ожу здесь ничего общего с преследованием свободы  совести!  -
воскликнул он. - Дело гораздо проще. Бремя обороны отечества  ложится  равно
на каждого гражданина. Я не знаю и знать не хочу ни  того,  что  сулили  вам
судьи, ни того, при  каких  обстоятельствах  был  принят  закон  о  всеобщей
воинской повинности, И вы либо пойдете в армию, либо отправитесь в тюрьму. Я
простой англичанин и выражаю взгляды моих простых соотечественников.
     Молодой человек, раскачивавшийся на стуле, постучал по столу  рукояткой
ножа.
     - Давай, давай! - пробормотал он.
     - И позвольте мне сказать вам вот еще что, - продолжал мистер Левендер:
- Вы не имеете никакого права подносить ко рту хотя бы кусочек  хлеба,  коль
скоро вы не готовы отдать за него жизнь. И если бы гунны пришли сюда завтра,
я пальцем бы не пошевелил,  чтобы  оградить  вас  от  участи,  которая  вас,
несомненно, постигла бы.
     В пылу спора голоса их  сделались  столь  громкими,  что  обеспокоенная
служанка отправилась  в  бар  и  сообщила  собравшемуся  там  обществу,  что
человек, уклоняющийся от воинской повинности, съел все, что было в  доме,  и
сейчас "бушует" в закусочной. Услышав это донесение, общество - оно состояло
из четырех коммивояжеров, изрядно уже подвыпивших, -  вооружилось  тем,  что
было под рукою, а именно четырьмя сифонами,  построилось  в  две  шеренги  и
выступило в направлении закусочной.  Сразу  же  поняв  по  седым  волосам  и
благородным речам мистера Левендера, что он не может уклоняться от  воинской
повинности, они с четырех  сторон  подступили  к  ничего  не  подозревавшему
молодому  человеку  и  начали  беспощадно  опрыскивать  его  содовой  водой.
Ослепленный и вымокший,  бедный  молодой  человек  тщетно  пытался  прорвать
окружение, но каждый раз новая струя в лицо возвращала его  на  место.  Видя
его страдания и слыша грубый смех его полупьяных мучителей, мистер  Левендер
испытал мгновение обостреннейшей борьбы между своими принципами  и  присущим
ему  благородством.  Затем,  едва  ли  сознавая,  что  делает,  он   схватил
обглоданную рульку, замахнулся ею на коммивояжеров и громко закричал:
     - Остановитесь!  Не  мучьте  этого  юношу!  Вас  четверо,  а  он  один.
Перестаньте, вы настоящие гунны!
     Коммивояжеры, тем не менее, продолжали гоготать, и  разъяренный  мистер
Левендер нанес одному из них удар рулькой по чувствительному месту на локте,
отчего ударенный взвыл и завертелся волчком. Другой  коммивояжер  немедленно
отомстил за приятеля, направив струю содовой в левый глаз мистера Левендера,
отчего он  в  бешенстве  атаковал  всех  четырех,  размахивая  рулькой,  как
палицей. И если бы Блинк и служанка не ухватили его  за  фалды,  он  мог  бы
серьезно изувечить своих противников. Как  раз  в  этот  момент  Джо  Петти,
привлеченный шумом и криками, появился  в  дверях  и,  подбежав  к  хозяину,
схватил его  на  руки  и  вынес  из  комнаты,  причем  тот,  не  переставая,
размахивал рулькой и болтал ногами. Опустив его в машину, Джо быстро  уселся
на свое место и поехал прочь. Прошло минуты две или три, прежде  чем  мистер
Левендер пришел в себя и осознал, что произошло. И тогда,  отбросив  рульку,
он откинулся в отчаянии на спинку и уткнул подбородок в грудь.
     "Что я наделал! - Эта мысль не оставляла его. - Что я  наделал!  Поднял
кость в защиту человека, уклоняющегося от военной службы; я был  на  стороне
того, кто изменил великой цели! О  боже!  Я,  конечно  же,  не  общественный
деятель!"
     Изможденный, опустошенный, подавленный, он был вместе с Блинк, уснувшей
у его йог, доставлен домой, в Хемпстед.

