.  Он  увидел  дряхлого  разгневанного,   багроволицего   старика,
прижатого к стенке, обуреваемого всеми страстями человека,  которому  всегда
везло. Жалкий старый индюк, апоплексическое чучело!
     - Вам же будет хуже, не горячитесь  так.  В  ваши  годы,  при  вашем-то
здоровье надо вести себя сдержаннее.  А  теперь  либо  соглашайтесь  на  мои
условия, либо сами знаете, что будет. Меня ничем не запугать. - И, видя, что
гнев лишил старика речи, он продолжал: - Мне наплевать, как вы решите,  -  я
хочу показать вам, кто из нас хозяин положения. Если вы в  вашем  старческом
слабоумии думаете, что еще можете командовать, ладно, поглядим, чья возьмет.
Так что же вы намерены делать?
     Старик весь  обмяк  в  своем  кресле,  и  живыми  казались  только  его
темно-голубые глаза. Потом он поднял руку, и Вентнор увидел, что он пытается
нашарить кнопку электрического звонка, висевшего на шнуре. "Я ему покажу!" -
подумал он и, подойдя, отвел звонок так, чтобы тот не мог дотянуться.
     Уничтоженный этим, старик сидел неподвижно,  уставясь  в  пространство.
Слово "шантаж" снова зажужжало в ушах Вентнора. Нет, какова наглость, какова
чудовищная наглость у этого мошенника, старого негодяя, который одной  ногой
на краю банкротства, а другой в могиле, если не на скамье подсудимых!
     - Да, - сказал он, - учиться никогда не поздно; на этот раз вам попался
орешек не по  зубам.  Верно?  Лучше  бы  вы  кричали  "Peccavi"  {"Согрешил"
(лат.).}.
     Потом  сознание  морального  превосходства  своей  позиции  и   полного
поражения противника пробудило в нем легкие угрызения совести, и  в  мертвой
тишине комнаты он раз-другой прош