X
                ...ВИДИТ СОН И ВСТРЕЧАЕТ ПРЕКРАСНОЕ ВИДЕНИЕ

     Обычно воздержанный  в  еде,  мистер  Левендер  этим  вечером  был  так
голоден, что не мог оторваться от омара, поданного миссис Петти, до тех пор,
пока на тарелке перед ним не осталась одна скорлупа. Поскольку  принципы  не
позволяли ему облегчить душу ничем, кроме лимонада, он лег спать,  испытывая
известную тяжесть, и, утомленный треволнениями дня, вскоре  впал  в  тяжелое
забытье, которое на рассвете было нарушено сном исключительной  живости.  Он
увидел себя одетым в хаки с панцирем из газет с речами,  которые  он  должен
был произнести перед солдатами на фронте. Он мчался  на  крылатом  танке  по
опустошенным войной местностям, о которых он так часто  читал  в  ежедневных
газетах и которые мучительный сон изобразил гораздо ярче, чем  прекраснейшие
слова передовиц. Вдруг танк перевернулся,  и  мистер  Левендер  вывалился  в
болото, которое  озаряли  бесчисленные  осветительные  снаряды,  то  и  дело
пролетавшие над головой. В трясине были сотни и тысячи людей, провалившихся,
как и он, по пояс и отчаянно махавших руками.
     "Вероятно, это солдаты, которым  я  должен  сказать  речь",  -  подумал
мистер Левендер  и  оторвал  от  панциря  газетный  лист,  но  не  успел  он
произнести и слова, как газета вдруг растворилась в воздухе; и он  срывал  с
себя газету за газетой, надеясь найти речь, которая оказалась  бы  настолько
прочной, что ее можно было бы произнести. Наконец обрывок газеты удержался в
его руке, и тогда он громогласно воскликнул:
     - Герои!
     Но при этом слове люди со стоном пошли ко дну, и по трясине  забулькали
радужные от мерцания осветительных снарядов пузыри. В этот  момент  один  из
снарядов, разорвавшись над его головой, превратился в большую яркую луну,  и
мистер Левендер с изумлением обнаружил, что пузыри были не пузыри, а сидящие
на залитой лунным светом трясине бабочки, трепетавшие  багровыми  крылами  и
смотревшие на него тысячью крохотных человеческих лиц.
     - Кто вы? - закричал он. - Кто вы?
     Бабочки сложили крылья, и у каждой на лице  появилось  выражение  столь
грустное и взыскующее, что слезы мистера Левендера так и хлынули на газетный
панцирь.
     - Мы убитые, - Донесся до него шепот. И внезапно они  взлетели  стаями,
на лету ударяя его крылами по лицу.
     Мистер Левендер проснулся. Он сидел на полу посреди комнаты, свет падал
на него сквозь щель в занавесках, а Блинк слизывала  слезы,  струившиеся  по
его щекам.
     - Блинк, - сказал он, - я видел страшный сон.
     И все еще ощущая на груди своей тяжесть, тяжесть многих непроизнесенных
речей, он не решился снова лечь в постель; кое-как  одевшись,  он  осторожно
спустился вниз  и  вышел  на  улицу.  Он  шагал  со  своей  Блинк  навстречу
подымавшемуся солнцу, один в серебристом свете хемпстедского  утра,  глубоко
задумавшись о своем необычном сне.
     "Вероятно, я не приобрел еще того блаженного спокойствия, без  которого
немыслим  успех  оратора,  -  размышлял  он.  -  В  этом,  без  сомнения,  и
заключается разгадка моего сна. Тяжесть на груди и тщетные попытки сорвать с
себя газеты, которые тотчас  же  растворялись  в  воздухе,  можно  объяснить
подсознательным  признанием  этого  моего   недостатка.   Мне   не   хватает
самодовольства,  необходимого  оратору  при  любых  обстоятельствах,  и  той
счастливой самоуверенности, которая так неотразима  в  письменных  и  устных
высказываниях великих людей. Тем не менее  мой  недостаток  можно  исправить
практикой!"
     И, подойдя к крохотному цветущему деревцу, он обратился к нему с такими
словами:
     - О деревце, будь моей аудиторией, ибо в твоих озаренных солнцем ветвях
я вижу образ безмятежного  и  прекрасного  мира,  который,  по  мнению  всех
ответственных лиц, неизбежно возникнет из нынешнего разгула железа и крови.
     И деревце ответило ему звонким голосом черного дрозда.
     Сердце мистера Левендера, чутко откликавшееся на  каждый  зов  природы,
тотчас же растаяло.
     -  Что  царства  земные,  мечты  государственных  мужей,  все  козни  и
хитросплетения политики в сравнении с красотой этого деревца! - говорил  он.
- Оно, а быть может, это он или она, вольно дышит в своем простом  трепетном
одеянии и стремится лишь к тому, чтобы любить и быть любимым. Оно,  он,  она
дает приют дрозду и дарит благоухание утру, цветы его, ее  улавливают  капли
дождя и солнца. Я вижу в нем, в ней волшебство господне. О, если бы  мне  из
его, ее красоты создать песнь искупления!
     С этими словами он встал перед деревцем на колени, и очень тихая Блинк,
усевшаяся рядом с ним, казалась  в  этот  миг  умнее  многих  других  собак.
Знакомый булькающий звук вывел его  из  благоговейной  сосредоточенности  и,
оглянувшись,  он  увидел  на  дорожке  свою  юную  соседку  в  форме  сестры
милосердия.
     "Она упала с небес, - подумал он, - ибо все сестры суть ангелы".
     И, сняв шляпу, он обратился к ней:
     - Вы застигли меня в момент, которого я никоим образом  не  стыжусь:  я
причащался Красоты. И подумать только! Со мною вы, Аврора.
     - Ничего себе Аврора,  -  сказала  юная  леди.  -  Мне  так  осточертел
госпиталь, что я решила малость прогуляться, прежде чем снова лезть в хомут.
Если вы идете домой, пойдемте вместе.
     -  С  огромнейшей  радостью,  -  сказал  мистер  Левен-дер.  -  Одеяние
милосердия очень идет вам.
     - Вы находите? - ответила юная леди, щеки которой нисколько не  заалели
от комплимента. - По-моему, оно чудовищно. Скажите, вы всегда молитесь на то
дерево?
     - К  стыду  своему,  должен  признаться,  что  нет,  -  ответил  мистер
Левендер. - Но в будущем я намереваюсь делать это всегда, ибо под  ним  меня
посетило такое прекрасное видение. - И он наградил свою  спутницу  взглядом,
исполненным такого восторга и благоговения, что она постучала себя по губам,
скрывая зевок, и глубоко вздохнула.
     - Ужасно хочу спать, - сказала она. - Были  у  вас  какие-нибудь  новые
приключения, у вас и вашего Сэмчо?
     - Сэмчо? - переспросил мистер Левендер.
     - Я так зову вашего шофера. Он ведь очень похож на Сэма  Уэллера  и  на
Санчо Панса, не правда ли, дон Пиквихот?
     - Гм! - сказал смущенный мистер Левендер.  -  Вы  имеете  в  виду  Джо?
Славный малый. В нем есть героизм такого рода, который я особенно ценю.
     - Какой же? - спросила юная леди.
     - Непобедимое чувство юмора перед лицом опасности, которым так славятся
наши солдаты.
     - Я вижу, вы сильно верите в героизм,  дон  Пиквихот,  -  сказала  юная
леди.
     - А что была бы жизнь без него? - ответил мистер Левендер. -  Война  бы
не могла продлиться ни минуты.
     - Вы правы, - мрачно проговорила юная леди.
     - Но вы не можете желать ее конца до полного истребления нашего  общего
врага? - спросил пораженный мистер Левендер.
     - Я не пацифистка, - сказала юная леди, - но если бы  вы  видели  такое
количество безруких и безногих, какое приходится видеть мне, то, знаете  ли,
ваша героика как-то поблекла бы. - И  она  ускорила  шаг,  так  что  мистеру
Левендеру, который был на четыре дюйма ниже ее, пришлось чуть ли не  бежать.
- Будь я солдатом, - прибавила она, - я, наверно,  захотела  бы  пристрелить
каждого, кто произнесет хотя бы  одну  громкую  фразу.  Да,  болтовня  стала
просто невыносимой.
     - Аврора, - сказал мистер Левендер, - вы позволите мне, годному  вам  -
увы! - в отцы, называть вас так? Вы, без сомнения, знаете, что громкие фразы
- это те же боеприпасы, что  они  имеют  значение  отнюдь  не  меньшее,  чем
настоящие взрывчатые вещества. Возьмите, например, слово "свобода", разве вы
хотели бы отнять его у нас?
     Юная леди посмотрела на него своими большими серыми глазами, в  которых
заблистало сильное чувство.
     - Дорогой дон Пиквихот, - сказала она, - я бы просто отобрала это слово
у всех тех, кто не знает, что оно означает. И что бы тогда осталось?  Да  вы
не смогли бы накормить баснями одного-единственного муниципального  соловья!
Вас всех не хватило бы на  одну  передовицу  раз  в  год  после  дождичка  в
четверг! Разве вы не видите, дон Пиквихот, что свобода -  это  особая  форма
тирании и что нас больше всего тиранит именно громогласная болтовня?
     - Боже милостивый! - воскликнул мистер Левендер. - С таких  алых  губок
слетают такие слова!
     - Я пока еще не пацифистка, - продолжала юная леди, подавляя  зевок,  -
но я ненавижу жестокость, ненавижу ее так сильно, что  готова  сама  жестоко
расправиться с нею. Пусть гунны сами расхлебывают кашу, которую заварили.  Я
вовсе не жажду мщения, но что же поделаешь!
     - Моя дорогая юная леди, - успокаивающе заговорил мистер Левендер, - вы
ведь не можете быть мстительной,  ибо  каждый  великий  публицист  и  оратор
говорит нам, что мстительность - чувство,  чуждое  союзникам,  которые  ищут
лишь справедливости.
     - Вздор!
     Блинк, доселе спокойно слушавшая  их  беседу,  решила,  что  это  слово
относится  к  ней,  и,  вскинув  морду,  лизнула  юную  леди  в  руку  столь
неожиданно, что та вздрогнула и сказала:
     - Прелесть!
     Мистер Левендер, приняв это слово на свой счет, жестоко покраснел.
     - Аврора, - сказал  он,  задыхаясь,  -  сердечный  восторг  мешает  мне
воспользоваться вашим нежным  словом.  Простите  меня,  и  давайте  тихонько
разойдемся по домам, ибо я увидел прекрасное видение и знаю свое место.
     Хладнокровие, казалось,  на  миг  оставило  юную  леди,  ее  губы  чуть
дрогнули, она стиснула руку мистера Левендера.
     - Вы действительно прелесть, - сказала она, - думаю,  что  вам  следует
быть в постели. Кстати, мое имя Изабел.
     - Только не для меня, - сказал мистер Левендер. - Вы  Аврора,  Заря,  и
ничто не убедит меня в обратном. И я клянусь  отныне  подниматься  вместе  с
вами.
     - Что вы! - воскликнула юная леди. - Пожалуйста, не воображайте, что  я
люблю вскакивать ни свет ни заря. Просто я сейчас иду с ночной смены.
     - Это не имеет  значения,  -  проговорил  мистер  Левендер,  -  я  буду
преданно следить за каждой вашей ночной  сменой,  и  это  придаст  мне  силы
продолжать общественную работу, ибо меня  всегда  будет  манить  розоперстый
рассвет грядущего.
     - Ладно, - пробормотала юная леди, - пока  что  до  свидания,  и  идите
спать. Еще нет пяти. -  И,  помахав  своими  розовыми  перстами,  она  легко
пролетела по дорожке сада и скрылась за дверью дома.
     Мистер Левендер на мгновение ощутил себя другим человеком. Он  пошел  в
свой сад и стоял, глядя на ее окно, пока надежда увидеть ее  там  не  угасла
совсем; тогда он вошел к себе в дом.

XI
                       ...СРЫВАЕТ ПАЦИФИСТСКИЙ МИТИНГ

     За завтраком в то самое утро, когда его  посетило  прекрасное  видение,
мистер Левендер, всегда читавший газеты, как священное писание, наткнулся на
объявление, что вечером того же дня в холлоуэйской церкви  состоится  митинг
"Лиги борцов за свободу слова", которую его  газеты  частенько  клеймили  за
миролюбие. Прочитав имена ораторов, мистер Левендер сразу  же  почувствовал,
что его долг - явиться на митинг.
     "Там, вероятно, не будет никого, кто мог бы выразить протест,  -  решил
он.  -  В  Англии  свобода   достигла   размеров,   угрожающих   благородным
патриотическим чувствам. Без  сомнения,  это  рецидив  чудовищного  здравого
смысла, из-за которого каждый мог говорить, что хочет.  Я  бы  рад  остаться
дома, - подумал он, - они, вероятно, могут применить  ко  мне  грубую  силу;
однако трусость не пристала мне, я должен быть там".
     Весь день он с крайним беспокойством размышлял о своем неприятном долге
по отношению к этим опасным личностям и подзубривал те  передовые  из  своих
пяти газет, которые имели хоть какое-нибудь отношение к делу. Он  не  сказал
никому ни слова о своих намерениях, так как был убежден, что,  связываясь  с
пацифистами, идет на значительный риск; однако сознание  исполняемого  долга
не позволяло ему желать, чтобы кто-нибудь помешал осуществлению его  планов,
хотя в глубине души он надеялся именно на это.
     В шесть часов  он  замкнул  Блинк  в  кабинете  и,  вооружившись  тремя
передовицами, отправился в свое рискованное путешествие. В семь часов он уже
поспешал по мрачноватой  дороге  к  холлоуэйской  церкви,  но  у  дверей  ее
столкнулся с  непредвиденным  препятствием.  ...  -  Ваш  билет!  -  спросил
здоровенный верзила.
     - У меня нет билета, - сказал растерявшийся мистер Левендер, -  но  это
ведь митинг "Лиги борцов за свободу слова", поэтому-то я и пришел сюда.
     Верзила внимательно посмотрел на него.
     - Без билета нельзя, - сказал он.
     - Я протестую, - сказал мистер Левендер. - Какие же вы в  таком  случае
борцы за свободу слова?
     Верзила улыбнулся.
     - Ладно, - сказал он, - вы слабее кролика, проходите!
     Возмущенный мистер Левендер очутился в церкви. Митинг  уже  начался,  и
высокий человек с унылым лицом стоял за кафедрой и что-то говорил аудитории,
которая почти полностью состояла из женщин и стариков, а его коллеги  сидели
позади него в президиуме с отсутствующими лицами. Мистер Левендер  устроился
на крайнем месте в одном из средних рядов и приготовился слушать.
     "Как бы горячо ни стремился я исполнить свой долг, - думал он,  -  мне,
поборнику справедливости, следует сначала установить, какого рода  митинг  я
собираюсь сорвать". Еще в дверях по аплодисментам,  часто  прерывавшим  речь
оратора, мистер Левендер понял, что церковь битком набита  людьми.  По  мере
того как оратор продолжал говорить, мистеру Левендеру становилось все  более
не по себе. Однако действовало на него не то, что говорил  оратор,  ибо  наш
герой был всецело поглощен необходимостью  подготовить  достойную  отповедь,
для чего он, отрешившись от всего, подгонял друг к другу доводы и  словесные
фиоритуры передовиц, которые за этот день выучил почти наизусть.  Деликатный
от природы, он терпеливо ждал, когда кончит оратор, и тогда, сжимая  в  руке
три передовицы, он решительно направился к сидящему президиуму. Повернувшись
к нему спиной, он начал пронзительным от волнения голосом:
     - Леди и джентльмены, настало время вам  в  соответствии  с  традициями
вашего общества выслушать и меня. Я буду  говорить  без  обиняков.  В  наших
рядах еще есть некоторые вредоносные  типы,  подобные  тому  небезызвестному
джентльмену, который дошел до такого бесстыдства, что отцом имеет француза -
француза, джентльмены! - не немца, леди! - обратите внимание на  эту  наглую
маскировку; или подобные тому ренегату, лейбористскому вождю, который никого
никуда не вел, но если бы повел, то непременно завел бы всех  нас  в  волчью
яму всеобщего уничтожения; или подобные тем высоколобым  кастратам,  которые
принимают свое педантичное  крючкотворство  за  жемчужные  зерна  и  которые
готовы  безнадежно  затемнить   яснейшие   вопросы   набором   изменнических
пацифистских пошлостей. Заявим же им сразу - и пусть они это учтут! - что мы
не потерпим этого, ибо мы...
     Тут его слова потонули в шуме гораздо более громком, чем  тот,  который
производили президиум и ошарашенная аудитория; мистер Левендер  увидел,  как
толпа горластых юнцов оттеснила верзилу, стоявшего в дверях, и  понесла  его
по проходу, пока он не оказался перед мистером Левендером, причем несчастный
был к нему спиной и тщетно пытался повернуться.  Увидев,  что  ему  угрожает
опасность, наш герой закричал что было, мочи:
     - Свобода слова, джентльмены, свобода слова! Вы наглядно демонстрируете
мне, что у вас нет никакой свободы слова!
     В ответ на это юнцы, запрудившие проход, подняли невообразимый шум.
     - Джентльмены, - кричал мистер  Левендер,  размахивая  передовицами,  -
джентльмены!..
     Но в это мгновение верзилу швырнули головой в живот мистеру  Левендеру,
отчего оба попадали  в  разные  стороны.  Последовавший  за  этим  рев  лишь
отдаленно донесся до сознания мистера  Левендера,  потому  что  многие  ноги
прошлись  по  нему.  Тем  не  менее  он  ухитрился  отползти  в  уголок   и,
приподнявшись, увидел, что происходит. Вторгшиеся в церковь юнцы,  числом  и
силою намного превосходившие президиум, верзилу и, пришедших к ним на помощь
троих-четверых  здоровых  слушателей,   беззастенчиво   пользовались   своим
превосходством; и сердце мистера Левендера облилось кровью, когд